Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".
День был светлый как сама Наташа. Кудри катались по плечам, Наташа смеялась.
- Вот и выходит, - говорил задушевным голосом дядя Наташи, Натальи Ивановны Тверской, Антон Аркадьевич Гурский, - что Семён мой отличный жених для Натальи.
Наташа засмеялась, она не была хохотушкой, но уж очень весело представила брата по матери, своего кузена Семёна, своим женихом.
- Дядя, ведь Семён мой брат, братишка, - это она сказала писклявым голосом, - он даже моложе меня на полгода, - и она продолжила заливисто смеяться.
- Ну, хватит, Антон, что тебе за дело, какой жених будет у Натальи? Ведь ей осьмнадцатый годок скоро, а женихов… - она вытерла лицо салфеткой, - нет, вот уж скоро год как на выданье, а женихи не идут.
- А тут был армейский офицер, ну, ладно – женат, - дядя кусал губы, - а, вот вспомнил… нет, не подойдёт, уж слишком… а этот…
И так продолжалось, пока «список», перебираемых возможных женихов не был исчерпан.
- Хватит, сама найду, а то Семёна ещё… - и она вышла из комнаты, смеясь.
- Такая хорошая девушка, - сказала мать скорбным голосом, - ты бы ещё посмотрел, Антон, а то ведь Семён… А ты его спрашивал?
- Смеётся, - он показал на дверь, за которой скрылась Наталья, - вот так, как эта: «Сестрища, - так её назвал, - увы, не в моём вкусе, - а потом даже испугался, - чур меня», - сказал.
- Вот если б отец Натальи был живой, - она вытерла глаза, - он бы устроил.
Брат хмыкнул, вспомнив родственника: безвольного, слабохарактерного выпивоху.
- Нет уж, постой, не будем горячиться, завтра семнадцать лет, гости наедут, может, и женихов навезут.
- Кто… навезут, соседи? – она говорила плаксивым голосом, перебирая приглашённых. – … у этого Петра Аркадьевича… постой, там же сын был двоюродной сестры? А, - она махнула рукой, вспомнив, - умер, уж второй год будет, - она махнула платком, - пойдём чай пить, уж заждался.
На следующий день стали собираться гости. Они были чуть старше… предыдущего поколения, если выражаться достойно. По дороге разбит был сервиз от… в общем, ему… нет, Наташе не нужен сервиз и радости от пожилых гостей ей не было никакого, но это был её праздник, и она была весела.
- Хороша, хороша у тебя дочь, - говорила писклявая старушка, которая плохо видела с рождения.
И другие гости говорили имениннице поздравления, иногда путая, подходили поздравлять мать Наташи, но было шумно и… весело, конечно, как могут веселиться старые люди, вспоминая ушедшие времена. Всё было как в прошлом году, Наташа запомнила и слова те же. Однако вскоре… Это было неожиданно, а поэтому требует упоминания.
Приехал господин исправник из города, сказал, что сбежал преступник, и его ищут. Город и окрестности осмотрели, теперь по глухим деревням.
«Это что за цветок? – спросил про себя Пётр Михайлович. – Как могла здесь оказаться?»
Но вслух поинтересовался у господ: не было ли в их владениях посторонних людей? Описывать не стал, видя преклонный возраст собравшихся господ – забудут всё равно. Наташу поздравил, понимая это «веселье» как праздник для молодой девушки, и удалился (невероятно, что преступник спрячется в этой глухомани). Он был проездом и посетил всех дворян сразу, в чём преуспел.
Однако всё обстояло хуже: нашли зарезанного купца и ещё двое пропали. « Где-то орудовали свои или наш, - думал пристав, - если свои, то дворяне, он вспомнил убогий возраст большинства из них, - мне не в помощь…», - он принял решение и по возвращению… а вот далее и будет та самая история.
Пасмурное небо не обещало дождя, но накидку пришлось взять – ехать далеко. У молодого человека было дело в городе, знакомый вызвал письмом, в нём говорилось… а вот это он узнает по приезде. Да, молод, но и просьба невелика. Семён Антонович в свои семнадцать выглядел… не по-стариковски, конечно, но восемнадцать лет давали, не сомневаясь – он этим гордился.
