Глава девятая
ПАРЕНЬ ЧТО НАДО
Коля сидел в тёплом балке, читал что-то или просто так смотрел в книгу, собираясь что-нибудь почитать – дело не в этом. Было воскресенье, вечер и зима за окном. Топилась печка, которую как раз и складывал под осень Коля. Троих его соседей в балке не было: по воскресеньям в клубе давали кино. Конечно, ему тоже надо было посмотреть новый фильм, а не сидеть в этом вагончике, пусть себе и тёплом, и светлом. Только он сказал вчера в сердцах Ветке: «Ну и танцуй тогда, с кем хочешь, если тебе так хочется!». Глупо сказал, и зря, конечно. Но это он сейчас так думает, что зря и глупо. Досада брала его сейчас за вчерашнее.
В субботу, вчера, в клубе стройгородка были обязательные танцы. Коля ни разу ещё не пропустил это замечательное культурно-развлекательное мероприятие, хотя танцевальными способностями не отличался. Но научиться хорошо танцевать хотелось, и его присутствие на танцах сперва сводилось к слуховому восприятию и распознаванию музыки и ритма того или иного танца, а затем к визуальному постижению техники движений в этом танце. Такая школа танцев, наблюдаемая со стороны, без практики, разумеется, не могла дать Коле уверенности стать кавалером, но это было лишь вопросом времени. Коля был уверен, что он затанцует хоть кого. Правда, когда в его жизни появилась Вета, пришлось поднапрячься, в смысле, форсировать теоретическую часть танцевальной школы, постоянно вспоминая танцевальные «па» даже во время работы. И, в конце концов, у него стало что-то получаться. Так что к вчерашней субботе его ноги были более-менее теоретически подкованы, и Коля впервые чувствовал себя уверенно, придя на танцы. Вот уж сегодня он покажет Вете, что не лыком шиты его хромовые сапожки, и танцевать она будет весь вечер только с ним! Но что-то танцы пошли не в «ту степь». Только прозвучал первый такт традиционно первого танца, вальса, как Вету подхватил шустрый паренёк, и уверенно закружил её в лёгком торнадо. Вета танцевала очень хорошо, под стать своему партнёру, так что Коля залюбовался ею. Но тут же быстренько спохватился: э, а что же я? Настроение Колино начало быстро падать, он стал зачем-то пробираться к выходу из фойе клуба, попутно всё более злясь, то на себя, то на шустрика-паренька. Паренька этого он шапочно знал, тот был из бригады плотников – леса, мостки, поручни… Вышел на минуту на улицу. У входа, как всегда бывает на таких танцах, кучковались ребята, для которых быть на танцах означало проторчать весь вечер у входа в клуб, общаясь в своей, по понятным им признакам сложившейся, компании, ничуть не стремясь поучаствовать в танцах
– им было достаточно быть при них. Мероприятие это – танцы – создавало фон для их общения, который, вполне удовлетворял их потребность «на людей посмотреть и себя показать». Коля с такими не «контачил», как он сам высказывался. Кто-то из ребят окликнул его и позвал в компанию – с некоторыми из них Коля был знаком. Но он отмахнулся: «Потом, холодно же!» И в самом деле, чего он попёрся на мороз, промелькнула у него мысль. Ему стало совсем скучно. Повернулся и пошёл назад. Вальс сменился фокстротом, и Коля довольно энергично начал пробираться к тому месту, где должна была быть Вета, но та уже танцевала с другим партнёром – этого-то Коля не знал. Что за невезение сегодня у него! Надо всё же взять себя в руки, решил Николай. Но, когда кончился танец, и партнёр – вот же нахал! – подвёл Вету едва ли не к самому Коле, у того засвербели кулаки, и было отчего. За работой как-то не подворачивалось случая применить их в деле ознакомления с ними любителей нарваться на Кольку, да и рукам вполне хватало той тренировки, которую они получали: одна, хватая и укладывая в стену каждые семь секунд трёхкилограммовый кирпич, а вторая – загребая мастерком увесистую порцию раствора и ловко шлёпая его на кирпич в левой руке, прежде чем тот ляжет на положенное ему место в стене. После такого рабочего дня охота сжимать в руках теннисный мячик или тянуть штангу на грудь обычно не возникала. Хотя время от времени Коля и захаживал в импровизированный спортзал – был и такой в стройпосёлке. Ну, а с кулачками Николая некоторые ребята по неосторожности уже успели познакомиться – Коля пускал их в ход, не раздумывая особо, правда, вполне по адресу и заслуженно для получателя. И на этот раз он направился к ничего не подозревающему Веткиному кавалеру и недвусмысленно предложил тому не подходить больше к этой девушке. Тот, конечно, сильно удивился такой наглости от мальца и только хмыкнул. Но Колька зловеще прошипел: «Ни шагу больше к ней!» – и продемонстрировал уже опешившему экс-кавалеру свои кулаки.
Мужской разговор на этом и завершился: экс-кавалер, видимо, всё понял. Коля, довольный собой, стал пробираться к Вете, но опять опоздал пригласить её на танец. Вета уже танцевала с очередным кавалером, была весела и обаятельна, танцы доставляли ей видимое удовольствие, и это испортило настроение Николаю окончательно.
Всё же он уловил момент и пригласил Вету на танец, исключительно чтобы объясниться с ней. Не следя за танцем, Коля высказал Вете претензии на её равнодушие к нему и готовность танцевать с другими парнями. Вета и ответила ему: «А что, мне надо было у тебя разрешения спросить, с кем танцевать?». Вот тогда-то и бросил Коля в сердцах: «Ну и танцуй тогда с кем хочешь, если тебе так хочется!» – и, оставив Вету одну среди танцующих, ушёл домой: разозлился.
