От корреспондентов Крымской войны 1853 - 1856 гг.
"Письма капитан-лейтенанта Петра Ивановича Лесли"
Рукописи... Т. II. С. 295 - 432.
ПИСЬМА
отставного флота капитан-лейтенанта Петра Ивановича Лесли.
Севастополь 1854 г. ноября 1-го дня.
"Получил ваше письмо; сегодня , кончилось ровно 28 дней бомбардировки, и сегодня же вам пишу, мои дорогие.
Видите - ли какой для меня это важный день. Странно, как долго ходит почта; ваше письмо, по штемпелю на конверте, тронулось в дорогу из Вязьмы 5-го числа, а пришло сюда 31-го октября; значить, было в пути ровно 27 дней.
Это просто неисправность! Между тем, как в такое время почта должна быть исправнее, чем в мирное. Я боюсь, чтобы не пропали предыдущие мои письма, потому что они были отправлены в простых конвертах; и очень может быть, что на почте кто- нибудь польстился на гривенник.
Это меня пугает. Если это письмо пропадёт, то вы, значит, ничего не знаете об участи Евгения, и мне опять приходится напоминать вам тяжелые минуты, но, слишком не буду теперь распространяться, в надежде, что то письмо вами получено, и вы всё знаете (3десь речь идёт об убитом на бастионе брате его, любимце всех моряков, капитане Евгении Лесли. - Ред).
Скажу одно, если будете писать в Севастополь, то адресуйте письма только на моё имя. Дела наши все идут тем же порядком; та же бомбардировка с утра, и тот же её конец вечером.
Решительно не видишь конца всему этому. По крайней мере, теперь легче тем, что во-первых: совершенно равнодушен к выстрелам; а во-вторых, самая пальба несравненно реже, нежели в первые дни. Престран¬ное наше положение! Каждый день подвергаться бомбардировке и знать - что это ни к чему не поведёт.
Севастополя им не видать, как своих ушей! Батареи наши так же сильны, как и в первый день; а матросов и офицеров осталось ещё довольно, чтобы выдерживать огонь неприятеля ещё хоть месяц. Решительно непонятны тоже действия неприятеля.
Войска его стоят в лагере и там укрепляются, строят редуты; на штурм же им идти невозможно, потому что их встретит такой картечный огонь, что прежде, чем они займут наши батареи, половины их не будет, а остальных мы прогоним штыками. Но дело в том, что погода начинает портиться, и им невозможно будет оставаться здесь; это значить пожертвовать всей своей армией.
Я думаю, они рады были бы уйти, но им теперь немножко трудно; потому что в тылу у них стоит наш наблюдательный корпус, который в случае их движения вероятно тоже тронется, так что и их положение незавидно.
Если идти им наутёк, то придется, уходя, отстреливаться, а если же пойдут на штурм, то та же армия пойдёт им в тыл. Но мы надеемся, что всё это скоро да кончится чем нибудь. У нас надежда на Бога, который никогда ещё не оставлял русских.
Будем помнить тот день, когда не останется ни одного неприятеля в Крыму; кто-то доживёт до этого дня!
Как-то вы проводите время в деревне, я думаю, теперь не слишком-то весело, но не унывайте, мои друзья: что-же делать, на всё воля Божья! Всё он делает по своему произволу. Я сильно верую в Провидение и спокойно жду своей участи; если суж¬дено пасть за отечество, то я умру с честью, и нисколько не сожалея о жизни; не желаю только од¬ного - чтоб меня ранило; а то не слишком то приятно будет остаться без ноги, или без руки.
Какие бывают славные смерти! Например, на нашем бастионе было два случая, что два матроса спали, и осколком от бомбы их хватило так, что уже они больше не просыпались. Лучше этой смерти и желать нечего! Я думаю, всякий бы желал умереть так.