Предложение отца всерьёз не принял, но потом испугался: на именины Натальи не поехал, отправил только подарок, завязанный большим бантом, с запиской: «… ну, ты знаешь, отец совсем… - и далее на французском «сумасброд», - только поскорее напои его молоком».
В коробке сидел котёнок и замяукал, когда Наташа взяла его на руки, он дрожал. Она поцеловала мяукающий подарок, и отнесла в комнату – праздник состоялся.
Семён был не барским ребёнком, вернее, воспитывался он как обычно в таких семьях, но характером: « Ни в мать, ни в меня», - так говорил отец, которому достался один сын с кучей долгов от прежней жены. Она ездила по заграницам, а он посылал ей деньги. Откуда брал, её не интересовало, если бы не несчастный случай… об этом потом.
Сейчас у него «молодая» жена сорока пяти лет от роду. Хороша собой? Нет. Но не транжирит деньги, и Семён… нет, не под присмотром, как хотел отец, а сын командовал теперь ей и не позволял отлучаться в гости. «Запер и ключ выбросил», - шутила новая мать. Старую он не помнил, наезжала какая-то тётя, отец жалобно скулил, выпрашивая обещание не тратить больше того, что он даёт, но она, судя по долгам, собирала с соседей под расписки, которые тут же переправляла мужу. Он ахал и… платил. Смерть матери Семён не прочувствовал, только отец охал и вытирал слёзы – любил.
Новую супругу взял как ключницу, внимания не обращал, а сыну позволил… нет, не издеваться – не слушать, но он пошёл дальше и все домашние дела стал контролировать. Дальше… он пустил её платья на тряпки, оставил два самых ходовых. «Больше не нужно», - решил он и запретил появляться в обществе.
Отец уныло смотрел и не вмешивался. Разлада не было: скандалов, ругани – никогда, но женщина, не унылая по природе, захандрила. Сын заметил и вернул радость, как он понимал, заказал у швеи платье для мачехи, а деньги взял… у неё. «По моде? - он пожал плечами. – Тогда так».
И сшила…
Но женщина ничего не боялась и осталась жить с нелюбящим мужем и сыном прежней, любимой жены. Её, как и других женщин семейного круга, он любил… по-своему. Натали в их число не входила, сестрёнка была выше всех.
С матерью не сложилось у отца – не любила или… но об этом в семье не принято было говорить. Тётка однажды обмолвилась: «… уж большой был», - о ком? До его рождения мать была замужем? Нет. Отец бы сказал. Надо было выяснить о матери всё, за этим и ехал.
Он договорился о встрече с другом отца, у него могли быть бумаги, касающиеся матери. Помогут ли они больше узнать о родной матери? Смутные воспоминания: держала за подбородок, смотрела в глаза и смеялась, как смеются… не распутные, независимые женщины. Его пугало это лицо, испытующе направленные глаза: «Кто ты, - спрашивали они, - мой ли сын?»
Отец не знал о расследовании сына или делал вид: «Пусть узнает сам», - наверное, думал он. Всё что делал Семён, обсуждению не подвергалось: отец кивал на расходы, благо, Семён попусту деньги не тратил.
Подъезжая, он вспомнил одно условие: он не должен задавать о матери вопросов, порочащих их честь – так было оговорено заранее. Отец почувствовал давно желание сына узнать о матери больше, родственников с её стороны было много, некоторые жили в городе.
Изредка племянник навещал свою «усыхающую» тётю Марью Сергеевну, останавливался у неё и дальше, если были дела, останавливался у другой родственницы – все тётки были преклонного возраста. Однако на этот раз остановился у Марьи Сергеевны на два дня, о чём предупредил заранее.
- Задумал что? – скрипучим голосом спросила тётя, облобызав племянника при встрече.
- Нет, тётя, спрошу только.
Она знала, что спрашивать он будет про мать.
- Ну-ну, я всё рассказала: как умерла, не видела. Что ещё?
- Не ты, тётя, с другими сведёт меня папин друг, те знают.
- Не ходи. Знать должен, а ты не ходи: что тебе мать? Давно в могиле. Затаскал мачеху, говорили, - она засмеялась.
- Платье вот ей заказал.
- Заботливый. А что, сама не могла себе заказать?
- Я не подумал.
