1
Как обычно в пятницу, Протекин пришёл домой на час раньше.
- Ты дома? – спросил жену.
Никто не ответил.
Снял шапку, куртку, разулся, прошёл в кухню. Пахло свежим гороховым супом. Поднял крышку кастрюли – так и есть. Заиграла музыка мобильного телефона. Шнитке – «Полёт».
- Слушаю.
- Это я.
- Ты где?
- В магазине. Продукты для матери покупаю. Потом в аптеку ещё зайду. Ты там давай без меня управляйся. На плите суп гороховый, в холодильнике котлеты рыбные – всё как ты любишь. Только прошу тебя, умоляю(!), не ешь сегодня чеснок – я убралась, проветрила везде, дай отдохнуть от этого запаха…
- Принято… – недовольно пробурчал Виталий, не мысливший себе супа без чеснока.
Он медленно ел и думал: «…Боже! Как же не хочется ехать в деревню… но почему не хочется? – ведь там хорошо: воздух, тишина, баня, птицы слетаются на кормушку, только успевай семечки подсыпать…»
Хлопнула входная дверь.
- Это ты? – зачем-то спросил муж.
- Я, я, а кто же ещё? – ответила жена. – Или ты кого-то ждёшь?
- Ангела Хранителя!
- Сколько раз тебе говорить, этим не шутят… дошутишься!
- Ты, Любашенька, совсем потеряла игру…
- А ты, я вижу только-только разыгрался!
- Не заводись…
- А я и не завожусь! Вот продукты, вот лекарства! Сыр и масло в холодильнике будут! Не забудь!
- Записку напиши.
- Господи, ну почему я одна должна обо всём думать, всё помнить, всё делать?!
- Потому, что ты – земля.
- А ты – небо?
- Да.
- Это что, игра такая?
- Да. – не хотелось напрасно вдаваться в подробности и он ушёл в сторону. – Знаешь, так не хочется ехать в деревню… и никак не пойму, почему?
- Стареешь, Виталик – задницу отрывать от дивана всё труднее и труднее…
- Да я на диване почти и не сижу…
- Я образно… Теперь, похоже, ты игру потерял…
- Похоже… 1:1.
2
Тем временем, мать Протекина, Лилейникова по последнему мужу, Вера Васильевна заметила упущение: помойное ведро набралось через край, и вокруг было сыро – не хорошо, а в деревянном доме тем более.
- Ой, ой, ой! Как же это я проглядела-то? Батюшки святы! Николай Угодничек, помоги! Матерь Божия благослови и помолись о мне, грешной, Сыну Своему и Богу нашему Иисусу Христу! – в голос причитала старушка. – Грех-то какой, грех-то какой! Но я, Господи, исповедаю, обязательно исповедаю… завтра же… нет – завтра не получится, завтра службы нет – в воскресенье!..
Употребляя все силы, какие есть, кряхтя и сетуя, вытащила ведро из-под мойки, спустила с крыльца, а дальше по снегу волоком.
Погода менялась. Дул сильный порывистый ветер. Открыла калитку, пошла к канаве. Вылила помои, развернулась и шагнула уже, как вдруг ветер совсем озлился: калитка грохнула и замерла. Вера Васильевна отчаянно дёргала за кольцо, дёргала, дёргала… пока не поняла: запорный механизм от удара повредился и надо искать другой способ попасть в дом. А нет другого, кроме как перелезть через забор. Но куда ей, пенсионерке со стажем, да с больными ногами.
- Ой, ой, ой, святые угоднички! Да что же это такое делается? Чем же это я Господа прогневила? За что мне такая напасть? Что делать? Что делать? Подскажите?!
И подсказали: «идти к соседке, просить телефон и звонить Крыловым – пусть отрока пришлют на подмогу».
- Не дам телефон. Не могу. – прямо, как отрубила бабка Маруся, да ещё и матюкнулась для весу.
- Почему это? Или мы не подруги уже?
