В Сан-Франциско Майкл прилетел совершенно разбитый, с головой гудящей после двух бессонных ночей, с тремором в коленях. Дороти дала ему снотворного, зашторила окна в его комнате, тихо села у его постели, и он уснул, с благодарной улыбкой на губах. «О, мой мальчик! – подумала она, не отводя взгляда. – Как я хочу, чтобы ты был счастлив! Ты так похож на своего отца, такой же впечатлительный и нервный, такой же красивый и добрый! Дай тебе Бог найти свой путь в этой жизни».
Вечером пришли Каролина с Евгением и с младшей дочерью, пятилетней Аней. Старшая Алиса, студентка колледжа, была уже совершенно самостоятельна и как раз уехала куда-то с друзьями: сказала, что на горные озера.
Дороти заварила индийский чай и приготовила свое фирменное сырное печенье. Каролина принесла коробку с пирожными. Поставили на столе маленькое распятие, зажгли поминальную свечу.
Дороти открыла Библию и прочла молитву: “Our Father in heaven, hallowed be Your name...” За долгие годы жизни в России она почти забыла слова, и сейчас они выплывали издалека, словно из детства, душа вспоминала их и отзывалась благоговейным трепетом, неизбывным, как и светлый образ Спасителя.
Когда прозвучало «Amen», все перекрестились, кто, как умел, и Майкл почувствовал, что должен что-то сказать, и он сказал, глядя в пламя свечи:
- Я почему-то думаю, что папа тоже хотел бы умереть в Америке, на своей родине, но ему не повезло.
- Эл сгорел, - с грустью и стойкостью в голосе заметила Дороти. – Ваш отец был прекрасным человеком: лучшим в мире мужем и лучшим в мире отцом. Но он никогда, ни о чем не жалел! Он прожил ту жизнь, которую хотел прожить!
- Вы знаете, - заговорила вдруг Каролина, странным взором оглядывая притихших родных людей. – Я часто вижу папу во сне. Вижу, что он жив, что его смерть была мистификацией. Как будто КГБ включил его в какой-то секретный проект и создал легенду о его смерти. Просыпаюсь и каждый раз лежу в оцепенении, и не могу поверить, что он и в самом деле умер.
- Ты про кого говоришь, мама? – повернув к ней лицо, спросила с недоумением Аня. – Про папу? Но он ведь не умер! Вот он сидит! – И она указала на сидевшего с ней рядом Евгения.
- Твоя мама рассказывает про своего папу, твоего дедушку Эла, - с тихой улыбкой пояснила Дороти. – Он умер, когда тебя еще не было, ты его не знаешь.
- Это в его память вы зажгли свечку? – спросила девочка.
- Нет. Это в память твоей прабабушки, моей мамы.
- А ты, бабушка, тоже умрешь?
- И я умру.
- А я? Я тоже умру?
- Нет, Энни, ты не умрешь. И твоя мама не умрет. Вы будете жить всегда.
- Папа тоже будет жить всегда! – Аня победно взглянула на окружающих и добавила: - Больше никто не будет умирать! Я вырасту и открою такое лекарство!
Все замолчали, и только восковая свеча негромко шелестела своим теплым, доверчивым пламенем. Майкл решил, что не будет рассказывать о разговоре с Сайрусом. В конце концов, Сайрус и не просил его рассказывать. Его намерение – это его намерение, оно может измениться. Он хотел услышать мнение Майкла, он его услышал, а все остальное – это его частное дело. Он сам должен говорить с Дороти, писать письма, звонить… Человек он вроде хороший, но захочет ли женщина вернуться к оставленному ею мужчине после многих лет счастья с другим? Неисповедимы пути Господни, не нам их предугадать.
За чаем Евгений предложил Майклу помощь в устройстве на работу.
- Я выиграл хороший грант, - сказал он, - и могу взять тебя на год. За это время ты получишь сертификат на свой диплом, и дальше сможешь претендовать на работу на общих основаниях.
- Соглашайся, Майк! – поддержала мужа Каролина. – Это очень хороший шанс.
- А чем мне придется заниматься? – поинтересовался Майкл. – Что это за грант, на какую тему?
- Мы занимаемся медицинской статистикой. В данном случае речь идет о статистике легочных заболеваний на севере Калифорнии. Это очень перспективное направление!
