Я родился в станице Русско-Лозовая Липецкого района Харьковской области на Украине.
Наша семья, как и многие другие белорусские семьи, была вывезена на Украину подальше от наступающих кайзеровских войск во время Первой мировой войны.
Моя мать, Лукашевич Ирэна Абрамовна была глубоко верующим человеком. Будучи беременной мною, в большом сроке, она, тем не менее, пошла с другими паломниками на молебен в Киево-Печерскую лавру.
На обратном пути 30 марта 1917 года она меня родила. Рассказывала, что родился я совсем маленьким и слабым, а в конце марта было ещё холодно. Мать переживала, что я умру некрещёным.
Не надеясь на то, что я выживу, она зашла в первую попавшуюся сельскую церквушку, обратилась к священнику с просьбой перекрестить меня, так как боялась, что до дома живым меня не донесёт.
Из рассказа матери я помню, что в крохотной церквушке был старенький седовласый священник, лет ему было под девяносто. Выслушав просьбу моей матери, он развернул тряпки, в которые я был завёрнут, внимательно осмотрел новорождённого и сказал:
«Не бойся, женщина, этот мальчик проживёт долго, да только жизнь будет у него не простая, много лишений выпадет на его долю. Я совершу над ним обряд крещения и нареку его своим именем. А зовут меня Гавриилом, назван я в честь архангела Гавриила, принесшего благую весть Пресвятой Деве Марии».
После краткого разговора старый священник перекрестил меня по православному обычаю и отдал моей матери.
В нашей семье уже были дети, все мальчики, мать очень хотела родить хотя бы одну дочь, да Бог не дал ей дочери.
На протяжении многих поколений в нашем роду рождались преимущественно мальчики. Мой старший брат Афанасий родился в 1902 году, Иосиф – в 1906, Трофим – в 1909, в 1917 году – я, мой младший брат Иван родился в 1919 году. Был ещё один мальчик, Павел, который умер сразу после рождения.
Моя мать Лукашевич (это её девичья фамилия, которая совпадала с фамилией по мужу) Ирэна Абрамовна была старшей дочерью в своей семье, она родилась в мае 1882 года.
Была она высокой темноволосой брюнеткой с синими глазами, по росту она была гораздо выше моего отца. Стройную осанку моя мать сохранила до смерти. У неё практически не было седины до самых последних дней жизни.
Кроме неё в семье были ещё две дочери и два сына – Иван и Василий.
Одна из маминых сестер по имени Тэкля (белорусский вариант имени Фекла), выйдя замуж за парня из деревни Бобровичи по фамилии Пушило, вскоре эмигрировала с ним в США. После Первой мировой войны шла мощная пропаганда по переселению белорусов за океан. США нуждались в рабочих руках. В местечке Логишин было организовано бюро по переселению молодых белорусов за океан.
Семья маминой младшей сестры Тэкли выехала из родных мест навсегда.
По приезду в США велась регистрация вновь прибывших людей. Не очень-то грамотные регистраторы изменили фамилию маминой сестры по своему усмотрению, записав её и мужа, как Бушилов, вместо Пушило.
Под этой фамилией мамина сестра тетя Тэкля осталась в США на постоянное место жительства.
Это примечание внесено мной позже. Цыркунова Т.Г.:
(В США у неё родились четверо сыновей и пятеро дочерей: Давид, Фома, Ваня, Даниил, Ирина, Анастасия, Павлина, Мария, Елена, каждая с разницей в два года.
Привожу сведения из письма Тэкли, сестры моей бабушки Ирэны. Письмо было получено в шестидесятых годах прошлого века.
Сын Давид, 34 года, работает на заводе, заканчивает университет, он на хорошей службе, не женат.
Сын Фома, 36 лет, который пишет это письмо, преподаёт русский язык в средней школе и читает лекции по русской литературе в университете в Нью-Йорке, не женат.
Сын Ваня - хореограф, он составляет специальные танцы для американских фильмов в Голливуде. Он живёт далеко от нас в штате Калифорния. Женат, дочь Женя - 5 лет и сын Ванюша - 2 года.
Сын Даниил работает на заводе, где делают автомобили. У него дочь Диана, которая уже замужем и у неё два мальчика.
Дочь Елена, тоже замужем и у неё два сына. Даниил учится в 11 классе и Филипп - в 9 классе.
Дочь Ирина - 2 сына, Филипп - 7 лет и Ваня - 4 года.
Дочь Анастасия, замужем, имеет дочь Варю, (у которой 3 сына), и двух сыновей: Евдоким и Яков.
Дочь Павлина не имеет детей.
Дочь Мария - 5 детей, она живёт в Нью-Йорке. Прекрасный голос, поёт соло в кафедральном соборе.
Дочь Елена имеет одного сына - Фёдора, он учится на втором курсе университета.
Это данные по состоянию на 21.04.1965 года. Орфография и стиль автора письма соблюдены. Данные передала мне родственница по отцу - Ярмолович Валентина Фёдоровна. Она моя двоюродная племянница). Примечание Цыркуновой Т.Г.
Братья Иван Абрамович и Василий Абрамович служили в царской армии несколько лет, участвовали в Первой мировой войне, были артиллеристами.
Мамину родню я знаю до своего прапрадеда. Отец мамы Абрам, отчество его Данилович, дед мамы – Даниил Евдокимович. Отчество прапрадеда Евдокима мне не известно, думаю, что и моя мать ничего о своём прадеде не знала.
Из рассказа моего прадеда по материнской линии, деда моей матери, Лукашевича Даниила Евдокимовича:
«Наша бригада сплавщиков состояла из четырёх крепких молодых парней. Все мы были родом из деревни Выгонощи. Занимались мы сплавом лесоматериала, который был связан в длинные плоты, достигавшие в длину несколько милей. Самые длинные плоты были по двадцать и даже тридцать милей. Мы сплавляли лесоматериалы по Огинскому каналу, затем по рекам Щара и Неман в местечко Мосты Гродненской губернии. На белорусский манер нас называли «плытниками».
