Осовецъ
Повесть.
«Кто с честью пал,со славой жил».
В августе 1914 года по всей России молнией пронеслось короткое и ёмкое слово. Война. Вся страна поднялась на этот призыв. Всюду в городах возникали стихийные шествия. Поэты взбирались на заборы, памятники и читали патриотические вирши. Курсанты училищ, юнкера подбрасывали в голубое, летнее небо свои фуражки. Все, от офицеров до кухарок говорили о том, что война будет короткая и малокровная.
Вот и в доме генерала от инфантерии Арсеньева было не спокойно. Поспешно собирая вещи в саквояж, готовился к отправке на фронт новоиспечённый подпоручик Николай Арсеньев. Он в спешке добривал своё лицо, в чем собственно не было никакой необходимости, Николаю месяц назад только исполнилось двадцать один, и ни о каких усах и тем более уж о щетине речи не шло, но Николай считал проведение этого воистину «мужского ритуала» важным. Он смыл последний островок белой пены и накинул на плечи новенький темно-зелёный мундир. Застегнув все пуговицы на кителе, он окинул своё отражение наполеоновским взглядом, причесался, и вышел в гостиную, скрипя ремнями портупеи.
- Коленька! Ты ничего не забыл? - Послышалось в коридоре за спиной.
Двери открылись, и в гостиную зашла женщина с по-голубиному добрыми глазами. Это была мать Николая - Наталья Константиновна.
-Да не забыл , маменька, не забыл! Ты меня как в Кисловодск собираешь, а не на войну! - с показной жалостью в голосе ответил Николай.
Она подошла к сыну осмотрела его с ног до головы. В глазах у неё застыли слезы. Но она их сдерживала, чтобы не отпускать сына из дому с тяжелым грузом на душе.
Она крепко его обняла и сказала:
- Служи с честью, не позорь Отечество и мать с отцом. - она проглотила тяжелый комок в горле и чуть тише и нежнее сказала - И возвращайся домой скорее.
Они снова обнялись.
Скрипнула дверь кабинета. В гостиную зашёл отец Николая. Пожилой, но рослый и широкоплечий генерал Александр Иванович Арсеньев. Он окинул своё дитя соколиным взором.
И сказал: - Вот и твой черёд пришёл отдать Родине долг. В бою врага не щади , но с пленными не бери грех на душу. Голову береги, ноги в тепле держи. Ну с Богом, сын.
Отец крепко пожал руку Николаю, а потом также крепко обнял, едва сдерживая слезы.
Из детской комнаты послышались быстрые шажки и в прихожую выбежала младшая сестра Николая, девятилетняя Маша. Она без слов прижалась к брату, смотря ему в лицо своими глубокими васильковыми глазками.
-Коля, а ты надолго уезжаешь? – спросила она и по розовым щечкам её пробежали росинки слёз.
Николай взял её на руки и сказал;
-Конечно нет, с чего ты взяла? Я к Рождеству уже буду дома. Не плачь, ты же генеральская дочка и офицерская сестра, Арсеньевы никогда не плакали. Слушай маму и отца и не плачь. Обещаешь?
-Обещаю. - Ответила сестра и поцеловала его в щеку.
Николай сел на трамвай и тот, покатил к вокзалу. Трамвай гремел по рельсам Невского. Вот впереди замаячил увешанный флагами «Зингер». По проспекту толкались разношёрстные экипажи, кибитки, автомобили. Обычный полдень в Петербурге. Весь трамвай был забит до отказа. Ехали клерки на свою работу, чиновники, обняв свои портфели, словно детей мерно храпели. Было в вагоне два флотских офицера. Судя по разговору, спешили в Кронштадт из отпуска. Николай прижался щекой к нагретому солнцем стеклу и стал засыпать. Он бы так и уснул. Если бы не увидел краем глаза одну сцену.
