Какой ты сегодня нарядный, Платеро! Иди сюда... Хорошую же головомойку Макария тебе сделала сегодня утром! Всё белое и чёрное на тебе блестит и выделяется, словно день и ночь после дождя. Ну и красавчик, Платеро!
Платеро, немного стыдясь видеть себя таким, медленно подходит ко мне, всё ещё мокрый после полива, такой чистый, что кажется обнажённой девушкой. Лицо просветлело, будто бы рассвело, и на нём вспыхнувшие жизнью его глаза, будто бы самая молодая из Граций одолжила ему свой задор и блеск.
Я говорю ему это и, внезапно повинуясь братскому порыву, я ловлю его голову, поворачиваю, нежно сжав, и щекочу его... Он, опустив глаза, мягко защищается ушами, не уходя и не пытаясь освободиться короткой перебежкой, чтобы вновь внезапно остановиться, словно шаловливая собачонка.
- Ну и красавчик, же ты, родной! - повторяю ему.
И Платеро, словно бедное дитя, одевшее новый костюмчик, застенчиво подходит, сказав мне, посмотрев на меня, с веселым разбегом своих ушей, ожидая, что я пожалую ему откушать разноцветных колокольчиков на двери комнаты.
Аглая, дарящая добро и красоту, опирающяяся на грушевое дерево, особенное тем, что у него тройные чашелистики, тройные груши и на ветках сидят по три воробья, посмотри, улыбаясь, на эту сцену, почти невидимую в прозрачном утреннем солнце.