- Знаю, держишь, чтоб как мать не сбежала. А отец рыдает всё?
- Тоскует. Его даже долги держали ближе к ней, расплатился, будто снова потерял – так любил.
Они обнялись.
- Беспутной не была – это помни, не порочь имени, если что узнаешь о ней. Я всё сказала.
- Может, обещала ей не говорить?
- Какая теперь разница. Весь в неё – непослушный. Всё норовила по-своему, делала, не отступала: вперёд, прямо – вот так. Семён, так нельзя, есть прямые пути, а есть…
- Что ж мне сидеть, не мучаясь, не думая: как там мама жила, пока мы с горюющим отцом на её развлечения деньги находили? Ждали. Я забыл её лицо: портрет отец прячет, смотрит сам – видел.
- Ищи, найдёшь – не осуждай.
Семён не думал осуждать, но правду от себя скрывать не позволит.
Два дня не прошли даром, хотя информации «с гулькин нос». Зато познакомился с будущими друзьями (он собирался учиться), и прочёл в газетах, что где-то в их краях прячутся бандиты (сбежали ещё двое). Будут собирать добровольцев прочёсывать леса: местные дворяне уже предупреждены. Семён усомнился: «местных дворян» он знал, их бесконечную безмятежность... если будут из пушек палить… разве.
Пётр Максимович принял Семёна по-свойски: он часто наезжал к отцу, вместе охотились.
- Семён, здесь такое дело: вот адрес, я не поеду, здесь живёт… - и он рассказал о женщине, которая якобы была с его матерью на водах, - она расскажет, были подругами, наверное, я не знаю, - и перевёл разговор на тему здоровья отца.
- Здоров, батюшка здоров, мы вместе ждём вас в гости.
На этом разговор закончился. Семён пообедал и уехал по тому адресу, который любезно предоставил Пётр Максимович.
Дама уехала, «и никогда здесь не жила с тех пор».
"С каких пор?" – так и не получил ответа.
Достал старые подшивки газет и прочёл, что госпожа Гурская умерла при невыясненных обстоятельствах на водах и далее в деле фигурировала г-жа Неверова, подруга той самой помещицы. Листок с «новостью» шестилетней давности Семён «позаимствовал», пачку газет вернул, пожимая плечами, де, не нашёл. Что делать, он знал, пошёл с собственным предложением к исправнику. Тот оказался на месте и сразу принял, думая, что юноша что-то знает о преступниках, взбудораживших весь город.
- Проходите, молодой человек, чем обязан?
Исправник выглядел худым, с осунувшимся лицом, но бодрым голосом продолжил.
- Как в вашем уезде, всё тихо? – пристав посмотрел на юношу, оценил молодость. – Вы, наверное, ещё гимназист?
Семён помотал головой, смущённо представился:
- Гурский Семён Антонович, для личной беседы с вами.
- Что ж, времени у меня нет, но для вас… излагайте.
Семён достал лист газеты из подшивки, показал, указал на строчку.
- Госпожа Неверова, мне известно, не проживала в своём доме с тех пор. Спросите вот здесь, - он написал карандашом адрес, кого спросить, - помогут, если… Вам надобно знать, что случилось с вашей матерью? (Семён кивнул) Тогда ещё этот адрес, держите, помогут. Если ещё что-то…
- Нет, благодарю.
- Когда возвращаться будете?
- Завтра, если успею.
- Тогда передайте отцу, - он протянул бумагу, - имение большое?
- Я в делах и сам могу, отец доверяет, имение… душ…
- Хорошо, следите, преступники могут прятаться, крестьяне народ ненадёжный, предупредить надо, что преступники. Приметы: рост, цвет глаз, всё там, - он показал на бумагу. Чужака сразу мне отправляйте, подводой – хватит людей убивать. Слышали?
- Слышал.
- Вот и растолкуйте. Не церемоньтесь, если что.
Семён попрощался. Уже в дверях:
- Господин Гурский, был в ваших краях. Что за девушка Тверская, как же её?.. – он нарочно сделал вид, что не помнит имя.
- Это моя кузина Наташа, Наталья Ивановна.
- Хороша, видел.
Семён заулыбался.
- Так приезжайте, познакомлю. Я ей котёнка на именины подарил, хорошая девушка. Только я скоро в город перееду учиться, приезжайте.
