Я, Казаков Владимир Павлович, полковник в отставке, просматривая на досуге материалы о 12-й Краснодарской спецшколе ВВС, воспоминания Федченко Сергея Лукича, Красковского Вольтера Макаровича и других бывших учащихся спецшколы, загорелся желанием внести и свою лепту в эти воспоминания. Дело в том, что я осенью 1943 года, окончив 8-й класс средней школы и пройдя медицинскую и мандатную комиссии, был принят в 9 класс 12-й спецшколы, которая в то время находилась в городе Енисейске, а в ноябре 1943 года была переведена в город Абакан Хакаской АССР. Как раз об этом периоде времени мне и захотелось рассказать. С какими трудностями столкнулись преподавательский состав, дирекция школы и учащиеся спецшколы, и как мы эти трудности преодолевали, я описал в своих воспоминаниях, две главы из которых помещаю ниже.
VI. АВГУСТ 1943 – НОЯБРЬ 1943 ГОДА.
ГОРОД ЕНИСЕЙСК.
Восьмой класс в поселке им. Кагановича Читинской области весной 1943 года я окончил более, чем успешно. По всем предметам мне в табеле поставили пятерки, и только по иностранному языку - четверку. И тут же нас всех учеников 8, 9 и 10-х классов в первых числах июня на целый месяц увезли на всеобуч проходить курсы молодого бойца. Весь месяц мы маршировали, преодолевали полосу препятствий, стреляли из всех видов оружия и бросали настоящие гранаты. Там я впервые услышал песню «Бьется в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза…»
А когда я вернулся домой, то вечером, после ужина, отец положил передо мной газету и сказал: «Читай!» Я прочел: 12-я краснодарская специальная школа ВВС объявляет набор курсантов в 8, 9 и 10 классы, после окончания которой, курсанты будут направляться в авиационные училища и летные школы. Документы будут приниматься только от круглых отличников.
А далее адреса и порядок поступления в школу. Сборный пункт - город Красноярск. Я подал заявление и забыл о нем, так как был уверен, что меня не примут из-за этой злосчастной четверки. Но в июле я получил вызов, в Чите прошел успешно медицинскую и мандатную комиссии и 11 августа 1943 года стоял на вокзале в окружении родных. А поодаль стояла соседская Галка, боясь подойти. Напутствия, поцелуи, и поезд тронулся.
Прощай детство, прощай юность! Тернистый путь в авиацию начался.
Попытку поступить в спецшколу ВВС мы сделали втроем: Петр Стокроцкий, Юрий Мозговой и я. В конце июля нас направили в Читу для прохождения медицинской комиссии, которую не смогли пройти Петр и Юрий. Так что я один из нашей школы поехал в неведомое далёко покорять небо.
До Красноярска я добрался благополучно. Всю дорогу держался за карманы, чтобы не обворовали, и торопился поесть все пироги, собранные мне мамой на дорогу. Меня поразил Байкал своей какой-то величавой красотой. Впервые я увидел так много воды. И, оказалось, что Байкал совсем и не озеро, а настоящее море – второго берега не видно вовсе, и волны гуляют самые настоящие. А в Слюдянке, которая расположена на самой южной оконечности Байкала, я сбегал окунуть руки в Байкал, и ужаснулся – вода была ледяная. Оказывается, в Байкале температура воды летом никогда не повышается выше 10 градусов. Недаром там рыбаки поголовно все не умеют плавать.
Далее за ст. Слюдянка начались сплошные тоннели. Поезд идет прямо по береговой кромке Байкала и, казалось, волны доплескиваются до колес. А потом он неожиданно влетает в черную дыру тоннеля, и всё в вагоне погружается во мрак. А потом кто-то вдруг внезапно сдергивает это черное покрывало, и снова солнце и вода. И так 56 раз – столько тогда было туннелей вдоль Байкала. И все пассажиры стоят у окон и громко считают смену тьмы и света.
Сейчас этого пути уже нет. В 60-х годах, когда появились мощные электровозы, магистраль спрямили и от ст. Култук поезд сразу уходит в горы, преодолевая мощный подъем. И потом с вершины открывается величественный вид на Байкал.
В Красноярске я быстро нашел сборный пункт и к 20 августа там собралось таких же «гавриков» как я, человек 100. Оказалось, что набор был объявлен по Читинской области и Красноярскому краю. И только здесь нам объявили, что 12-я Краснодарская специальная школа ВВС расположена совсем не в Краснодаре и не в Красноярске, а она находится в городе Енисейске, а это 450 километров севернее Красноярска и всё по реке Енисею. И нам предстоит туда добираться на пароходе, который отойдет через три дня. Но для того, чтобы он отошел в этот срок, нам всем нужно помочь с погрузкой на пароход всего того, что он должен этим рейсом доставить по Енисею на север.
И все эти три дня мы сплошной вереницей таскали и таскали мешки с сахаром, какие-то тюки и ящики. Пароход имел громкое название «Фридрих Энгельс» и я все больше удивлялся, сколько же он вообще может увезти в своем чреве груза. Мы три дня набивали его брюхо мешками и ящиками, а ватерлиния сантиметров на десять всего приблизилась к воде.
Прежде чем тронуться в путь, я должен описать один случай, который произошел с нами здесь в Красноярске.
Река Енисей разделяет город Красноярск на две почти равные части и имеет здесь довольно приличную ширину, до 1 км. В свободное от работы время мы, уже познакомившись, решили сходить искупаться в Енисее около понтонного моста. Нас было восемь мальчишек, мы покупались, позагорали, и вдруг один из мальчишек говорит, что едва ли здесь можно переплыть Енисей: уж очень он широкий. У меня был немалый опыт в плавании вразмашку и на спине; я наши речки Хилу и Киюшку переплывал туда и обратно без остановки, и мне показалось, что без особого труда здесь можно переплыть Енисей. Все восемь, подогревая друг друга, решили, что действительно нет ничего трудного в этом плавании. И мы поплыли. Я оказался впереди всех и увлеченно начал махать руками. Но когда я через некоторое время оглянулся назад, то поразился: за мной никого не было, все повернули назад, и я один нацелился на другой берег. Что делать? Поворачивать тоже назад или плыть дальше? И я решил – плыть дальше. Когда я выплыл на середину реки , то течение меня подхватило и снесло на довольно приличное расстояние, но я все-таки благополучно добрался до другого берега.
