Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
531. Стирка в кильватерной струе. 7 октября 1973 года.
Сводка погоды: Воскресенье 7 октября 1973 года. Атлантический океан. Северо-Восточная Атлантика. Северное море.
Якорная стоянка БПК «Свирепый» у Шетландских островов 7 октября 1973 года с примерными координатами: 59.92686, 1.294772 или 59°55;37;, 1°17;41;. Ближайшая британская метеостанция «Леруик» (Великобритания, Шетландские острова, Остров Мейленд), географические координаты: 60.133,-1.183, первое наблюдение: 01.10.1929, последнее наблюдение: 31.12.2019) показывала такие параметры погоды в прибрежных водах Северного моря и Атлантики: максимальная температура воздуха – 11.0°C, минимальная – 10.0°C, средняя температура воздуха – 10.5°C. Без осадков. Скорость лёгкого ветра 3 м/с (2 балла по шкале Бофорта и 2 балл слабого ветрового волнения). Гребни коротких волн высотой 0,3 м. и длиной – 1-2 м не опрокидываются и кажутся стекловидными. Эффективная температура (температура самоощущения человека на верхней палубе корабля) вполне комфортная для Северного моря – 8.8°C.
Держать ход корабля больше среднего экономического хода (14 узлов или 25,93 км/ч) мы уже не могли из расчёта необходимого топлива, в том числе, если вдруг понадобиться в режиме поиска искать АУГ ВМС США-НАТО. Мы теперь знали, что очень большая эскадра американо-натовских кораблей во главе с американским авианосцем «Джон Ф. Кеннеди» и британским авианосцем «Гермес», общим количеством кораблей, судов и подводных лодок более 30 единиц, формируется сейчас в водах Северного моря недалеко от Британских островов, так что эта армада (для нашего корабля) ещё не скоро потянется на север Норвежского моря, к Северному Полярному кругу. Поэтому мы спешили не спеша и рассчитывали не только вовремя прибыть к мысу Скаген, но заправиться там с танкера и вернуться обратно в точку нашей якорной стоянки у Шетландских островов.
Была ещё одна причина, по которой БПК «Свирепый» шёл опять через всё Северное море к мысу Скаген. Надо было пересадить на танкер или иной корабль старших офицеров-специалистов, которые оставались на нашем корабле в расчёте на заход в иностранный порт, в польскую Гдыню. Увы, заход нам отменили. Вместо нас в группу кораблей ДКБФ, назначенных для визита в Польшу, включили БПК «Сильный». БПК «Бодрый», БПК «Сильный» и крейсер КР «Свердлов» под командованием адмирала В.В. Михайлина сейчас начали этот визит и уже находились в Гдыне, так что нам спешить было некуда.
Для меня и всего личного состава экипажа БПК «Свирепый» самым важным было то, что мы должны были получить почту, поэтому все свободные от вахт и работ моряки-свиреповцы в это воскресенье писали своим девушками, родителям, родным, близким и друзьям письма. Все почтальоны боевых частей корабля весь день и вечер несли мне в ленкаюту пачки писем, которые я упаковывал в бумажные пакеты-мешки, оставшиеся от первой почты, принятой с танкера в Атлантическом океане. Писал письмо родителям и я…
На близкое окончание нашей первой БС (боевой службы) косвенно указывал назначенный командиром БПК «Свирепый» капитаном 3 ранга Е.П. Назаровым смотр формы одежды и личного состава экипажа корабля. Дело в том, что длительное нахождение в очень жарких боевых постах при наивысшем физическом, моральном и психологическом напряжении боевых вахт, неизбежно, вынуждало людей сильно потеть, переживать, волноваться, а значит, выделять естественные запахи и гормональные выделения человеческого организма. Запах пота, немытого мужского тела, смешанный с горячими масляными испарениями работающих машин, агрегатов и механизмов, пронизанные электромагнитными излучениями и запахами нагретой электропроводки, работающих приборов, электронно-лучевых трубок индикаторов РЛС и других электроприборов, в совокупности с запахами опреснённой морской воды и пищи, приготовленной на этой воде, да к тому же бытовые запахи не проветриваемых вовремя кубриков, боевых постов и гальюнов, - всё это создавало внутри корабля определённую, густую и пахучую, как морской «гнилой туман» из запахов тины, водорослей и гнилой рыбы, атмосферу. Даже офицеры и мичманы, особенно те, кто усиленно физически работал по боевым тревогам, пахли не лучше матросов и старшин. Все мы пахли. Этот запах делал совершенно невозможным возможный заход в иностранный порт, потому что приглашать иностранных гостей на корабль с таким амбре, а тем более общаться с девушками при таких запахах, было невозможно, это для моряков-свиреповцев было «западло».
