=================== 22. Разговор
Нине не спалось: одолевали мысли о новой квартире и о Кристиане, которая советовала ей вынести на помойку оставленную прежними жильцами мебель: шкаф, кресло и зеркало.
— Легко сказать — вынести. Шкаф неподъёмный, зеркало тронь и расколется, да и кресло массивное, тяжёлое, мне его не поднять.
— А ты грузчиков попроси, которые вещи твои повезут, — упорствовала панна Крися. — Переезд тебе даром обойдётся: дом на слом, всех бесплатно перевозят, за счёт города.
— Переезд бесплатный, а чужие шкафы выносить кто же согласится? Да ещё с последнего этажа, десять лестничных пролётов, на руках тащить, без лифта… Платить придётся за каждый этаж, я узнавала.
— Узнавала она… Больно умная. Ну и заплатишь, не обеднеешь.
Нининых денег Кристиане было не жалко, её вообще не интересовало, на что она живёт. Хватило бы зарплаты на переезд, думала Нина. Не станут грузчики на пятый этаж мебель на руках поднимать бесплатно… И чужую выносить не станут. Да и жалко выбрасывать: шкаф красного дерева, дверки инкрустированы, похоже, настоящей бронзой, Нина в этом разбиралась, а Кристиана нет, вот и предложила выкинуть. Странно, что никто его не забрал себе. И зеркало — дивное, старинной работы, амальгама мутноватая, но можно что-нибудь придумать, как-то почистить.
Остаётся кресло. Она разберёт его на части и вынесет, и не надо будет никому платить!
Нину охватило радостное предчувствие, спать не хотелось совершенно, а утром на работу… Может, воды попить, и тогда удастся заснуть? Чайник она оставила на кухне, пришлось накинуть халат и пойти. До кухни она не дошла трёх шагов: прислонилась к стене от навалившейся вдруг слабости и прижимаясь щекой к серым от старости обоям слушала слова, не предназначенные для Нининых ушей. Говорили о ней.
Рая молотила языком, как сказала бы баба Маша. Всю жизнь она была для Нины добросердечной и всё понимающей тётей Раей, и в каком-то смысле заменяла ей мать, когда Натэла уехала и Нина осталась одна. И теперь вибрирующим от удовольствия голосом говорила гадости. По Раиному выходило, что она, Нина, неудачница, старая дева и монашка-затворница. Панна Крися поддакивала угодливо, плела что-то о фригидности и асоциальности, покачивала черепаховым гребнем и подбрасывала в огонь дров, успевая вставлять в короткие Раины паузы бесконечные «тво;я правда» и «то так» (польск.: ваша правда, это так).
— С квартирой-то найдёт себе кого-нибудь. А с тринадцатью метрами в коммуналке кому она нужна? Никому! — говорила Кристиана.
— Слава богу, я Витьку моего от неё отвадила, написала — гуляет твоя невеста с милиционером, мать-то от неё к полюбовнику ушла, девчонка и сорвалась как с цепи. Поверил. Как матери не поверить? Галка-то его — начальника дочка, родители богатые, квартиру им с Витькой купили… А мы с Митей и бабой Липой будем жить в трёхкомнатной. А может, и в четырёх… Витька-то взрослый мужик, ему отдельная комната положена. Да и бабе Липе положена, она ж престарелая. Дадут нам четырёхкомнатную, а Витька потом, через год выпишется, если захочет, — радовалась Баронина, а панна Крися повторяла своё «то так» и «кажды увежи» (всякий поверит).
— Ты вот что, Криська… Ты бы с Нинкой поприветливей. Подселенкой к ней просись, может, согласится. Что тебе одной-то вековать, одна-то с ума сойдёшь. А с Нинкой всё веселей. Замуж выйдет, внуков нянчить будешь.
— Сдалось мне с отродьем её вожгаться! — возмутилась Кристиана — Тебе, видать, мозги отшибло совсем... К Нинке подселенкой, выдумала тоже!