Досада брала его в воскресенье вечером именно за такое своё вчерашнее поведение. Книгу он так и не раскрыл. Точнее, раскрыл и закрыл от той самой досады. Идти никуда не хотелось. Да и куда пойдёшь – почти всё население кино смотрит в клубе. Конечно, и Вета там. А где ей ещё быть? Вон вчера – как танцевала с ребятами! И, главное дело, ей же нравились они! От этой внезапной мысли Коля чуть не упал с кровати: как это он раньше не подумал, что так оно и было на самом деле! Он вскочил, кинулся было одеваться, не зная, куда и зачем пойдёт, как вдруг в тамбуре балка хлопнула дверь, и стало слышно, как кто-то нашаривал ручку двери в комнату. Досада Колю бросила, и он пришёл в себя. А дверь отворилась, и на пороге вырос мужчина странного вида, явно нездешнего. Хотя бы потому, что на голове у него был капюшон из мешка грубой ткани, скрывавший лицо и покрывавший плечи вошедшего. «Здравствуй, – обратился он к Коле, – я корреспондент из газеты, имею задание написать заметку о людях вашей стройки». Коля, как только увидел этого «корреспондента», так сразу понял, кто он такой. Не раздумывая, – а он никогда не раздумывал, если надо было ввязаться в драку, – Коля бросился на него и вытолкал за дверь сначала в тамбур, а потом и на улицу, благо гость двери плотно не закрывал за собой. Коля запер их, выставив непрошеного гостя.
Стычка с пришельцем увела его настроение в другое русло, в сторону от Веты, и он начал успокаиваться от недавних сердечных переживаний. Только вдруг из печки почему-то густо попёр дым: дверца была приоткрыта, Коля любил смотреть на огонь, когда топилась печь. Коля вскочил, захлопнул дверцу, но дым пробивался сквозь узкие щели в дверце, и тут Коля услышал, что по крыше вагончика кто-то ходит. Тут уж он оделся, сунул ноги в валенки и выскочил на улицу. На крыше вагончика он увидел фигуру своего гостя. Тот закрыл обрезком доски дымоход и уже собирался слезать как раз в тот момент, когда выскочил Коля. «Давай, давай, прыгай!» – подбодрил его Коля. Тому ничего не оставалось делать, как спрыгнуть в сугроб. Коля, не давая ему опомниться, отбоксировал его как следует, так чтоб остались следы на лице «корреспондента» – пусть теперь представляется кому-нибудь ещё. Тот лихо подскочил и рванул подальше от домика, где его так нелюбезно встретили. Коля же взобрался на крышу домика, отшвырнул подальше злополучную доску и спустился вниз. Проветрил вагончик, дождался, когда исчахли в печке угли, закрыл трубу и улёгся спать, не дожидаясь ребят. Придут – двери сами откроют, ключи у каждого свои.
Назавтра он не выдержал, по дороге на объект догнал группу девчат, среди которых была и Вета. Спросил, понравилось ли кино. А та ему: «А я не ходила в кино, книгу читала».
Дня через три заявился на стройку оперативный уполномоченный из отдела милиции. Искал парня, который отдубасил сбежавшего из колонии заключённого. Его задержали случайно, обратив внимание на живописную физиономию, хотя в рассылке портрет был без таких украшений. Коля никому не собирался рассказывать о воскресном вечернем приключении. Только вот красные пятна на снегу возле балка вызвали вопросы у друзей – пришлось им рассказать. Ну, а разве утаишь что-нибудь в этом городке?
И за Колей приехал милицейский ГАЗик из райотдела милиции. Там Николаю Мастеру и вручили письменную благодарность за участие в поимке сбежавшего из колонии преступника. Ему, оказывается, нужен был паспорт, и «зек» решил, что проще всего разжиться таким документом можно будет в стройгородке. Ну и нарвался не на кого-нибудь, а на Колю.
После этого случая Вета окончательно поняла, что Николай – парень что надо.
Глава десятая
«МЕНЯ ЕЩЁ НИКТО НЕ ОБМАНУЛ»
Прошла зима – настало лето. Правда, между ними как-то быстро промелькнула весна, так что её и не успели отметить. Хотя, как сказать: после такой долгой зимы рады были вдруг наступившему теплу, бурному половодью, превратившему стройку на некоторое время в Тихий океан местного значения. Жилой городок тоже был в луже. Но всё равно – радовались теплу.
Вода быстро сошла, хотя и затормозила ход строительных работ. А кто знал, что так обернётся очень снежная зима в первом году стройки. Подстелили бы досок каких-нибудь или мостки лучше сделали бы. Глядишь, и дня три-четыре выиграли бы, не ждали у моря погоды…
Это, разумеется, так рассуждал Коля. Он и в таких вопросах неплохо разбирался. И, как бы в развитие Колиных рассуждений, на стройке сменился руководитель – высочайшим партийным решением начальником строительства был назначен один из лучших специалистов по крупным стройкам в стране победившего социализма Чертов. Этот человек был взращён на стройках первых пятилеток и Отечественной войны, знавший хорошо и что строить, и как строить, а самое главное, с кем строить, то есть людей. С его приходом стройка начала приобретать упорядоченные внешние черты и осмысленные технологические действия. Стройка заработала, подчиняясь уму и воле Чертова.
Довольно скоро на стройке появилось на первый взгляд загадочное понятие, носившее название «ЧертОвщина». Но мистического в нём ничего не было. Смысл его заключался в разработке и чётком соблюдении графиков производства работ на каждом участке, включая и подготовительные работы, и в маневрировании ресурсами стройки – материальными и людскими, то есть, в переброске материалов и строителей с одного участка на другой в каких-то критических ситуациях. Такой метод строительства внедрял на стройках, где бы он ни появлялся, Чертов. Потому и – Чертовщина.