- Я понимаю. Здравоохранение и все такое. Но я ничего не понимаю в медицине.
- Я тоже! В проекте есть и медики. Но основа проекта – это математическая статистика, компьютерная обработка. С этим ты вполне справишься.
- Не уверен. Боюсь, что подведу тебя. Наверное, я откажусь.
Евгений и Каролина переглянулись.
- Майк, не отказывайся! Ну, пожалуйста! – с жалостливой ноткой в голосе промолвила Каролина. – Мы ведь хотим тебе помочь!
- Спасибо, сестра, - ответил Майкл. – И тебе, Женя, спасибо. Деньги у меня пока есть, и я не вижу смысла браться за какую попало работу. Буду на мели – упаду вам в ноги. А пока хочу побыть свободным человеком, хочу воспарить!
Дороти слушала их разговор не вмешиваясь. Она была рада за дочь, наконец-то нашедшей достойного, надежного человека, который и в России был непоследним, и здесь сумел занять достойное место под солнцем. Конечно, Юджин – не Эл. С Элом никто не мог сравниться. Но возможно, она просто необъективна, возможно, Кэрол думает так же о Юджине? Дай Бог им долгого счастья! Энни у них просто прелесть, да и Алиса вполне довольна жизнью. Дай-то Бог, дай-то Бог! Как хорошо, что мир изменился к лучшему, и мы смогли вернуться на родину. Майк тоже найдет здесь свое место, конечно, найдет; ведь он так стремился в Америку! Может быть, больше всех нас.
- Давайте во что-нибудь поиграем! - вдруг предложила Аня, покончив с пирожным. В Монополию!
- У бабушки нет Монополии, - возразила Каролина. - У бабушки есть только Активити.
- Ну, давайте в Активити! - согласилась девочка. - Это даже интереснее.
Взрослые переглянулись, улыбнулись, и Каролина пошла за коробкой с игрой в бабушкину комнату.
Прошла неделя. Стив, как и обещал, прислал Майклу водительское удостоверение: пластиковую карточку с впечатанной в нее фотографией. А заодно и несколько фотографий, сделанных возле дома престарелых после прощания с Лилиан: сам Стив, Бетси, Сайрус, Уильям и Майкл. Фотографии Майкл отдал матери, а карточку положил к своим документам. Он знал, что внутри страны водительские права заменяют американцам паспорт. Если у тебя нет паспорта, никто этому не удивится, но человек без водительских прав выглядит подозрительно. Он был благодарен Стиву, и понимал, что тому пришлось кое-что нарушить, чтобы провернуть это дело.
А на следующий день, как по заказу, ему позвонила Эмма. Звонок раздался рано утром, когда он даже не встал еще с постели. Хорошо, что Дороти поднималась рано, а то звонок разбудил бы ее, и ему было бы неловко.
- Тебя какая-то девушка! - объявила она, открывая дверь в его спальню и держа в руках аппарат с длинным шнуром. - Говорит, что ее звать Эмма. Голосок самоуверенный!
- Спасибо, ма! - ответил он. - Доброе утро! - И взяв аппарат, сказал в трубку: - Привет, Эми! - И посмотрел на мать. Та улыбнулась понимающе и вышла.
- Привет! - отозвалась Эмма. - Ты куда пропал? Я ждала, ждала, думала, ты позвонишь, и вот решила сама позвонить. А так рано — чтобы ты не куда не успел сбежать.
- Меня не было в городе. Я ездил в Филадельфию, на похороны бабушки.
- Шутишь! Сколько же лет было твоей бабушке, если она до сих пор еще не была на кладбище?
- Девяносто семь.
- Мой Бог! Так долго не живут!
- Некоторые живут. Я рад, что ты позвонила. Давай встретимся.
- Давай.
Они договорились о месте и времени, и Майкл отправился в туалетную комнату.
За завтраком Дороти не преминула подтрунить над сыном:
- Когда успел, тихоня?
- Ничего особенного, мам! - отмахнулся он. - Пигалица вроде нашей Алисы. Только еще более легкомысленная. Случайно познакомились, вызвалась показать мне Фриско и окрестности. У меня просто нет других знакомых!