Доставив плот на место, обычно пешком отправлялись домой. Так было и на этот раз.
Доставив плот без каких-либо происшествий, мы возвращались домой. Продукты, которыми мы всегда запасались на сплав, давно у нас закончились. А путь предстоял далёкий.
В то время никаких магазинов в сельской местности не было. Мы шли и шли, пока хватало сил. Мы проголодались так, что дальше идти голодными было невозможно.
Пришлось зайти в первый попавшийся дом и попросить продать нам хотя бы чего-нибудь съестного. Деньги у нас при себе были. Хозяйка в ответ на нашу просьбу развела руками и сказала:
– «Мои хорошие люди! У нас ничего готового из еды нет, чем можно было бы вам подкрепиться. Остался от обеда только холодец, приготовленный из «житничков».
Если будете его есть, то, пожалуйста, садитесь за стол. Мы не заставили себя просить дважды. Уселись за стол, и мигом опустошили поставленную перед нами большую миску с холодцом. Ели мы этот холодец с большим аппетитом.
Вышли из-за стола, перекрестились и поблагодарили хозяйку за угощение. И надо же было кому-то из нас полюбопытствовать, из какого мяса приготовлен вкусный холодец? Хозяйка ответила:
– «Я же вам сказала, что из «житничков».
Мы все заинтересовались этими таинственными «житничками» и опять спросили у хозяйки:
– «А что представляют собой ваши «житнички»?» Хозяйка ответила:
– «Да это же мыши, которые живут в снопах необмолоченной ржи!» После полученного разъяснения, мы еле-еле успели выскочить из дома. Нас вывернуло наизнанку.
Хозяйка, видя наши страдания, стала виновато оправдываться:
– «Я же вас предупреждала, что холодец сварен из «житничков», и такой холодец готовят у нас в каждом доме!»
Было это в Гродненской губернии. Больше мы никуда не заходили, питались только лесными ягодами, пока не добрались до своей деревни Выгонощи.
В наших краях такой еды не было. Могло быть мало хлеба и картофеля, недостаточно было мяса, но рыбы всегда на всех хватало.
Наше Выгоновское озеро было неиссякаемым источником рыбы и зимой, и летом. Нередко даже свиней мы кормили рыбой. Рыбу мы солили, сушили, коптили, запекали в печке на противнях, накрытых ржаной соломой. Такая вяленая рыба могла храниться даже летом несколько месяцев».
Было это приблизительно в середине девятнадцатого века.
Родню по отцу я знаю ещё дальше. Мой отец – Корней Иванович, родился в январе 1879 года в крестьянской семье в деревне Выгонощи Телеханской волости Пинского уезда Минской губернии. Только две зимы довелось моему отцу учиться.
Весной и осенью он помогал отцу по хозяйству. Отец учился в церковно-приходской школе. Когда у него спрашивали:
– «Какое у вас образование?», то он так и отвечал:
– «Две зимы».
С семи лет отец начал пасти лошадей вместе с напарником Климовым Дмитрием Афанасьевичем. Любимое пастбище было расположено в урочище Лозобина Лоза.
Это пастбище было самым любимым для моего отца не потому, что там росла хорошая трава, а потому, что там неподалёку был источник питьевой воды неплохого качества.
На обед пастушки брали с собой чёрный ржаной хлеб, который изготавливался следующим образом: не отвеянная рожь с половой высушивалась на русской печке, затем мололась в жерновах.
Из этой муки выпекался хлеб. Просто так есть этот хлеб было невозможно. Он был настолько колючим, что каждый кусочек приходилось запивать водой.
При рассказе отца присутствовали несколько человек наших односельчан, в том числе Филютич Иван Фомич.
Он был на десять лет старше моего отца. И вот, что он добавил к этому рассказу:
– «Когда я пас коров в детстве, то как-то обратил внимание на то, что мой напарник ест хлеб зелёного цвета. У меня же хлеб был обычный, чёрного цвета. Мой напарник стеснялся попросить у меня обменяться хлебом. Из любопытства я попросил дать мне на пробу кусочек этого необычного зелёного хлеба. Взамен я отдал ему свой ржаной. Оказалось, что зелёный хлеб был выпечен из желудей».
Вот таким чёрным и зелёным хлебом питались практически все жители Телеханской волости.
Только примерно с 1904 года в Телеханской волости начали очищать зерна ржи от половы и молоть рожь на ветряной мельнице.
Не лучше обстояло дело и со вторым белорусским хлебом – картофелем. Урожаи его были крайне низкими. Моя мать Ирена и другие женщины её возраста рассказывали, что часто были неурожайные годы для картофеля.
Бывало, женщина целый рабочий день копает картофель, а в конце рабочего дня весь урожай помещался в одной кошёлке. Женщина ополаскивала кошёлку в борозде здесь же на поле, и приносила домой. Полесские земли были малопригодными для земледелия, так как часто заливались водой.
В паводках виновата была не только природа. Излишек воды можно было спустить по Огинскому каналу, но царские чиновники не хотели этим заниматься. А если люди сами пробовали что-то предпринять самостоятельно в этом плане, то их быстро ставили, как говорится, на место.
Так, однажды жители деревни Вулька Телеханская решили спустить по каналу ненужную воду. Когда шлюзовой сторож девятого шлюза на Пасху на всю ночь ушёл в Телеханы на всенощную службу в церковь, жители деревни в это время подкопали западный берег Огинского канала, и вода мгновенно ушла туда.
Образовалась глубокая яма, глубиной более семи метров, и уровень воды в канале сразу же значительно снизился. Однако за три последующих дня вырытая яма была полностью засыпана, и в канале снова установился высокий уровень воды. Старания крестьян оказались напрасными.
В районе деревни Выгонощи по шкале плодородности земли имеют самый низкий показатель в Европе. Ещё хуже было положение со снабжением крестьян промышленными товарами. Если полесскому крестьянину нужно было приобрести топор, то он должен был подумать об этом заблаговременно, где-то найти два-три кусочка металла, а уже из этого металла кузнец в сельской кузнице выковывал ему топор.