Исчезли простои и авралы – всем находилась работа. И вот таким образом случалось, что Вета и Коля оказывались работающими бок о бок. Так, им пришлось работать на рытье котлованов под фундаменты некоторых технологических конструкций – это было в тех случаях, когда применить маломаневренные экскаваторы в стеснённых условиях было невозможно, а то и просто по причине нехватки землеройной техники. И молодые руки энтузиастов больших строек с успехом заменяли стальные ковши экскаваторов. Вот только, правда, больших денег на таких работах не больно-то заработаешь. И тоже правда, что о них не сильно задумывались. Зато находиться рядом почти целый день Вете и Коле всё больше нравилось. Тот давний случай с танцами зимой, когда они едва не рассорились, сблизил их, чему явно поспособствовал беглый «зек». На их отношения никто не покушался, ревностные усилия Коли по защите своего интереса к Вете даром не пропали – связываться с Колей на этой почве никому не хотелось. Вета была довольна, хотя принцип Коли «Не подходи к ней!» ей не нравился и приходилось иногда вступать с ним в воспитательные беседы.
Начитанность и начавший давать о себе знать женский практичный ум, возымели действие на понятливого Колю. Он понял, что от него требуется, и снизил градус своего монопольного притязания на внимание Веты. И в результате от этого только улучшились их отношения, они стали добрее и доверительнее. Жизнь их наполнилась новым содержанием – появилась необходимость заботиться друг о друге.
Приближалось время первых в их жизни отпусков. Конечно, и Вете, и Коле очень хотелось побывать в своих родных местах, увидеть своих родных людей – они же соскучились в такой дали от дома. И стали готовиться к отпускам. Хорошо, конечно, что они были в разных бригадах – так легче было получить отпуск в одно время. К тому же и ехать до Москвы придётся вместе – это было здорово! Обратно сговорились ехать так, чтобы встретиться в Москве на вокзале, и дальше ехать опять вместе.
И вот наконец получены отпускные деньги, оформлены билеты, – им полагался бесплатный проезд как работникам организации транспортного строительства, – куплены подарки родным, и в конце июля они отправились в Европу, как выразилась Вета.
В Москве их пути разошлись: Вете надо было на запад, Коле – в другую сторону, на юг.
Вета, конечно, писала домой письма, и матери, и своей любимой крёстной, поэтому её ждали, знали, что приедет.
Поезд прибывал на станцию, с которой год назад Вета отправилась в далёкую Сибирь, поздним утром. Вета, выйдя на перрон вокзала, трепетала. Тот самый чемодан, который год назад в сибирском городе пытался помочь ей тащить «дядька», она несла легко и непринуждённо к остановке автобуса.
Сойдя на своей остановке, она свернула на родную улицу, так пока ещё и не ставшую городской. Путь её лежал мимо дома крёстной, и конечно, Вета зашла к ней. Крёстная как раз была во дворе на летней кухне. Стоит ли описывать их встречу? Ветка даже чемодан бросила, войдя в калитку. После объятий и слёз она счастливо сообщила самое заветное своей крёстной на ушко: «Мамка крёстная, а меня ещё никто не обманул!».
Глава одиннадцатая
ПЕРВЫЕ УСПЕХИ И ТРУДНОСТИ
Большие стройки затягивают людей в свою круговерть надолго. Особенно молодых людей. А куда им деваться? У большинства не было выбора: решив однажды по молодости лет ехать за романтикой больших строек, не имея специальности, они работали некоторое время разнорабочими. Работа была простая, по принципу: «бери лопату и копай», «подай раствор», «принеси кирпичи» и многое ещё такое, чему не требовалось специального обучения. Была бы сила. А была ли сила, например, у вчерашней школьницы росточком «метр с кепкой» и весом едва ли в пятьдесят кило? Вот то-то и оно. Рано или поздно, но отсутствие специальности должно было сказаться на романтическом восприятии трудовых будней большой стройки и, как это ни прозаично, на заработной плате молодых энтузиастов. Но, разумеется, не у таких, как наш Коля Мастер. Уж чем-чем, а строительными специальностями школа ФЗУ его не обидела. Природная сообразительность добавляла ему очков в багаж строительных премудростей, пополнявшийся не только в процессе работы, но даже и на отдыхе; прямо вот так, ни с того, ни с сего, лезли в голову всякие рационализаторские предложения улучшить то ли рабочий процесс, то ли приспособление какое-нибудь к этому процессу, то ли вообще глобально поменять что-то в технологии строительства конкретного объекта – всё это лезло в его голову в минуты, предшествующие сну. Это у Николая повелось ещё со школьных лет после прочтения книги про Павку Корчагина и переживаний по поводу безвозвратно ушедшего для него времени борьбы за освобождение человечества. Но жизнь постоянно подбрасывала Коле задачки, решая которые, он как раз-таки и занимался тем, что освобождал, если не всё человечество, то хотя бы своих сверстников, с которыми учился или работал, от тех несправедливостей и трудностей, которые им чинили обстоятельства или люди – по умыслу, безразличию или просто глупости.
На стройке борьба Николая за освобождение человечества состояла в том, чтобы избавить его, например, от непроизводительного труда, граничащего с бездельем, от нерационального использования материалов и оборудования на той же стройке, и много ещё такого, что делало бы труд привлекательным и творческим для человека, доставляющим ему радость, а не тяжёлую и неприятную обязанность. Разнообразие тем и намерений улучшить, рационализировать, применить что-то своё, придуманное, не давали покоя ни самому Коле, ни его непосредственному начальнику мастеру Каряхину, к которому – а к кому ещё? – юный борец всегда обращался с подобного рода предложениями. Мастер Каряхин был внимателен к предложениям своего подчинённого и находил немало полезного в его предложениях, которые и проводил как рационализаторские предложения, поощряя тем самым Николая и морально, и материально: во-первых, быть рационализатором было престижно, а во-вторых, дельное предложение подкреплялось и денежным вознаграждением – до ста рублей ещё сталинских, дохрущёвских. Коле нужны были деньги: он помогал матери с сестрёнкой.