Дороти знала, как долго Майкл переживал утрату Верочки, и, полагая втайне, что ее исчезновение - благо для него, не делилась с ним тем, чем поделилась с ней когда-то Верочка. Бог даст, придет время, а пока лучше ему ничего не знать. Мальчик ищет себя, ищет свой путь в этом мире, не надо спутывать ему крылья. Может быть, с какой-нибудь американской Эммой он и найдет то счастье, которое не нашел с русской Верой.
Они встретились на Маркет-стрит у входа в метро Пауэл. На этот раз Эмма была в джинсах с прорехами на коленях и клетчатой рубашке-ковбойке, с теннисной кепкой на голове. Рыжие волосы торчали из-под кепки, словно язычки пламени. На шее висел неизменный тяжелый никон.
- И все-таки, ты свинтус! – выдала девушка вместо приветствия. – Мог бы и позвонить! Я, между прочим, никогда не была в Филадельфии!
- Да я буквально на один день! – зачем-то попытался оправдаться Майкл. И тут же, спохватившись, пожал плечами: - А почему я должен перед тобой отчитываться? Почему я вообще должен о тебе думать? Кто ты такая? Может, ты вообще не Эмма, а японская шпионка Эмико-сан, сделавшая пластическую операцию и покрасившая волосы в наглый оранжевый цвет, и надеешься выведать у меня секреты русской армии?
Девушка слушала его, опешив и широко раскрыв голубые глаза. Потом вдруг стряхнула с себя минутное оцепенение и засмеялась.
- Ну, да даешь! Тебе бы на телевидении выступать, шоу какое-нибудь вести. Давай без дураков, Майк! Ты прав, мне действительно не стоило сыпать на тебя упреки. Просто стало немного обидно, что ты обо мне не думал. Тем более, что ты говоришь, что ездил на день, а прошло уже больше недели. А вот я думала о тебе. И не просто думала, а кое-что делала. И позвонила сегодня не только потому, что захотела увидеть твою самодовольную физиономию, а потому что у меня есть деловое предложение.
- И какое же? – усмехнулся он.
- Ты говорил, что хочешь попутешествовать по Америке. Но, как я поняла, денег у тебя немного, и взять на прокат машину тебе не по карману. Я правильно поняла, сэр?
- Правильно.
- Ну, так вот! У моего братца есть мотоцикл, и я договорилась, что он даст мне его на время, бесплатно.
- Это интересно. И на какое время?
- Пока я не верну. Недавно он купил другой, а этот ему пока не нужен, а потом он хочет его продать.
- Что за мотоцикл?
- Харлей. Харлей Дэвидсон.
- Крутой у тебя братец!
- Не круче других. В их компании все на Харлееях гоняют. Я тоже могу. А ты ездил на мотоцикле?
- Приходилось. Конечно, не на Харлее. В России их практически нет. Сейчас пригоняют отдельные фанаты из Европы, а несколько лет назад вообще не было. У тебя и права есть?
- Конечно! Я же совершеннолетняя. А у тебя? Ты у нас почти русский!
- Есть.
- Ну, тогда зачем дело встало? Едем?
- Ты хочешь ехать со мной?
- Разумеется! Неужели ты думаешь, что я доверю братцев байк какому-то подозрительному эмигранту из России? Да он меня убьет потом, когда ты сгинешь в бескрайних просторах Великих Американских равнин!
- Я не эмигрант! – привычно буркнул Майкл, но идея отправиться в путешествие по Америке на мотоцикле пришлась ему по душе. Мотоцикл – это даже лучше, чем автомобиль. Можно съехать на проселочную дорогу, остановиться в любом месте, переночевать у костра не берегу ручья или озера, забраться туда, куда заберется не каждый джип… А вдвоем, конечно, будет веселее. Эмма – забавная девчонка, с ней можно ладить. А спать вместе совсем не обязательно.
- Ну, а раз вы, сэр, в принципе не возражаете против моей компании, - продолжала Эмма, - то не будем терять времени. – Нужно подумать, что мы возьмем в дорогу. Прежде всего, нам нужны карты. Тут неподалеку есть книжный магазинчик, где продают карты дорог всех штатов.