Поэтому в это походное воскресенье, не теряя бдительности и не снижая уровень боеготовности, командир корабля и старпом приказали всем свободным от вахт мыться, бриться, стираться, чиститься, убираться, приводить себя и корабль в идеальный порядок. Стоя на якоре близ Шетландских остров, мы боролись с ржавчиной, которая густо и быстро покрывала все незащищённые краской или солидолом оголённые металлические части корабельных конструкций. Боцмана, используя каждую свободную минутку, всё время что-то чистили, драили, полировали, подкрашивали, мыли, смазывали, протирали. То же самое делали и другие моряки, радуясь возможности разнообразить свою вахтенную жизнь, выйти на свежий морской воздух и подышать им, если уже курить-то нечего.
Была ещё одна причина организации «большой приборки» в это воскресенье 7 октября 1973 года. Об этой причине никто вслух не говорил, но почти все догадывались и имели это в своих размышлениях и скупых обменах мнениями с друзьями. Наша главная боевая задача в данный сложившийся момент времени БС (боевой службы) была до банальности простая - держать американский ударный авианосец «Джон Ф. Кеннеди» под прицелом всех видов нашего корабельного вооружения. Ни холод Севера, ни красота Северного сияния, ни изворотливость кораблей охранения ордера АУГ ВМС США-НАТО, ни ревущие налёты американских «фантомов», ни наша усталость, а тем более не «тупая заданность» поведения кораблей «вероятного противника», - ничто не могло отвлечь или отвратить нас от выполнения главной боевой задачи – уничтожения любыми средствами американского ударного авианосца «Джон Ф. Кеннеди».
Только теперь, работая над книгой воспоминаний «О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый», я начинаю понимать, почему командир корабля и старпом не объявили «большую приборку» и «банный день» в форме приказа, а сообщили об этом по КГС (корабельной громкоговорящей связи) так, словно хотели что-то сказать ещё, но… постеснялись. Командир корабля капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров неспроста организовал большую авральную приборку и покраску БПК «Свирепый» в воскресенье 7 октября 1973 года. Это был второй день настоящей арабо-израильской войны на Ближнем Востоке. Борьба с ржавчиной снаружи и с неприятной атмосферой запахов внутри корабля, - это был только фактический естественный повод, мотив, но истинной причиной аврала на корабле было желание командира корабля «переодеть» БПК «Свирепый» во всё чистое, новое и красивое, как перед смертельным боем…
Ещё с апреля 1973 года, работая в команде моряков-оформителей КШУ (командно-штабных учений) 128-й БРК 12-й ДРК ДКБФ, я уже из материалов и планов учений знал, что большим противолодочным кораблям проекта 1135 типа «Буревестник» отводится в современной ядерной войне всего 45 минут на выполнение поставленных перед ним боевых задач. За эти 45 минут морского боя, которые отводились БПК «Свирепый» всеми теоретическими научно-практическими прогнозами и расчётами, мы обязаны были выпустить в назначенные цели все наши боеприпасы:
4 ракетоторпеды ПЛУР 85Р из одной счетверённой ПУ КТ-М-1135 УРПК-4 «Метель», управляемые системой управления СУ-85КС-I «Муссон»;
2000 выстрелов (снарядов) УОФБ-62, УЗСБ-62РП из двух спаренных артустановок 2х2 76 мм АК-726 под управлением СУ МР-105 «Турель»;
40 зенитных ракет ЗУР 9М33 из двух спаренных установок 2х2 ПУ ЗИФ-122 ЗРК 4К33 «Оса-М» под управлением СУ 4Р-33;
4 торпеды СЭТ-65 и 4 торпеды 53-65К из двух четырёх трубных торпедных аппаратов 2х4 533 мм ЧТА-53-1135 под управлением СПУС ПЛО СУ-504А «Дракон-1135»;
96 реактивных глубинных бомб РГБ-60 из двух двенадцати трубных бомбометных установок 2х12 РБУ-6000 «Смерч-2»;
420 реактивных гранат РГ-552х7 55 мм из гранатомётов МРГ-1 «Огонёк»;
18 мин ИГДМ-500 или 10 мин КСМ, или 14 мин КАМ, или 14 мин КБ «Краб», или 10 мин «Серпей», или 4 мины ПМР-1, или 7 мин ПМР-2, или 7 мин МТПК-1, или 14 мин РМ-1, или 12 мин УДМ-24, а также
тысячи пуль из стрелкового оружия АК-74 при непосредственном физическом контакте моряков БПК «Свирепый» с врагами.