- Да денег там нет! Сама не звоню! А пенсию только во вторник принесут! Иди к Тимофеичу – он человек обстоятельный, таких огрехов не допускает.
3
Пока жива была его супруга, Илья Тимофеевич Мельников к Вере Васильевне относился не хорошо, можно даже сказать, враждебно. Бывало, увидит её в окно и докладывает жене:
- Во, глянь, колдунья вылезла из берлоги… порчу, небось, пошла наводить…
- Брось чепуху молоть! В храм она пошла – воскресенье нынче.
- А что, колдуньи в храм не ходят? Стесняются?.. А по-моему в храме самое колдовство…
Но когда представилась она, его ненаглядная Наталья Фёдоровна, Илья Тимофеевич переменил своё мнение о соседке. Стал он к ней, что называется, клины подбивать, мол, давай сойдёмся – вдвоём-то всё веселее. И когда сейчас он отпер дверь по звонку, и увидел на пороге её, его словно электричеством искрануло.
- Ой, батюшки, какие люди пожаловали! Проходи, Веруся, проходи! Щас чайку сварганим… а можно и покрепче чего – в моём доме всё для тебя есть…
- Беда у меня! Горе горькое, а ему всё хиханьки да хаханьки!
- Говори, что за беда? Любую беду враз отведу!
- Пошла я помои выносить, а калитка захлопнулась ветром, никак не открою. Дай телефон, Крыловым позвоню – пускай малого пришлют.
- Не надо звонить – я сам всё сделаю.
- Через забор перелезешь?
- Не перелезу – перепархну! На радостях!
Он и вправду перепархнул. Она и глазом моргнуть не успела, а калитка уже открыта и запорный механизм приведён в рабочее положение.
- Запор-то поди Виталька-академик делал?
- Он. Кто ж ещё?
- Мудрёно… но оригинально!
Лилейникова улыбнулась похвале сыну.
- Вот гляжу я на тебя, Илья Тимофеич, и диву даюсь – годы тебя не берут – уж девяносто почитай, а всё, как мальчишка сигаешь…
- Это я для тебя так расстарался… и опять предлагаю: давай вместе сигать… я человек весёлый, не обижу… мёдом с яблоками буду кормить, да парным молоком… аки клубничка во сливочках будешь у меня кататься… и не девяносто мне вовсе, а только восемьдесят шесть!
- Материшься ты уж больно забористо, я этого терпеть не могу – от трёх своих, царство им небесное, натерпелась.
- Разве это препятствие? Если надо, я стихами разговаривать стану. Вот, пожалуйста: у лукоморья дуб зелёный…
В другое время она отшила бы его без малейшего рассуждения, но сейчас нельзя – он услугу ей оказал.
- Ладно, дуб ты мой зелёный, предположим, я соглашусь, а жить где будем?
- А где хошь, там и будем! – старик сиял, как влюблённый юноша от первого поцелуя. – Можно даже территории объединить.
- Это как?
- Ой, Васильевна-а-а, ты словно девочка малая! Забор сломаем и все дела!
- Думаешь, все? А вот лето придёт, мои приедут, твои приедут и что они увидят – колхоз посреди берёз?.. главное, что скажут?.. скажут, старики совсем сбрендили… Кстати, завтра Виталька мой тут будет, вот у него и спросим.
- Погоди. Не надо у него спрашивать – дай подумать, я с такого ракурса ещё не рассматривал…
4
Виталий вскочил в вагон, можно сказать, в последний момент. Едва нашёл место и устроился, тронулись. Народу сидело плотно, топили так, что, казалось, мозги кипят и испаряются. Вагонное радио, женским голосом, объявляло остановки, соблюдая дистанцию, ходили торговцы мелким ширпотребом, бабы блаблакали о своём – бабьем, мужики выпивали, играли в карты, никак не сдерживая гогот и ненормативную лексику. «И охота им пить в такой духате?.. да с утра…» – думал Протекин-трезвенник.
Вдруг все зашевелились. Многие повскакивали с мест и кинулись к выходу. Контролёры.