Посреди Невского , между двух потоков транспорта, как Моисей между водами моря , шёл человек. Он был невысокого роста, весь чёрный костюм и котелок его был запылён , а на плечах висела леопардовая накидка. Весь трамвай загудел и произносил одну и ту же фамилию. «Гумилёв» слышалось отовсюду. Николай протиснулся к открытому окну трамвая и краем уха услышал диалог этого человека с кем-то из проезжающего экипажа.
-Николай Степанович! Вы куда так спешите?- спрашивал человек из экипажа.
-На Гостиный двор, милейший, покупать сапоги. Завтра я иду на войну.- ответил Гумилёв и зашагал уверенно дальше.
Николаевский вокзал парил белыми клубами до небес. Каждые двадцать минут приходили и уходили составы и эшелоны на фронт. Весь перрон пестрел от разных оттенков зеленого, красного и голубого цвета. Тут были и серо-зеленые пехотные гимнастерки , и синие железнодорожные, казачьи кителя, а дополняли картину красные фуражки недавно выпущенных курсантов училищ. Пахло махоркой , углём и гуталином.
Николай еле пробился к одному из офицеров в пункте распределения, которые располагались около билетных касс. Офицер с погонами унтер-офицера сидел за столом и с бешеной скоростью что-то записывал в ведомость.
-Вам куда, подпоручик? К какой части приписаны? - Спросил тот , не отрывая взгляда от бумаг.
-Подпоручик Николай Арсеньев! Двести двадцать шестой Землянский полк, господин унтер-офицер!- Отчеканил Николай и представил документы офицеру.
- Землянский полк говорите, ну что же, на самую передовую попадаете. В Осовец. Вам на третий перрон. Платформа семь. Удачи вам, подпоручик!- Отдав честь ,унтер вернул документы Николаю.
Огромная человеческая река, голоса, шум , гам, песни. Это было больше похоже не на отправление на войну, а на обычные военные сборы, что проводились каждое лето.
Николай заскочил в первый попавшийся вагон, подыскивая свободное купе. Подняв над головой свой саквояж, Николай протискивался меж курящих в проходе офицеров, снующих всюду носильщиков. Заглянул в первую же открытую дверь. Там расположился офицер, по погонам капитан. Он повесил китель на крючке и разбирал чемодан. На новом зеленом кителе висело три Георгиевских креста. Через плечо капитана было перекинуто белое полотенце, а в углу рта, едва не опаляя чёрные как смоль усы, торчала длинная, с палец толщиной папироса.
- Разрешите, господин капитан? У вас свободно? - спросил Николай.
-Да, конечно, подпоручик входите! -Дружелюбно отозвался капитан улыбнувшись- Вас как величать?
-Подпоручик тринадцатой роты двести двадцать шестого полка Николай Александрович Арсеньев.
-Ну, а я ,стало быть, капитан третьей батареи Иван Афанасьевич Бурляев. Однополчане значит мы с вами, Николай Александрович.
-Очень приятно, господин капитан. Да, стало быть однополчане.
-Да ладно вам, Николай Александрович! Полагаю путь будет не близкий, поэтому предлагаю обойтись без чинов и сыграть партийку другую в карты.
-Почему бы и нет, Иван Афанасьевич!- Радуясь обретению нового друга, ответил Николай.
Поезд уже третьи сутки гнал на всех парах, останавливаясь лишь на редких полустанках для пополнения запаса угля и воды. Кроме карт, на столе появились пустые бутылки. И всю дорогу от Петербурга до Гродно, капитан Бурляев найдя в подпоручике благодарного слушателя, рассказывал о своих похождениях юному Николаю. Казалось, такого спокойствия в тот момент не сыскать было на земле, как в этом качающимся вагоне, где два офицера рассуждали о войне и мире, о политике и истории. Опытный артиллерийский капитан, герой Порт-Артура рассказывал фронтовые байки и хитрости, а Николай как губка это впитывал. Первое что он уяснил из уст уже порядком подхмелевшего Ивана Афанасьевича, что курить нужно обязательно в кулак и не нужно боятся свиста пуль. Коли пуля просвистела, значит мимо - своей ты не услышишь.