В продолжение бомбардировки мы получили от ГОСУДАРЯ уже три рескрипта; собственно моряки; и последний Его рескрипт был такой, что никто никогда не получал подобного. В этом рескрипте Он называет нас своими друзьями. Да вот он: "Надеюсь на милость Божию, надеюсь, что начатое славно довершится. Меня счастливит геройская стойкость наших несравненных моряков, неустрашимых защитников Севастополя. Господь воздаст им за все их доблестные подвиги, которым и примера ещё не было. Я счастлив, зная своих моряков черноморцев с 1828 года, быв тогда очевидцем, что им никогда и ничего нет невозможного.
Был уверен, что несравненные молодцы вновь себя покажут, какими всегда были и на море и на суше. Скажи им всем, что их старый знакомый, всегда их уважавший, ими гордится, и всех их отечески благодарит, как своих дорогих и любезных детей.
Вероятно,дети мои прибудут ещё во время, чтобы участвовать в гото¬вящемся; надеюсь, что они покажут себя достойными своего звания; вверяю их войскам в доказательство моей любви и доверенности; пусть их присутствие среди вас заменит Меня. Да сохранить вас Господь великосердый!"
Вот вам рескрипт от слова до слова, писанный от 19-го декабря к князю Меншикову. Согласитесь, что подобного ещё не было и не будет. Это видно, что ГОСУДАРЬ писал Сам, и от чистого сердца. Зато и мы черноморцы понимаем его, и все готовы лечь за Царя. По крайней мере приятно то, что все армейцы отдают справедливость флоту и говорят: что лучше флотских нет войск во всей России, а действительно, что дух у нас такой, лучше которого и желать нечего. Если только нам придётся идти в штыки, то можно, наверное, сказать, что отсталых не будет, и что ни один не отступить.
Да! Если ещё нам придётся поработать штыками, то мы будем вполне армейцами.
Пишите, пожалуйста, чаще ко мне, теперь так отрадно получать от вас письма. Обнимаю крепко вас и ваших деток; дай Господь вам здоровья! Если суждено остаться живым, то скоро увидимся.
Молитесь за меня Богу; об одном этом только и прошу. Ещё раз целую вас, мои милые.
Севастополь 1854 г. ноября 30-го дня.
Порадуйтесь со мной вместе, друзья мои! Я получил вчера за бомбардирование Севастополя орден св. Владимира 4-й ст. Такой крест получить приятно, имея от роду всего 22 года. Дай Господи служить всем вашим детям так счастливо как я, и в 22 года иметь два ордена на груди! После этого, конечно, будешь употреблять все свои силы, чтоб служить ГОСУДАРЮ ещё лучше, и благодарить Его за то, что Он обращает внимание на службу офицеров.
Эти награды вышли от князя Меншикова, который, по правам главнокомандующего, имеет право награждать в военное время до известных степеней.
Я вовсе не честолюбив, но рад тому, что вы, говоря обо мне, можете всем в глаза сказать, что брат ваш носит эполеты, нисколько их не черня.
А больше всего я рад этой награде тем, что хоть несколько порадую папашу и утешу его; а то, я думаю, старик очень скучал, узнавши о смерти Евгения.
Не могу равнодушно написать это имя: так слезы и пробиваются, хотя и прошло уже довольно времени, но для меня, чем больше проходит, тем ощутительнее потеря.
В первые дни бомбардировки, когда пальба была гораздо сильнее, и когда больше занят был службой, гораздо легче было переносить, но теперь, когда более свободного времени, и когда более разгула своим мыслям, - чаще вспоминаешь о тех днях, которые проводили мы с ним вместе, и гораздо сильнее чувствуешь, что остался один. Впрочем, зачем вспоминать грустным минуты! Бог даст, наступят времена более лучшие, и мы ещё раз увидимся. Как мне хочется сесть на телегу и покатить к вам, друзья мои; с каким чувством буду въезжать к вам, друзья мои, в Богословское, и увижу с горы купель церкви; - трудно себе представить!
Предполагая эту минуту, кровь становится в жилах, и думаешь, что не может быть, чтоб Бог был так милостив, что сподобить увидеть ещё целым и невредимым всех своих родных. С каким чувством прижму я всех к своему сердцу. Ведь с той минуты я начну только жить; потому что жить вдалеке от родных, и почти не зная их, это есть не жизнь - а прозябание.