Пристав улыбнулся.
Разговор поднял Семёну настроение: у Натальи появился кавалер-воздыхатель.
В тот же день проехал по адресам, данных приставом, но разговоров не было: «Не знаю», «Не слыхивали о такой». С ним не хотели разговаривать, считая не нужным говорить с юнцом.
«Ну, хоть Наталью обрадую», - и утром отправился в обратный путь через земли Тверских.
- Почему ты такой грустный? - Наташа склонила голову на бок и посмотрела брату в глаза. - У-у, да ты готов заплакать: не пойду я за тебя, не плачь, - она погладила брата по голове, - а впрочем... - и засмеялась.
- Не смейся: я привёз вести, - и он рассказал Наташе, как было, - вот, и он обещал приехать (Семён соврал), ко мне, конечно, и к отцу, ведь я пригласил.
Дальше они обсуждали домашние дела, котёнок лазил под ногами, теребя то юбку Наташи, то играя с хвалёным хлыстом, которому исполнилось 45, как его нашёл отец (обронил кто-то), теперь Семён был неразлучен с ним и носил при себе без надобности. Напоследок он напомнил предупреждение о сбежавшем "насильнике" (специально, чтоб испугать Наташу).
- Не ходи одна, вон сколько у тебя, - он показал на мужиков и баб во дворе, они что-то обсуждали между собой.
- Постой-ка, спрошу...
Пока мать была в комнате: спала или гадала на картах (это она любила), её дочь, послушная в быту, но строгая с дворовыми, вышла на крыльцо и громко задала вопрос:
- Что ходите здесь, дела нет? Спросить хотите? Вот ты: зачем пришёл?
Мужик потоптался.
- К барыне.
- А ты? - она спросила кудрявого юношу. - Что без дела слоняешься?
- Дык, я со всеми.
- Вот что: говорите, а то (она высказала угрозу обычную в таких случаях у господ).
Один решился: рассказал, что из барской конюшни увели жеребца.
- Буланого?
- Постой, Наташа, - Семён вышел вперёд и расспросил мужиков, кто что видел.
Вырисовывалась картина: лошадь украл чужой, свой не возьмёт "у барыни строго". Чужой, Семён знал наверняка, сбежавший преступник: только он мог взять чужую лошадь.
- Наташа, одолжи лошадь, моя под седлом не ходит (он соврал, чтобы не распрягать, теряя время).
Сестра в раздумье, не понимая, что тот хочет делать, позволила взять своего жеребца и с усмешкой:
- Мой ходит, бери.
- Дай мужиков: вот этого и этого, - он ткнул в рослых парней.
- Бери и мужиков, всё ещё не понимая, для чего он их берёт, - наконец сообразила, - Семён, так это они!
- Только один, лошадь одна. Ещё догоним.
- Моего буланого... - она покачала головой, - нет, не догонишь, если только рысью поедет.
Она быстро распорядилась, кому какую лошадь брать выбранным "догоняльщикам", вернулась в комнаты и принесла отцовское ружьё.
- На, бери.
Семён улыбнулся, он был охотником.
- Здесь не всё, - он сам вернулся за порохом, - и ружьё не осмотрено, - хотя пусть будет (он надеялся, что стрелять не придётся, мужики скрутят и так).
После недолгих приготовлений Семён с командой бросился догонять беглого преступника. Ему во что бы то ни стало хотелось его поймать.
На закате вернулся ни с чем.
- Только лошадей заморил. Нигде не видел, может, отсидеться хочет. Будь осторожна, Наташа, где-то здесь прячется. Лошадь прячет, для отвода глаз, может, взял. Да кругом разъезды, не пустят - я предупредил. И всё же неспокойно мне. Приеду утром, будем искать, своих предупрежу.
Утром, только свет, он уже у сестры. С тётушкой обнялся.
- И ручку поцелуй, - она засмеялась, - Наталья спит, не буди.
- Уж утро, - Семён был розовый от спешки, - хотя зачем мне она. Мужики готовы?
- Вон, твои мужики.
- Это мои, своих давайте, вчерашних, они знают.
- Идут, распоряжусь. Ты их корми, на целый день, небось.