- Я думаю, нам не нужны карты всех пятидесяти штатов. Вряд ли мы их все одолеем. Давай, сначала определимся с маршрутом. Хотя бы с его началом.
Девушка пожала плечами.
- По-моему, начало маршрута однозначно. Поедем до Лос-Анджелеса, оттуда – в Лас-Вегас. Какая Америка без Голливуда и Вегаса!
- Согласен! – кивнул Майкл. – Идем в книжный. Купим карты ближайших штатов, а там уже будем думать дальше.
Через полчаса они сидели в небольшой итальянской забегаловке, где посетителей кормили пиццей, пастой и вездесущими сладкими пончиками, и, развернув на столе карту Калифорнии, изучали первую часть маршрута своего манящего путешествия.
Едва взглянув на карту северной части Калифорнии, Майкл воскликнул:
- Слушай, Эми, тут же Скалистые Горы рядом! Давай сначала туда махнем! Гризли и секвойи посмотрим. А потом, не заезжая во Фриско, двинем на юг.
- Ладно, если хочешь, - легко согласилась она. – Я там уже была, мы от школы ездили на экскурсию, но с тобой могу еще раз съездить. Секвойи, конечно, потрясают! Тридцать футов в диаметре! Таких толстых деревьев нигде в мире больше нет. Только они не в Скалистых Горах, а в Сьерра-Неваде.
- В Африке баобабы есть, - машинально возразил Майкл. – Под баобабом целая деревня помещается. Но секвойи еще и высокие.
- Ты был в Африке? – вежливо спросила Эмма.
- Не был. Я много читал. И про секвойи я знаю, что они в Сьерра-Неваде, но это тоже рядом. Кстати, о книжках. – Майкл посмотрел на девушку изучающее. – У меня есть еще одно предложение. Раз уж у нас будет средство передвижения. Давай в порядке его обкатки съездим на ранчо Джека Лондона. Тут недалеко, миль семьдесят от Фриско.
Она насторожилась, почувствовав какой-то подвох.
- Ты уже упоминал что-то о Лондоне. Значит, это не столица Англии, а человек? Значит, ты смеялся надо мной, как над провинциальной дурочкой?
- Я вовсе не смеялся. Джек Лондон – писатель. Он жил в Сан-Франциско и написал довольно много хороших книг. Но никакой человек не обязан знать всех писателей.
- Однако ты жил в России и знаешь его, а я живу в Сан-Франциско и не знаю. Значит, я дурочка!
- Господи! Да, ладно, не поедем мы на это ранчо, если тебе это так обидно.
- Нет поедем! – Она даже ударила кулачком по столу. – Я тоже хочу узнать, кто такой Джек Лондон!
«Горячая девочка! Совсем еще ребенок. – с неожиданной нежностью подумал Майкл. –«Горячая девочка! Совсем еще ребенок. – с неожиданной нежностью подумал Майкл. – Ладно, уживемся. Буду стараться ее не обижать».
Они решили съездить на ранчо Лондона прямо завтра, чтобы потом сразу же приступить к сборам в Большое Путешествие, уже зная, как ведет себя в дороге Харлей. Однако эти планы пришлось изменить. Утром в квартире Дороти и Майкла опять раздался телефонный звонок, но в этот раз звонила не Эмма. Некий мужчина с хорошо поставленным голосом представился как Джон Дженкинс, агент ФБР, и вежливо попросил Майкла Мелоса не уходить из дома в течение двух часов. «Мне нужно поговорить с вами, и я подъеду в течение этого времени», пояснил он. Майкл хотел так же вежливо послать агента куда-нибудь и отправиться на договоренную встречу с Эммой и Харлеем, но Дороти отсоветовала ему входить в конфликт с властями.
«Не понимаю, что им может быть от меня нужно? – недоумевал Майкл. – В посольстве ко мне не было никаких вопросов, что-нибудь нарушить я еще не успел… Неужели Стив прокололся с моими водительскими правами? – вдруг подумал он, холодея. – Ему может крупно достаться. Однако, занималась бы полиция. При чем здесь ФБР? Нет, конечно, тут дело не в правах».