Правда, и в этом прозябании были такие минуты, которые не всякому удается испытать, но не было сладких минут, которые можно только иметь, живя среди своих родных.
Я могу сказать, что до сих пор ещё не испытал вполне приятных минут; и самые приятные из них есть те, когда я мог чем нибудь радовать близких сердцу.
Так и теперь, зная, что получение Владимирского креста доставить всем вам удовольствие, я почти счастлив.
У нас, в Севастополе, всё идёт как нельзя лучше; с каждым часом укрепления наши становятся всё грознее и грознее, и неприятелю всё труднее действовать против нас. Командующим войсками в Севастополе назначен генерал-адъютант барон Остен-Сакен, тот самый, который был в Одессе во время бомбардирования её.
Все мы чрезвычайно довольны, и рады что будем служить под начальством энергического, храброго и знающего военное искусство генерала.
Вчера все наши начальники являлись к нему и, он распрашивая их фамилии, знакомился с ними.
Неприятель свои работы почти совсем кончил, и мы с каждой минутой ожидаем опять усиленной бомбардировки, а потом штурма, которого все желаем, чтоб порешить скорее и выгнать отсюда друзей, которые нам сильно надоели.
Керн получил Анну 2-й ст. (на шею).
Ещё раз обнимаю вас, друзья мои.
Севастополь 1854 г, декабрь 9-го дня.
Не видать им нашего города, как своего левого уха!
Было время, когда могли войти в него триумфальным маршем, — да пропустили, а теперь, мы ещё постоим за себя.
Мы пользуемся всяким удобным случаем, чтоб наносить им вред. Вот, например, ещё вам удалая штука наших моряков и солдат. Вчера, ночью, против № 3 бастиона делали вылазку; ходили на охоту за зайцами, — как выражаются матросы; и охота была как нельзя более счастливая. Благодаря тёмной ночи, наши охотники с № 3-го, в 2 часа подползли к неприятельской траншеи, и подползли так тихо, что часовой их увидел только тогда, когда они были у самого вала; он, по правилам, сперва их окликнул, но они, конечно, не отвечали; тогда он сделал выстрел и закричал; рядом с ним стоявшие другие два часовые тоже сделали по выстрелу, но наши не зевали, и после этих трёх выстрелов уже вскочили в неприятельскую траншею, и пошли там косить направо и налево. Англичане струсили сильно и пустились бежать, оставя и ружья и одеяла; одним словом, налегке хотели дать тягу, но наши тоже мастера бегать, и очень мало кто из Джон- Булей успел удрать. Всем им попало на орехи!
Кто чуть сопротивлялся, сейчас же усмиряли штыком, а кто не сопротивлялся, брали в плен. С правого фланга этого же самого бастиона, предполагалось сделать только фальшивую атаку, чтоб отвлечь внимание, но и там наши почти в одно время вскочили в траншеи, и тоже начали там хозяйничать; похлопотавши там порядком, одна половина поворотила вдоль траншей и пошла, шнырять по всем углам, ища, не запряталась-ли где-нибудь каналья; очень многие из англичан, забившись в уголь, притворялись мертвыми, но не надули наших: . почти всякого лежавшего щупали или штыком, или прикладом. Когда начало приходить из лагеря к ним подкрепленье, тогда дали знать на батарею, и она открыла такой сильный огонь бомбами, что заставила эти колонны остановиться.
Вся эта катавасия продолжалась не более получаса, и наши воротились назад, приведя с собою в плен 4-х офицеров и 26 рядовых; у нас вся потеря небольшая, всего 4-е убитых и 20-ть раненых.
Все участвовавшие в вылазке вооружились одеялами, ружьями, шапками, одним словом, забрали всё, что только было в траншее. Всю эту проделку я видел с нашей дистанции, потому что место вылазки было как раз против нас. Такие маленькие, но удачные вылазки удивительно как ободряют солдат и приучают их к выдерживанию со славой больших сражений.
Вот всё, что случилось у нас в эти дни. Бомбардировка продолжается, но не сильно. До свиданья, мои милые друзья, будьте здоровы и веселы.
Продолжение следует...