Мой дед Иван Павлович, родился в феврале 1854 года в крестьянской семье. Я знаю о нём только из рассказов отца, так как живым я его не застал. Он умер совсем ещё молодым человеком.
Дед Иван любил полесскую природу, особенно лес. Занимался разведением лошадей и знал в них толк. Он был прекрасным лесником. Всю короткую жизнь он провёл в лесах и болотах. Знал хорошо окрестности деревни, ценил родную природу, занимался очисткой леса от сухостоя, бурелома, кустарника, а также и его посадками. Он был хорошим охотником и рыболовом.
Самой большой его привязанностью были лошади. Эта любовь к лошадям, самым красивым животным на Земле, была семейной страстью всех моих родственников по линии отца.
По рассказам отца, дед Иван часто по ночам выходил из дома, чтобы пообщаться с лошадьми, успокоить их, поговорить с ними.
Умер дед Иван в феврале 1891 года, когда ему исполнилось только тридцать семь лет, не дождавшись внуков от своих детей. Отец мой рассказывал, что он сильно переохладился, провалившись зимой с головой в плохо замёрзшее болото. Вытянул его из болота крестьянин, который приехал за сеном.
Пока дед Иван добрался в заледеневшей одежде до дома, совсем окоченел. Началось воспаление лёгких, от которого он вскоре и умер. Остались от деда Ивана два сына – мой отец Корней и его брат Сергей, а также дочь – Екатерина. Из троих детей Корней был самым младшим, ему только исполнилось двенадцать лет, когда не стало отца.
Мой прадед – Павел Ефремович, родился в мае 1827 года. Старший брат Павла – Лукашевич Игнатий Ефремович родился в марте 1824 года. С детства проявлял большие способности к наукам.
Вопреки воле отца он подростком уехал учиться в Вильно. Отец отказался помогать ему материально, так как надеялся, что тот вскоре образумится и вернётся к отцу. Однако характер у Игнатия был не менее твёрдым, чем у его отца. В этом случае, как говорится, «нашла коса на камень».
Работал на самых тяжёлых работах, зарабатывая и на жизнь, и на оплату за обучение в университете.
Работу совмещал с учёбой в университете на юридическом факультете. Игнатий Ефремович стал грамотным, высокообразованным человеком. С молодых лет проникся свободолюбивыми идеями.
Он был активным участником и одним из руководителей восстания под предводительством Кастуся Калиновского.
Погиб в июне 1863 года при подавлении восстания царскими карателями под городом Коссово. Семья его осталась жить в Вильно. Отец часто рассказывал, что повстанцы добивались наделения крестьян земельными наделами.
В 1861 году крестьяне были освобождены от рабства, но земли почти не получили. Земля всегда была главной ценностью для полешуков, за которую отдавали жизнь многие поколения. Земля представляла собой такую ценность потому, что являлась в те далёкие времена единственным источником существования для крестьян.
Младший сын, мой прадед, Павел Ефремович был человеком мягким, покладистым, добросердечным, умел ладить с людьми. Какими-то выдающимися способностями он не отличался. Был обычным добрым человеком. Занимался полевыми работами, сплавом леса и бортничеством. Хорошо владел топором, был неплохим плотником. У него была огромная пасека, находившаяся вне деревни. Павел Ефремович оставался в семье главной опорой до последних дней жизни своего отца. Всегда умел его успокоить, усмирить, так как по характеру был полным антиподом отца.
Мой прапрадед – Ефрем Иванович, который родился в октябре 1791 года, был человеком с сильным энергичным характером.
Отличался большой физической силой и необыкновенной работоспособностью. Ефрем Иванович имел от природы завидное здоровье и выносливость. Мог работать сутками, не отдыхая. Был хорошим столяром и плотником, умел плести рыболовные сети. Любил разводить лошадей, за которыми ухаживал, как за собственными детьми, очень любил охотничьих собак.
Женился он поздно, когда ему было далеко за тридцать. В семье его слово решало все спорные вопросы. Он не хотел отпускать старшего сына Игнатия на учёбу, всячески препятствовал его отъезду. Отношения Ефрема Ивановича со старшим сыном не были налажены до самой смерти непослушного сына.
От имени моего прапрадеда по линии отца пошла уличная кличка нашего рода – «Охремчики», от искажённого на деревенский лад имени Ефрем.
Прапрадед Ефрем был для односельчан авторитетом, к его мнению все прислушивались. Со слов отца я знаю, что прапрадед Ефрем прожил долгую жизнь.
У моего прапрадеда Ефрема был ещё и младший брат – Лукьян, который родился в мае 1796 года. От его имени пошло название другой ветви нашего рода, который называли по-уличному – «Лукьянчики».
По времени наш род я знаю, начиная с 1768 года, в котором родился мой прапрапрадед Иван, о котором никаких подробностей до меня уже не дошло.
Дальше род наш теряется, кто был перед этим Иваном, никто из нашей родни не знал, мне не удалось найти никого, кто бы об этом хоть что-нибудь слышал. Знали только то, что все мои предки по линии отца и по линии матери испокон века жили на Полесье в деревне Выгонощи. Возможно, кто-то из них был сосланным в полесскую глушь ещё в царское время.
Кроме моего отца Корнея в семье был ещё один сын – Сергей Иванович. На них двоих от отца Ивана Павловича остались хорошие лошади и волы и только 2,22 гектара пахотной земли. По крестьянской традиции и законам того времени земля оставалась за сыновьями. В 1900 году, через девять лет после смерти деда Ивана Павловича, мой отец женился на Ирене Авраамовне Лукашевич.
В это время, да и значительно позднее, на всю деревню Выгонощи, в которой насчитывалось более ста крестьянских хозяйств, была только одна пара сапог. Эти сапоги использовались только для обряда бракосочетания. Жених обувал сапоги и шёл с невестой в церковь под венец.
После свадьбы сапоги тщательно чистились и возвращались владельцу. Тот вешал сапоги на жёрдочку, где они и находились до следующей свадьбы. За использование сапог их владельца приглашали за свадебный стол.