Успехи Николая Мастера на стройке были замечены не только его непосредственным начальником, но и куда более высоким начальством, аж до самого Чертова. «Сам» всегда с вниманием относился к молодым инициативным работникам, выделяя их, предлагая, например, ставить их на ответственные участки бригадирами, а то и мастерами, кто постарше. А мастер Каряхин давно метил своего тёзку на бригадира, и когда его участок расширили, а, соответственно, и фронт работ, вопрос с назначением Николая Мастера бригадиром решился быстро.
Рабочий коллектив руководимого Каряхиным стройучастка сейчас трудился на земляных работах. Надо было выкопать котлован под пескоулавливатель на пропарочной станции – это как раз на такой станции очищают железнодорожные нефтеналивные цистерны от остатков нефти на дне цистерн, где и присутствовал песок, который надо было улавливать. Как он туда попадал? Да по-разному. Вот, к примеру, до чего чистая вода из крана на кухне течёт, а бывает, как попрёт пополам с песком – вари тогда суп, хозяйка! Так и с нефтью – она ж тоже из-под земли по трубам качается. Прихватывает по пути где-то песочку. Потому и обрабатывают цистерны, после слива нефти, горячим паром, разжижают слежавшийся на дне осадок из загустевшей нефти пополам с песком – и в отстойник. Выгода тут есть: и нефть остаточная, очищенная от песка, в дело пойдёт, и цистерна чистенькая – можешь хоть спирт в неё наливать и везти куда надо.
Котлован под пескоулавливатель был и не ахти какой большой: метров пятнадцать в диаметре, метра два глубиной. Трудно, что ли, подсчитать, сколько кубометров грунта надо вынуть? Недавно назначенный бригадиром Коля – нет, вообще-то, теперь Николай Никитич, но так его никто не называл по причине молодости, да и на Кольку он смахивал больше – быстренько вычислил площадь круга котлована и умножил её на глубину этого же котлована, отчего получилось количество кубов, которые надо было вынуть. Примерно шестьсот пятьдесят кубов у него и получилось. Вручную вынуть, вот в чём дело. Машин и всяческих механизмов, облегчающий труд рабочих в то время было мало. Не хватало на все стройки коммунизма, которые были развёрнуты по всей стране. Да и привычно было копать вручную землю, ведь социализм-то построили вручную, считай. Каналы там всякие выкопали и много чего другого понакопали всей страной. Правда, на стройке, которой понадобился котлован под песколовушку, работала пара экскаваторов, как же без них – много не настроишь, но не справлялись они, хоть и работали иногда в три смены. Так что вручную копать котлован – мера вынужденная. Сам начальник стройки Чертов поставил такую задачу мастеру-прорабу Каряхину: выкопать котлован и до зимы его забетонировать. Ну, а прораб Каряхин предпринял всё возможное, чтобы вверенный ему коллектив уяснил эту задачу и, не мешкая, приступил бы к её выполнению. То есть так, чтоб перед своим отпуском обозначить какой-то задел, чтоб видно было, что работа пошла, ведь самое главное в любой работе – начать, а там уже само дело подскажет, как быть дальше.
Убедившись, что работа пошла, мастер-прораб Каряхин улетел в отпуск. После его ухода рабочие ещё несколько дней успешно вгрызались лопатами в очерченный геодезистами круг до совсем неглубокой отметки, ниже которой пошла глина. Глину копать – это не кашу из котла черпать, как показалось некоторым из рабочих бригады, в армии уже отслуживших и знавших, почём фунт солдатской каши.
И Коля сильно задумался по причине своей постоянной сообразительности. Обозрев строящееся нефтеперерабатывающее предприятие, он принял решение…
Когда начальник стройки Чертов зашёл как-то на площадку, где строилась пропарочная станция, то увидел готовый котлован под песколовушку и в изумлении схватил себя за голову. Потому что голова его не могла без посторонней помощи понять, как это можно было выкопать такую яму и переместить столько грунта буквально за несколько рабочих дней бригадой вручную! То есть котлован был, а рабочих – не было!
– Что за чертовщина! – вскричал Чертов и, сплюнув, поправился. – Господи, боже мой, да что ж это такое? И где мастер?
Бригадир Коля вырос немедленно, словно выпрыгнул из котлована:
– Я за него!
– Фамилия!
– Мастер! Николай Мастер!
В голове Чертова скрежетнуло, потом озарило: да, есть такой.
– Что это такое? – ещё раз поинтересовался уже у Николая Мастера начальник всей стройки Чертов, энергично потрясая рукой над относительной бездной котлована.
– Чер.., то есть котлован, – поправился Коля, потому что чуть не выпалил: «Чертовщина!».
– И что прикажешь, бригадир, мне теперь делать с этим котлованом? Нет ни цемента, ни щебёнки, ни песка – всё это будет только к сентябрю, по графику! – разъярённо втолковывал начальник стройки Чертов молодому, но уже явно переплюнувшего самого руководителя стройки, бригадиру. – Мне, что – останавливать другие участки и бросать материалы и технику на тебя? Выкручивайся сам теперь как хочешь! Нашёлся ещё один «чертёнок»!
Это он так сказал потому, что толковых рабочих-строителей называли на стройке, между собой, чертятами. Чертов, конечно, знал об этом.
Он не стал допытываться, как это удалось бригадиру Мастеру так быстро выкопать котлован, потому что сам никогда никому не докладывал, как ему самому удаётся делать нечто подобное. «Надо будет взять его на заметку» – подумал Чертов, смягчаясь, и сказал уже примирительно:
– Ладно, что-нибудь придумаем.