По понтонному мосту, в длинных трусах, я прошествовал на другой берег, и не нашел на том месте, где мы сидели, ни ребят, ни одежды. Рядом была спасательная станция, и мне ничего не оставалось, как обратиться за помощью к спасателям. Но оказалось, что я обратился точно по адресу. На скамье в дежурке лежала моя одежда. Но прежде, чем я смог ее забрать, у меня состоялся такой разговор со старшим спасателем:
-Так, это твоя одежда?
- Моя, - промямлил я.
- Выходит, что это ты рванул вплавь на тот берег?
- Я!
- Ну, слава Богу, а то мы тебя уже в утопленники записали. Прибежали твои ребята с криками, что тебя надо спасать, а то утонешь. Мы запустили катер, прочесали всю акваторию вдоль и поперек, тебя не нашли и решили, что ты утонул. Вот и ребята твои побежали докладывать начальству, что ты утоп.
- Да нет, я не мог утонуть, я хорошо плаваю. И переплыл без труда.
- Много вас тут таких пловцов-рекордсменов я перевидал на своем веку. Каждую неделю то одного, то другого вылавливаем в белых тапочках. Забирай свои шмотки и валяй отсюда. Считай, что легким испугом отделался.
Ребята, конечно, не кинулись сразу докладывать начальству, но меня встретили без всякого восторга. Обозвали меня круглым дураком за то, что поперся один на тот берег. А они вот сразу сообразили, что это опасно и повернули назад. Я спорить с ними не стал.
На следующий день, закупив на рынке необходимый на дорогу запас провизии, мы поднялись по трапу на палубу «Фридриха Энгельса» и путешествие по Енисею в город Енисейск началось.
Пароход был битком набит пассажирами. Оказалось, что этим рейсом перевозили немцев Поволжья куда-то на север. Даже вся нижняя палуба была забита женщинами, детьми и стариками. Молодых мужчин среди них не было.
Сразу же после Красноярска Енисей начал щедро показывать свои красоты. За каждым поворотом неожиданно открывались захватывающие дух картины. Левый берег, как правило, пойменный, а правый берег скалистый, весь покрытый многовековыми соснами. А местами скалы подступают с обоих берегов и сжимают в свои объятья реку, течение становится стремительным, вода бурлит и пенится. Чем дальше на север плывет пароход, тем суровее становится природа, скалы на правом берегу прямо из воды уходят вертикально вверх, а фарватер местами так близко прижимает пароход к скалам, что кажется одно мгновенье, и он чиркнет правым бортом по каменным выступам, и быть беде. Но капитан и команда спокойны, небольшое движение штурвалом, и пароход спокойно отваливает от скалы. Матросы постоянно кричат пассажирам, чтобы не скапливались на одном борту.
Когда начали подходить к поселку Казачинское, то по пароходу начал проходить какой-то дух настороженности, сосредоточенности. Интересуемся в чем дело, отвечают – подходим к знаменитому Казачинскому порогу. Русло сузилось до 500 метров, и вот показались буруны и перекаты, шум воды с каждой минутой усиливается и, вдруг, поток подхватывает пароход как щепку и кажется, что руль будет бессилен в борьбе в этой стихией. Мы смотрим во все глаза и гадаем, на каком из перекатов пароход зацепится за камни. Но капитан хорошо знает свое дело. Длина Казачинского порога 4 километра, и все вздыхают полной грудью, когда последний перекат остается позади.
От Красноярска до Енисейска всего 450 километров, и на поезде это путешествие заняло бы от силы пять часов. Но на пароходе мы шлепали более трех суток. И это по течению. Дело в том, что пароход по пути следования притыкается к пристаням через каждые 20-30 километров. Долго разворачивается, так как приставать к пристани нужно только против течения: руль лучше работает. Долго прицеливается, долго швартуется, а потом начинается длительная погрузка и выгрузка каких-то тюков, мешков и ящиков. На пристани собираются все жители поселка, и начинается торговля картошкой, рыбой, грибами, ягодами.
В Енисейск пароход приплыл поздно ночью. Было 3 часа, когда нас подняли на ноги. Темень, хоть глаза выколи. Мы со своими чемоданами и котомками вышли по сходням на берег и остолбенели. Под лучами прожектора на пригорке стоял четкий строй курсантов. Они все как один были одеты в зеленые кителя, темно-синие со стрелками брюки, на ногах черные ботинки, а на головах – темно-синие пилотки со звездой. Умереть, не встать. Нас всех построили, как могли, в две шеренги напротив строя курсантов, лицом к лицу, грянул оркестр, потом начальник школы поздравил нас с прибытием, сказал небольшую речь, и нас повели в темноту.
К нашей встрече здесь очень продуманно подготовились и первые дни мы не переставали приятно удивляться. Первое утро на новом месте нам дали поспать часов до десяти, на отличных кроватях с матрацами, которые были заправлены новенькими простынями и наволочками. После подъема нас провели в столовую и здесь мы увидели столики, покрытые белоснежными скатертями, с букетиками цветов и столовыми приборами. Официантки быстро нам разнесли отличный завтрак. После завтрака нас повели в баню, а после бани выдали нам всем по комплекту парадной и повседневной (для хозяйственных работ) формы. Мы быстро переоделись, и нас начальник школы майор Спасский собрал в красном уголке на беседу и рассказал подробно, чем мы в школе будем заниматься. Тут же он представил нам преподавателей, которые будут нас учить уму разуму. Все преподаватели были в военной форме.
Во дворе к моему восторгу я увидел два учебных самолета УТ-2, и в этот первый день ухитрился даже посидеть в кабине и подвигать рулями.
Что же собой представляла 12-я Краснодарская спецшкола ВВС?