Несколько позже в деревне появилась вторая пара сапог для этой же цели. Крестьяне ходили всё время обутыми в лозовые лапти.
По выходным и праздничным дням меняли их на липовые лапти и белые холщовые портянки. Пусть у читателя не сложится мнение, что все эти примеры взяты только из жизни деревни Выгонощи и Телеханской волости. Деревня Выгонощи в то время не являлась самым захолустным местом Полесского края. Выгонощи и Телеханы расположены на канале Огинского, который в то время уже действовал. Огинский канал был оживлённой водной артерией. Не лучше жили люди и в других губерниях Белоруссии.
В апреле 1982 года, чтобы доехать до Телехан, я сел в попутную машину в районе деревни Козики. Водитель оказался родом из Гродно. Было ему около пятидесяти лет. Он спросил у меня:
– «Я проехал по этой дороге много километров, а ничего, кроме песка и осушенных болот не увидел. Как же люди жили в этих местах раньше?»
Я ответил, что и при власти русского царя, и во времена господства буржуазно-помещичьей Польши, здесь люди жили бедно. Земли было мало, и та была плохой, неплодородной – чистый сыпучий песок.
Самыми бедными деревнями в нашей местности были деревни Вядо и Тупичицы. На две деревни, в которых было около ста тридцати крестьянских хозяйств, приходилось немногим более ста гектаров пахотной земли, расположенной на берегах Бобровичского озера.
Были ещё небольшие лоскутки пахотной земли на островках среди болот, разбросанные на расстоянии до семи километров от деревень. Такой земли было тоже около ста гектаров. Самым большим куском из этой земли было урочище Широкое поле, расположенное между деревнями Выгонощи и Бобровичи на расстоянии семи километров от Бобровичского озера. Для того чтобы вспахать такое поле, необходимо было плуг, борону, семена и прочий сельскохозяйственный инвентарь, затащить на поле на собственных плечах. Волов тоже надо было аккуратно провести по болотным кочкам, а урожай можно было вывезти только зимой, по замёрзшим болотам.
Во время Первой мировой войны на Широком поле была образована деревня Красница, в которой жили рабочие, построенного там лесозавода. При власти буржуазно-помещичьей Польши деревни Вядо и Тупичицы по административному делению относились к Гродненской губернии. Эти деревни служили местом ссылки для государственных преступников.
Далеко не во всех населённых пунктах были церковно-приходские школы. Более половины населения было абсолютно неграмотно.
Девочек вообще не учили в школе, так как это считалось для них верхом неприличия. Воспитанием девочек занимались дома матери. Плохо обстояло дело и с медицинским обслуживанием населения. Обычно на всю волость был один медицинский работник со средним специальным образованием. Детская смертность была высокой, особенно от дизентерии в «спасовку» (август месяц), когда появлялись свежие овощи и фрукты. Распространены были и различные лёгочные заболевания, так как местность была болотистая и сырая.
Не намного к лучшему изменилась жизнь полешуков и в период оккупации территории западных областей Белоруссии и Украины буржуазно-помещичьей Польшей. Добавился ещё и национальный гнёт. Школьное обучение детей велось только на польском языке.
Была негласная установка: не принимать белорусов в высшие учебные заведения Польши. За период польской оккупации с 1918 года по 1939 год из числа жителей Телеханского района ни один белорус не получил высшего образования, только десять человек получили среднее сельскохозяйственное образование.
Белополяки предпочитали называть всех белорусов мужиками, хамами и быдлом.
В 1939 году они изобрели новую национальность. Требовали у белорусов отвечать на вопрос о национальности – польский полешук. Польское правительство за два десятка лет своего существования не смогло восстановить даже те промышленные предприятия, которые действовали ещё при царской власти.
Экономика панской Польши была крайне отсталой. Цены на промышленные товары были неоправданно высокими, а на сельскохозяйственную продукцию заниженными.
К примеру, для приобретения велосипеда крестьянину надо было продать две коровы. Стоимость одного коробка спичек равнялась в летнее время стоимости пяти куриных яиц. И не случайно каждая спичка крестьянами раскалывалась на две части, а нередко находились и такие умельцы, которые ухитрялись расколоть каждую спичку на четыре части.
Деревня Святица
Этот населённый пункт в настоящее время относится к Ляховичскому району. Находится в восьми километрах от Выгоновского озера, среди бывших земельных угодий графа Потоцкого. На одном островке крестьяне деревень Выгонощи, Вулька Телеханская, местечка Телеханы при Польше пользовались сенокосами графа Потоцкого. За сенокосом должен был осуществляться контроль. Для этих целей граф Потоцкий назначил лесника из деревни Выгонощи. Таким образом, мой отец Корней Иванович в 1923 – 1928 годах работал на этом участке лесником.
В деревне Святица было сто десять крестьянских хозяйств, а на всех жителей были только три фамилии: Буйкевич, Курлович и Русакевич. В царское время до этой деревни можно было добраться только пешком. При власти буржуазно-помещичьей Польши была построена дорога в Ганцевичи, где находилось управление волостью.
В деревне Святица находилось лесничество. Один раз в месяц моему отцу надо было приходить в лесничество для составления отчёта о проделанной за месяц работе.
Проезжая по деревне, в которой была только одна улица, ранним утром, он заметил, что многие женщины выходили на улицу босыми и смотрели, из чьей трубы идёт дым. Обнаружив дым, они бежали в тот дом за горячими углями, чтобы можно было растопить собственную печку.
Это означало, что для покупки спичек у них не было денег. Часто женщины останавливали моего отца, чтобы попросить у него спички для растопки печки. В этой деревне хлеб ели только по большим религиозным праздникам, а также в летнее время, когда шёл сенокос.
Всё остальное время года святичане жили, питаясь одним картофелем. По происхождению деревня Святица намного старше Выгонощей. До появления деревни Выгонощи Выгоновское озеро называлось Святицким.
Не лучшей была жизнь простого трудового народа и в центральных районах Польши. Газета «Рольник Великопольский» в 1938 году издавалась в городе Познань.