Но что-нибудь придумывать Чертову не пришлось, потому что вскоре в очередной раз коммунистическая партия «бросила» его на ещё более важную стройку коммунизма.
Колька загрустил, и бригада стала дожидаться возвращения из отпуска прораба. То есть дожидалась бригада прораба, не загорая от сознания выполненной непосильной работы, нет, конечно. Работы-то всё равно было в избытке – это ж стройка коммунизма! Бригадир Мастер, погрустив немного, перебрался с бригадой на другой участок, временно, до возвращения из отпуска прораба Каряхина. Это он сам так и предложил на еженедельной расширенной планёрке: давайте, мол, перебрасывайте бригаду на другой участок, где напряжёнка – мы готовы подсобить товарищам, пока имеется такая возможность. Кое-кто из младшего начальствующего состава про то, откуда такая возможность взялась, догадывался, конечно, но в интересах дела не делился догадкой с другими. Да и зачем? Лучше намотаем на ус, авось и пригодится.
Вскоре вернулся из отпуска и мастер Каряхин. Придя на стройку, он, как и Чертов, сильно удивился тому, что увидел на своём участке. Каряхин, правда, совсем по-другому выражал свои эмоции, то есть, как и подобает прорабу, а не начальнику огромной стройки. Он же всё спланировал, всю дальнейшую работу на этой песколовушке: и когда котлован закончить, и когда опалубку ставить – да много чего такого, что под силу прикинуть, предусмотреть молодому, энергичному и уже поднабравшемуся опыта дипломированному инженеру-строителю. Потому и не стеснялся в эмоциональных выражениях. Но, тем не менее, его выражения были ближе сердцу рабочих и бригадира Коли – сам фактический прораб им был ближе, да и по сердцу.
Коля, правда, напомнил прорабу, что тот не «проставлял» свой отпуск перед уходом, потому и получилась такая накладка, «а вот если бы, то тогда, может, всё и не так вышло бы, а теперь – чего уж?». Прораб немного поостыл и даже смутился: понятно ему стало, что за предотпускной горячкой – а она всегда такой нервной бывает – совсем упустил из виду этот важный коллективный момент, потому как буквально назавтра улетал с женой и малолеткой-дочкой аж в Сочи, впервые в жизни всей семьёй, да ещё и на самолёте ИЛ-18! Конечно, Каряхин был уверен, что рабочие поймут его, тем более что в его вагончике-прорабской уже стояло всё необходимое в определённом месте и в определённом количестве. Смутился ещё и потому, что понимал: ответы на такие вопросы лучше всего получаются за хорошей товарищеской беседой по случаю. Ну вот, хотя бы и по случаю возвращения из отпуска. Каряхин так Кольке и объяснил, как бы извиняясь за горячку. Даже за две: ту, которая была перед отпуском, и ту, что спорол, вернувшись из отпуска на свой участок.
На стройке ребята никогда не «употребляли». Это был закон, вводимый Чертовым на всех своих стройках, и даже когда его переводили на другую стройку, на прежней ещё долго держался его порядок, а то и вовсе приживался, если на смену Чертову присылали соображающего – без кавычек – руководителя.
Но большая стройка – дело тяжкое в прямом и переносном смысле, то есть и физическом, и моральном. Рабочему человеку требуется разрядка, особенно моральная или, лучше сказать, психологическая. Потому как одной работой сыт не будешь. Конечно, это понимали и такие руководители, как Чертов. Поэтому, когда в берёзовых колках, отделявших стройку от жилого городка, устраивались, время от времени, по случаю, пикники, начальство особо не преследовало устроителей, требуя одного: не загрязнять рощицы, убирать за собой всё, вплоть до окурка.
Вот в берёзовых-то рощицах-колках и «соображали» рабочие парни перед или после отпусков, в праздники или в дни рождения. Туда и направилась бригада Николая после рабочего дня.
После «первой» – за хорошо прошедший отпуск начальника – только смачно молчали, закусывая.
После «второй» – за мир и дружбу между народами – начал завязываться разговор.
– Коля, – сказал мастер-прораб Каряхин. Нет, он не сказал, он так хотел сказать, но важность момента и только ещё несмело подкрадывающийся кайф не позволили фамильярничать.
– Николай Никитич, – вроде как официально обратился к Коле фактический прораб Каряхин. – Вы, кажется, что-то хотели мне рассказать из области Ваших рационализаторских предложений по ускорению рытья вручную котлованов в условиях тяжёлых глинистых грунтов. Или я что-то не так понял?
– Нет, Анатолий Кузьмич, Вы правильно поняли, – в тон начальнику ответил Коля. – Именно моё рационализаторское предложение и реализовал вверенный Вам коллектив.
– Так, так. Продолжайте, Николай Никитич, – подзадорил молодого бригадира Анатолий Кузьмич, замечая, однако, что Коля уже нацеливается на очередную ёмкость «Московской». Кивнув другим «виночерпиям», Коля деловито плеснул по стаканам, как бы понимая слова начальника в смысле продолжения банкета.
После третьей – за женщин, которых в бригаде-то и не было, – кайф уже слегка овладел молодыми организмами, и заговорили все:
– Ну ладно, Колька, давай рассказывай, чё нам, темнить, что ли? У нас секретов от Анатолия Кузьмича нету!
Коля начал.
– Ну, значит, покопались мы недельку после Вашего, Анатолий Кузьмич, скоропостижного отбытия на юга, сняли верхний, плодородный слой и наткнулись на такую глину, что лопату не воткнуть! Ну, как нарочно, именно на этом месте, вот!
– Да ладно, ближе к делу, Николай Никитич, – это уже прораб корректирует коллегу.
Коля вздохнул.