Под вечер четвертого дня, полк прибыл к месту дислокации. Новое место службы встретило Николая промозглым вечерним туманом. Солдаты сгружали ящики с боеприпасами с бранью и гомоном скатывали «трехдюймовки» и мортиры. Вдалеке ,на возвышенности, величаво стояли форты крепости Осовец. Вся дорога до крепости была забита телегами, подводами и полевыми кухнями. Лошади, люди и колеса орудий месили и резали густую глинистую грязь.
Кое-как добравшись по слякоти до крепости и познакомившись с комендантом- немцем с русской душой и роскошными усами ,а именно Карлом-Августом Александровичем Шульманом, в «миру»,как шутили офицеры, его называли Карлом Александровичем, который препоручал ему 12-ую роту. Николай, едва стянув от усталости сапоги, упал как убитый на койку.
Утром познакомился с ротой, с офицерами из соседних рот. Начались занятия и муштра. Николай было уже начал скучать, рутинные построения, стрельбы и рытье окопов в торфянистой земле- не совсем то, что он ожидал от настоящей службы в армии. Он ждал настоящего дела, атак, грома пушек и победных труб.
И дело не заставило себя долго ждать.
В сентябре 1914 года ,немцы начали широкомасштабное наступление на крепость. Штурмы сменялись обстрелами, обстрелы - штурмами. Крепость запирала проходившие через неё железную дорогу Лык — Граево — Белосток и шоссе на Белосток, важный региональный транспортный узел. Николай со своей ротой занимал траншеи на выносных позициях перед вторым и третьими фортами крепости. С левого фланга его прикрывала тринадцатая рота Котлинского ,а с правого фланга – вторая рота Стржеминского. В ходе ожесточенных боев ,русские под натиском превосходящих сил были вынуждены оставить передовые позиции. Немцы подвезли по железной дороге сверхтяжелые Крупповские гаубицы и обстрелы крепости не утихали ни на минуту. Лазареты были переполнены, а крепостное кладбище уже не вмещало в свои стены всех павших. Тяжелые снаряды пробивали крыши даже самых крепких фортов, но и русские пушкари не давали немцу безнаказанно обстреливать крепость. Точными залпами мортир обороняющимся, удалось уничтожить одну из «Больших Берт».
В перерыве между боями Николай часто пересекался с Иваном Афанасьевичем, который, не смотря на обстрелы, не терял своей храбрости и постоянно шутил. Этот человек поддерживал подпоручика и по возможности прикрывал его метким шрапнельным залпом своей батареи.
В один из погожих дней Николай проходил по позициям своей роты и постоянно оглядывал поле боя, которое разделяло их от немцев. Когда то тут был редкий еловый лесок и цветущие луга, на которых местные крестьяне выгоняли своих крутобоких коров. Но сейчас же тут было широкое, плоское как стол поле.От елей остались лишь изрешеченные и черные как огарки спичек стволы. Некогда цветущие луга превратились в месиво из грязи, плоти и бездонных луж, что широкими зеркалами своими смотрели в серое сентябрьское небо.
Над полем боя нависла тишина. Звонкая,т онкая как хрусталь. Эта была та тишина, которой наслаждаются, к такой тишине чаще всего тревожно прислушиваются.
Вот и Николай, прильнув к стереотрубе, вслушивался. Было слишком тихо.
Эту тишину разорвал надсадный визг снарядов. Немцы начали обстрел. Солдаты мгновенно нырнули в траншеи и блиндажи. Взрывы вздымались конусами земли и досок. Один снарядов угодил прямо в траншею и взметнул в небо кусок чьей-то ноги. В ушах звенело. Застонали раненные.