- Нельзя ли как-нибудь печки поунять? – спросил Виталий, протягивая билет к досмотру.
Женщина в синей униформе, с шариковой ручкой в руке и двумя приборами наперевес посмотрела на него с удивлением.
- Конечно, нельзя – там же только «вкл.» и «выкл». Потерпите, мужчина. Сейчас вам жарко, потом холодно будет – простынете. Счастливого пути.
- Спасибо. И вам того же.
Наконец объявили Грачёвку. Вырвавшись на воздух, Протекин жадно дышал и не спешил застёгивать куртку, и надевать шапку. Всюду лежал чистый белый снег, дышалось легко и сладостно, жизненный ритм глубинки радовал и умиротворял – «И чего я не хотел ехать?»
Частно-индивидуальная маршрутка уже стояла на кругу, когда-то автобусном. Свободное место было только одно – рядом с водителем. Дверь кабины открылась, послышался знакомый голос.
- Давай, давай, Виталя, шевели поршнями – одного тебя ждём!.. Здорово! А чо такой красный?
- Здорово! Там так топят – думал, сварюсь…
- Ладно тебе – варёных ещё не находили.
Двигатель заурчал. Тронулись. Протекин посмотрел на водителя. Юрка Залимов – одноклассник. За одной партой сидели, дружили, но и дрались частенько.
- Ну, как вы тут – в глубоком тылу, так сказать?
- Как в сказке… Слыхал, правительство поменяли?
- Слыхал.
- Говорят, народу трындец! Этот новый премьер большой спец по налогам – ну, просто художник своего дела… сюрреалист… говорят, каждую яблоньку, каждую смородинку, каждую курицу обложат, не говоря уже о крупной скотине… продразвёрстка грядёт…
Протекин не любил такие разговоры. Он смотрел на дорогу, на заснеженные кюветы и ели, думал о своём.
- Чо молчишь-то, или тебя это ни как не касается?
- Китайская мудрость гласит: самая большая потеря в жизни – это потеря игры.
- Ага, мы с этими китайцами уже доигрались – они вон полсибири у нас оттяпали, и это только начало… теперь ещё конституцию подправят и совсем русскому народу хана…
- Нет, Юра, русский народ неистребим…
- Ну, да – твоими устами да мёд пить… десять лет назад здесь ни одного узбека не было, а теперь куда ни глянь…
- В Москве их тоже полно, но они, в отличие от нас, какое-никакое, а воспитание имеют…
- Ой, да какое там воспитание, я тебя умоляю – матерятся и водку пьют так же как мы…
- Однако, в транспорте старшим место уступают, и на замечания старших реагируют, а наши сидят, в гаджеты упёрлись и хоть бы хрен тебе по деревне, а заметишь, он тебе так ответит, десять раз пожалеешь…
- Как ни крути, нас всех уничтожат, а они останутся – потому, что рабы из нас никудышные – шибко думать любим…
- Согласен, останутся и станут русскими. Россия-Мать-Земля всех делает русскими: русские узбеки, русские киргизы, русские евреи, русские арабы…
- Это понятно. А мы-то с тобой кто?
- Мы-то? Мы маги-волшебники – боги, позабывшие своё ремесло, и за это несём наказание.
- Ты это серьёзно?
- Вполне.
- Допустим, так и есть, но мы же не сами – нам помогли.. я читал: сперва греки, потом немцы, потом эти, как их?
- Ростовщики?
- Во-во, ети их бубушку…
- Теперь это уже не важно, Юра.
- А что важно?
- Теперь, хотя бы игру не потерять. Потеряешь игру – потеряешь покой, потеряешь покой – потеряешь здоровье, потеряешь здоровье – потеряешь силу, потеряешь силу – потеряешь красоту, потеряешь красоту – потеряешь любовь, а потеряешь любовь – найдёшь смерть… Стоп! Стоп! Стоп! Мой поворот проехали!