– Ну, мы немного подумали… Подумали, значит, и решили…
Почувствовалось затруднение в тезисном изложении истории отрытия котлована, и мгновенно откуда-то нарисовались ещё две бутылки «Московской». Коле подсунули – наливай!
– Не много ли будет? – живенько поинтересовался прораб, кивнув на пустые бутылки. – Я-то рассчитал, как всегда, – по сто пятьдесят!
– Не, ну что Вы, товарищ начальник, – продолжая игру, убеждённо отбили атаку прораба рабочие. – Всего-то превысим на полста с прицепом, так ведь случай-то ка-кой!
Мастер Анатолий Кузьмич Каряхин был хоть и молодой, но мыслил правильно. Вычитал у одного академика медицины, что «сто пятьдесят» для здорового совершеннолетнего мужского организма бывают полезны в отдельных случаях, важно только правильно классифицировать эти случаи. Сегодня как раз такой случай выдался. Да ещё и с приложением в виде тезисов Николая Никитича.
Обведя строгим взглядом рабочих под берёзками, прораб Каряхин выдержал паузу и дал отмашку на четвёртый заход. Тут ещё и такой момент присутствовал: закуси было достаточно, потому как после двухнедельного пребывания в Сочи заехал прораб с семьёй на обратном пути в родную деревню, а в родной деревне в те послесталинские годы началась «ноне очень даже неплохая жисть», по словам его матушки, которая и снабдила сына в обратный путь обильными дарами такой «жисти».
Николай Никитич тоже был тот ещё психолог. Он ведь предусмотрел такое объяснение с прорабом, раз уж счастливо избежал объяснений с самим Чертовым. А у Чертова – что он сам, что прорабы, что бригадиры – один чёрт.
Закусили хорошенько последнюю, стало быть, за успех так хорошо начатого дела. Вот когда кайфануло! Колю уже не надо было за язык тянуть.
– Да, так вот, подумали мы, подумали, и решили обратиться за помощью, – продолжил он, будто и не останавливался на дозаправку, но уже бодрее. – А к кому? Ясное дело – к экскаваторщику. Так и так, мол, помоги, в долгу не останемся…
– Ну, ну, – подбодрил прораб Анатолий бригадира, – дальше-то, что?
– А чё – что? Создали фонд взаимопомощи. И всё.
– И по сколько же?
– Чё – по сколько?
– Скинулись по сколько, говорю.
– А, это? Ну, по сотне. А что, дело того стоило!
– Итого тысяча шестьсот?
– Ну да. И ночь работы драглайна. А после мы подправили, навели картинку… Не, ну посуди сам, начальник, – это рацпредложение? Рацпредложение. От него польза есть? Ещё какая! – вдохновлялся Коля под дружные одобрительные голоса поддержки рабочего класса.
– И что – единогласно? – спросил мастер, слегка напрягаясь.
– Единогласно! – гаркнул хор мальчиков.
У мастера отлегло от сердца. Подобных рацпредложений от Коли он уже столько наслышался, но отвергал, как радикальные, принимая, однако дельные. Впрочем, он и напрягся-то по привычке, как если бы это было при Чертове. Ну, а Чертова где сейчас носит? Вот потому и отлегло, что не надо объясняться с Чертовым. Хотя, тоже – могло быть… Нет, нет, пока что паршивая овца в их коллектив не забредала. Каряхин улыбнулся.
– Ладно, как-нибудь уладим, – это он так «по-чертовски» сказал. – Ну, всё! Убираемся, как всегда, чисто. Завтра – чтоб как огурчики!
С новым начальником стройки дела на ней пошли не так, как при Чертове. Вроде бы ничего и не изменилось, но вот, то в одном месте не успели, то в другом не справились; провалы в графике поставки бетона вдруг образовались – почему, как это вдруг? – всё же раньше шло без сбоев, минута в минуту? И планёрки стали длиннее, и ругань между участками начала носиться в воздухе, стало мрачновато и почти тоскливо на стройке. А ведь всего-то: ушёл один-единственный человек, правда, с главных подмостей, то есть как бы с капитанского мостика – и на тебе!
Такие вот мысли одолевали мастера Каряхина через месяц после его возвращения из отпуска. Не радовало даже и то, что его участок был объявлен победителем в социалистическом соревновании за квартал, и коллективу вырисовывалась неплохая премия – из-за котлована, между прочим.
По пятницам, в конце дня, как было принято на стройке ещё при Чертове, проводились расширенные планёрки. Почему по пятницам? Да потому что пятница – это такой день, когда уже можно было прикинуть, сколько сделано с начала недели и сколько остаётся сделать за оставшийся день недели – субботу. И, конечно, ставились задачи на следующую неделю. В понедельник же с утра проходила так называемая «пятиминутка». Ну, может, минут так двадцать занимала она иногда. Не более. На ней только уточнялось, дополнялось то, что было намечено в пятницу. Это было в стиле Чертова. И при нём это работало, как часы «Победа», что тикали на руке мастера Каряхина – ценный подарок от самого Чертова. Про котлован на расширенных планёрках не вспоминали. Он зиял себе громадным круглым глазом сквозь дощатые ресницы ограждения и ждал своего часа, а прораб Анатолий Каряхин с бригадой Николая Мастера тем временем осваивал другой, не менее ответственный, участок.
Характерная черта будней великих строек – скоротечность. Это когда руководители строек не в ладах со временем, то оно очень быстро летит и, ясное дело, не позволяет делать намеченное вовремя. Короче, котлован зазимовал. Не хватило бетона: более важные объекты строящегося нефтеперерабатывающего предприятия сожрали весь производимый на стройплощадке бетон. Зимой бетонировать котлован – себе дороже, решило новое руководство стройки, и перенесло бетонирование на весну. К апрелю месяцу уже пропарочная станция числилась в важных объектах, и котлован под пескоулавливатель, таким образом, выбился в наиважнейшие объекты.