Только исчерпав весь свой боезапас и моторесурс ГЭУ (главной энергетической установки), мы могли как-то иначе решить свою судьбу в морском бою, но и тогда мы жаждали пойти на абордаж, захватить вражеское судно или корабль, пополнить запасы вооружения и боеприпасов и продолжить воевать, если к этому времени мы будем живы.
- А иначе, зачем мы давали Родине, государству, советскому народу, своим командирам, товарищам и самим себе нашу военную присягу? – говорил и спрашивал искренне и горячо мой друг-годок старший радиометрист БИП РТС Вячеслав Евдокимов.
Именно комсомолец Славка Евдокимов и его товарищи-годки решили между делом по «большой приборке» проверить память и знание молодыми моряками и подгодками текста Военной присяги СССР (действовала до 1992 года). Текст Военной присяги, которую мы все принимали, был утверждён Президиумом Верховного Совета СССР 10 июня 1947 г. и гласил:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным Воином, стойко переносить все тягости и лишения воинской службы, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
(Источник текста Военной присяги СССР образца 1947 года: Устав Внутренней службы Вооружённых Сил Союза ССР, 1968 г., стр. 207. В 1975 году слова «всеобщая ненависть и презрение трудящихся» в тексте Военной присяги СССР были заменены на слова: «всеобщая ненависть и презрение советского народа»).
Славка Евдокимов и его товарищи, ДМБовские годки, весь день приставали к молодым морякам и не только требовали вслух повторять текст присяги, но и сами цитировали его, поправляли ошибки в произношении, бегали ко мне в корабельную библиотеку, чтобы удостовериться в правильности произносимых слов Венной присяги. Вслух никто не говорил и не спрашивал, зачем всё это надо, но все понимали, что не зря ДМБовские годки и комсорги настраивают всех по тексту присяги. Мы готовились к нашему последнему и решительному бою. Кстати, замполит капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин нам не мешал. Замполита, как и всех нас, мучила неизвестность, отсутствие какой-либо информации о происходящем сейчас на Ближнем Востоке. «Большая земля» (Главный штаб ВМФ СССР) молчала, а «вражеские голоса» типа радиостанции Свобода, Голос Америки, Би-Би-Си и Немецкая волна слушать было строжайше запрещено.
БПК «Свирепый» спокойно и уверенно резал форштевнем холодные воды чужого для нас Северного моря, обходил свободными участками рыболовецкие суда, отворачивал от огромных танкеров, сторонился большегрузных сухогрузов и не отвечал на приветственные сигналы наших редких советских судов, чтобы не привлекать к ним внимание разведсредств США-НАТО. Мы не спешили, мы не торопились, но и не мешкали. Мы шли средним экономическим ходом (14 узлов или 25,93 км/ч) и зорко, но привычно следили за обстановкой вокруг.
После того, как я тоже воспользовался случаем и постирал свою рабочую матросскую робу забортной морской водой, в которой никак не хотело растворяться и мылиться наше обычное хозяйственное мыло, я развесил мокрую форму на трубах в насосной и вентиляционной камере, расположенной под палубой бака в носовом тамбуре перед дверью в ленкаюту. Здесь работала вентиляция, и роба высыхала за полчаса. После этого меня позвали на бак пообщаться «с народом». Годки, подгодки и молодые матросы начали задавать мне вопросы о войне Израиля с арабами. Я отвечал уклончиво, опираясь на ту информацию, которую получил, читая журналы «Зарубежное военное обозрение» о тактике ведения войны США во Вьетнаме.
«Вероятно, их тактика во Вьетнаме ничем не отличается от тактики израильтян, которым помогает США, на Ближнем Востоке: те же вертолёты, те же танки, те же «фантомы», бомбардировки, ракеты, напалм», - думал я, рассказывая ребятам о войне израильтян с арабами.
- А чего они хотят? – спрашивали меня моряки-свиреповцы.
- Территории, - отвечал я. – У них там вся их территория с «гулькин нос», как одна наша Тульская область. Им жить негде, а рядом вместе с евреями в Израиле ещё живут палестинцы. Это те же евреи, только говорят они по-арабски и не христиане, а мусульмане.
- А египтяне чего воюют? Сирийцы?
- Так у них Израиль в 1967 году за шесть дней «оттяпал» весь Синайский полуостров и вышел на берег Суэцкого канала, а у Сирии отнял Голанские высоты, а это километров 40 до столицы Сирии города Дамаска.
- Так у них что? Армия сильная?