Николай отряхнувшись от пыли поправил стереотрубу и увидел на горизонте цепи германцев.
-Рота, к бою! - Скомандовал Николай.
Защелкали затворы. Подпоручик подошёл к пулеметчику.
-Братец, подпустим их поближе. Огонь только по команде.
-Слушаюсь, ваше благородие-ответил пулемётчик и взвёл затвор.
Сам Николай зарядил револьвер и проверил саблю.
Началось. Весело и страшно было на душе его. Немцы были все ближе. Вот уже было видно красные цифры на их касках, было видно, как блестят их штыки и слышно было как шлепают по слякотной грязи их кованые сапоги.
И в этот момент Николай собрал в легкие воздух, достал свисток и выдал оглушающий свист.
-Огонь!- закричал Николай.
Ахнул залп из винтовок, и сухо застучали «Максимы». Взметая фонтаны грязи и воды , пули с шипением впивались в шинели, кромсали каски , рвали плоть и ломали кости наступающим.
Николай, презрев опасность, взбежал на бруствер, с лязгом вынул саблю, та отражая заходящее солнце, налилась кроваво-красным пламенем.
- Айда, братцы за мной! Руби, коли, гони в полон!!- Срывая голос, закричал Николай.
Это было схоже с прыжком в воду с высокого речного берега. Тот момент, когда ты ещё оторвался ногами от крутого берега, но уже в предвкушении падения в воду. И эта гремучая смесь юности, адреналина и подсознательного страха перед неизвестностью вырывается из человека первобытно-радостным криком.
Таким же первобытно юным и веселым вырывалось у солдат, протяжное «Ура!».
Ноги сами несли Николая вперёд. Всюду началась рукопашная. Выстрелы, лязг штыков, крики, стоны. Все это слилось в единый гул сражения.
Мелькали лица , Падали в грязь, сцепившись мертвой хваткой разъяренные бойцы. Николай бежал вперёд, увлекая за собой свою роту. Он не помнил ,что бы он кого-то убил. Он просто бежал размахивая саблей и изредка поднимал раненных своих подчиненных. Но откуда-то на клинке сабли его появились темно-бурые разводы. Николай пригляделся и удивился, насколько может быть красивым окровавленный кусок стали. Его размышления прервал высокий кайзеровец ,который бежал на него с занесенной саблей. Николай как будто не в бою, а на занятии по фехтованию ,спокойно перекинул свою саблю в другую руку и рубанул немца снизу вверх. Сабля прошла мягко, вспоров живот, и на вылете рассекла горло. Немец по инерции пробежал еще два шага и упал как подкошенный. На Николая накинулось еще два врага. Они его столкнули в глубокую воронку, на половину заполненную водой. Николая обложили, точно медведя в берлоге. Один зашел со спины и хотел нанести удар сапёрной лопаткой в спину подпоручику , а второй сделал резкий выпад штыком. Николай никогда не был отличником по фехтованию в училище, и все приёмы давались ему с трудом, но здесь, в бою, он делал это, будто был рождён для битвы.
Николай резко развернулся и хлестанул со всей силы по лицу одному ,затем увернувшись от выпада, отсёк руку второму. Немец, схватившись за обрубок, закричал и заплакал, разглядывая изуродованную культю, из которой хлестала алым фонтанчиком кровь. Николай стоял весь по локоть в крови и по колено в грязи. Он вгляделся в лицо своего врага. Оно было чем-то похожим на него. Такой же молодой, такой же безусый и ему так же страшно. Немец причитал что-то, видно просил помощи. Но жизнь из него уже выходила, и таяла красными разводами в грязной луже. Николай вынул из кобуры револьвер, направил дрожащей рукой револьвер на раненного германца . Одинокий выстрел из Нагана никто не услышал в гуще сражения.