Началось формирование спецшкол еще в 1937 году, когда было создано несколько артиллерийских школ. А затем перед войной постановлением СНК от 6 ноября 1940 года было создано 20 спецшкол ВВС и 7 спецшкол ВМФ. И в этом же году был объявлен набор в спецшколы в 8, 9 и 10 классы юношей, аттестованных только с общей оценкой – 5, или с двумя четверками, если один из членов семьи находился на фронте. Это, скорее всего, было сделано для того, чтобы в соответствующие военные училища поступали юноши, уже хорошо подготовленные теоретически по военным дисциплинам, и физически, прошедшие курс молодого бойца.
За первые два года войны Красная Армия понесла большие потери в людском составе. Погибали наиболее подготовленные воины, прошедшие войну в Испании, Финляндии, Халхин-Голе. Особенно большие потери понесла истребительская и бомбардировочная авиации.
Но в первые же месяцы войны было резко увеличено количество изготовляемых танков, самолетов, орудий, минометов. Только, например, в 1943 году было выпущено 24 тыс. танков и 35 тыс. самолетов. А за период с июня 1941 по июнь 1945 года было выпущено 95 тысяч и 108 тысяч единиц соответственно.
Для управления такой лавиной техники и для ее технического обслуживания требовалось громадное количество технически грамотных воинов.
Спецшколы и были созданы для того, чтобы как можно быстрее готовить военных специалистов для Красной Армии.
В Енисейске школа состояла из трех рот и 6 взводов. Взвод – это классное отделение. Таким образом было по два взвода спецов 8, 9 и 10 классов. Начальником школы был Спасский Георгий Михайлович. Имя и отчество помню только потому, что в 50-х годах, будучи слушателем ленинградской академии имени Можайского, я учился в одном классном отделении с его сыном Борисом, и нашел в нем родственную душу. Его заместителем был Землянский, а должность заместителя начальника школы по боевой подготовке занимал майор Крылов Василий Федорович. Из преподавателей помню только старшего лейтенанта Николаева.
Но не долго музыка играла, и не долго нам пришлось радоваться хорошими условиями для учебы. Накануне начала учебного года 31-го августа нас построили и объявили, что местные власти обратились к нам за помощью в уборке урожая в колхозах, и мы не можем им отказать. Так как это был приказ, высказанный в вежливой форме, то уже через два часа мы сидели в машинах и тряслись по дороге в колхоз.
1-го сентября 1943 года мы, вместо того, чтобы сесть за парты, уже крутили рукоятки молотилок и веялок. Нам объяснили, что как только мы управимся с уборкой хлеба, то сразу приступим к учебе.
Задача перед нашей группой была поставлена такая: нам нужно было на лошаденках свозить все снопы пшеницы с полей в овин, перемолотить, отсортировать, провеять, просушить и отвезти зерно на приемный пункт в зернохранилище.
От колхоза с нами работали десятка два женщин и девчат, а руководил нами один хромой старик. Парней и мужчин мы так ни одного и не видели. Или они работали на другой работе или так чисто по деревням их вымела война.
Мы с жаром принялись за работу, разбились на бригады и начали набивать на ладонях мозоли. Работа была тяжелой, да еще вдобавок с кормежкой было плохо: нам дали мешок картошки, мешок огурцов и ведро меда, а хлеба, сказали, не обессудьте, у нас нет. И научились мы есть огурцы с медом без хлеба. Оказалось вкусно. А хлеб весь шел на фронт.
За три недели мы справились со всем объемом работ и 20 сентября уже были в школе. В воскресный день нам разрешили ознакомиться с городом. Енисейск оказался обычным маленьким провинциальным деревянным городком с 20-ю тысячным населением. Вдоль одноэтажных домиков везде деревянные тротуары, а между ними весной и осенью непролазная грязь до колен. Но, как и в любом городе, в Енисейске есть рынок, почта, телеграф, народный театр, краеведческий музей. А кроме этого есть еще пристань, сплавная контора, механический заводик и леспромхоз.
Мы, конечно, сразу не в краеведческий музей побежали (в него нас всех сводили строем позднее), а на рынок, чтобы быстро продать гражданскую одежду. Дело в том, что я, как и мои сотоварищи, еще в Красноярске истратил на закупку продуктов до Енисейска все свои сбережения, и в Енисейск приплыл без копейки денег в кармане.
К нашему общему удивлению у нас всю одежду и обувь расхватали из рук, не рядясь. Видимо, мы мало запросили. Но мы все были довольны сделкой.
На следующий день начались регулярные занятия и соблюдение довольно строгого распорядка дня. Подъем в 6.00, зарядка во дворе, обливание холодной водой по пояс, независимо от погоды пробежка, завтрак, и по классам. После обеда еще два часа занятий, затем самоподготовка, хозяйственный час, ужин, свободный час и в 22.00 – отбой. Кроме всех обязательных для 9-го класса предметов, в программу были включены военные и специальные дисциплины: изучение военных уставов, боевая подготовка, конструкция самолетов и авиационных моторов и теория полетов самолета. Преподаватели были все военные, мужчины, и вся учеба была поставлена на полном серьезе. Только по физической подготовке был почему-то совершенный еще мальчишка, нам одногодок. Он ходил в офицерской форме, но без погон. Фамилию его я не запомнил, а кличку помню – Удод.. Но больше всего нас удивило то, что он был женат и жил вместе со своей молоденькой женой в отдельной комнате в доме для преподавательского состава. Был он по отношению к нам настоящий изверг – видимо старался всеми силами показать свое преимущество перед нами. На уроках физкультуры мы сначала начинали отрабатывать разные упражнения на перекладине. Потом он срывался с места, и начинался бег с препятствиями. Намотав на каждую ногу километра по два-три, он затем подводил нас к обрыву реки Енисея и заставлял прыгать вниз, объясняя тем, что это нам пригодится при прыжках с парашютом. А высота обрыва была 5-6 метров – это высота 2-го этажа. Мы его дико возненавидели за все эти издевательства, но ничего поделать с ним не могли – еще не было опыта.
Наша школа была расположена на левом берегу Енисея в непосредственной близости, прямо через дорогу был обрывистый берег (с него нас заставлял прыгать Удод), широкая гладь воды, а на другом берегу густые леса, уходящие за горизонт.
