Петр Кузнецов
Береза-березка
Новелла
Мы не знаем жизнь.
Как можем мы знать смерть?
Конфуций.
Памяти Р.Н.Кузнецовой-Глониной
Это только кажется, что у всего живого на земле - своя судьба. Отдельных самостоятельных судеб вовсе нет. Все судьбы переплетены в единый клубок, именуемый жизнью. Рождение или гибель, взрыв радости или спазмы страданий заставляют трепетать этот клубок от переполнивших его жизненных соков или сжиматься в тоске и печали от утраты какой-нибудь части его.
И нет разницы, кто ты в этом мире: человек ли, волк или дерево. Все равно ты - часть единого, целого, живого. И расстрелянный с вертолета волк, и убитый человек, и спиленное дерево отзовутся удесятеренной болью на чьей-то маленькой части единого, целого, живого.
***
Она была похожа на березку. Я так и звал ее: "Березка". Черный отложной воротничок, черные накладные карманы и манжеты делали ее белое платье похожим на ствол березы.
Это было давно, в памяти не все осталось. Но самые яркие эпизоды запечатлелись прочно и не меркнут от времени, а все чаще от воспоминаний отдаются нарастающей болью в сердце.
Деревья еще были голыми, но почки уже лопнули. В воздухе
плавал терпкий тополиный запах. Я ждал. Она бежала ко мне
по боковой аллее. Сквозь темные стволы кленов ее хорошо
было видно. Вздрагивали, откидываясь, черные волосы.
Воротник, карманы и манжеты - как мазки на стволе любимого дерева. Вдруг она оказалась в окружении березок и потерялась, исчезла, потому что была такой же, как они, березкой. Неожиданно вырвалась из белого плена и обдала меня прохладным березовым соком.
Я полюбил ее и белое дерево сразу. Сердце мое замирало, когда выпадал первый снег, когда вдруг я оказывался на поляне, покрытой цветущими ландышами. А береза стала для меня живым, полным жизненных соков существом. Я потом всегда подолгу обнимался и разговаривал с березами. Забывался часто, оглядывался в испуге: не наблюдает ли кто, и возвращался к обычной жизни.
Сравнение моей любимой с березкой так завладело мною, что распущенные чуть ниже плеч волосы казались кистями листвы. Шелест платья напоминал шуршание лепестков коры при легком дуновении ветра. Гибкое тонкое тело девушки могло по ее желанию принимать немыслимо изогнутые формы, а руки - изображать морскую волну, взмах крыла чайки, полет мотылька. Я видел ее обнаженной. На белом теле, чуть ниже левой груди, было темное родимое пятно. Она родилась березкой.
Я любил ее и чувствовал обратную связь. Бесчисленные женихи (были гораздо лучше меня) отступили, наверное, потому, что один я угадал в ней не только внешнее сходство с березой, но и понял, почувствовал запах и мелодию дерева. Она, моя Березка, была профессиональным музыкантом, хорошо пела русские песни. Когда пальцы ее опускались на клавиши пианино, все вокруг для меня исчезало. Вдруг они взрывались в бешеном всплеске, вдруг замирали, вдруг брали сложнейшие аккорды, а я наяву видел белые березовые рощи, то полные птиц, то запорошенные снегом, то залитые чистыми талыми водами.
Скоро мы поженились. Я жил в постоянной тревоге. Ощущение зыбкости счастья не покидало меня ни на минуту. Мне казалось: я сплю и очень боюсь проснуться.
Моя Березка погибла в автомобильной катастрофе. У меня осталось двое маленьких детей.
***
Прошло 18 лет. Были взлеты и падения, радости и печали. Но все время я жил ожиданием неминуемой встречи. С кем? Я не знал. Беспокойство не покидало меня никогда. Жизнь казалась временной, несложившейся и протекала в предчувствии какого-то глубокого смысла.
Я получил ее, эту встречу, и вздрогнул в изумлении. Вот он, отложной воротничок, только побольше, чем на платье, а по форме такой же. А вон, чуть ниже, накладные карманы и манжеты. Я задохнулся: под небольшой выпуклостью на стволе виднелось темное родимое пятно. Боже мой! Это она, моя Березка. Ее живая душа здесь, в этом дереве.
Береза, поднимаясь, у земли делала изгиб в сторону, будто хотела в самом начале пути наклониться, чтобы взять что-то забытое; взяла и, как струна, устремилась в небо. Я с волнением подошел к стволу и обнял его. Кожа была белая и гладкая. Шуршали тоненькие лепестки коры, снова зашелестело платье при повороте тела. Гибкие ветви вверху были похожи на руки, изображающие морскую волну, крыло чайки, трепетный полет мотылька. Я обомлел от вновь обретенного счастья, гладил ствол дерева, шептал глупые ласковые слова, называл ее "любимой".
Жизнь обрела смысл. Прошлое и настоящее соединились.
Свидания вызывали образы, из прошлого возвращались видения.
Снег падал большими хлопьями. Моя Березка, одетая в черную шубу, вместе с маленькой дочкой, похожей на медвежонка, кружатся по двору нашего дома. Они ловят снег. Снежинки падают на лица и тают в теплых долинах ладоней, остаются белыми в ворсе шубы, отчего она походит на ствол березы. Березка смеется, запрокинув голову и выставив вверх руки. Дочка визжит от счастья. Я стою на пороге, наблюдаю, плюю через левое плечо и стучу кулаком по дереву.
