. 18.
Торопилась в тот год зима. В первых числах ноября пушистый снежок побелил крыши домов, припорошил стылую землю, сгладив колеи на дорогах, шапками повис на еловых ветках, и они пригнулись под его тяжестью.
Пролегли по лесу тропинки, протоптанные солдатскими сапогами. Закурились смолянистым дымом землянки. В передовых дозорах ёжились от холода бойцы.
Накануне Октябрьского праздника старшина седьмой роты вместе с продуктами привёз валенки, шапки- ушанки, фуфайки, ватные брюки и варежки. Довольные красноармейцы сыпали в его адрес любезности:
- Что бы мы без тебя делали?
- Орден за это, - и того мало!
Хлеб за дорогу промёрз насквозь. Бойцы сразу же нашли виновника:
- Ну и не болван ли этот наш старшина! Не догадался укрыть тулупом.
- На передовую бы его за такие дела.
Кривцов и Киселёв, которым выдали буханку на двоих, безуспешно пытались разрезать её ножом. Убедившись, что ничего не получится, Пётр, сунув хлеб за пазуху, сказал:
- Пусть оттаивает. Потом разрежем.
- Аппетит твой я знаю, - не согласился Кривцов. - Лучше сначала разделим, потом каждый свою часть оттаивать будет.
Он принёс из землянки пилу, и буханку, как полено, быстро располовинили.
Командиром первого взвода был назначен сержант Чумак.
- Не пугайтесь, - сказал он красноармейцам. - Дело это временное. Гиреев скоро вернётся. В медсанбат его отправлять не стали, находится в полковой санчасти. Если бы не отобрали у него шинель, давно был бы здесь.
- Надо, значит, доставить ему обмундирование, - предложил Киселёв.
С таким предложением Чумак и обратился к старшему лейтенанту Сысоеву, которого к тому времени понизили в должности. Ротный, подумав, в "заговоре" участвовать отказался.
- Пусть поправляется, - сказал он. Старшине, однако, дал строгий наказ: - Хоть из-под земли, но добудь хорошую шинель и гимнастёрку, потому что старые у Гиреева донельзя испачканы кррвью.
Через день Киселёв отправился в деревню, где располагалась санитарная рота. За плечом у него подрагивал узел с вещами. В кармане, на всякий случай, хранилась записка от младшего лейтенанта Дзюбы - начальника штаба третьего батальона. В ней говорилось, что красноармейцу Киселёву разрешено отличиться из роты и навестить раненого командира взвода.
Гиреев был несказанно рад приходу Петра.
- С праздником! - поздравил Киселёв.
- С прошедшим, - поправил Степан. - Не радостный он нынче был.
Пётр познакомил его с ротными новостями. Вспомнили, что на фронт прибыли два месяца назад. Всего два месяца, а сколько пережито! Каждый не по разу был на волоске от смерти. Но они ещё счастливчики. А вот Ивану Полежаеву не повезло. Жаль, ох как жаль парня!
Наконец, Пётр вытряхнул из узла принесённое им обмундирование. Степан, не откладывая, стал в него облачаться.
- Это что такое? - застрожничала появившаяся вдруг в комнате девушка в шинели и шапке- ушанке.
- Не беспокойтесь, милая барышня, - начал было Киселёв, вежливо кланяясь.
- Не милая барышня, а лейтенант медицинской службы.
- Извините, товарищ лейтенант.
-Кто разрешил принести шинель и всё остальное?
Киселёв помялся. Потом, не моргнув глазом, соврал:
-Комиссар полка.
На девушку это, кажется, подействовало. Но не более как через минуту Пётр уже каялся, что ляпнул не кстати: скрипнув, распахнулась дверь, и в избу вошёл батальонный комиссар Рыжих. Поняв, что дело осложняется, Киселёв начал пятиться к двери.
- Поправляйтесь, товарищ старший сержант, - на ходу приговаривал он. - А мне пора. До свидания.
И выскользнул в коридор.
- Всех отправили?- обратился Рыжих к медицинской сестре.
- Так точно, товарищ батальонный комиссар! Только на старшего сержанта управы не найдём.
Гиреев привёл себя в относительный порядок и, вытянувшись, ждал нагоняя от комиссара полка.
Попав в санчатсть неделю назад, когда здесь скопилось около сорока красноармейцев, раненых у Литвинова, и ими были забиты все дома небольшой прифронтовой деревушки, Степан внушал медикам, что эвакуировать в первую очередь надо "лежачих". Транспорта не хватало, и отъезд Гиреева в медсанбат сам по себе откладывался со дня на день. Потом, когда очередь дошла до него, он, узнав, что рана не опасна и хорошо заживает, ехать в тыл наотрез отказался.