Сразу за школой Енисей круто поворачивает на северо-восток, а на повороте образовалась небольшая бухта. В этой бухте как утки покачивалась на воде стайка гидросамолетов. Это был Енисейский аэропорт. На занятиях я сидел у окна и неотрывно одним глазом наблюдал, как в небе появлялся гидроплан и тут же перед его посадкой из бухточки выскакивал быстроходный катер, проносился по воде метров 600, круто разворачивался обратно и тут же гидроплан производил посадку. Нам преподаватель по теории полета объяснил, для чего это делается. Когда нет ветра, и стоит полный штиль, то поверхность воды становится как зеркало и летчику очень трудно определить точно расстояние до воды: глазу не за что зацепиться. А когда катер взбаламутит воду, то летчик легко и просто сажает гидросамолет.
Так в повседневных трудах проскочил октябрь, а в первых числах ноября, как снег на голову, на построении объявляют: занятия прекращаются, получен приказ - школе переехать на другое место. Куда – будет объявлено позднее. Завтра начинаем погрузку на баржу.
И началась работа. Баржу подогнали к самому берегу, и мы по сходням начали загружать наше имущество, которому не было видно конца. Мы, как муравьи, с утра до позднего вечера таскали и таскали все, что под руку попадет. Особенно тяжело было таскать бревна. Они были неимоверной длины и толщиной в два обхвата. Мы накатывали бревно на палки, затем человек 20 брались за концы палок, которые были равномерно распределены по длине бревна, и разом по команде поднимали его родимого, береги только пальцы и ноги. Вся носовая часть и корма были заняты такими бревнами. Их мы после все использовали на дрова, и их не хватило. А еще было много сорокаведерных бочек с пшеницей и поменьше бочки – с медом. Это выл наш неприкосновенный запас НЗ, который зимой мы весь съели.
За три дня мы погрузились и отчалили. Была уже настоящая зима, выпал давно снег, было холодно, и по Енисею уже плыли отдельные льдины, и шла шуга. Нам перед отъездом выдали хорошие, добротные американские свитера, бушлаты и на голову вместо пилотки – остроконечные буденовки, темно-синие. А еще выдали также сухой паек продовольствия на 5 дней. Нас разместили в деревянной надстройке на палубе, где размещалась большая печь – плита, на которой нам один раз в сутки готовили похлебку. Мы сразу же в первый день промерзли до костей, а также съели весь сухой паек.
Я даже до сих пор поражаюсь, чем было вызвано это решение – передислоцировать школу зимой, в дикий холод, Сорвать с хорошо обжитого и бросить на совершенно неподготовленное место. Нам на барже было объявлено, что плывем в Абакан прямо по Енисею.
И еще нам объяснили, что перемещение вызвано тем, что железной дороги до Енисейска нет, тракт зимой переметает, а река покрывается льдом до мая месяца, и Енисейск на всю долгую зиму и на весну остается отрезанным от большой земли. В результате возникает нехватка топлива и продовольствия. Тогда, спрашивается, зачем надо было эвакуировать школу из Краснодара именно в Енисейск. Можно было бы в том же Красноярске разместить или в Куйбышеве, но на главной железнодорожной магистрали.
Я не буду здесь описывать всех мытарств, которые выпали на нашу долю за пять долгих суток, пока мы добрались до Красноярска. Были обморожения, но, главное, в, Красноярске пришлось уложить в больницу курсанта 9–ого класса Витьку Мальцева с крупозным воспалением легких, где он умер через неделю, и о чем мы узнали уже в Абакане.
Но на этом наши трудности не закончились. В Красноярске нам сообщили, что ниже по течению Енисей обомлел настолько, что судоходство по Енисею до Абакана запрещено. Поэтому, весь наш груз нужно с баржи перегрузить на железнодорожные платформы. И снова бревна, снова бочки, снова ящики.
А в Абакане уже стояли крепкие морозные деньки с температурой за минус 25. С платформ разгрузка всего нашего имущества на автомашины и повозки на лошадях, а на отведенной нам территории – разгрузка и укладка по своим местам.
VII. НОЯБРЬ 1943 – ИЮНЬ 1944 ГОДА.
Г. АБАКАН.
На этом наши трудности не кончились, а только приняли другое направление. Перед нашими глазами предстала неприглядная картина. Вроде нас здесь никто не ждал, и отведенные для школы помещения не были готовы к приему такого большого коллектива. На дворовой площадке было два двухэтажных и четыре одноэтажных дома, в которых надо было разместить всё и вся. Два дома отвели под казармы для курсантов, а в оставшихся четырех разместили семьи преподавателей, столовую, учебный центр и склады.
Во всех домах были частично выбиты и вынуты стекла, все комнаты были пустыми - никакой мебели, и с осени не отапливались. Не было электричества и радио, в столовой все надо было начинать с нуля.
Начальник школы, все его заместители и преподаватели сбились с ног. Никто не ожидал такой встречи. Надо было экстренно налаживать питание и условия для проживания. Местная власть почему-то не торопилась нас благоустраивать, ссылаясь на военное время и отсутствие в бюджете города средств на содержание спецшколы.
Дело в том, что спецшколы должны были содержаться на средства не Министерства обороны, а на средства из местного бюджета того города, где эта школа будет расположена.
Если в Краснодаре и Енисейске власти относились к этой обязанности с большой ответственностью и пониманием, то в Абакане, столице Хакасской автономной области, местные власти палец о палец не стукнули, чтобы подготовить помещения к приему школы и обеспечить учебный процесс всем необходимым.
Начальник школы послал в Москву «молнию» и мы не знаем, какие меры было приняты Москвой, только сразу появились парты, доски, стекло, столы, стулья. Но все это нам пришлось таскать на себе, пилить, строгать, вставлять стекла, делать в казармах нары и т. д. Помню, как парты мы буксировали из других школ через весь город прямо по укатанным дорогам, как сани.
В казармах сразу же начали топить печи, а пока не сделали нары, то спали прямо на полу, на соломе. А кормить три раза в день нас строем и с песнями (мы даже в таких условиях еще и бодро песни пели) водили в столовую в центр города.