Немецкая атака захлебнулась. Рота Арсеньева перебежками возвращалась из контратаки. Немцы открыли заградительный огонь в спины отходящим русским. Крепостные батареи тоже не остались в долгу. Николай шёл обратно в траншею, оцепенев, машинально подбадривая своих солдат криками.
В этот день на русские позиции были проведены еще четыре атаки.
Это был его первый бой, где он убил человека.
Июль 1915 года выдался жарким. Немцы, осознав крах двух крупных штурмов, готовились к третьему решающему натиску.
В землянке было прохладно и накурено, на поперечной балке висела керосиновая лампа. За сбитым из снарядных ящиков столом сидел подпоручик Николай Иванович Арсеньев. Давно в нём было не узнать того юношу, что прибыл в Осовец с пополнением. Над верхней губой появились густые, аккуратные усы, щеки окрасились в серо-сизый налет щетины, руки загрубели, а лицо окрасил загар. На кителе его уже звенели два Георгиевских креста за вылазки.
Дома он так и не был. Ему предлагали отпуск на Рождество, но из-за недостатка офицеров в полку он остался в гарнизоне. И отношение солдат к нему за целый год изменилось. Если в начале, в роте подшучивали над безусым молодым офицером, то сейчас он заслужил большое уважение не только в роте, но и в полку. Многократно сам ходил в вылазки, берег солдатскую жизнь, беспокоился о обмундировании и снаряжении каждого воина. И этим самым заслужил уважение и любовь своих солдат, которая на войне дорогого стоила.
В землянку зашёл старый друг Николая – Иван Афанасьевич. Он по-хозяйски расположил на столе шахматную доску.
-Ну что Николай Александрович, партейку?
-Можно, и не одну –Улыбнулся в ответ Николай и отложил подшитый китель.
-А ты возмужал, Николай, ой как возмужал. И усы выросли и голос начальственный и взгляд тяжелый, а приехал то птенец птенцом. Теперь спать легче мне будет, такая смена идёт- По-отчески похлопал по плечу Иван Афанасьевич подпоручика и начал расставлять фигуры.- И экзамен солдатского уважения ты выдержал. А это далеко не всем дается , горжусь.
-Нам бы другой экзамен выдержать. Тот, что немцы сейчас для нас готовят. Не зря же они притихли.
В землянку вбежал запыхавшийся солдат.
- Ваше благородье! Разведка вернулося!- Гаркнул солдат и исчез также быстро, как и появился.
-Извините Иван Афанасьевич, мне придется все-таки вечером с вами сыграть. Сами понимаете, пластуны вернулись.
-Ну, вечером, так вечером- С выдохом сожаления ответил капитан и стал складывать фигуры обратно.
Николай накинул шинель В траншее было людно. Солдаты сушили портянки, чистили винтовки, чинили форму. Через бруствер переползли четыре казака-пластуна. Один из них, коренастый донской казак Георгий Мелехов отдав честь и поправив винтовку на плече, отрапортовал:
-Ваше благородье, разведка прибыла.
-Ну живу чертяки, вижу!- радостно ответил Николай и обнялся с казаками.- Что вызнали?
-Ваше благородье- чуть тише ответил Георгий- а можно подальше от народу отойти?
-Можно.- Ответил Николай и в глубине души почуял что-то не ладное.
Из доклада пластунов стало известно, что германцы раздают всем солдатам газовые маски и к передовой подвезли баллоны. Это могло значить для Николая только одно- еркпость подвергнется газовой атаке.
На гарнизонном офицерском совете, который собрал комендант , было приказано всем офицерам поручит своим ротам сделать повязки из ткани и марли.Госпиталь перенести в ближний тыл, а артиллеристам приступить к подготовке контрбатарейной борьбы с немецкими орудиями выпускающими химические заряды.