Семён махнул рукой, будто тётка не то сказала.
- Вот пусть берут: по куску хлеба и глотка воды хватит им.
- Быстро приедем, найдём только.
Хлеб не взял и сам голодный, не думая о других, сел на коня. Наташа встала и выглянула из окна, помахала рукой Семёну - он в ответ.
- Поехали, - старая барыня перекрестила молодцов и вошла в дом.
Ехали долго, правобережный тракт тянулся через лес.
- Там сам чёрт заблудится, - бурчал мужик.
Местные потихоньку воровали лес и барыне было известно, но не наказывала, раз больше не просили (сами берут без спросу). Только однажды пригрозила, когда брёвна видны стали: "Шкуру спущу!" Мужики и не дразнили: брали в самый раз.
Лес был густым только с тракта, внутри тропинки веером расходились в разные стороны.
- Вот здесь ведёт, был кто-то, - мужик Семёна опытный охотник, сопровождал господ в этой потехе, смотрел на след как на картину, - нет, это свой, след свежий, - он потрогал рукой, - собака бы след взяла, да и мы найдём.
Через час плутаний (местные Тверские не помогали, боялись за вырубки, размер их быстро оценил Семён Гурский, но говорить не стал, пусть разбираются со своими сами), так и не нашли стойбище преступника, зато наткнулись на захоронение. Наброшенная трава, высохшая, говорила, что здесь завалено животное или... Да, это был человек.
- Не наш, - уверенно заявил мужик Тверских, - наших... а вот ещё.
Увы, захоронений было три. Три могилы не присыпаны землёй, только травой и ветками.
- Чужие, - мужики своих не признали.
Надо было возвращаться, доложить. Искать или нет? Убитые бандиты, их пособники или мужики, ограбленные по дороге.
- Вот что, - Семён достал карандаш и бумагу и, обращаясь к мужику Тверских, дал распоряжение, - отнеси барыне, пусть срочно отправит нарочного с этим письмом: здесь я всё написал. Да побыстрей!
Мужик, зная дорогу, побежал коротким путём к тракту.
Разобрались быстро, мужики нашлись, ими оказались поселенцы - не местные. Однако Пётр Михайлович, он был уже здесь, остался недоволен оперативными действиями молодого Гурского.
- Что же вы, уважаемый Семён Антонович, меня морочите совсем? Ведь я что сказал, просил? Приведите мне... или зовите на помощь?
- И то и другое, господин исправник, а ещё, чтобы я не церемонился.
- Это уж слишком, хотя я на это не рассчитывал.
Семён покачал головой.
Дворяне уже собирались. Все, кто был готов держать ружьё, были здесь. Собрались и те, кто не умел - женщины: они обсуждали своих мужей, работу полиции и кто был во всём виноват. Мама Наташи активно следила за всеми, кто ещё не был обласкан её участием.
- Ну, теперь все собрались, больше никого не ждём - главный охотник этих угодий - дядя Наташи, сидел плотно в седле и, вспоминая юность, хотел казаться удалым молодцом.
Семён же, ввиду своей настоящей молодости, гарцевал, давая коню "проход", делал это красиво, но поскольку барышень кроме сестры не было, быстро усмирял "строптивого" коня.
Итак, собрались и поехали, во главе городской исправник, которому надоело местное дворянство, едва держащееся в сёдлах. Семён не в счёт, его считал незрелым юношей, желающим выделить себя. На фоне престарелых дворян и собравшихся в кружок мужиков, Семён действительно был молод, почти подросток.
Мужикам было велено идти в обход и осматривать каждый закоулок усадьбы, потом идти по дворам: "Далеко не могли уйти", - решили, что было двое или трое - все сбежавшие преступники. Единственная украденная лошадь была прикрытием и была обнаружена зарезанной, когда кавалькада дворян уже скрылась из виду. Доложили барыне, Наташа велела запрягать, но передумав, взяла лошадь брата (он вторую оставил, готовя на замену).
- Догоню, передам, мужикам не догнать меня.
Мать охала.
- Наталья, мне стыдно за тебя, ведь девушкой незамужней нельзя тебе. И с мужем, сидеть дома надо, так нельзя.
Наташа колебалась, не хотела огорчать мать: всегда слушалась, а тут... но решилась.