К середине декабря 1943 года все было готово, и мы приступили к занятиям.
Но перед этим, где-то в 20-х числах декабря начальник школы Спасский не смог перенести той психологической и физической нагрузки, какая свалилась на его плечи. Инфаркт его свалил на дорожке между столовой и учебным корпусом. Небольшого роста, энергичный, он всегда перемещался только быстрым шагом. Всегда был одет в гимнастерку, галифе и сапоги, а зимой - в шинель. Он всего себя отдавал школе, военной службе, нам – курсантам. Весь день он был в хлопотах, бегал по всем инстанциям и все и везде выколачивал от гвоздей до помещений. Но больше всего он тратил время на добывание нам пропитания.
Гроб с его телом выставили в казарме, составили список дежурства у его гроба. Мне выпало смена с Вовкой Сидоровым с 3 до 4 часов ночи. Вот где мы натерпелись страху. Меня поставили в ногах, а Вовку - в голове, и я весь час смотрел под потолок, боясь опустить глаза и увидеть дырки в торчащем из гроба носу. Этот час показался нам вечностью, он прошел в гробовой тишине.
Похоронили его на местном кладбище. Начальником школы назначили его заместителя Землянского, который стал точно также бегать весь день и вышибать продовольствие, гвозди и доски.
Абакан – это столица Хакасской автономной области, он расположен у впадения реки Абакан в Енисей. В 40-х годах в нем проживало 40 тысяч жителей. В центре в то время были 2, 4 и 5-тиэтажные дома, но чуть подальше от центра сразу же начиналась обычная деревянная застройка домов, вросших в землю. Как в порядочном городе, в Абакане был институт, техникумы, музыкальное училище, драматический театр, краеведческий музей, много всяких заводов и заводиков, а также - мясокомбинат. От Абакана идет Усинский тракт в Туву, и оттуда колонны автомашин потоком везли туши осмоленных свиней полутораметровой длины (я таких здоровых у нас никогда не видел). Их сразу же грузили в железнодорожные вагоны и увозили на фронт. Местное население хакасы до Октябрьской революции были известны под общим названием абаканских или минусинских татар или тюрков. А после революции их стали называть хакасами. В 40-х годах в Абакане их проживало не более 20%, - остальные русские.
Вот эти татары довольно холодно, не скажу враждебно, встретили нас на своей земле.
А для добычи топлива нам выделили участок 100х100 метров на реке Абакан, и сказали: здесь подо льдом сплавной лес – бревна, выдалбливайте их и забирайте. Все, что добудете – все ваше. В качестве транспорта нам выделили одну полуживую лошадь с санями, но кормов для нее не дали. И она месяца через два сдохла.
Исполнение всех хозяйственных подсобных работ по школе ложилось на наши плечи. Было создано сразу множество графиков, за исполнением которых следили классные старосты, старшины и командиры рот.
На каждый день назначался дежурный взвод – это 15 курсантов из какого-либо класса. Он освобождался от занятий, и в его обязанности входило за ночь напилить и наколоть дров и разнести их в необходимом количестве по всем служебным, бытовым и жилым помещениям, включая столовую и дом преподавателей. А после обеда они запрягались в сани (лошади эта работа была не под силу), ехали на реку Абакан, это 3 км в один конец, ломами вырубали из льда бревна, грузили на сани и затем притаскивали их на санях в школу. Самое трудное было поднять освобожденное ото льда и обколотое кругом бревно на лед и погрузить на сани. Бревна были короткие, метра 4-5 в длину, но все, как одно, очень толстые, сантиметров 50-60 в диаметре. Приходилось подводить под каждое бревно веревки, и уже веревками вытягивать его на лед. Возвращались домой поздно вечером, все мокрые и промерзшие насквозь. Однажды, когда я тянул веревку, меня рядом стоящий курсант нечаянно толкнул локтем, и я, потеряв равновесие, полетел в прорубь прямо на бревно. Оно подо мной провернулось, и я очутился в ледяной воде по шею между бревном и кромкой льда. Ухватился за лед руками, и ребята тут же выхватили меня из воды. А потом оттащили в ближайший домик. Женщины вокруг меня захлопотали, переодели во что-то, начали сушить одежду, усадили за стол, начали отпаивать чаем с вареньем. Я был в конечном итоге даже рад, что упал в воду: сразу столько внимания получил, и домой бревно не вез.
Вторая трудная задача - это распиловка бревен. В школе было всего две пилы с выбитыми зубьями. И чтобы за сутки напилить необходимое количество дров, составлялся круглосуточный график. Четыре курсанта, сменяя друг друга через час, днем и ночью пилили и пилили все зимние месяцы до тех пор, пока на улице не потеплело. Тогда начали пилить только днем.
Был график дежурства и по столовой, где нужно было поддерживать огонь круглые сутки. И график дежурных по казармам, и в учебных помещениях. А еще назначался ночной караул для охраны нашей школьной территории.
В общей сложности мы больше времени проводили на дежурствах, чем в учебных классах.
Но всё равно, несмотря на трудности, на первом месте была учёба. Так как мы в связи с переездом в Абакан потеряли целый месяц, то учебный график был уплотнен.
Уже в январе перед нами встал во весь рост его «величество» – голод. Голод начался довольно приличный. Мед из бочек быстро кончился. То же самое произошло и с неприкосновенным запасом пшеницы. Нам ее в распаренном виде давали по ложке три раза с день. Но толку от нее было мало: ее минут 30 жуешь, чтобы каждую крупинку во рту размолоть. А завтра смотришь, она в туалете вся вышла целехонькая – зернышко к зернышку.
А дальше началось следующее. Начальник школы где-то раздобыл несколько бочек квашенной зеленой капусты. Заквашены были те зеленые листья капусты, которые остаются на полях, и нас начали угощать супом из этих листьев три раза в сутки.
Если в Енисейске нам давали по норме работающего человека по 800 граммов хлеба на день, то в Абакане сразу же перевели на иждивенческую норму - по 400 граммов. Да и то частенько вместо цельного хлеба привозили метровой длины пироги со свеклой, причем свеклы по весу было в 3 раза больше, чем хлеба. А мы, дурачки, радовались этим маленьким кусочкам пирога: они были вкуснее черного, плохо пропеченного хлеба.
