Кто-то наверняка помнит моду на трузера где-то в начале семидесятых годов прошлого столетия. Точнее не скажу, поскольку всякая новая мода или проходила мимо, не одобренная мною, или становилась старой прежде, чем мне начинала нравиться. То же самое случилось и с трузерами, пришедшими на смену клешам, пришедшим на смену, если не ошибаюсь, брюкам-дудочкам. А случай, который я хотел бы рассказать, произошёл где-то в 1974 году.
Trousers в переводе с языка, изрядно исковерканного многолетним и беспощадным международным общением, на русский означает брюки. Ни много ни мало. Как будто до этого мы сплошь кильты носили. И гольфы с помпончиками. Девочки не в счёт. Не о них речь.
Так вот, это были брюки, очень узкие вверху, даже моя костлявая пятая точка в них еле втискивалась, и то по предварительной договорённости, а штанины расширялись раструбами не от колен, как в клешах, а от, скажем так, ягодиц. Внизу они бывали настолько широки, насколько того хотел их хозяин. Но это внизу – там карманов не вшивали. А вот вверху, где их вшивали, они были настолько невместительны, так как брюки в обтяжку, что каждое проникновение в них потной руки сопровождалось их выворачиванием наизнанку и нежеланием запихиваться обратно. Даже маты не всегда помогали. А тогда в приличном обществе не принято было материться где попало, если вы помните.
И вот однажды направился я в «Бытрадиотехнику». С собой взял четвертак. Новенький – только со станка. Это ровно половина моей тогдашней стипендии. На что именно я желал употребить там такие нешуточные деньги – это уже история, а анналы её безвозвратно утеряны. Мне удалось всунуть денежку в карман брюк, не складывая пополам. Чтобы осталась красивой. Быть немножко эстетом, считаю, неплохо в любом возрасте. Однако наличествовал в этом способе транспортировки купюр и свой минус: при ходьбе денежка постепенно вылезала из кармана и её легко можно было утерять, если не бдеть.
Выйдя из троллейбуса на остановке пр.Мира, я пошёл по нему на восток и вниз. В то время «Бытрадиотехника» находилась на ул.Челюскинцев, между пр.Мира и пр.Ватутина, а я на троллейбусе ехал по Университетской. Это абсолютно ничего не скажет коренным москвичам и к ним примкнувшим понаехавшим, как и не успевшим понаехать, но не рисовать же вам здесь карту Донецка, в самом-то деле…
Памятуя о свойстве новеньких купюр при ходьбе высовываться из кармана, я, не доходя метров семидесяти до ул.Челюскинцев, остановился на чек-поинт, решив перебдеть и проверить наличие четвертака в кармане. Сунул в него руку. Четвертак был на месте. Его гладкая поверхность приятно пощекотала ладонь.
Похоже, это было лишним. Очевидно вместе с рукой назад из кармана выпросталась и купюра. Но я этого не заметил. Пребывая в задумчивости, в которой я порой пребываю даже на «зебре» пешеходного перехода, я продолжал путь-дорогу к намеченной цели. Однако не долго. Совсем недолго. В нескольких метрах передо мной в фокусе зрения неожиданно возник четвертак, беспорядочно и суетливо, но свободно парящий в восходяще-нисходяще-возвратно-поворотных потоках воздуха, а других в городах не бывает.
В первое мгновение я подумал, что четвертак не мой, а мне чужого сроду не надо было. Но уже во второе я с замиранием сердца сунул руку в карман и был неприятно удивлён: тот, парящий, оказался моим. Что мне оставалось? Я ринулся за ним, повторяя всю траекторию его полёта, только в проекции на асфальт, естественно, выделывая все замысловатые фортели с минимальным запозданием во времени. Если это и была синусоида, то очень ломаная в самых непредсказуемых местах.
Когда я нагонял беглеца, он внезапно взмывал вверх, ровно настолько, чтобы я не достал его в прыжке, лишь только отставал, он спускался с небес на уровень моей головы. Мне даже казалось, что он при этом ехидно смеялся надо мной. Но смех принадлежал, конечно, не ему: хватало и зрителей.
Долетев до ул.Челюскинцев и перешмыгнув проезжую часть вместе с трамвайными путями, четвертак, едва добравшись до тротуара, залихватски сделал крутой, на 90 градусов, поворот направо и продолжил свой турбулентный полёт над тротуаром. Слева я увидал боковым зрением мужичка, на всех парах помчавшегося за ничейным, как он думал, летающим добром, и прибавил ходу. Мужичок оценил шансы и перешёл на медленную рысь, а через секунду и вовсе сник.
Между тем четвертак ничтоже сумняшеся повиновался очередному порыву баловника ветра и, рванув вправо, улёгся прямо на ближайший к тротуару трамвайный рельс. Почувствовав небывалый прилив сил, я ринулся за ним, но трамвай был первым. У него как раз на этом месте была остановка, толкаемый им сгусток воздуха сдул четвертак то ли на второй по счёту от тротуара рельс, то ли вообще на междупутье: на минуту-две трамвай упрятал с глаз моих долой под своей миди-юбкой вожделенную денежку, и я начал сильно страдать, безмолвно пялясь на эту махину, которой всё равно, тогда как мне обидно.
Наконец, вагон тронулся и уехал с остановки. Четвертак лежал себе на междупутье и в ус не дул. Зато снова дунул ветер. Ещё одного такого забега я не выдержал бы. Не столько физически, я всё-таки о ту пору занимался борьбой и пробегал несколько кругов по манежу с семидесятикилограммовой (меньше не было) тушей спарринг-партнёра на загривке в качестве лёгкой разминки перед тренировкой, сколько морально и нервически. Посему я не стал ждать милости от природы, частью которой являлся ветер, а накрыл в отчаянном прыжке легкомысленную купюру своим телом.
Удостоверившись, что меня никто не переехал, пошарил под собой и выскреб оттуда этот чёртов четвертак. Поднявшись и сбив с одежды лёгкий налёт дорожной пыли, я не стал повторять ошибки недавней молодости и сунул четвертак хоть и в тот же карман, но предварительно сложив его пополам.
После этой гонки всё дальнейшее, понятное дело, стёрлось из моей памяти, и я даже не помню, пригодился ли он мне в тот день. Хорошо, если пригодился: всё-таки, столько усилий и нервов потрачено было в угоду его сохранению в моём единоличном пользовании…