Мальчик, который лизал рельсы
рассказ
Когда я сидел в психиатрической больнице, я познакомился там с мальчиком, который лизал рельсы.
– Ты зачем лизал рельсы? – спрашивали у него, и при этом вопросе, задаваемом подчас свирепым тоном, в котором мерцали искры осуждения, веснушчатое лицо мальчика светлело и в его бледно-серых глазах начинали танцевать мячики.
Лет ему было приблизительно девятнадцать, хотя выглядел он моложе. Нос вздёрнут. Подбородок маленький. Голова лохматая. Бельё несвежее. Звали его Филя.
– Ты зачем лизал рельсы?
К нему часто обращались с этим вопросом, но ответа не получали.
*
Вскоре постепенно выяснилось, что Филя лизал по ночам рельсы перед проходящими поездами. Увидит вдалеке электричку, или товарный поезд, или пассажирский, подбежит, полижет холодные чёрно-серые рельсы, по которым скользят огни приближающегося поезда, и отбежит назад, под откос. Промчится поезд, оглушит рёвом, промелькнут в жёлтых окнах женские лица с накрашенными красными губами, отстучат ритмичные колёса, отрычит лютый ветер, шлейфом несущийся за тёмным железным чудовищем, – а Филя тут как тут: снова с надеждой смотрит в тёмную даль.
Филя лизал рельсы только перед поездом, а не после его прохождения, и в этом, вероятно, заключался какой-то особый, одному лишь Филе понятный смысл.
*
– Нос существует для того, чтобы нюхать вонь; глаза существуют для того, чтобы смотреть порнуху; рот – для того, чтобы в него есть и наливать, скажем, одеколон; руки – чтобы получать наслаждение и чтобы метать карты; ноги существуют для того, чтобы мочить таких, как ты; уши созданы для того, чтобы слушать блатные песни, «Радио Шансон», а рельсы-то, рельсы-то зачем лизать? Не понимаю! – неодобрительно рассуждал вслух санитар больницы, брезгливо глядя на мальчика Филю.
Многие дразнили Филю и насмехались над ним, упрекая его в том, что он способен лизать рельсы, но веснушчатый мальчик при этом всегда сохранял невозмутимость и холодное, равнодушное выражение лица.
– Я, вот, бросал, вот, камни в небо. Бросал, чтобы они увидели мир! – пронзительно верещал пациент Миша, сидевший с нами в одной палате. – А ты-то что? Зачем ты лизал рельсы? Ты, Филя, дурак!
– Нормальные, здоровые люди сидят дома, варят самогон и смотрят порнуху, а ты трезвый как ёжик ходишь по ночам и вылизываешь рельсы! Одумайся! Ты просто сумасшедший! – по-отцовски назидательно и укоризненно рассуждал сидевший с нами в палате пожилой таксист Богушевич.
Таксист Богушевич, к слову, как выражаются в психиатрических больницах, «косил» от второго уголовного срока (за мошенничество) и притворялся сумасшедшим. Во всех и в каждом Богушевич, дрожа от плохо скрываемой злобы, подозревал приезжих и евреев. «Если ты не москвич – ты не человек! Если ты еврей – расстрелять тебя мало!» Такие лозунги он озвучивал каждый Божий день, иногда вплетая новые мотивы: «Большевики хуже перхоти! Всех евреев – в мешок и в Сибирь! Все американцы – слабоумные, как Филя!»
– Я самый крутой! – твердил он однажды, но санитарка Елена дала ему суровый отпор, исполинским голосом прокричав на всю палату, и прокричав так, чтобы её услышал весь этаж:
– Самая крутая – я: у меня трусы стоят сто евро!
В палате повисла мхатовская пауза, после чего санитарка Елена, с видом бургундской герцогини, привыкшей к дорогим обновкам, гордо удалилась, а вослед ей чайками летели восхищённые взоры пациентов.
*
С нами в палате сидел один бывший полицейский. Прежде, в бытность полицейским, он приторговывал наркотиками. Он был сдержан, тих и вежлив. Однажды я увидел у него на шее крестик.
Сидел с нами и один худой старик, который спрашивал у всех и у каждого: «Почему не в шортиках?» Всем он до того надоел, что никто и не удивлялся, слыша эту заученную фразу.
Сидел с нами и повар Василий, который (если верить его собственному горделивому признанию) мешками воровал сахар на хлебном заводе.
Сидели с нами и молодые ребята, пострадавшие от героина. Они мечтали вколоть себе в вену сто грамм водки «Смирнофф».
*
Вереницы разговоров моих соседей-пациентов, санитаров и санитарок копошатся в моей памяти и не дают мне уснуть.
– Ты чё на меня кефиром дышишь?
– Я одеколон пил здесь в сортире с великим футболистом Валерием Ворониным!
– У меня самая лучшая обувь!
– Почему ты не в шортиках?
– Я самая чистоплотная! Все мужики мне всегда говорили: какая ты чистоплотная!
– У тебя носки воняют! Ты в Бога не веруешь!
– А ты веруешь и водку жрёшь!
– Голосуй за Путина, а то рога обломаю!
– У меня Вася и Стёпа в желудке разговаривают!
– У меня голова стеклянная! Свалится – разобьётся! И ты будешь в этом виноват!
– Давай угоним трамвай из трамвайного парка!
– Давай угоним танк!
– Где ты был? Чего ты в жизни видел? А я один раз побывал в Большом театре. В конце, после спектакля, в туалете намотал на руки туалетную бумагу – на рубашку, под пиджак! Красиво свистнул туалетную бумагу. Два рулона. Учись! Я крут, я очень крут.
– Нет! Я крутой! Я за руку здоровался с Аркадием Укупником! А ты – моль, ты глупее Фили!
– Я круче! Я лампочки в подъездах выворачивал.
– А я соседям спичку в замочную скважину вставлял! Вынуть не могли.
– Красавчик!
– А я коров чужих по ночам втихаря доил. И убегал с вёдрами. А ты – дурак, глупее Фили!
*
Не выдержав однажды, я воскликнул:
– Если можно воровать рулоны туалетной бумаги в Большом театре, если можно тайком доить чужих коров, то почему, спрашивается, нельзя лизать железнодорожные рельсы?!
Несвежим полотенцем повисла пауза, и в палате воцарилась долгая тишина.
*
На следующий день Филя в коридоре негромким застенчивым голосом предложил мне вдвоём лизать рельсы. В его светло-серых глазах брезжил жёлто-красный огонёк и танцевали мячики. Он надеялся на то, что мы убежим из дурдома и будем вместе по ночам лизать рельсы. Я обещал ему обдумать его предложение...
*
…и теперь, спустя столько лет, после того как мне удалось выйти из психиатрической больницы, меня почему-то тянет отправиться ночью на железнодорожное полотно…
* * * * *
*