Кончилась эта история с капустой следующим образом. Видимо, когда эти листья капусты люди собирали на поле, то не всех червей с них стряхивали на землю, и в тарелках с похлебкой ребята начали обнаруживать зеленых капустных червей. Позвали начальство, показали червей. Черви перестали попадаться в супе, но капуста не прекратилась. Тогда спецы решили объявить голодовку. Вечером во все роты были посланы гонцы с призывом: «Больше к капустной похлебке не притрагиваться. Есть только хлеб».
Наступило утро. В столовую пошли самые маленькие – восьмиклассники. Разлили суп, раздали хлеб. Последовала команда: «Приступить к еде!» Но ложки не звякнули, курсанты сидят, как истуканы. Хлеб все положили в карманы – и сидят. Забегали старшина и командир роты. Спрашивают одного, второго, третьего: «Почему не ешь?». Ответ: «Не могу, не лезет, тошнит».
Подняли одно отделение, усадили второе – та же картина. Тут же прибежал начальник школы и замполит. Начали уговаривать, обещать, грозить. Но первые, самые маленькие, выдержали натиск. А остальным уже было легче выдерживать угрозы начальства. Все повторилось в обед и в ужин. Нам даже показалось, что за этот день начальник школы страшно осунулся и постарел. Это ЧП - чрезвычайное происшествие. Голодовка продолжалась три дня, и никакие уговоры начальства не помогали.
Мы так и не узнали, что было предпринято руководством школы. Конечно, в первый же день начальник школы доложил администрации города и в горком партии, что курсанты школы объявили голодовку. Может быть об этом сообщили в Москву. Но на четвертые сутки нам на завтрак дали американские ракушки , по маленькому кусочку масла и сахара. На обед был мясной суп и каша, а вечером дали еще каши и кусочек сахара. Хлебный паек не увеличили.
В конечном итоге вся эта история с голодовкой закончилась плачевно. Начались детальные разборки. Быстро выявили, кто бросил клич, кто бегал по ротам с призывом объявить голодовку. Затем перед строем всей школы зачитали приказ об отчислении из школы троих курсантов – организаторов голодовки и забастовки, с отправкой их по месту жительства.
Да и снова недолго мы пировали. Постепенно изо дня в день качество питания стало ухудшаться. Правда, к капусте с червями не вернулись, но в рационе американских ракушек и тушёнки с каждым днем становилось все меньше и меньше. От такой кормежки мы были постоянно голодными и быстро стали терять вес.
Вскоре снова еще одного курсанта отчислили. Отчислили за патоку. Патока – это густая коричневая жидкость – продукт неполной переработки крахмала при производстве сахара. Она сладкая на вкус, и ее пристрастились нам давать на завтрак и на ужин вместо положенного нормального сахара. Привозили ее в бочках с сахарного местного заводика. И вот однажды ночью дневальный по нашей роте вышел во двор посмотреть на звезды. И на свою беду увидел вместо звезд под навесом бочку с патокой. Он, прежде всего, напился сам, а потом крикнул в роте: «Рота подъем – патоку привезли». Вся рота высыпала во двор и давай лезть в эту бочку, кто кружками, кто котелками. Шум достиг до ушей двух других рот, и через полчаса бочку отполовинили. А это был месячный запас нашего сахарного рациона.
Через полчаса – час многих начало тошнить, кто переусердствовал, и они здорово разукрасили пол в казарме.
Утром начальник школы построил нас в неполное каре, и перед его светлыми очами предстала удручающая картина. У многих курсантов бушлаты и брюки были заляпаны коричневыми пятнами, а их физиономии были желто-зеленого цвета.
Всех с такими отметинами тут же вывели из строя и начальник школы долго их распекал на все лады, сказав в заключение, что весь личный состав целый месяц будет без сладкого, так как вот эти мерзавцы, стоящие перед вами, ликвидировали месячный запас патоки. Всем им объявили по несколько нарядов вне очереди. А дневального, который поднял роту на штурм патоки, отчислили. Я тоже лазил в бочку с кружкой. Но не облился, и меня не тошнило. Поэтому всё обошлось.
МЯСНОЙ БУМ
А далее произошло происшествие посерьезнее, чем с патокой. Назовем это дело – мясной бум.
Однажды в воскресное морозное утро нас спешно всех построили и объявили, что местный мясокомбинат в данный момент не справляется с загрузкой железнодорожных составов мясной продукцией и отправкой их на фронт. Грузчиков мало, а нужно к вечеру загрузить два состава. Спросили, кто желает помочь фронту, два шага вперед. Все как один сделали вперед два шага. Нам пообещали, что на мясокомбинате в обед нас накормят хорошим мясным обедом, а вечером всем будет выдано по кругу кровяной колбасы. И предупредили, что недавно вышел сталинский приказ, в котором ясно говорится, что расхищение социалистической собственности влечет за собой лишение свободы сроком от 5 до 10 лет, поэтому с собой ничего из мясной продукции через проходную не проносить.
Через час мы уже были на погрузочной площадке, и не поверили своим глазам: громадные складские помещения были до потолка забиты мороженым мясом. Здесь были и коровьи, и бараньи, и свиные туши, и солонина. И чего там только не было.
Мы уже к тому времени были опытными курсантами, и у каждого из нас при себе всегда были ложка и нож. Мы, прежде всего, начали резать полоски мороженого мяса и насыщаться, а потом уже принялись за работу. Как и было обещано, в обед нам каждому налили по полной тарелке крепкого мясного бульона, а в нем плавал большой кусок мяса. А после того, как уже вечером мы загрузили последний вагон, нам выдали, не обманули, по кругу отличной кровяной колбасы.