Но в апреле котлована, как такового, уже не существовало – на его месте мелкой рябью от тёплого весеннего ветерка плескался бассейн чистейшей воды. Водоём, вообще-то, был кстати для такого объекта, как нефтеперерабатывающий завод, но он был запроектирован в другом месте, и на планёрках пока ещё о нём не вспоминали. Теперь на них ломали головы: что делать с внезапно возникшим бассейном?
Прораб Каряхин, получив ценные указания от начальства стройки, приступил вместе с командой к продолжению работ на котловане.
Для начала надо было откачать воду, а куда? Путь воде пришлось соорудить в виде канавы на понижение местности. Копал канаву небольшой экскаватор, временно переброшенный с участка не сильно большой важности.
Когда отвели воду – ахнули: жидкая глина, сползая со стенок котлована, расползлась по всей площади дна, уменьшив глубину и увеличив диаметр котлована. Сунуться в котлован не было никакой возможности. Но и ждать, когда он высохнет, было нельзя: сроки сдачи объектов пропарочной станции уже подступали. Решили укреплять стенки котлована досками. Погода стояла солнечная, сухая, всё шло хорошо до первого, по-настоящему весеннего, ливня. Он залил котлован приличным слоем воды, а глина с откосов снесла почти все установленные крепления. На этот раз решили сначала вычерпать из котлована глину, а затем уже по периметру ставить опалубку. А как вычерпать это жидкое глинистое месиво?
– Очень просто, – сказал Николай Мастер. И предложил использовать оборудование будущей заводской узкоколейки, которое находилось на площадке складирования: построить временную эту самую узкоколейку от котлована куда подальше; поставить на неё ковши-вагонетки, предназначенные для вывоза из цеха производства битума; загружать жидкую глину в эти вагонетки и по рельсам с помощью лебёдок и тросов отвозить опять же куда подальше. Всё гениальное просто. На том и порешили на совете стройки. Да, а как заливать глинистый раствор в вагонетки?
– Так подогнать драглайн – и все дела, – скромно предложил Николай Никитич Мастер.
– Ну и голова! – воскликнула хором чуть ли не вся планёрка, после чего бригада Мастера принялась за дело.
К концу первого полугодия третьего года первой и последней семилетки строительства коммунизма пескоулавливатель был принят объектом законченного строительства. Участок мастера Анатолия Кузьмича Каряхина вновь стал победителем социалистического соревнования в строительстве коммунизма. Бригада Николая Мастера получила очень солидную премию. А сам бригадир Николай Никитич Мастер, то есть его портрет, на целый год повис на областной Доске Почёта.
Вета же по-прежнему работала разнорабочей.
Она очень уставала на работе, к тому же бригаду таких, как она работниц, постоянно перебрасывали на разные участки, отчего в итоге девушки имели небольшие заработки: зарплату им начисляли разные мастера по остаточному принципу, чтобы не ущемлять «свои» бригады. Денег хватало только на самое необходимое, а ведь девушкам пора было и приодеться-приобуться, и позволить себе кое-какие радости в своей молодой быстротекущей жизни.
Вета понимала, что надо как-то определяться с профессией и попросилась в ученицы на маляров-штукатуров. Её в числе нескольких соображающих подсобниц определили ученицами в постоянную бригаду маляров-штукатуров подучиться их мастерству. В деньгах они почти не проигрывали за время учёбы, а вот перспектива улучшить заработок у них вырисовывалась.
Через два месяца Вета работала уже в качестве маляра-штукатура третьего разряда – это заметно улучшило её заработок, так как бригада стабильно выполняла норму, мастер соответственно закрывал наряды, и девушки – бывшие подсобницы – воспрянули духом.
Но в третью осень пребывания наших героев на стройке заявил свои права райвоенкомат, и Колю призвали в армию, где ему предстояло служить три года. Его друг по ФЗУ, Толя, уже служил: его призвали в весенний набор, и с этого времени их пути разошлись.
Вета вскоре почувствовала своё одиночество. И романтика стройки как-то потускнела без Кольки. Она раздумывала, что ей делать: остаться на стройке и ждать Колю эти три года или.… А что – или: возвращаться домой к коровам на ферму; искать другое место ещё дальше на восток? Поступать в техникум или институт хоть на дневное, хоть на вечернее отделение было поздно: заканчивался октябрь месяц. И она решила всё же остаться, по крайней мере, до вступительной кампании в учебные заведения. Вета решила, что это будет правильный выбор, тем более что и работать стало легче, и специальность теперь у неё есть, и зарплатой уже не один месяц радует. Зима, правда, уже подкрадывается, но ведь первую зиму как-то пережили – переживём и эту, успокаивала себя Вета.
Так и осталась на стройке.
Глава двенадцатая
ЖДЁТ МЕНЯ ДЕВУШКА ВЕТА
А Коля в это время учился в школе младших авиационных специалистов. Таких специалистов готовили для обслуживания реактивных самолётов-бомбардировщиков перед полётами на задание, то есть заправка горюче-смазочными материалами, проверка боекомплекта, штатной работы механизмов закрылков и поворотов – в общем, всего того, что предшествует докладу командиру экипажа о готовности самолёта на взлёт. Ясное дело, что Коля и тут не подкачал: окончил школу с отличием, и был направлен в авиационную часть в Прибалтику. Прослужил Николай около года в полку первых, послевоенных, реактивных бомбардировщиков ИЛ-28, пока не поступила команда о расформировании подобных частей – устарели, оказывается, такие самолёты. Надо было срочно переходить на ракеты. В ответ на происки империализма, естественно. И Колю перевели в недавно созданные ракетные войска. И сразу же – на переучивание. Из бывшего младшего авиационного специалиста нужно было сделать командира двигательных установок. А переучиться на ракеты он должен был у действующего командира, дослуживавшего свой срок. Тому была поставлена задача: пока не подготовит себе замену, дембеля не получит.