- Я поеду быстро и догоню, вот увидишь, - она хотела ещё сказать, но лошадь уже подводили.
- Ладно, езжай, я видела там, - "исправник" хотела сказать, сказала, - Семён, он проводит.
Наташа поняла правильно, но думать о новом постояльце отказывалась, не хотела и покраснела сразу, как поняла мать. Сегодня он остановится и двое полицейских с ним, однако это, если преступника не поймают. Сейчас надо передать весть и, возможно, возвратить всех в имение: если преступник здесь, то упустят. Мужики улыбались, думая о своём, она прикрикнула на них:
- Что стоите? Дел нет? Ищите! Я приеду скоро, полицейские проверят... как крадут лошадей, если свои - держитесь.
Она сейчас сердилась на себя, что позволила думать о себе как о невесте. Кто он ей? Книксен и всё.
Наташа хорошо держалась в седле, конные прогулки любила, на охоту брал дядя только раз, но она запомнила, как управляют лошадью во время гона, когда загоняют добычу - это пригодилось.
Неожиданно она поняла, что старые люди уехали далеко и галопом не догнать. Но она ошибалась: кавалькада "охотников" свернула в сторону соседа и скрылась за поворотом, когда Наталья промчалась мимо. Она поняла свою оплошность и стала разворачивать коня. Вдруг за уздцы схватила чёрная рука. Наташа не успела опомниться, как оказалась на земле...
- Вот она!
Вся вываленная в грязи, девушка корчилась от боли: в животе зияла рана.
- Как ты Наташа? - Семён подхватил сестру на руки. - Дайте коня!
- Рана опасная? Нож?
- Нет, рваная, стреляли.
Наташа теряла сознание, когда её довезли до усадьбы.
- Если бы не услышали крики, - это рассказывал очевидец, сосед, - мы повернули ко мне, отъехали... версту, вдруг крик. "Наташа! - крикнул Семён, - упала с лошади, мою взяла". Кинулся навстречу, выстрел, ещё крик... мы все тогда... вот и Пётр Михайлович сказал, поднимать всех.
Он ещё рассказывал...
Наташу увезли в город, как только очистилась рана, вернулась.
- Не опасная, - смеялась она, - доктор разрешил вставать сразу же...
Но это была не так, а родственники, дежурившие в больнице, готовили себя к худшему. Наташа рассказывала это Петру Михайловичу, который был в гостях после выписки Натальи Ивановны под присмотр домашнего доктора (тот качал головой даже когда был доволен).
- Вы, Наталья Ивановна, не дождались, мы могли вернуться раньше.
Наташа не краснела так никогда, а сейчас вспыхнула.
- Семён не любит, когда его лошадью распоряжаются, конь был под седлом, я поехала предупредить. Не знала... - она чуть не заплакала.
- Ну-ну, хватит об этом. Вам надо отдыхать, я приеду потом, когда поправитесь. Преступника убили и остальных поймали.
Он не стал говорить об операции, которая ещё продолжается. До этого времени барышне, получившей увечье, не стоило говорить, насколько её ранение позволило продвинуть дела бывших под следствием людей: раскрыть три убийства, найти схрон с оружием и, в конце концов, поймать беглых, которые так и не нашли схрон. А засада, оставленная приставом (мужики дежурили по очереди, делая вырубки старых сосен неподалеку: помещик расщедрился, и продал лес вдвое дешевле, так говорил) обнаружила чужих: подошли и за разговором скрутили - так было.
Пётр Михайлович пошёл на повышение, чин не маленький - перевод в Москву или в Петербург ожидался.
Наташа шла на поправку медленно, всё время болела, почти не выходила из дома. Мать вздыхала, молилась и обращалась к Богу со словами:
"Истово молюсь тебе, услышь: мою дочь не забирай, пусть живёт как есть, если не может выйти замуж. Защити мою Наташеньку..." И просила, и просила...
Однажды, вечер был мокрый, ветер гулял, срывая с крыш черепицы, в окно постучали.
- Кто это может быть? Никого не ждали.
Барыня приказала открыть, Наташа не отрывалась от рукоделия.
- Наташа, к нам Пётр Михайлович приехал! Выйди, пожалуйста.