Больше официально дирекция мясокомбината ни разу не обращалась в школу за помощью. В этом не было необходимости, так как после нашего официального похода, мы стали туда бегать и помогать грузить мясом вагоны неофициально. После вечерней проверки и отбоя жаждущие подзаработать мяса выжидали с полчаса, пока все вокруг затихнет, тихонько одевались и убегали на погрузочную площадку. Там нашего брата принимали на работу безотказно и, поработав часов пять-шесть, до 4-5 часов утра, тихо возвращались на свое место под одеяло. Вначале за эту работу давали по полному кругу кровяной колбасы, а потом перешли на половину круга. Но мы все равно продолжали бегать, потому что там все равно найдешь, чем желудок набить. А потом, ведь жадность не имеет границ. Когда человек голоден, он идет на всё. Отдельные наши товарищи стали на страх и риск прихватывать с собой куски мяса. Делали из сала или мяса стельки в валенки или длинные узкие ремни мяса пропускали между ног из одной штанины в другую. И проскакивали через проходную.
В ночных вылазках за мясом я, как и все, принимал активное участие. Голод подгонял.
Но все когда-то кончается. Кому-то взбрело в голову притащить забитого козла прямо с шерстью в казарму. Темной ночью на погрузочной площадке двое спецов перебросили через забор, и приволокли. Затем они его разделали в ближнем овраге, мясо порезали на куски, шкуру сняли, и все это перетаскали в казарму. Мясо расфасовали по чемоданам, а шкуру взяли и расстелили под своим матрацем. На этом и погорели. На одном из обходов командир роты отвернул угол этого матраца, и у него глаза вылезли из орбит. Начался повальный обыск. Входы и выходы перекрыли с помощью преподавателей и последовательно у каждого начали проверять содержимое чемоданов. Обыск одновременно провели во всех трех ротах, и изъяли сразу килограммов 200 мяса. Все мясо конфисковали и передали в столовую. Но, видимо, львиную долю мяса преподаватели поделили между собой, так как в столовой на обед мясное блюдо нам дали всего два раза.
На этом мясной бум кончился. С этого дня по ночам стали дежурить офицеры-преподаватели, и больше никто не решался покидать пределы школы после отбоя.
Из всех преподавателей я помню одержимого майора Крылова и спокойного командира роты старшего лейтенанта Николая Николаева. Майор Крылов был полная копия маршала Жукова. Такой же коренастый, с бычьим затылком, короткими ногами и мощной нижней челюстью. Он был в постоянном движении и своим зычным, громовым голосом заставлял и нас быстро бегать. Он был замполитом, и вел уроки по конструкции авиамоторов. И кроме того, он вменил себе в обязанность, подменяя Удода, выгонять нас на мороз в шесть часов утра, по пояс раздетыми, с обязательным обтиранием снегом после физзарядки. И это каждое утро, невзирая на то, какой мороз на улице, и какая погода.
А командир роты Николаев больше любил вести с нами беседы, чем ругать нас. Вечером обычно мы собирались около плиты, заставленной котелками, и каждый себе что-нибудь варил. Он подсаживался к нам и начинал нас расспрашивать о родных и близких, у кого кто на фронте. Расскажет, что творится на полях сражений, какие города и населенные пункты взяты, какие захвачены фашистами. Бои в ту пору на всех фронтах шли жестокие, с большими потерями, но перелом в ходе боев уже наступил. Наши войска с боями постепенно продвигались вперед. В школе не было радио и электричества, освещались керосиновыми лампами, и информацию о происходящих в стране событиях получали только из уст преподавателей.
Помню ребят нашего классного отделения: Толька Кузнецов, Мельников, Коваленко, Вовка Сидоров, Кравченко, Лепёха – все по-разному переносили свалившиеся на нас тяготы. Кравченко, например, совсем пал духом, и обессилил до того, что днями лежал на нарах с головой, укрывшись одеялом. Мельников был большой хлопотун, все время бегал на базар, что-то продавал, что-то покупал, и вечно у него в котелке на плите что-то булькало. Вовка Сидоров был мой сосед по нарам и по парте на занятиях. Большой говорун, он очень быстро вошел ко мне в доверие и я, добрая душа, начал с ним делиться поровну всем съестным. Но потом, когда у него появились деньги от продажи одеяла, он тут же со мной разругался без всякого повода, и обходил меня далеко стороной, пока все деньги не проел. После этого он подвалил ко мне, как ни в чем не бывало, но я его послал подальше, и нашей дружбе пришел конец. Но он быстро стал продвигаться по службе. Сначала его назначили командиром 2-й роты, а затем в конце учебного года назначили старшиной всех трех рот курсантов.
Был еще спец Лепеха, весь пышущий здоровьем. Ему крепко повезло. Он поступил в школу в Енисейске, и так надо было случиться, что нас перевели в Абакан, где жили в ту пору его родители. Он вечером уходил домой к своим родителям ночевать, а утром приходил прямо на занятия. В столовую он с нами не ходил, а свой паек отдавал своему дружку Тольке Кузнецову. Мы с ним встретились через десять лет, будучи слушателями ленинградской инженерной академии им Можайского. В перерыве между лекциями я в буфете пью кефир, поднимаю глаза, и напротив за столиком вижу Лепеху. Я своим глазам не поверил. Ничуть не изменился, все такой же румяный, крепкий, пышущий здоровьем. Поговорили. Я его спросил о том, как протекала учеба в спецшколе в Краснодаре. Он меня расспросил, как мне леталось. Попрощались. И больше никогда не виделись.
В феврале я получил известие от родителей, что моего отца Павла Георгиевича снова переводят на новое место службы, и он уже выехал в Архангельскую область на ст. Кулой Вельского района.
В 1942 году было принято правительственное постановление о строительстве железной дороги от Котласа до ст. Коноша. Тем самым значительно сокращался путь доставки каменного угля из Воркуты через Котлас, Коношу с выходом на магистраль Архангельск – Вологда - Москва. За 42-ой год силами заключенных эта ветка была построена. Со всех железных дорог было приказано направить необходимых специалистов для обслуживания этой дороги.
В списки попал отец, согласился, и поехал. Сначала один, чтобы оглядеться на месте, а потом в ноябре 44-го туда переехала и мама с бабушкой Степанидой и Валентином.
