2
После сытного обеда из красного кубанского борща, фермерский сметаны, тушёного кролика, жареных кусочков форели, овощного салата и чёрного индийского чая Сергей Васильевич Лыков, одетый тщательно, но удобно и по-домашнему, а именно: в коричневую рубашку и голубые брюки, и обутый в фиолетовые жёсткие тапки, уселся в кабинетное, тёмное и кожаное кресло на шарнирах и колёсиках за письменный стол из морёного дуба... И белел на массивном столе ещё не включённый компьютер... И желтели на пёстрых персидских коврах антикварные мягкие стулья... И выдался день туманный, но тёплый, а на распахнутых окнах вдруг шевельнулись занавески из серебристой парчи... Фасонная причёска у бритого врача-психиатра была короткой, а душистое тело – чистым.
Настороженный доктор снова вчитался в синие строчки изящного билета:
«Вас и даму Вашу почтительно приглашает на вернисаж дизайнер, литератор и художник Пётр Владимирович Липский...»
В нижнем левом углу витиевато и бисерно были напечатаны адрес, дата и время праздничной церемонии... Званную грамоту поутру доставил пузатый, смуглый и щетинистый курьер в голубом кафтане с золотистыми мишурными галунами. Серый и плотный конверт получила Клэр на средине двора, не пустив забавного, шустрого и любопытного посланца в господский дом. И в старательно прибранной гостиной барственный владелец усадьбы, как обычно, ознакомился с корреспонденцией первым. А Клэр хлопотливо и сноровисто стряпала деликатесный завтрак... почту она не вскрывала...
И теперь в уютном кабинете Сергей Васильевич, переваривая в здоровом желудке вкусную обеденную пищу, куксился и размышлял:
«Я идиллически прозябаю... Хотя не хватает гусляров с крестьянскими напевами и приятных мелодий пастушеских свирелей... И я хочу баллад романтичного и бородатого барда под заунывное треньканье облезлой его гитары... возле таёжного костра и линялой походной палатки... Но разве мирное блаженство не может оказаться изощрённой Господней карой? И неужели при моей телесной жизни не буду я сурово, но справедливо наказан? Простит ли меня Иисус Христос?.. Но я вовеки не амнистировал бы самого себя, окажись я Всевышним... Ведь частенько я лишал воров, диссидентов и крамольников их изначальной сути... И втайне я изуверски наслаждался, коверкая человеческие души... Но бесплотными душами наделяет Предвечный... И, значит, я дерзновенно соперничал с Богом. И не существует более мерзкого кощунства...»
И Лыков криво усмехнулся и судорожно закрыл глаза... И вдруг ему вообразилась Клэр, зарыдавшая над палисандровым гробом. И был элегантным траур её... И грезились могильные кресты, панихида в каменной часовне и жёлтые листья кладбищенских деревьев...
И Лыков трепетно и немо предположил:
«Поэтической и лазурной осенью я исчезну с поверхности земного шара... Моя тренированная интуиция, пожалуй, права. И я не смогу успешно противиться скорой смерти моей...»
И вдруг услышал он приглушённые звуки, а веки его непроизвольно разомкнулись. И он увидел Клэр... А к нынешнему обеду она, любуясь в напольное зеркало собой, оделась в чёрное короткое платье с кружевными узкими рукавами и в белый передник с ажурными лентами, связанными сзади на безупречной талии в причудливый, но скромный бант... И обулась она в зелёные туфли на высоких и тонких каблуках... И она распустила – после мытья посуды – светлые волосы свои...
И Лыков тягуче и умильно произнёс:
- Похожа ты сейчас на летучую валькирию... из северных саг... Но легендарные воительницы чурались любви...
А Клэр неспешно уселась на диван из кожи аспидного цвета и слащаво спросила:
- Ну, какая приватная эпистола была заклеена в странном конверте, который вдруг притащил сюда нелепо наряженный клоун?
И Лыков с удивительной – даже для самого себя – откровенностью молвил:
- Нас позвали на выставку интересных творений молодого и храброго красавца... Талант его – бесспорен... И будет провинциальный сердцеед и юрист Казимир Потоцкий восприниматься местными блудницами диковатым варваром по сравнению с неподдельно аристократичным живописцем... А Пётр – ещё и поэт, хотя и считался в элитной школе изрядным лоботрясом... А его отец, к моему безмерному сожалению, осведомлён о шедеврах Леонардо да Винчи в тайном подвале... Я фамильный секрет опрометчиво выболтал во хмелю...
И внятно она пробормотала:
- Досадно... и весьма...
А он угрюмо отозвался:
- И кручина, и сомнения одолевают мой рассудок. И я непрерывно смиряю свою стариковскую ревность... Однако мне бесполезно переть наперекор твоей восхитительно молодой и сладострастной плоти...
И Клэр заботливо предложила:
- А ты не бери меня на эффектный и, наверное, излишне патетический праздник... И пафосно ссылайся на хриплый аллергический кашель у своей сексуальной экономки...
Но Лыков рассудительно ей возразил:
- Со мной на вернисаж непременно ты поедешь... Иначе сразу я начну моим землякам казаться незадачливым кощеем, который алчно чахнет над золотистой и божественно юной принцессой...
И польщённая Клэр кокетливо затеяла перепалку:
- Но Богу не свойственна юность. А Предвечный лишился детства... И нельзя бессмертного Создателя мысленно представить слабым дитятей под опекой рачительной няньки... От познаний и мудрости стареют все...
А Лыков перечил ей:
- Но был ребёнком Христос... И Пресвятая Дева пеленала божественное чадо, и Она среди пастухов баюкала Его в замухрышистой колыбели... Иисус постепенно взрослел. Укреплялись мышцы Его... И, возможно, мечтал священный отрок о чувственной твоей любви... вопреки пространству и времени...
И были радостными интонации Клэр:
- А я почти не сомневаюсь, что мечталось Иисусу о плотской близости именно со мной. И на сакральное безумие я согласна!.. Но я чувствую себя виновной перед невенчанным... земным... супругом... Однако я зарок тебе не даю... А дельные советы не отвергну... И я теперь и сокрушённо, и стыдливо умоляю тебя о безоговорочном прощении моих грядущих поступков... И благодарность мою прими...
И Лыков – неожиданно для обоих – признался:
- А я полагаю, что в нерушимой верности твоей не будет смысла, если ты исчезнешь. И я заранее всё тебе простил... Но я отчаянно хочу твоих неистовых молений бессмертному Христу о райском и вечном спасении моей окаянной души... Избранницей Божьей я считаю тебя...
И подумалось ей:
«Не рехнулся ли мой обескураженный учитель? Ведь несуразно витийствует он... Любовник пыхтит и копошится... Но разве я психически нормальна?.. Неужели я взаправду очаровала Иисуса Христа?.. А наставник предчувствует скоропостижную кончину... И анафемская боязнь смертельной бездны заставляет грешного лекаря фанатически верить в действенность моего молитвенного заступничества перед святым Провидением за нечестивую душу старого прозорливца... И вдруг получила я разрешение на измену... А мистические грёзы о нежном слиянии с дивной плотью несравненного Иисуса могли оказаться явью...»
А потом чета сосредоточенно, долго и тихо обсуждала свою одежду для посещения вернисажа...
3