Командир санитарной роты, опасаясь, что Гиреев самовольно уйдёт в свой взвод, приказал отобрать у него шинель, а Степану сказал:
- О тебе я доложу кому следует.
Увидев сейчас комиссара полка, Гиреев подумал, что капитан медицинской службы слово сдержал.
- Ранение тяжёлое? - спросил Рыжих медсестру.
- Не рана, а царапина? - возразил Степан.
- Хороша царапина! Осколок пробороздил голову от самого лба до затылка.
- Выглядит -то он бодро, - похвалил комиссар и, обращаясь уже к Гирееву, спросил: - Обмундирование Киселёв принёс?
- Так точно!
- Заботливый.
- Ждут меня там, товарищ комиссар, - с мольбой в голосе произнёс Степан.
- Против медицины я бессилен, - пожал плечами Рыжих. Медсестре, однако, сказал: - До завтра вы его тут подержите. Потом договоримся, что делать.
А завтра всё решилось само собой. В полк приехал начальник политотдела дивизии, привёз документы недавно принятых кандидатами в члены партии.
Их собрали в бывшей избе- читальне. Полковой комиссар приглашал по одному к небольшому столику, покрытому скатертью из красного сатина, вручая кандидатские билеты, коротко напутствовал:
- С честью носите звание члена партии.
Гиреева выделил среди остальных:
- Помни, что ты кровью заплатил за своё право быть в партии.
Когда все разошлись, начальник политотдела повертел в руках оставшуюся не вручённой кандидатскую карточку.
Перелистнув обложку, пытливо всмотрелся на мальнькую фотокарточку. Задорное молодое лицо. Светлые глаза широко открыты. Нос чуть вздёрнут вверх. Прочитал чётко выведенные тушью слова: "Полежаев Иван Николаевич. Год рождения - 1922. Время вступления - октябрь 1941 года".
- А с этой что делать? - спросил задумчиво.
- Был ранен, - пояснил комиссар. - Попал в плен. Его пытали. Больше ничего не известно.
- Гиреев - кто, из кадровых?
- Нет, - сказал Рыжих. - Прибыл в полк в сентябре. По комсомольской путёвке попал на курсы политбойцов. Оттуда к нам. Дали взвод - справляется. Командир роты хвалит. Бойцы его уважают. Помните, я с наградными листами у вас был? О нём речь тогда шла.
- А ты жалуешься, что не хватает политработников! Такие, как он, дорогой мой комиссар, прошли такое пекло, что их теперь ничем не сломишь. Бояться не надо, назначай политруком.
- Учту ваше замечание, товарищ полковой комиссар.
- Представляй аттестацию. Звание младшего политрука гарантирую.
Разговора этого Гиреев, конечно, не слышал и был в это время далека от избы - читальни.
Вышли они с Киселёвым возбуждённые и радостные. На перекрёстке улиц остановились.
- Ну, мне пора, - сказал Пётр. - А ты опять в санчасть?
Степан погрустнел вдруг, с минуту молчал и думал, как поступить. Потом махнул рукой, ответил решительно:
- Пойду в роту.
- Правильно, - поддержал Киселёв. - Ничего за это не будет. Накажут, так всё равнодальше передовой не пошлют.
По тропинке выбрались за околицу, и тогда Пётр с горестью сообщил:
- Прибыли вчера двое из госпиталя. Думается, что никакие они не раненые, а самые что ни на есть провокаторы.
- Почему - так? - удивился Гиреев.
- Ты послушай только, какие они слухи распускают.
Правительство, говорят, из Москвы выехало. Население, будто бежит. Магазины закрыты. Метрополитен не работает. Ходят, говорят, пересуды, что на окраинах города высадился немецкий десант.
Гиреев остановился, вперил колючий взгляд на Киселёва.
- Вы их не прикончили?
Пётр пожал плечами.
- Отвели к ротному. Он допросил их и отпустил.
- Знаешь, что? - встрепенулся Степан. - Давай вернёмся, и ты расскажешь об этом комиссару.
Откуда было знать Степану, что те двое красноармейцев ничего не выдумали.
В середине октября положение в Москве было действительно крайне острым. 15 октября там прекратили работу многие фабрики и заводы. На некоторых пищевых предприятиях стали раздавать бесплатно сахар, масло, крупы, конфеты. Кое-кто из руководителей растерялся, нашлись к тому же паникеры, которые на персональных машинах двинулись в сторону Казани. Высунули головы провокаторы, шпионы и прочие агенты немцев.
Но было и другое. 18 октября "Правда" опубликовала интервью председателя Моссовета В.П. Пронина. Он не скрывал критического положения и сообщал населению о мерах, которые принимаются для наведения в Москве революционного порядка.