С совещания Николай выходил мрачным. Он знал еще на уроках неорганической химии, что преподавали у них в академии, каким опасным может быть бромный и хлорный газ. Но то, что ему придется с этим завтра бороться - он не верил и сейчас. Соседняя рота Котлинского вообще состояла из свежего пополнения и то, как поведут себя необстрелянные новобранцы при виде газовой атаки, не внушало надежд.
После вечерней литургии в полковой церкви, Николай построил роту. Солдаты повыскакивали из блиндажей и оправляясь построились. Николай стоял напротив своей роты и вглядывался каждому солдату в лицо. Опытные вояки не раз доказавшие свою храбрость и отвагу в бою, большинство из этих солдат имели хотя бы по одному Георгиевскому Кресту. Теперь все эти сто десять бойцов с ожиданием смотрели на своего командира.
Николай собирался с мыслями, и не мог подобрать слова для того что бы сказать максимально правдиво насчет сложившейся ситуации ,но и ещё попытаться приободрить их.
- Вот что я скажу вам, братцы , помирать нам завтра придётся.- Громко произнёс Николай.
На лицах солдат появились кислые улыбки. Помирать им было не в первой, и слова командира вызвали только слабую усмешку. К смерти они относились уже как к факту, с которым ты ничего не сделаешь и никак на него не повлияешь. Но это было не отчаяние людей осознавших неизбежность. Это было тихая, первохристианская жертвенность, с его простой, но древней заповедью-«Нет большей любви, чем жизнь свою положить за други своя».
-Так оно нам и не привыкать, ваше благородье.- Пробасил высокий белоусый солдат с двумя Георгиевскими Крестами.
-Да, это я знаю, братцы. И что себя жалеть не будем и врага своего. Это я знаю.- Николай перевел дух.- Только вот завтра немцы нас газами травить будут. А как вытравят, в атаку пойдут.
-Это, какие такие газы, ваше благородье? Знакомы газы нам эти. У нас как Никифор ночью газов после гороха напускает, так в землянке всем смерть верная.- Кто-то зычно прошутился из строя.
Вся рота взорвалась хохотом. Потом притихла.
-Да удушливыми газами, братцы, такой газ вдохнешь, и пиши, пропало. Так что приказываю, нарезать тряпья, желательно в три слоя. Может это хоть как-то поможет.- Сказал Николай.- Рота, вольно!
Весь оставшийся вечер рота готовилась к бою. Солдаты надевали всё чистое, по траншеям прошёлся полковой священник и принял исповедь у воинов. Николай написал письмо домой, вложил туда немецкую шоколадку - у Машеньки три дня назад были именины, завернул в плотную бумагу, подписал её и отдал в полевую почту с посыльным. Накинул шинель на плечи и вышел из душной землянки в траншею. Небо прояснилось , на темно-синее июльское небо высыпали алмазной пылью звёзды. Где-то на нейтральной полосе, в кустах, залился причудливой трелью соловей. Где-то на болоте надрывно завыла выпь. Будто и нет никакой войны, будто и надо будет завтра умирать.
Николай прошелся по окопам. Солдаты тоже не спали, вязали себе маски ,курили. Какой-то тихий но глубокий голос запел «Черного ворона» . Его поддержали еще три голоса, через мгновенье пела вся рота. Пела не громко, пела так, будто читала молитву. Старую солдатскую молитву. Этот многоголосый хор уходил в небо вместе с махорочным дымом и паром от котелков.
-Ты скажи моей любезной, что за родину я пал..- Почти шёпотом допел Николай. Затем встал, потушив папиросу.- Ладно, братцы, отбой. Потушить все лампы ,караульным - по местам.
Солнце ломаными лучами пробивалось из-за сизой щетины густого леса, роса крупными каплями висела на штыках и козырьках фуражек. Николай обвязал лицо повязкой, почистил саблю, разобрал и смазал свой трофейный Маузер. Подошел к маленькому настенному зеркальцу, оправился, проверил ремни портупеи, поправил свои награды и вышел в траншею. Рота уже занимала позиции для обороны. Кто-то штык точил ворча сердито, кусая длинный ус, кто-то разминал руку с заточенной как бритва саперной лопаткой. Все ждали. Это ожидание было тягостнее любого боя.