Наташа бросилась к зеркалу поправлять выбившиеся из причёски волосы. Наскоро накинув пелеринку, она вышла: бледность оттеняла тёмные круги под глазами, но по-прежнему была хороша.
- Здравствуйте Пётр Михайлович, какими судьбами к нам?
- Уж не ждали, - добавила мать.
- Да вот заехал попрощаться, уезжаю... скоро... в Петербург: новую должность дают.
- Так значит от нас... теперь другого исправника ждать?
- Назначат, ищут, есть хорошие... - он смотрел на Наташу, она, потупив глаза, смотрела в пол и стала краснеть.
- Нет, Наташенька, присядь, - мать заботливо усаживала дочь, - вот так.
- Не надо, мама, я сама, - Наташа сдвинула плед, которым мать укрывала её ноги, - мне не холодно.
- Слаба ещё, Пётр Михайлович, не смотрите так. Девушка она хорошая, слаба ещё... - мать чуть не плакала, жалея Наташу, - уж не знаю как... - она хотела сказать "без меня будет", - ну, ничего, Семён позаботится, он у меня племянник...
- Мама не надо. Лучше Петра Михайловича чаем угостите, он с дороги.
- Самовар поставлен, вон снуют, - за дверью слышался топот ног, - слуги накрывали стол.
- Я к вам ненадолго, только попрощаться.
- Что так? - говорила мать Наташи, сама разливая чай. - Приехали в такую даль, а не останетесь погостить? Вон какие угодья у нас: зверя хоть отбавляй, стреляй! Пах! - она "прицелилась" из руки и "выстрелила".
Все засмеялись.
- В другой раз (женщины переглянулись), сегодня останусь, завтра поеду.
- Что за срочность такая?
- Служба. Я скажу позже.
Чай допили, в картишки "резались" без Наташи, она сидела в углу с рукоделием и потихоньку посматривала на играющих. Пётр Михайлович ей нравился, но она запретила себе думать о нём: "Не такая я как ему надо, женится на другой красивой, здоровой, - начинала себя жалеть и как только слёзы наворачивались, останавливала себя, - не сейчас, потом поплачу".
Партия была закончена, с триумфом старая барыня складывала колоду.
- А ведь вы поддавались, Пётр Михайлович, - она погрозила пальцем.
Он смеялся:
- Как можно! Чистый, чистый выигрыш - я ведь не мастер.
Вечер подходил к концу. Барыня со слугами взбивала подушки для гостя, Наташу оставили наедине с Петром Михайловичем. Она умела обращаться с гостями: на французском она сказала несколько шуток о местных обычаях провинциальных помещиков, вместе посмеялись. Он становился серьёзней.
- Наталья Ивановна, Наташа, у меня к вам вот какое предложение, - он перешёл на шёпот, - выходите за меня замуж.
- Что ж вы, Пётр Михайлович, шёпотом от матери, говорите уж.
- Пусть вначале Наталья Ивановна ответит.
Наташа зарделась.
- Мама, Пётр Михайлович просит моей руки.
Мать, готовая ко всему, была не в силах устоять на ногах и схватилась за стену.
- Пётр Михайлович, ко мне надо, ведь я - мать, хотя пусть Наташа...
- Я согласна, Пётр Михайлович.
Прошло три года. Пётр Михайлович и Наташа поженились, у них родилось три сына, двое из которых близнецы. От ранения ничего не осталось кроме шрама, однако Наташа умерла рано, родив ещё одного ребёнка (мёртвого). Пётр Михайлович так и не женился, оставил службу вторым классом. Воспитал детей и умер восьмидесяти лет отроду, прожив хорошую, замечательную жизнь.
Семён женился, был счастлив, прожил всю жизнь в деревне. О матери так и не узнал главного: она родила сына от другого, будучи совсем молоденькой. Женатый, отец её ребёнка, забрал сына и воспитал. От бесплодной жены детей не имел, этот ребёнок был единственный. Эту тайну унесла в могилу мать Семёна. Добавим к тому: фамилия у Петра Михайловича - Неверов, подруга матери Семёна была его брату Петру мачехой. Но об этом знал только сам Пётр Михайлович и секрет не выдал брату, имя матери не было запятнано.
Такой рассказ, такие перипетии в жизни бывают.