Мне мать регулярно писала письма, и я ей писал. Но о трудностях в школе я ни словом не обмолвился, и они были за меня спокойны. Присылали один раз в месяц 200 рублей или небольшую посылочку с крупой и сушеной картошкой. 200 рублей хватало только на то, чтобы купить одну буханку черного хлеба, которой не хватало даже до вечера. Я быстро понял, что лучше и выгоднее на эти деньги покупать 2-3 стакана муки или отрубей, сделать из них болтушку и похлебать горяченького – это было сытнее, чем тратить эти деньги на хлеб. Главное, при хроническом недоедании чувство голода не проходит даже тогда, когда живот набит до отказа. А когда желудок пустой, то все мысли крутятся только вокруг еды, и учеба на ум не идет. Я хорошо помню, как я лежал на нарах и думал: вот придет такое время, а оно обязательно придет, когда еды будет вдоволь, то я, прежде всего, отрежу ломоть белого пышного хлеба, намажу его толстым слоем сливочного масла, посыплю сверху сахаром, и отведу душу за все эти голодные дни.
И вот мы в этих жутких условиях, чтобы хотя бы один раз в 10 – 15 дней наесться досыта, не придумали ничего лучшего, как заключать между собой коалиции. Мы так и называли наш сговор – коалиция. Что это такое? 5, 10 или 15 человек договариваются между собой каждый вечер отдавать одному из договаривающихся свою хлебную пайку. Таким образом, если в союз вступили, например, десять человек, то один из них получает вечером 1 килограмм хлеба (в ужин нам давали хлеба по сто граммов, также как и в завтрак, а в обед – по 200 граммов), быстро залезает под одеяло и еще быстрее съедает весь этот килограмм. На ночь оставлять нельзя – украдут. Но затем он девять ужинов подряд остается без пайка хлеба, хлебает только похлебку. Так вот Кравченко, оказалось, что вступал сразу в 2 или 3 коалиции и отдавал хлеб за завтраком, обедом и ужином, чтобы потом подержать в руках много хлеба и съесть весь его в один прием, а потом 10 или 15 дней оставаться без хлеба.
Я уже потом, много лет позднее, когда читал об узниках фашистских концлагерей, вычитал: чтобы выжить, они специально дробили на мелкие порции свой паек, и затем каждый кусочек очень долго сосали во рту, прежде чем проглотить. Таким образом, они усваивали каждую калорию, заложенную в пищу. А мы все делали наоборот, и подрывали свои силы. Но преподаватели почему-то не вмешивались в этот процесс, не запрещали и не разъясняли, что так питаться вредно.
Теперь о вшах. Где появляется голод, там сразу же появляются вши. Они как будто появляются из воздуха или вылезают из пор тела. Но такого количества вшей я больше никогда и нигде не видел. Каждый вечер у нас в течение одного часа по классам проводилась самоподготовка: готовили уроки назавтра. И вот мы эту самоподготовку начинали с того, что снимали с себя нижнее белье и при свете керосиновых ламп тщательно просматривали швы, и уничтожали крупных и мелких вшей, и гниды. Читать противно, но их давить еще противнее. Но больше всего нас поражало то, что сегодня всех передавишь, а завтра вечером их ничуть не меньше, а то и больше. И так каждый вечер по 50-60 штук. И не помогала еженедельная прожарка, и смена белья; они гнездились даже и в верхней одежде. Но вши исчезли сами собой, как только мы начали нормально питаться летом, уже не в Абакане.
А где-то в феврале у меня украли в бане нижнее белье – рубашку и кальсоны. Я долго, месяца два, ходил без нижнего белья, но родителей решил не беспокоить. Сам из кусков ветоши, которую нам выдавали для мытья полов, слепил подобие рубашки и кальсон, и под шумок мне удалось обменять у старшины в бане мое произведение на нормальную пару белья.
К маю я настолько ослаб, что с большим трудом поднимался на второй этаж, и от малокровия темнело в глазах. За зиму ослабли все ребята. Но вскоре прошел слух, что спецшколу переводят на свое законное место – в Краснодар, который был освобожден от фашистов 12 февраля 1943 года. А когда о переезде объявили официально, то я решил в Краснодар не ехать, а, получив свидетельство об окончании 9 класса 12 – й Краснодарской спецшколы ВВС, подал документы в Бирмское авиационное училище летчиков, которое дислоцировалось в городе Черногорске, в 30 километрах от Абакана
Это было 6 июня 1944 года. Со мной вместе подали заявление в Бирмское училище еще 9 человек. И нас всех приняли без всяких вступительных экзаменов и медкомиссии. Много спецов, особенно окончивших 8-й класс изъявили желание вернуться домой по месту жительства. Их просьбу удовлетворили, и в результате в Краснодар поехало из спецов всего чуть более 80-ти человек.
30 июня 1944 года 12- краснодарская спецшкола ВВС в полном составе покинула город Абакан и отправилась на свое постоянное местожительство в город Краснодар преодолевать новые трудности. Как и в Абакане там нужно было все начинать с нуля, так как город после оккупации был весь в руинах.
Июнь 2006 год.
Хочу дополнить, что, приняв решение не ехать в Краснодар продолжать учебу в спецшколе, я об этом позднее никогда не жалел. Основная причина была в желании стать летчиком, а в школе перед самым отъездом кем-то был пущен слух, что в Краснодаре после окончания спецшколы всех спецов направляют в местное военное училище, которое готовит штурманов и авиаинженеров. Вот я и напугался. Правда далее не все гладко получилось. В Черногорске нас определили в учебный батальон. Мы тут же приняли присягу, и из нас сделали караульную команду- через день на ремень охранять самолеты, хранилища и даже красное знамя училища. И так до конца 1944 года. Затем станция Поспелиха Алтайского края, 7-я авиашкола на самолете УТ-2. После ее окончания нас направили в Омское авиационное училище летчиков осваивать самолет ПЕ-2. Выпуск состоялся весной 1949 года. А выпуск был особенный: на нас завершилась эра винтомоторной авиации и началась новая эра реактивных самолетов. Следующий за нами выпуск в 1951 годы уже осваивал новейший реактивный бомбардировщик ИЛ-28. Но это уже совсем другая история.
Оставляю свой адрес электронной почты, если появятся вопросы.
kazakov1926@gmail.com