Николай разглядывал в бинокль соседние позиции. Вот ощетинилась штыками рота Котлинского, вот суетятся пулеметчики на правом фланге у Стржеминского.
Со стороны немецких окопов послышалась канонада. Обстрел. «Неужели просто обстрел?» - подумал Николай.
-Ложись ,братцы! Германец обстрел начинает!- закричал Николай.
Завыли снаряды. Они падали, выбивая фонтаны земли, но взрывов не было. Один из таких угодил под ноги Николаю. Его откинуло на спину ,к стенке траншеи. В голове гудело. Он пригляделся к неразорвавшемуся снаряду. Он все ёще был горячим. А на боку его был нанесен череп с перекрещенными костями и две буквы - «Cl».Хлор. Николай не успел закричать, как его накрыло землей уже от взрыва обычного снаряда.
Глаза неимоверно жгло. Из горла вылетал рваный кашель приглушенный повязкой. Николай отряхнулся и схватился за голову. Его контузило. Он огляделся. Всюду по траншее стелился жёлто-зеленый дым. Это был тот самый хлор. Схватившись за грудь, которую сжал спазм ,Николай начал быстрее вылезать из траншеи, которая уже представляла из себя могилу, с грудой отравленных тел. У Николая начался приступ кашля. На языке появился привкус крови, он отвязал повязку и ужаснулся. Она вся была пропитана слюной и кровью, что сгустками выходила вместе с кашлем из его легких. Голова кружилась. Он читал о стадии удушения газами и понимал что скоро наступит кислородное голодание и смерть.
Страх цепкими и холодными пальцами охватил сердце подпоручика Арсеньева. На минуту его охватило отчаяние. От его роты осталось ничего , только горстка кашляющих своими легкими солдат с покрасневшими слепыми глазами. Но звук немецкого свистка как будто вырвал его из оцепенения. Зеленая пелена хлора осела ,обнажив лишь тела отравленных и почерневшие пучки травы. Со стороны германских позиций показались цепи. Николай спрыгнул в траншею, кашляя и шатаясь , он приказал полуживому солдату занять позицию за пулеметом. Сам взял из окоченевших рук павшего винтовку, устроил позицию около брутсвера.
-Рота! К бою!- Охрипшим, срывающимся голосом приказал Николай.
Кому он приказывал? От роты его осталось десять - пятнадцать умирающих человек. Но подпоручик считал, что именно сейчас и нужно сказать эту фразу. Когда уже всё предрешено и немцы с точностью сомнут остатки полумертвых рот. Когда от едкого газа из легких вылетают куски альвеол. Вот именно сейчас нужно показать всем, как умеет драться Землянский полк. Пусть всё увидят ,как умирает он, русский подпоручик Николай Александрович Арсеньев и его рота.
Цепи приближались. Блестели окуляры противогазов , было уже слышно как дышат германцы через маски. Их было очень много . Николай насчитал рот десять, не меньше.
«Ну, значит и больше наша слава посмертная будет» - подумал Николай, обнажив саблю.
Немцы, до этого идя как на параде, ровными шеренгами, замерли в недоумении. Из-за заваленного телами бруствера встал русский офицер в окровавленной повязке и уже вытекающими глазами. Из под кровавой ткани послышалось хриплое : «Айда, за мной ,братцы!». Из траншей шатаясь, вышли еще с десяток солдат, и застрочил, казалось бы, мертвый пулемет.