Её корреспондент однажды решил написать статью о жизни людей в сельской местности. В одном крестьянском доме под Познанью он обнаружил двух маленьких детей, которые спали прямо в перьях от бывшей подушки, потому, что старая наволочка полностью износилась, а для покупки новой, у родителей детей не было денег.
Зайдя в другой крестьянский дом, этот корреспондент увидел ещё более впечатляющую картину: трое маленьких детей спали в соломенной резке, по той причине, что иной постели в этом доме не было.
В конце газетной статьи корреспондент обращался к польскому правительству:
– «Панове! Принимайте меры, иначе мы згинемы!» И польское правительство немедленно приняло самые «эффективные» меры. Оно запретило выпуск этой газеты. Номер с критической статьёй стал последним номером газеты «Рольник Великопольский».
Вернусь к истории нашей семьи.
Вскоре после женитьбы моих родителей в семье появились дети. В 1902 году родился мой старший брат Афанасий, а в 1906 году – Иосиф, в 1909 году – Трофим.
Семья увеличивалась, причём рождались мальчики, которых надо было обеспечить земляным наделом. Отец был озабочен, как же можно обеспечить своих детей землей – единственным источником существования белорусского крестьянина.
В то время в Пинском уезде не было ни одного промышленного предприятия, на котором можно было бы работать. Царским правительством велась активная пропаганда по переселению трудолюбивых белорусских крестьян на целинные земли в Сибирь, в Омскую область и на Урал. Земли в Сибири и на Урале предоставлялись переселенцам бесплатно. Мой отец дважды ездил в Сибирь, чтобы посмотреть на эти земли.
В первый раз он поехал в Сибирь в начале зимы, сразу после завершения крестьянских полевых работ. Первая поездка его была удачной.
Место, которое отцу предложили для обоснования, ему понравилось. Неподалёку протекала широкая красивая река, лес тоже находился рядом.
Он возвратился домой с твёрдым намерением уехать в Сибирь на постоянное место жительства с семьей. Прошла зима, и моя мать попросила отца не перебираться пока в Сибирь с семьёй, а поехать сначала одному, устроиться, обосноваться, а потом забрать всю семью.
Отец был довольно-таки упрямым человеком, но на этот раз он согласился с матерью. Он уехал в Сибирь в начале июня, завершив все весенние полевые работы.
Вот как отец рассказывал впоследствии о своей второй поездке в Сибирь:
– «Добрался я до места назначения хорошо, без каких-либо происшествий. Принимающая сторона обеспечила мне экскурсию по местности, в которую я собирался переселиться. Места там действительно были красивые, простор такой, что дух захватывало. В речке вода была чистая и рыбы видимо-невидимо, причём рыбы таких видов в наших местах вообще не было.
Лес сибирский великолепный: кедр, сосна и лиственница. Дышалось легко. День выдался жарким.
С утра меня местные люди угостили копчёной рыбой. Рыба была жирной и очень вкусной.
От жары и съеденной на завтрак рыбы я страшно захотел пить. Сказал об этом сопровождающему. Тот сразу же подвёл меня к колодцу. Я стал опускать деревянное ведро в колодец, чтобы зачерпнуть воды, и вдруг ведро обо что-то твёрдое ударилось. Я испуганно взглянул на своего спутника. Тот меня успокоил:
– «Не бойся, Корней Иванович, это всего лишь лёд!»
И в самом деле, когда я достал ведро с водой из колодца, то она была наполовину смешана со льдом. А стоял жаркий июньский день. В Белоруссии полным ходом шла заготовка сена на зиму.
Напился я ледяной воды и ничего не сказал своему экскурсоводу. А для себя сделал вывод: нет земли в Белоруссии, но и эта земля мне не нужна.
Моему решению способствовало ещё и то, что в разговорах с переселенцами, которые ранее там обосновались, я узнал, что земля эта давала неплохие урожаи только первые два-три года, а потом быстро истощалась, и надо было расчищать от леса всё новые и новые участки, для того, чтобы дальше заниматься земледелием.
Люди, переселившиеся туда ранее из наших мест, категорически не советовали мне покидать родные места. Вернулся я домой и решил покупать землю в родной деревне Выгонощи».
Решение решением, да где взять на покупку земли денег? У отца были хорошие лошади, это было семейной традицией с давних времён. Вот он и решил зарабатывать деньги на покупку земли на лесовывозке и вывозе рыбы из деревни Выгонощи в города Слоним и Пинск.
Вскоре представилась возможность купить хорошую пахотную землю у собственного тестя – Лукашевича Авраама Даниловича, который решил уехать на Урал, в Пермскую область, на постоянное место жительства, а землю продать мужу старшей дочери – моему отцу. Решение продать землю возникло у тестя отца в связи с внезапной смертью его жены, моей бабушки. Тесть остался без жены и решил радикально изменить жизнь. Отец мой с радостью согласился выкупить его землю.
Договор был заключён в устной форме, по-родственному. Отец должен был выплачивать определённую сумму частями, по мере накопления.
Всё это происходило, как у близких родственников, без каких-либо свидетелей, без участия юридических служб, так как продажа земли осуществлялась для мужа родной старшей дочери.
А позже отцу пришлось со своим тестем судиться. Судебные дела и переписка по ним составили несколько томов, общим весом более двух килограммов. Я очень хотел сохранить эти судебные документы для своих детей и внуков, чтобы они понимали, какую ценность представляет собой пахотная земля, но, к сожалению, эти документы сгорели во время сожжения фашистскими карателями деревни Выгонощи.
В конце концов, пахотная земля в количестве четырёх гектаров была приобретена. Эта земля была расположена в двадцати шести местах, в каждом из которых находился небольшой её кусочек.
Следует здесь отметить, что особую ценность представляла собой именно пахотная земля, так как лугов для сенокоса и выпаса животных в окрестностях деревни Выгонощи было для всех предостаточно.
Семья наша тем временем увеличивалась. В 1917 году родился я, а в 1919 появился на свет мой младший брат Иван. Забота об увеличении собственной земли не оставляла отца и при власти буржуазно-помещичьей Польши.