Водитель резко дал по тормозам, переключил передачу, машина пошла задним ходом.
- Стой! Не надо заезжать – пешком пройдусь, ноги разомну.
- Это… может вечерком соберёмся, посидим, как бывало, по рюмашке накатим…
- Ты же знаешь, я завязал… и потом, дел столько – не сразу сообразишь за что хвататься, а завтра обратно уже… отвезёшь на электричку?
- Куда я денусь… жаль конечно – у меня столько вопросов по этой теме…
- Вопросы это хорошо. Ты, главное, формулируй чётко… и жди ответа… обязательно придёт.
- Откуда?
- Не важно…
5
Из трубы валил дым. Лилейникова топила печь и варила вермишелевый суп с курятиной. Протекин, сын от первого брака, дёрнул кольцо, калитка отворилась. Осмотрел запор собственной конструкции, остался доволен – работает исправно. Подошёл к кормушке – пусто. Поднялся на крыльцо, вошёл в террасу, взял семечки.
Подходя к кормушке с семечками, он всегда посвистывал, подражая синицам, таким образом, приглашая их на пир. Первая подлетела прямо к лицу и зависла в воздухе, мол, ну чего ты так долго? Красота-радость хлынула в сердце – дело пошло: «… и почему так не хотелось уезжать из Москвы?..»
- С дороги есть будешь? – спросила мать, освободившись от сыновних объятий. – Суп только что сварила. М-м-м-наваристый – ложка стоит!
- Ты же знаешь, я перед баней не ем. Чаю с мёдом попью.
- Жаль – курица не какая-нибудь там магазинная – своя деревенская.
- Ты, что курей завела?
- Зачем – у Крыловых купила. Может, всё-таки поешь? Уважь мамку, а?
- Эх, мама, никак ты не хочешь понять, что у меня совсем другая культура питания… и вообще, другая культура.
- Да какая там культура – ты просто не жил в голодное время!
- Каждый живёт в своём времени. Ладно, пойду баню топить.
- А чай? Чаю-то хоть попей!
- Потом.
6
Вера Васильевна помылась быстро. Виталий парился долго: с полынью, с берёзовыми вениками, с выходами на снег.
- Ну, ты совсем там замылся – времени уже десять.
- Спешить некуда, и незачем…
- Тебе может и незачем, а мне есть зачем – утром на службу идти.
- Ложись, я сам тут разберусь.
- Как же, я лягу, а ты суп так и не поешь. И поговорить надо.
Протекин чувствовал, как теряет игру, ощущал, как выходит из него энергия, и всё это банное блаженство покидает душу и тело.
- Хорошо, давай твой суп и говори, что тебя гложет.
- Теперь придётся разогревать…
Он медленно ел, думая о своём. Она заглядывала ему в глаза и сыпала новостями.
- Ты знаешь, наверное, Маруся операцию перенесла. Грудь ей отняли. В церковь через это стала ходить. Слава Богу! Но материться не прекращает – прямо, как пьяный мужик. Давеча, смотрю, кобель ейный в цепи запутался, вышла да как начала его крыть трёхэтажным! Я уши варежками зажала и скорее в дом.
- Не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь?
- А затем, что она Церковь оскверняет нашу Святую, Апостольскую! Завтра буду исповедоваться, всё батюшке расскажу – пусть меры принимает.
- Ты что, хочешь, чтобы её отлучили?
- Не знаю, не мне решать, но что-то же надо делать.
- Ты, мама, свои грехи исповедуй, а не чужие. Иначе это не исповедь, а донос получается. К тому же она не в церкви матерится, а у себя дома, и, если откажется, ты не сможешь доказать – опозоришься только, лицо потеряешь...
- Ой, да ну тебя, тяжёлый ты человек! Как перестал выпивать, с тобой вообще не возможно стало разговаривать.
- Святые отцы призывают к трезвению… давай сменим тему?
- Нет, не сменим! Ты просто не знаешь, что творится вокруг нашей церкви…
- И что же творится вокруг вашей церкви?