Днём позже Государственный комитет обороны постановил ввести с 20 октября в Москве и прилегающих к ней районах осадное положение.
Не знал всего этого Гиреев, поэтому и заторопил Петра к комиссару.
Киселёв согласился. Но едва они очутились на деревенской улице, неожиданно столкнулись с Коробовым. Лицо его светилось улыбкой, и весь он был какой-то взбудораженный.
Алексей тряс пачкой газет и, забыв даже поздороваться, выкрикнул:
- На торжественном заседании с докладом выступил Сталин! В Москве был парад!
Вот это новость! Гиреев буквально выхватил у Коробова газету.
Да, всё было так! На первой странице "Правды" напечатан портрет Сталина. В серой солдатской шинели, во фронтовой фуражке он стоит перед микрофоном на подснеженной трибуне Мавзолея Ленина.
Ещё снимок: вся Красная площадь - в войсках. На бойцах добротные шинели, шапки- ушанки. Сталь штыков покрыта инеем.
И это в то время, когда враг у порога столицы, когда в городе слышен гул артиллерийской канонады, когда немецкие офицеры приготовили парадные мундиры для торжественного шествия по улицам Москвы!
С такой необыкновенной радостью и пришли в свой взвод Киселёв и Гиреев.
Боясь, что газету ненароком порвут, Степан никому не доверял её. При тусклом свете коптилки, слабо освещавшей просторную землянку, он медленно и чётко зачитывал речь Сталина. То место, где говорилось о сроках войны, бойцы попросили повторить.
"Ещё несколько месяцев, - чеканил слова Степан, - еще полгода, может быть годик, - гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений..."
Красноармейцы зааплодировали. Одни кричали "Ура!", другие обнимались, у третьих скользнули по щекам слезинки.
О таком волнующем сообщении скоро стало известно в других землянках, и Гирееву пришлось ходить из одного взвода в другой.
"...Начинается парад, - читал он скупые строки репортажа. - Под дробь барабанов по снежному ковру площади идёт пехота. Затем моряки и пограничники с ружьями наперевес... Идёт рабочий батальон с автоматами. Гарцует конница. Пулемётные тачанки... Артиллерия на гусеничном ходу, противотанковые пушки. Лёгкие, юркие танкетки, средние танки"Т-34", наконец, тяжёлые КВ..."
Степан не заметил, как в землянку втиснулся старший лейтенант Сысоев, и продолжал:
"...Прямо с парада пехота и танки, кавалерия и тачанки по Ленинградскому шоссе двинулись на фронт..."
Опять аплодисменты и восторженный говор. Кто-то настойчиво теребил Гиреева за плечо. А он, возбуждённый, не обращал на это внимания и продолжал читать западавшие в сердце каждого слова.
Потом, обернувшись, увидел бывшего комбата, втиснул ему в руки "Правду".
- Радость - то какая, товарищ старший лейтенант!
Сысоев, с трудом сдерживая волнение, впился глазами в газетные строчки, затем устремились взгляд на снимки. Кто-кто, а Сысоев помнит и брусчатку Красной площади, и зубцы кремлёвской стены, и мрамор Мавзолея Ленина. Тут он начинал свой воинский путь, будучи курсантом училища имени ВЦИК, и не раз в парадном марше проходил мимо правительственной трибуны...
В тот день вечером в штабе батальона собрались командиры рот и политруки. Прибывший туда батальонный комиссар Рыжих доложил о положении на фронтах, сказал, какую работу надо проводить по разъяснению доклада Сталина.
Когда стали расходиться, Сысоев напомнил комиссару, что в седьмой роте политрука так и нет.
- Останься, - попросил его Рыжих.
Разговаривали вчетвером: комиссар, новый комбат капитан Чухнин, начальник штаба Дзюба и Сысоев.
- Есть вот такое предложение, - пытливо вглядываясь в лица собеседников, сообщил Рыжих, - назначить политруком седьмой роты Гиреева.
- Он об этом знает? - поинтересовался Сысоев.
- Нет. Он пока в санчасти. Но, кажется, скоро ему разрешат встать в строй.
Сысоев не удержался и прыснул со смеху.
- Что смеёшься?
- Уже разрешили. Примчался с "Правдой" как на крыльях и в каждом взводе успел митинг провести.
Безудержно захохотал и комиссар.
- Так и знал, что убежит!
-А я то думаю: для какой надобности Киселёв ему обмундирование принёс? Ну, хитрецы... - Погасив улыбку, Рыжих спросил: - Жду вашего мнения.
- Не возражаю, - ответил Сысоев.
- Горяч, правда, - сказал Дзюба.- Да это и к лучшему.
- Вот и договорились. Утречком пришлите его ко мне.