- Оружие сильное, - ответил я. – Самое передовое и мощное. Им американцы оружие дают. Помогают. За спиной стоят.
- А наши? Кому «наши» помогают? Арабам?
- Не всем, конечно, а только тем, кто с нами дружит. Например, египтянам. Мы у них строим Асуанскую плотину и электростанцию.
- А Сирии мы тоже помогаем?
- Да. Сирия по названию это древнерусское выражение «Се», то есть «это» и «рай». Получается: Сирия – Се-рай, то есть «это Рай». Отсюда, кстати, пошло слово «сарай». Например, в Крыму есть такой городок – Бахчи-сарай. Бахча – сад, плантация арбузов, дынь, а Сарай – се-рай, то есть «райский сад».
- Суворов! Откуда ты это знаешь? – с недоверием восклицали матросы и старшины.
- Оттуда! – отвечал я им. – Я призывался из Крыма, из Севастополя. Я там жил, учился, работал на Севморзаводе и всё это видел своими глазами.
Ребята слушали, я «заливал им баки», а они, сомневаясь и не доверяя, всё же верили мне. В результате наш разговор переходил на другие темы, не связанные с войной, с опасностью, с вероятностью нашего участия в этих событиях с непредсказуемыми последствиями. Мне важно было ребятам не врать, ничего не придумывать, но в то же время чем-то утолить их информационный голод, отвлечь, если хотите, развлечь.
Вскоре на баке появился Славка Евдокимов. Он передал приказ вахтенного офицера, который увидев с высоты ходовой рубки наши неосторожные головы за гребнем носового волноотвода, приказал нам «убраться внутрь корабля, пока нас не «застукал» старпом». Матросы и старшины немедленно бегом спустились по трампам в коридор личного состава и побежали по своим местам, а мы со Славкой Евдокимовым пошли в ленкаюту, где продолжили наше общение и «гадание на гуще» домыслов о характере и тактике войны на Ближнем Востоке.
Славка горячился, «геройствовал», доказывал мне, что «наши своих в беде не бросают», а я говорил Славке, что «египетский президент перед этой войной выслал из Египта тысячи наших инженеров, рабочих, преподавателей и военных, которые очень помогали египтянам овладеть современной техникой, производством и технологиями». В итоге Славка Евдокимов назвал меня «Фомой-неверующим», сказал, что я «не по годам стал смиренным и кислым» и ушел, хлопнув дверью ленкаюты. Он даже забыл напомнить мне то, зачем приходил: я должен был ему и его «корешу» Витьке Фёдорову новую порцию фотографий для их ДМБовских альбомов.
Никто меня не звал в ходовую рубку, никто не звонил, «на улице» (на верхней палубе корабля) ничего интересного не происходило, поэтому я решил продолжить писать письмо моим родителям. Только я взялся за ручку, как зазвонил телефон и радостный Славка Евдокимов позвал меня на корму смотреть, как «салаги» (молодые матросы) стирают свои и робы годков в кильватерной струе корабля. Я схватил свой рабочий фотоаппарат «ФЭД-3» и вихрем побежал по коридорам корабля на корму. Там действительно собрались все, кто хотел посмотреть на эксперимент, которым руководил один из годков – старшина боцманов Фёдор Афанасьевич Мырак.
Обычно на корабле матросские парусиновые робы мы стирали с применением специальных жёстких щёток, с хозяйственным щелочным мылом и кальцинированной содой, отчего новые жёсткие робы первого срока носки из серо-зелёных становились мягко-белыми, удобными и даже «красивыми». Однако сейчас, в море, стирка роб забортной морской водой Северного моря, отличавшейся особой солёностью и жёсткостью, была весьма затруднительной: хозяйственное мыло «мылиться» не хотело, превращалось на ткани в густую мыльную корку, которую ни растворить, ни смыть с робы уже не получалось. Вот почему возникла идея применить старый традиционный, но рискованный способ стирки и очистки брезентовых чехлов, парусины, «замызганных» (загрязнённых) матросских рабочих платьев (роб) в буруне и потоке кильватерной струи, которую оставляет за собой любой корабль своими винтами (движителями). Этот бурун, эта кильватерная струя, по идее, должна была мотать, перекручивать, мять, стирать брошенную в бурун на привязи ткань, вещь, полотно. Таким образом, бурун кильватерной струи корабля, как стиральная машина, должна была отстирывать любые тканевые вещи.
Сначала старшина боцманов молдаванин Фёдор Мырак закрепил на тонком стальном тросе две робы молодых матросов. Эти робы были серо-зеленоватого цвета, потому что долго лежали в буртах на складе в базе, покрылись и пропитались плесенью, дурно пахли, были очень жёсткими и непригодными для носки. Затем эти робы на стальном тросе были выброшены с кормы в бурун кильватерной струи.