Мой отец был участником русско-японской войны 1905 года и Первой мировой войны 1914 – 1918 годов. Всего ему довелось прослужить в царской армии девять лет.
Большую часть этого немалого срока он прослужил в кавалерии. Благодаря огромной любви к лошадям, служба его в царской армии не была слишком тяжёлой. Начальство сразу заметило, что отец понимает толк в лошадях, умеет с ними обращаться, умеет их и успокоить, и приручить, и лечить. Лошади понимали отца с полуслова. Руки у него были золотые, отец умел самостоятельно делать прекрасную упряжь для лошадей. Использовал для изготовления конской упряжи натуральную кожу, шил упряжь очень качественно, прочно, красиво.
Умел сам сделать и хомуты, и сёдла, и всю остальную лошадиную амуницию, а также выковать металлические детали упряжи. Сам же мог и подковать лошадь. Командиры определили его на службу в качестве шорника, благодаря этому отец и уцелел в двух войнах.
Мне было лет пятнадцать или шестнадцать, когда я тяжело заболел, простудившись на зимней рыбалке на Выгоновском озере. Несколько недель у меня держалась высокая температура, а потом начался сильный кашель, который не прекращался ни днём, ни ночью.
Кашлял я несколько месяцев. Мать предпринимала всевозможные меры, чтобы вылечить меня. Поила разными травяными отварами, натирала мне спину и грудь скипидаром, смешанным с топлёным гусиным жиром, поила горячим молоком, смешанным с мёдом и с различными жирами и т.д. Всё было напрасно, кашель не прекращался.
Отец отвёз меня в Пинск, к хорошему доктору. Тот меня прослушал, долго стучал по груди и по спине, и посоветовал отцу срочно отвезти меня в Крым на пару месяцев.
Легко сказать, отвезти в Крым, а это было в начале тридцатых годов. Западные области Белоруссии находились под властью белополяков. Граница с Советским Союзом была настоящая, перейти её можно было только нелегально.
Отец продал несколько волов, и на вырученные от продажи волов деньги мы и осуществили путешествие в Крым. Нелегально перешли границу, как её переходили члены КПЗБ (Коммунистическая партия Западной Белоруссии), а дальше добирались, как придётся. Мы были в Крыму почти два месяца, за это время кашель совершенно прошёл. Я загорел и окреп.
Во время войны, уже, будучи в партизанских отрядах, сколько раз я простывал, сколько раз ноги промокали, спал и на снегу, и на сырой земле. Приходилось идти на задания и под проливным дождём, и в сильный мороз.
И всё это мой организм выдержал, я ни разу не заболел. Думаю, что благополучно перенёс я эти экстремальные условия только потому, что мой отец своевременно предпринял все необходимые меры для укрепления моего здоровья.
Мой отец, в отличие от матери, не был слишком щедрым человеком, наоборот, он был по-крестьянски прижимист, но благодаря природному уму и смекалке, он всегда понимал, что надо делать в той или иной сложной ситуации. Для детей он ничего не жалел и всегда находил деньги, если они были нужны для их лечения или спасения.
Интересен также тот факт, что мой отец, как и дед Иван, тоже умер от воспаления лёгких. Он вывозил зимой сено из замерзшего болота. От тяжёлой физической работы сильно пропотел, а промокшие ноги страшно замёрзли.
Приехал домой, и, не меняя промокшую обувь, это сено сам разгрузил и поносил в сарай. Пришёл в дом сильно вспотевший, и выпил ещё ледяной воды.
Было ему в то время далеко за семьдесят. Сначала у него разболелся зуб. А надо сказать, что в таком возрасте у отца были ещё все свои зубы. Этот зуб ему удалили не совсем удачно. Прошло ещё несколько дней, и он почувствовал себя совсем плохо.
Обращаться к врачам не стал, надеялся самостоятельно выкарабкаться. А когда братья сообщили мне о его болезни, и я отвёз его в больницу, то уже было поздно. У него развилась крупозная пневмония. Умер отец в феврале 1956 года в возрасте семидесяти семи лет.
Простому трудовому народу тяжело жилось при власти буржуазно-помещичьей Польши. Приходилось платить бесконечные налоги, штрафы, сборы и т.д.
Население Западной Белоруссии не оставалось равнодушным к экономическому и политическому прессингу. Борьба против засилья профашистского польского правительства велась всеми доступными средствами.
Политическая борьба возглавлялась Коммунистической партией Западной Белоруссии (КПЗБ). В августе 1938 года КПЗБ была распущена Коминтерном, но коммунисты Западной Белоруссии продолжали борьбу.
В свою очередь польская дефензива (польская политическая разведка) продолжала уничтожать членов КПЗБ.
Мои старшие братья активно участвовали в борьбе против профашистского польского правительства. В 1932 году были арестованы и сидели в тюрьме Лукашевич Афанасий Корнеевич, Лукашевич Трофим Корнеевич, Лобанович Алексей Лукьянович, Демьянчик Яков Степанович. До 1932 года, когда именно, я уже не помню, подвергались аресту и находились в тюремном заключении Климов Дмитрий Климентьевич, Лукашевич Трофим Корнеевич и Чирко Иван Емельянович.
7 июля 1939 года польскими жандармами был схвачен мой брат Трофим за активную политическую деятельность и посажен в тюрьму в городе Столбцы, где находился до суда, пока велось следствие по его делу. Отец предпринимал несколько попыток по освобождению брата из тюрьмы, но ни одна из них не увенчались успехом. Адвокаты охотно забирали предложенные отцом деньги, обещали вскоре добиться его освобождения, но проходил день за днём, а брата никак не отпускали. Он провёл в тюрьме более двух месяцев. Из тюрьмы его освободила Красная Армия 17 сентября 1939 года при исполнении своей освободительной миссии.
Старший мой брат Афанасий, 1902 года рождения, был образованным человеком для своего времени. Он окончил царскую гимназию во время Первой мировой войны.