Более действенного условия успешного выполнения поставленной задачи в армии трудно представить. Учёба была, мало сказать, изнурительной. В то время, правда, не существовало такого понятия как «дедовщина», до этого ещё служба в армии не дошла. Не до того было. Все, от рядового до генерала, были слишком загружены, чтобы развлекаться на манер «дедов», а дисциплина держалась на старших командирах, прошедших Отечественную войну. Поэтому обучающий Колю командир двигательных установок хоть и был старше Коли всего на три года, но знал не только своё дело, но и то, как нужно учить такому делу других. Он даже поднимал Колю среди ночи и давал ему «вводную», на которую его ученик должен был без запинки дать исчерпывающий ответ. Для этого надо было знать назубок всё о работе ракетного двигателя – от нажатия кнопки запуска, до срабатывания последней ступени ракеты. Коле такая учёба хорошенько запомнилась и тем, что он узнал о ракетах, и что прочувствовал, в каких трудах учёба происходила. Как часто бывало с ним, в трудные минуты в его голову приходили когда-то прочитанные умные мысли других людей, которые объясняли ему необходимость подобных испытаний. К примеру, полководца Суворова: «Тяжело в учении – легко в бою». Коля воспринимал такие простые, но правильные мысли, как руководство к действию. И в данном случае он стал отличным специалистом, получив звание младшего сержанта. Вот так просто разрешались для Николая некоторые трудности жизни на определённых её этапах.
Новая служба была ответственная, да к тому же жутко секретная. Коля даже подписывал обязательство не распространять никоим образом никаких сведений о том, где он служит, чем занимается, а также и любые другие сведения, которые станут ему известны за время службы в ракетных войсках. Коля гордился тем, что ему доверяют такие тайны. Служил честно, коль уж присягнул.
Коля, конечно, часто вспоминал Вету. Писал ей письма. Скупые, правда, в смысле описания своей службы: не положено распространяться. Военный объект – и точка. Само собой, секретный. А вот вопросов Вете о том, как ей живётся, работается – этих было на целую страницу. Особенно его волновало то, что он не имеет возможности защищаться от посягательств парней на его неотъемлемое «право дружить с Ветой». Он даже начал сочинять стихи, чтобы донести до неё в учтивой форме это своё беспокойство. Нет, сначала он начал писать стихи, чтобы она поняла, как она дорога ему, а потом постепенно тема вполне любовного страдания в разлуке перетекла в озабоченность сохранения верности.
Вот, например, как это происходило.
Коле доводилось нести и караульную службу. В карауле часовому самое главное – не впасть в сон. Ночь, как нельзя лучше, способствует такому греху. Поэтому приходится изыскивать любые способы, чтобы противостоять такому искусу. У Коли был свой, много раз испытанный способ сражаться с возникавшим желанием расслабиться – мысли о Вете. Они принимали различный характер: от воспоминаний о первой встрече с ней, совместной работе, походах в кино, на танцы, и аж до сочинения стихов. И если в твоей душе рождаются, в гармонии с окружающей тебя картиной приморской летней ночи, вот такие строчки, то тут уж, действительно, не до сна:
Отблески звёздного света
Плещутся в волнах залива.
Если б ты видела, Вета,
Как здесь, у моря, красиво!
Сосны за дюнами дремлют,
Полный покой – сон в эфире.
Звёзды далёкие внемлют
Мыслям моим о Сибири.
Глядя на них, жду ответа –
Вдруг одна в море упала!
Это, наверное, Вета
Звёздный привет мне послала.
Вот и окрасилось море
Алой рассветной зарёю,
Новый займётся день вскоре
Солнцем над нашей землёю.
Чайки летают над взморьем,
Рядом шум слышен прибоя.
Вот бы сейчас здесь, у моря,
Да побродить нам с тобою!
Служба мне вовсе не в тягость –
Лишь от темна до рассвета.
Есть у меня в жизни радость –
Ждёт меня девушка Вета!
Ну, что тут скажешь? Коля и здесь показывает образец серьёзного отношения и к своим чувствам к Вете, и к отданию долга перед Родиной, и к неразрывной связи человека и природы, даже если ты находишься в карауле.
Коля не записывал свои стихи во время несения караульной службы. Он держал их в памяти и только в свободное от службы непродолжительное личное время записывал рождённые в течение дня строчки в записную книжку. А уж потом посылал их полевой почтой в далёкую Сибирь.
Вете нравилось читать Колины стихи. Она хранила у себя свою тетрадь со своими стихами, написанными ею, как мы помним, в последние школьные годы. Доставала тетрадь, когда получала от Коли письмо со стихами, пытаясь найти что-то общее в его и своих стихах, и радовалась, когда это ей удавалось. Стихов-то у неё была полная тетрадь, как тут не найти?
Удивительно, но их переписка подгоняла время, и вторая её зима на стройке пролетела быстро.
В середине весны Вета получила очередное письмо от крёстной матери. Она писала, что мама Веты слегла в больницу; она давно болела ногами, застудила их на ферме, постоянно работая в резиновых сапогах. Весной, как правило, случалось обострение, вот и попала на этот раз в больницу. Брат Веты остался один, а ему нужно было оканчивать школу.
Перед Ветой встал вопрос, как ей быть.
И она решила уволиться и уехать к матери.
Расчёт на работе ей дали быстро, войдя в её положение, и на четвёртый день после письма крёстной Вета была в своей деревне.
Здесь ей пришлось задержаться на целый год.
Продолжение: http://www.proza.ru/2020/02/22/2087