— Ты рот-то прикрой да подумай. Время есть пока. Я тебя в подселенки силком не пихаю, я дело говорю. С двухкомнатной-то квартирой Нинка мигом замуж выскочит, а ты ей соли под хвост и сыпанёшь… Не выдержит и к мужу переберётся, а ты в квартире хозяйкой заживёшь. Хрен с ней, с Нинкой, что она там прописана. Ещё и благодарна тебе будет, что за квартирой присмотришь, полы вымоешь да цветы польёшь. Ещё и денежек даст. А в комнату жиличку пустить можно, а деньги с Нинкой пополам. Думай, Криська, думай.
Нине отчаянно хотелось ворваться в кухню, затопать ногами, отвесить Райке пощёчину, а вторую влепить Крысе... Она с трудом пересилила себя, оторвала от пола ноги, которые словно приросли к половицам, и вернулась в комнату, позабыв зачем вышла. Так вот почему Витька прислал ей из армии всего два письма, а на дяди Митином юбилее старательно изображал друга детства. Впрочем, так оно и было. Но друг мог бы написать. Хоть бы с днём рождения поздравил.
Нина сняла с полки четвёртый том «Энциклопедии животных», подаренный Витькой десять лет назад. Остальных томов у неё не было, только этот, «Земноводные и рептилии» — со змеями и крокодилами. Некоторые иллюстрации были словно присыпаны серым порошком. Митяй работал в типографии, и Витька дарил Нине бракованные энциклопедии и художественные альбомы — подарки неоценимые по тем временам, в магазине такое не купишь, только по подписке. А где она, подписка? Ты попробуй, подпишись.
Нина открыла первую страницу, прочитала выученные наизусть корявые строчки»: «Нина поздравляю тебя с восьмым марта, желаю счастья и хорошо учится. Витя», подумала в который раз, что «учится» и впрямь надо было хорошо. И заплакала.
* * *
Между тем разговор на кухне продолжался.
— Как я жить буду одна? Словом не с кем перемолвиться… — рыдающим голосом говорила Кристиана.
— Не вой. Дадут тебе квартиру какую-никакую, на хорошую не рассчитывай, там и старость встретишь, там и помрёшь одна, глаза твои никто не закроет, горевать никто не станет по тебе. Раз такая дура! — не удержалась Раиска в трагической скорби, соскочила на привычное.
— Я всю жизнь одна, все меня ненавидят, — завыла Кристиана пуще прежнего. — Тут я хоть с людьми. Пусть ненавидят, но хоть словом перемолвлюсь когда-никогда, а там говорить разучусь... Пани Раечка, а может вы меня подселенкой возьмёте? Тогда уж точно три комнаты дадут. Я долго-то не проживу, умру, вся квартира вашей будет.
Рая вспомнила, как у неё пропадали крышки от чайника — каждую неделю, словно проваливались в преисподнюю. Криськиных рук дело, кто ж, кроме неё… Митяй паяльником приварил крышку к цепочке, а цепочку приварил к чайнику, намертво. А однажды Рая застала Кристиану за подлым делом: пользуясь тем, что в кухне она одна и никто не видит, панна Крися сыпанула в бабы-Машину кастрюлю две столовые ложки соли.
«Бульон пересолила, мясо в рот не взять, голая соль! Как же я забыла, посолила второй раз… — сокрушалась баба Маша. — Как же это я! Что ж теперь делать? Внучка из школы придёт, чем накормлю? Уж как она вчера радовалась: суп из баранины, мясной, наваристый! Что я ей скажу? Кипятком если разбавить, так будет одна вода.Солоно-то как!
Рая знала, что мясо Дерябины позволяли себе редко, по причине вечного безденежья: пенсию Машико Нугзаровне не платили, в семье работала одна Натэла, а ели трое. Кристиану Рая не выдала, но с того дня не оставляла варево на плите без присмотра.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2020/02/23/1982