Рано приобщился к политике, был убеждённым коммунистом. Многократно нелегально переходил границу с Советским Союзом и приносил запрещённую литературу: книги, брошюры, журналы, листовки и газеты. Распространял эту литературу среди местного населения. Неоднократно арестовывался дефензивой. Всякий раз мой отец выкупал его из тюрьмы. Обычная плата за свободу брата равнялась стоимости двух хороших волов.
В июле 1939 года Афанасию, как члену КПЗБ, тоже грозил очередной арест. В момент ареста Трофима, ему случайно удалось избежать такой же горькой участи, и он семьдесят два дня скрывался в лесах и у наших хороших знакомых, вплоть до прихода Красной Армии в деревню Выгонощи.
Позже, по ложному доносу в январе 1940-го года он был арестован и репрессирован органами НКВД (Наркомата внутренних дел – так назывались в то время органы госбезопасности).
Брату инкриминировались два обвинения: якобы им была выдана дефензиве первичная партийная организация КПЗБ в городе Янов-Полесский и организация группы, сопротивляющейся колхозному строю. Ходили слухи и о том, что им, якобы, был подписан «Лист лояльности». Поставленная подпись под таким «Листом лояльности» означала, что человек не будет больше участвовать в политической борьбе. Такие «Листы лояльности» дефензива заставляла подписывать путём применения жестоких пыток, голода и всевозможных издевательств над людьми.
По моему предположению, эти заведомо ложные обвинения были сфабрикованы сотрудниками НКВД после письма в соответствующие органы родного брата жены Афанасия – председателя сельского совета Голодко Александра Ивановича, которому надо было устранить моего брата из сугубо меркантильных соображений.
Во времена буржуазно-помещичьей Польши был принят закон, на основании которого дочери могли претендовать на земляной надел после смерти отца.
Жена моего брата Афанасия – Феодосия Ивановна претендовала на часть земли, оставшейся от их отца. Это обстоятельство и сыграло роковую роль в судьбе всей семьи моего старшего брата.
Забота о получении всего земляного надела в собственность была главной причиной ложного доноса брата Феодосии – Голодко А.И. На самом деле, мой брат Афанасий был человеком, абсолютно безупречного поведения, честным коммунистом, настоящим патриотом своей Родины. Время расставило всё по своим местам. Голодко А.И. проявил свою низкую сущность вскоре после начала Великой Отечественной войны.
Перед началом Великой Отечественной войны 12 апреля 1940 года жена моего брата Афанасия – Лукашевич Феодосия Ивановна тоже была арестована органами НКВД и выслана с тремя детьми в Акмолинскую область Казахстана, Вишнёвский район, село Константиновка.
Младшему сыну Афанасия – Ивану в то время не было ещё и трёх лет, так как он был 1937 года рождения.
В ссылке в 1942 году он заболел тяжёлой формой скарлатины и вскоре умер. Старшие дети Афанасия – сын Пётр, 1925 года рождения, и дочь Надежда, 1928 года рождения, выжили в ссылке, позже вернулись на родину с матерью.
После смерти Сталина мой брат Афанасий и вся его семья были реабилитированы. Брат был реабилитирован посмертно. В книге «Память» имеются соответствующие записи о моих погибших и репрессированных родственниках.
В годы Великой Отечественной войны в партизанских отрядах мы с братьями были вчетвером: Иосиф, Трофим, Иван и я, а после освобождения Белоруссии Советской Армией на фронте воевали мои братья: Иосиф, Трофим и Иван, а также мой племянник – старший сын репрессированного брата Афанасия – Пётр Афанасьевич Лукашевич. Трофим погиб 18 апреля 1945 года в Германии. Братья Иосиф и Иван вернулись с войны невредимыми, а я и племянник Петр – инвалидами, вследствие ранений.
С раннего детства запомнились мне рассказы родителей о прежней жизни на Полесье.
Интересными кажутся мне старинные полесские свадебные обряды.
Как правило, жениху родители сами подбирали невесту. Самым главным критерием для того, чтобы девушка была просватана – были не её личные достоинства: доброта, красота или хорошие трудовые навыки. Самым главным критерием оценки невесты была её родословная. Выбиралась невеста из «доброго роду». И этим добрым родом всё было определено.
Не перестаю удивляться народной мудрости. Как важно было всем вести добропорядочную жизнь, беречь честь своего рода, так как от этого зависело будущее благополучие и судьба детей и внуков. Как было бы здорово, если бы вековые традиции мудрого белорусского народа поддерживались бы и в настоящее время.
Жених и невеста должны были обязательно перед свадьбой отработать у «батюшки», так называли все священника, на разных работах по две недели. Кроме этого, за совершение над ними обряда венчания, надо было ещё заплатить несколько рублей. Перед венчанием некоторое время надо было поститься, а затем исповедоваться.
Интересен был обряд женитьбы и формой одежды. Обычно молодой надевал на себя длинную свитку, а на неё надевалась короткая куртка, этим подчеркивалось, что жених богат.
Вместо обычной для тех времен обуви – лаптей, которые чаще назывались «постолами», молодой на свадьбу обувался в сапоги. Отвлекусь по поводу «постолов».
Плелись они из липового или лозового лыка, были удобны для ношения в болотистых местностях, вода набиралась в них, и сразу же выливалась, были лёгкими и доступными для любого крестьянина. Разобидевшаяся жена могла пожелать своему мужу:
– «Хоть бы я после тебя пару «постоликов» сносила».
И эти слова считались самым страшным проклятием, которое только можно было услышать. Носились лапти и старыми, и молодыми, и детьми, но на свадьбу обязательно надо было надевать сапоги. Об этом я написал выше.
Молодой должен был жениться в специальной «сивой» шапке. Шапка шилась из каракуля, и представляла собой не меньшую ценность, чем сапоги. За использование свадебного головного убора, хозяина его приглашали в качестве гостя на свадьбу.
Молодая надевала белую, вышитую яркими цветочными узорами блузку с широкими длинными рукавами, без воротника, просто присобранную сверху под кантик, и длинную, до щиколоток, шерстяную самотканую юбку.
Юбка была украшена нашитыми на ней в несколько рядов внизу подола яркими атласными лентами. На юбку повязывался белый фартук, который мог быть либо кружевным, либо атласным, внизу расшитым разноцветными замысловатыми узорами.