***
Стучат топоры по живым стволам, визжат пилы, ручьями текут жизненные соки. Захирели островки осиновых и березовых рощ, редкими, похожими на зубы древних старух стали лесополосы. Неистово ревут бензопилы. Подпиленное с обеих сторон дерево в недоумении вздрогнет на собственном пне, в последний раз зашумит зеленой листвой, прощаясь с небом, куда так стремилась его вершина.
Меня опять, как и тогда, охватила и
не оставляла тревога. "Мою березу спилят. Обязательно
спилят. Я потеряю ее", - эти мысли сверлили мой воспаленный мозг и днем и ночью. Она стояла с краю в окружении тоненьких деревьев. Место открытое, удобное. Десять минут работы бензопилой, и белое чудо чурками загремит по железному днищу машины.
Я обследовал ствол, осмотрел пни уже спиленных деревьев, понял: чаще всего дерево подпиливают с двух противоположных сторон. Причем первой запиливают ту сторону, куда дерево будет падать. У моей березы возле самой земли - изгиб почти под прямым углом.
Я любил сидеть на нем, прижавшись спиной к прохладному стволу. Мне казалось: соки дерева сливаются с моей кровью, и я чую русскую музыку.
У нас часто бывали великие артисты. Однажды приехала Зыкина. Директор Дворца культуры подвел мою Березку к ней. Я стоял в стороне и разговора Людмилы Георгиевны с женой не слышал. Когда начался концерт, место рядом со мной пустовало. Зыкина запела "Растет в Волгограде березка" и жестом кого-то звала. Вышла она, и они запели вдвоем. А потом великая певица отступила на задний план, как бы уступая место молодому таланту. Зал взорвался. Я плакал от счастья. Так березовые соки воскрешали память сердца.
Я встал. Мне казалось, что первый запил будет сделан под изгиб с противоположной стороны, а второй - как раз на месте, где я часто сижу.
В райцентре, в магазине стройматериалов, я купил самый длинный гвоздь и вогнал его снизу, под изгиб, в ствол березы. Забивал гвоздь долго, короткими ударами снизу вверх, лежа на спине. "Ты прости меня, березка, - шептал я. - Но так надо. Потерпи. Поначалу будет больно, потом привыкнешь".
Тревога за жизнь дерева поутихла, я продолжал ходить на свидания. Однажды, ближе к вечеру, я услышал рев пилы. Сердце заколотилось: с моей березкой беда.
Я задыхался от быстрого бега, изношенное сердце колотилось где-то в горле. Рядом с березой стоял работающий трактор и телега, вокруг дерева суетились двое. Один с пилой, другой на коленях заглядывал под изгиб дерева. Я кричал и размахивал руками - меня не слышали и не видели. Вершина березы качалась. Вдруг тот, что держал в руках пилу, направил полотно как раз на гвоздь, куда показывал рукой человек на коленях. Я побежал еще быстрее. Телега на миг скрыла от меня людей, и - раздался нечеловеческий крик. Так кричат только смертельно раненные. Однажды я слышал: так трубил, упав на колени, перед смертью лось.
Заглохшая пила, запрокинувшись на бок, стояла в стороне, будто не причастная к убийству. Равнодушно тарахтел трактор. Человек лежал на боку, подтянув под себя левую ногу, левая же рука была неестественно выгнута в плече и отброшена в сторону, правая в движении направлена к голове для защиты, но так и замерла в воздухе. Удар разорванной цепи пришелся на голову, выше правого глаза. Человек был мертв.
Береза сильно качалась, зевая расщелиной запила, как рыба, выброшенная на берег. Ее держал гвоздь.
Я не знаю, сколько прошло времени. Как в туманном немом кино, суетились люди, мелькали белые халаты. Исчезла пила, укатил трактор. Если бы кто обратил взор в нашу сторону, то увидел бы одинокого, убитого горем, сутулого человека рядом со смертельно раненной подругой.
Первый и, наверное, единственный, по замыслу браконьеров, запил был сделан с противоположной от гвоздя стороны. Дерево должно было упасть с первого раза, но не падало, и тогда пильщик, не понимая причины стойкости ствола, полоснул его там, куда показал погибший. Я ошибся. Я жестоко ошибся.
Облака плыли по небу, и береза, казалось, кренилась до самой земли. Солнце садилось. Подул ветер. Дерево рухнуло в метре от меня, издав тяжелый предсмертный стон. Я равнодушно подумал о собственной смерти. Гвоздь, изогнувшись, зияя свежей зазубриной, торчал из пня. Я легко вытащил его. Он и сейчас лежит на погребце в коробке с гвоздями.
Кто виноват в смерти? Я не знаю, и себя не виню.
Два самых дорогих места есть у меня на земле: могила моей Березки и одинокий пень.
Жизнь, вроде бы, продолжается, но предчувствие будущего свидания исчезло навсегда.
Я редко бываю на дорогой мне могиле, иногда прихожу на место гибели дерева. Ствол распилили на чурки, валяются тонкие сучья с сухими, желтыми листьями. На пень не сажусь. Становлюсь перед ним на колени и ухом прижимаюсь к сердцевине.
Как они видят и что думают о нас, наблюдая за нами из той
жизни? Они все: и лось, и дерево, и она, моя Березка.
Обобщать не берусь, но токи сердца, близкого моему сердцу,
я отчетливо чую.
Она не может понять: "Почему на сценах мечутся искаженные гримасами лица? Что за дикие толпы в исступлении орут и тянутся к ним? Почему пустуют залы консерваторий и драматических театров?"
Она недоумевает, страдает, волнуется. Наверное, потому так бестолково кувыркается и моя жизнь. Я и сам не пойму: кто мы? Что мы? Куда мы?