Он позвонил Эмме и отменил сегодняшнюю поездку, сказав, что у него вдруг поднялась температура. Она забеспокоилась, спросила, вызвал ли он врача. Майкл успокоил ее, сказал, что по таким пустякам он врачей не вызывает, что до завтра он выздоровеет и будет, как штык. Она не поняла, при чем тут штык. Он засмеялся и сказал, что объяснит ей при встрече.
Агент Дженкинс был не молод, но и не стар: на вид ему было лет сорок пять – сорок семь. Внешне он походил на банковского служащего средней руки, был одет в простой темно-синий костюм и такого же цвета шляпу с нетипично короткими для Америки полями. Ни усов, ни бороды не имел. Дженкинс предъявил Майклу служебное удостоверение и сел в предложенное ему кресло.
- Вы наверное удивлены, мистер Мелос, моим визитом, - начал он. – Наверное, перебираете в памяти свои вольные и невольные прегрешения и пытаетесь понять, в чем мы собираемся вас обвинить. Я понимаю, вы прибыли из России, которая совсем недавно еще былакоммунистической, да и сейчас еще во многом осталась таковой. Вы привыкли с настороженностью относиться к государственным службам. Но мы не КГБ! Теперь вы живете в свободной стране, и вам незачем бояться служб безопасности.
- Я и не боюсь, - вставил Майкл, которому уже наскучило это затянувшееся вступление. – Я просто не понимаю, чем могу быть вам полезен.
- Разумный подход, - одобрил Дженкинс. – Давайте тогда перейдем прямо к делу. Ваш отец, Александр Мелос, последние пять лет перед смертью работал в Приморске и занимался разработкой систем искусственного интеллекта. Так ведь?
- Так.
«Эрик, скотина! – подумал Майкл, не сводя взгляда с лица агента. – Это Эрик их навел!»
- Вы работали у него в отделе, в лаборатории алгоритмизации искусственного интеллекта. Так?
- Так. Всего два года. Ничего особенного там не делалось, «мэйн-стрим», как сейчас говорят.
- Да вы не волнуйтесь! О работе этой лаборатории мы все знаем. Нас интересует другая лаборатория, которой руководил непосредственно ваш отец. Лаборатория управляемого роста наноструктур.
- В то время еще не было слова «нано», - поправил собеседника Майкл. – Отец использовал термин «микроструктуры». Но по сути – да, речь шла о физических структурах, стоящих из считанного числа атомов. Отец мечтал создать технологию, позволяющую построитьискусственный, кристаллический мозг, а для этого он хотел научиться укладывать атомы в нужном рисунке, слой за слоем, пока не вырастет куб, содержащий миллиарды атомов. Он верил, что такой мозг сможет думать, почти как человеческий, а в чем-то – и лучше.
- Очень интересно! – Дженкинс удовлетворенно улыбнулся. – Как жаль, что ваш отец так рано умер! Похоже, что после его смерти, работа лаборатории была засекречена. Во всяком случае, наши специалисты ничего не знают о развитии в России тех идей, о которых вы сказали.
- Мне об этом ничего не известно. Сразу после смерти папы, мы все, вся семья, переехали в Ленинград.
- А с кем-нибудь из физиков, работавших в лаборатории отца, вы поддерживали отношения?
Майкл вспомнил о случайной встрече с Сергеем Зарубиным в ленинградской Библиотеке Академии наук и подумал, что подставлять Зарубина совсем не обязательно. Не хватало еще, чтобы у парня возникли неприятности.
- Нет, как-то не сложились.
А и вправду: какие у них были отношения? Встретились пару раз, поговорили, обменялись взглядами на мир…
- Я ничего не понимаю в физике, - добавил он. – Абсолютно ничем не могу быть вам полезен.
- Ну, ладно, - подытожил, поднимаясь на ноги и надевая шляпу, агент Джон Дженкинс. – Спасибо и на этом. Но я вас попрошу, не отлучаться из Сан-Франциско в ближайшие два месяца. С вами еще встретятся наши люди. Вы ведь никуда не собирались уезжать?
«Вот те раз! – сказал себе Майкл. – Вот чертов Эрик! Опять он поперек моей дороги. Видит Бог, я не хотел мстить, папу все равно не вернуть. Но он и здесь не унимается! Придется его найти, побеседовать».
- Да вот, в Йосемити на пару дней хотел съездить, - ответил он небрежно. – Если не возражаете. Ведь это свободная страна?