Пули хлестали и рвали шеренги немцев. Слева поднялась полумертвая рота Котлинского и тоже открыла винтовочный огонь по оцепеневшим от ужаса немцам. Германцы закричали от ужаса и начали беспорядочно убегать, открыв редкую заградительную стрельбу. Но их нагоняли пули и русские штыки. Хриплый ,протяжный крик «Ура!» перерос в яростный рёв. С крепостных стен загрохотали орудия. Шрапнель кромсала на куски бегущих немцев
Николай бежал вперед со всех ног, спотыкаясь и падая. Он уже полоснул саблей двух германцев своей саблей. Но ему этого было мало, он хотел забрать с собой побольше врагов. Он не жалел никого. Летели головы в противогазных масках, кровавое марево дурманило голову. Штыки с хрустом крошили грудные клетки, сабли с чавканьем отсекали руки ,ноги и расчленяли туловища. Над дымом, хлорными клубами поднялось рваное трехцветное знамя с золотистым двуглавым орлом. Николай уже скинул с себя повязку. Ему уже было все равно - он умирал. Но он не жалел об этом - такая смерть дается далеко не каждому воину.
Первая пуля впилась Николаю в плечо и оттолкнула его. Боли он не почувствовал. Но почувствовал, как кипятком разливается под кителем его кровь. Пока он шарил руками в поисках места, куда его ранили. Вторая пуля ударила в грудь. Николай пошатнулся, упал на колени, уронив с лязгом саблю, и завалился на бок.
Тьма окутала Николая.
Глаза открылись не сразу. Липкие кровавые сгустки склеили веки. Николай слышал только скрип колёс и стоны раненых. Кто-то заботливо смочил его глаза и они, наконец, открылись. Над головой величаво плыли белые кучевые облака. Пахло соломой, конским навозом ,кровью и лекарствами. Вдруг он услышал родной басовитый голос Ивана Афанасьевича.
-Ну,очнулся наконец! Коля, родной ты мой. Ты даже не представляешь,что ты учинил немцам тогда.
-Где я?- Осипшим голосом спросил Николай, и попытался приподнять голову.
-Мы уже как неделю покинули крепость, сейчас направляемся к станции. Скоро будешь дома.- ответил Иван Афанасьевич.
-Как я выжил?
-Да одному Господу известно. Тебя хирург с того света вернул. Ты хлора этого, будь он не ладен, наглотался сполна. Боялись что зрение потеряешь. Ан нет, жив , чертяка, здоров.- Весело ответил капитан и затянулся папиросой.
- А где мои люди?
-Так ты из всей роты выжил один. Остальные полегли там. Упокой Господи души их. Видать пуля для тебя еще не отлита. Радуйся.
Николай попытался еще раз приподняться, но разум его опять охватил туман и он уснул от бессилья.
Он пролежал в госпитале до зимы.
В доме генерала от инфантерии Александра Ивановича Арсеньева было не спокойно. Вся семья готовилась к Рождеству. В большой зале стояла ёлка, украшенная стеклянными игрушками, с кухни разносились запахи стряпни. По коридорам носились дети - в гости приехала сестра Натальи Константиновны. В прихожей крючки ломились от шуб и шинелей- к вечеру к Арсеньевым приехали однополчане Александра Ивановича.
Во входную дверь постучались. Наталья Константиновна стряпала пирог и крикнула Машеньке:
-Маша, открой дверь! Я занята!
Захрустел входной замок и дверь бесшумно отворилась. На пороге стоял высокий офицер в шинели с башлыком. На левом боку висела кобура с Маузером, а на правом видавшая виды сабля.
-Ну ,Здравствуй, Машенька. Я же обещал тебе, что вернусь к Рождеству.
-Мама! Коленька вернулся!- Крикнула со слезами в голосе Маша и Кинулась на шею брату.
Николай, обнимал свою сестру, прижимаясь к её пшеничным кудрявым волосам, и глубоко вздыхал.
В прихожую вбежала мать Николая и крепко его обняла полушепотом приговаривая : «Вернулся, живой».
Николай глубоко выдохнул и тихо сказал:
-Вот я и дома.