- А то, что секты обложили нас со всех сторон – мало?!
Протекин улыбнулся.
- Улыбайся, улыбайся…
- А что плакать прикажешь?
- Ещё наплачемся. Вот послушай. Помнишь, я рассказывала про заштатного батюшку, который в Мочищах объявился?
- Пожалуй, нет.
- Ну, как же? Он ещё Нину Бусаеву на лечение у экстрасенсов благословлял… и откуда он такой взялся на нашу голову?
- А-а-а, припоминаю... отец Елисей, если мне не изменяет память…
- Он.
- Так ты и сама к нему ездила, и восхищалась ещё потом: «…Какой батюшка! Какой батюшка! Благодать из него так и льётся, так и льётся!..»
- Дура была, вот и ездила. Слушай дальше. Так вот, этот батюшка, чтоб его молнией пригвоздило, секту там организовал… такой домище отгрохали… И ни как-нибудь, а с благословения митрополита! Представляешь, до чего дело дошло?!
- И как называется секта?
- Не помню точно – то ли «Истинная Церковь Христова», то ли «Церковь Христовой Истины»…
- А что, неплохое название. Кругом враньё, а тут Истина Христова…
- Ты соображаешь, что говоришь? Это же секта!
- Мама, в мире больше пяти тысяч религий. Религий! А уж сколько сект, только Богу известно. Одной больше, одной меньше… Видишь ли в чём дело: если человек достиг Изначалья, Абсолюта, то есть полного понимания Будды, Христа и прочих «посланников Неба», то неважно откуда он начал свой путь: из христианства, из ислама, из буддизма или откуда-то ещё из этих пяти тысяч…
- Не-е-ет, у тебя точно с головой что-то неладное!
- Вполне возможно. А ты совсем потеряла игру…
- Игру? Какую игру? Когда мне было играть: в войну голод, после войны голод, потом замужества эти – пьянки-гулянки, драки-мраки… а теперь вот вымаливай их… думаешь легко молиться?! Посмотри, какие у меня колени! Смотри! Смотри! А сколько я таблеток пью – на, полюбуйся, полюбуйся!..
- Не хочу… не люблю я эту культуру…
Протекин закрыл глаза. Хотелось провалиться сквозь землю и вывалиться на другом краю мироздания, где-нибудь в области СНОВ, по Индштэйну.
И он провалился. И услышал ответ: «вот почему не хотелось уезжать из Москвы».
- Да ты спишь, Виталик… а я ему тут распинаюсь, коленки выворачиваю… иди, сынок, раздевайся и ложись в постель, по-человечески…
7
На обратном пути в электричке было более комфортно: топили умеренно, и народу не слишком.
Перебирая в памяти события пролетевших выходных, Протекин грустил. Однако, при подъезде к Москве его дёрнули и ошпарили вдохновением – он достал из рюкзака блокнот, ручку и начал записывать. Продолжил в метро. Завершил дома. Показал жене. Она улыбнулась, прочтя.
- Стареешь, Виталя, стареешь…
- Ангелы не стареют… – прошептал муж.
- Что? – не расслышала жена.
- Спать, говорю, пошёл…
В понедельник, придя на присутствие, он долго всматривался в лица сотрудников, выбирая, кому бы дать почитать. Но не выбрал, оно так и осталось в кармане.
Эти жалкие всхлипы души.
Эта нервная дрожь на губах.
Эти медикаменты, гроши.
Эти плиты с резьбой на гробах.
Эта быль, уходящая в ночь.
Эта боль и глухое «прости».
Никому ты не можешь помочь,
Никого ты не можешь спасти.
Никого ты не можешь понять.
Никого ты не можешь простить.
Можешь только одно: не мешать.
Остальное Творцу уступить.
И, как чистый младенец, играть
Этим миром и этой судьбой,
И стараться игру не терять,
Воспаряя над нею порой.
23.02.2020
Протекин – эпизодический герой предыдущей истории – «Путешествие за пределы космоса».