- Ну, это можно, - снисходительно кивнул Дженкинс. – На пару дней. У нас свободная страна.
Агент удалился, и в комнате Майкла тут же появилась встревоженная Дороти.
- Что ему было надо? – спросила она. – Я слышал, он спрашивал об Эле! Они никак не могут оставить нас в покое!
- Успокойся, мама! – Майкл обнял ее и привлек себе, ощущая, как бьет ее мелкая дрожь. – Он спрашивал, чем я занимался в России, чем могу быть полезен Америке.
- Держись подальше от них, Майк. Все государства одинаковы: они используют простых людей, чтобы удерживать власть над ними же. Все тайные службы одинаковы – они говорят о патриотизме и отнимают у людей свободу. Твой отец был связан ими по рукам и ногам; возможно, он бы и сейчас был жив, если бы жил свободно. Его сердце не выдержало…
Беседа с агентом ввергла Майкла в задумчивую депрессию. Живя в России, а прежде — в Советском Союзе, он никогда не сталкивался с интересом спецслужб к нему персонально. Он знал, что КГБ надзирал за его отцом, а заодно и за матерью, но внимания к собственной персоне он не замечал — ни при жизни Мелоса-старшего, ни после его смерти. И это обстоятельство его ничуть не огорчало. Он не думал о себе, как о человеке аполитичном, но фактически являлся таковым. Он приехал в Америку не потому, что его так уж сильно привлекал государственный строй США, и не потому, что жизнь в этой стране представлялась ему более комфортной, чем в других, а просто потому, что это была его родина. Под родиной он понимал вовсе не государство, как политический агрегат, организующий и контролирующий жизнь народа, а сам народ. В русском языке (а думал Майкл по-прежнему на русском) слова «родина» и «народ» даже корень имеют общий. В английском языке ситуация немного сложнее: понятию «родина» соответствуют три слова: «nativeland», «homeland» и «fatherland», а слово «народ» можно перевести как «people» и «nation». Но если взять «nativeland» и «nation», то и здесь получается соответствие. Народ иродина везде едины. Нород — эта та общность, среди которой ты родился, чью культуру ты впитал, чей язык ты считаешь родным. Народ — это люди, среди которых ты считаешь себя равным. И очень важно, чтобы и они смотрели на тебя как на равного.
В России, в Советском Союзе, Майкл никогда не ощущал себя равным, да, честно говоря, и не стремился к этому. Да, его принудили называть себя Мишей, Михаилом; его записали в пионеры, но вот в институте его почему-то не допустили к занятиям на военной кафедре и с третьего курса забрали в армию, в стройбат. Сверстники — одноклассники, однокурсники — очень быстро узнавали откуда-то о его несоветском происхождении (обычно эти знания имели очень мало общего с мстиной) и относились к нему соответственно — кто с подчеркнутым интересом (часто — корыстным), кто с опаской, а кто и с подозрением. Когда «коммунизм» закончился, и началася почти повальный исход всех желающих за «железный занавес», знакомые стали смотреть на нее с удивлением: «А ты-то чего не уезжаешь? Тебе-то сам Бог велел!» И вот, наконец, он уехал. Уехал на родину. Чтобы просто жить как равный, обрести для себя старых родственников и открыть новых друзей, просто жить и радоваться миру. И вот - здрассте! Является мистер Дженкинс, задает дурацкие вопросы и вежливо просит никуда не уезжать целых два месяца. И у них это называется — демократическая, свободная страна! Самая демократическая в мире! И ведь наверняка этот Дженкинс знает, что его просьба незаконна, что она нарушает права гражданина, поэтому и высказал ее лишь устно, не заставил нигде расписаться. Расчет у него на то, что приехавший недавно из России человек не знает толком своих прав, и по привычке не осмеливается перечить представителю власти. «Пошлю-ка я его в одно место! - решил, наконец, Майкл, вылежав в таких раздумьях часа полтора на кровати и глядя в потолок. - Хоть мама и против, но я все-таки пошлю. Никаких грехов за мной нет, ничего они со мной не сделают. В крайнем случае, скажу, что неправильно понял агента. Пусть в следующий раз бумагу приносят — если у них найдутся основания!»