Ноги были обуты в зашнурованные ботинки, иногда на высоком каблуке.
Голова невесты была украшена веночком из цветов: весной и летом это могли быть живые полевые цветы, а зимой и осенью – искусственные. От веночка сзади на плечи невесты ниспадал велен, или фата, длина его была разной.
Велен могли украшать ещё и длинные ниспадающие атласные ленты. Но это было позднее, перед Великой Отечественной войной, а раньше вместо велена или цветов на голове невесты была намётка, такой своеобразный головной убор типа накидки, или большого чепца.
Намётка надевалась на голову невесты своеобразно, по тогдашнему выражению, «завивалась» на невесте.
Молодая, «завитая» в намётку, выглядела прелестно. На шее невесты было много рядов всевозможных бус, «коралей».
На второй день свадьбы с невесты торжественно снимался веночек, который она бросала своим незамужним подругам, стоя к ним спиной. Девушка, которая на лету ловила веночек невесты, по приметам, должна была вскоре выйти замуж. А на голову невесты повязывался платок, который она отныне должна была носить постоянно. Непокрытая голова для замужней женщины означала нарушение всяких приличий. Свадьбы исполнялись только вне поста.
Одежда полешуков изготавливалась из доступных материалов: льна, овечьей шерсти, овечьих шкур, кожи. Вручную полесские мастерицы изготавливали такое тонкое льняное полотно, что оно было не толще батиста.
Использовались для этого производства весьма примитивные устройства. Предназначалось тончайшее белое полотно для пошива праздничных блузок, сорочек, платков.
Украшались такие изделия либо цветными вставками, либо красивой вышивкой. Этот вышитый узор был неповторим, так как каждая мастерица выражала в нём свой вкус, своё настроение, любовь к тому или иному цвету. Одежда, сшитая из прекрасного белого льняного полотна, была сугубо праздничной. Для пошива повседневной одежды использовались более грубые самотканые или самовязанные ткани.
Производство льняных тканей на Полесье испокон века было уделом женщин. Труд этот был тяжёлым и включал в себя несколько циклов. Начинался первый цикл производства льняного полотна с посева льна и тщательного ухода за этой довольно капризной культурой.
Лён требовал к себе много внимания и неустанной заботы. Посевы льна следовало трижды прополоть, чтобы сорняки не заглушали культуру. Сбор урожая льна производился только вручную.
После сбора льна начиналось теребление льнотресты, шёл обмолот льна пральником. Затем лён расстилался, а тресту собирали. Собранная треста обрабатывалась на терницах. А в октябре месяце начиналась обработка льноволокна. Полученное волокно в течение всей долгой зимы превращалось в нити, то есть, шла пряжа волокна.
Из спряденных нитей впоследствии изготавливалось собственно полотно, этот процесс захватывал весь период Великого поста.
Ранней весной начинался процесс отделки льняного полотна. Сначала льняное полотно замачивали в воде, желательно чистой, проточной. После выдержки полотна в воде, его на росах расстилали на траве. Таким путём шло естественное отбеливание льняного полотна лучами яркого весеннего солнца.
Из этого прекрасного природного материала шилась одежда: более тонкое полотно применялось для пошива праздничной одежды и белья, более грубое годилось для шитья верхней одежды, рабочих рубашек и брюк. Шили праздничную одежду знатоки особенностей натурального материала и прекрасные специалисты нелёгкого портняжного ремесла, в большинстве своём, это были еврейские портные.
Не менее тяжёлым и трудоёмким делом было и изготовление шерстяного грубого материала – сукна, из которого шились куртки и тёплые свитки.
Процесс начинался со стрижки овец. Для этого требовались определенные навыки и специальные ножницы. Находились мастера скоростной стрижки овец, которые за считанные минуты полностью оголяли кожу овцы, не принося ей ни малейших неудобств при этом процессе.
После стрижки овечья шерсть сортировалась, разделывалась, промывалась, чесалась, прялась. Из пряжи шло изготовление сукна. Все эти трудоемкие процессы лежали на плечах полесских женщин.
Умела прясть шерсть и вязать различные вещи и моя мать. Она же шила нам рубашки и брюки. Праздничную одежду мы с братьями заказывали у еврейских портных в местечке Телеханы.
Хорошая мастерская по пошиву одежды была у еврея Гурштеля. У него заказы выполнялись очень быстро, так как там работали, кроме самого портного, ещё и несколько наёмных рабочих.
Например, хороший мужской костюм, который Гурштель именовал «гарнитуром», он шил без единой примерки, за день-два. Перед тем, как начать пошив одежды, он собственноручно тщательнейшим образом производил замеры заказчика.
И я не помню ни одного случая, чтобы сшитый в мастерской Гурштеля костюм или брюки кому-то не подошли. Большого таланта и мастерства был этот портной, своему ремеслу он обучился в Варшаве. Заказывали мы у него одежду редко, в основном, обходились маминым шитьем.
Моя мать Ирена Авраамовна отличалась необыкновенной добротой и щедростью. Всегда в нашем доме находились какие-то старушки, которым она покровительствовала.
Это могли быть вдовы, солдатки, у которых погибли мужья в Первую мировую войну, или сироты, или какие-нибудь бедствующие прохожие, погорельцы или просто нищенствующие люди.
Для всех этих людей она находила и доброе слово, и кусок хлеба. К ней односельчане часто приходили что-то одолжить, посоветоваться, или просто поговорить.
Она умела успокоить расстроенного человека, и не только дать ему хороший совет, но и всегда находила возможность оказать людям посильную материальную помощь. Односельчане очень любили и уважали её.
Доброта и щедрость моей матери были безграничны. Она была набожная, и всегда говорила, что умрёт в какой-нибудь большой религиозный праздник. Так и случилось. Она умерла 19 августа 1957 года на Яблочный Спас. Было ей тогда семьдесят пять лет. Мои родители похоронены на кладбище в деревне Выгонощи, там же, где веками хоронили всех моих предков.