БПК «Свирепый» на среднем ходу (14 узлов) оставлял за собой невысокий, но приличный бурун. Винты корабля вращались так: один винт по часовой стрелке, а другой – против, причём вращение винтов было «навстречу друг другу», чтобы корабль потоками отбрасываемой винтами назад воды стабилизировался в движении по курсу. Таким образом, за кормой корабля возникал сильный водоворот, два буруна, направленные друг к другу. В кильватерной струе, то есть в потоке отбрасываемой винтами воды, возникал мощный бурлящий движущийся водяной «холм».
Чем выше была скорость движения корабля, мощность вращения винтов, тем выше и мощнее был этот водяной «холм», бурун, закрученный внутрь самого себя поток воды.
На малом ходу, ходу дрейфа, ходу причаливания (01 узлов = 01,85 км/ч) буруна почти не было, и кильватерная струя была почти такой же, как от простой вёсельной лодки.
На малом ходу, ходу в гавани (03 узлов = 05,56 км/ч) бурун был заметен, кильватерная струя давала гладкие, без барашков, волны-гребни.
На малом ходу, ходу выхода из гавани, выхода на рейд (05 узлов = 09,26 км/ч) бурун за кормой был хорошо выражен, видны были крутящиеся потоки воды, в кильватерной струе возникала стекловидная пена, которая оставляла характерный след на поверхности воды за кормой корабля.
На малом ходу, ходу на рейде (10 узлов = 18,52 км/ч) кормовой бурун уже «горбатил» воду непосредственно за кормой и винтами, будоражил кильватерную струю, оставлял за собой беспокойный пенный и протяжённый след.
На среднем ходу, ходу поиска (12 узлов = 22,22 км/ч) кормовой бурун уже образует две отчётливые бурлящие «горбатые» струи и острый форштевень корабля также образует отчётливые «горбаты» и пенные «усы», которые в совокупности создают характерный «корабельный» кильватерный след в море.
На среднем экономическом ходу, то есть оптимальном со всех точек зрения ходу (14 узлов = 25,93 км/ч) кормовой бурун уже имеет общий бурлящий водоворотом водяной горбатый «холмик», чётко очерченную боковыми пенными участками характерную кильватерную струю, при этом кормовой бурун ярко выражен и оформлен не хаотично, а чётко, зримо, красиво.
На среднем крейсерском ходу (17 узлов = 31,46 км/ч) кормовой бурун уже имеет вид настоящего водяного бурлящего «холма», агрессивную и внушающую уважение и даже страх кильватерную струю, которая стремительно уносится от кормы вдаль и этот вид естественно и инстинктивно внушает человеку опасение выпасть за борт (корму) и пропасть в этом опасном (уже не очень красивом) водовороте.
На среднем ходу, ходу боевой атаки (20 узлов = 37,04 км/ч) кормовой бурун выглядит как страшно бурлящий пенный и образующий мощный поток брызг вулканический гейзер; кильватерная струя агрессивная, боковые струи мощные, пенные, гребнистые, а носовые «усы» также гребнистые и пенные.
На полном боевом ходу (25 узлов = 46,30 км/ч) кормовой бурун – это уже высокий бурлящий водяной холм, высотой с обрезом кормы (примерно 3-4 метра над уровнем моря); скорость извержения воды из-под винтов и кормы корабля такая, что становится опасно и страшно не по инстинкту, а по сознательной оценке физических фактов происходящего.
На полном боевом ходу, ходу уклонения от движущихся противокорабельных торпед, летящих снарядов и бомб (28 узлов = 51,86 км/ч) кормовой бурун превращается в большой бурлящий и стремительный водяной «холм», который возникает за кормой и выше кормы; этот смертельно опасный кормовой бурун-холм уже не «шипит», как предыдущие, а громко бурлит, издаёт вместе с винтами страшный звук тряски и бурного потока воды; кильватерная струя также превращается в страшный бурлящий поток воды, как будто кормовой бурун продолжается в кильватерной струе на большое расстояние от корабля.
На полном ходу, ходу преследования противника (30 узлов = 55,56 км/ч) кормовой бурун уже не холм, а бурлящая водяная гора выше палубы кормы на 2,5-3 метра; стоять или работать на корме уже смертельно опасно, так как не только сильная тряска, сильнейший шум, но и поток воздуха от движущегося с большой скоростью корабля, может смахнуть человека (матроса) с кормы, как пушинку и увлечь в этот страшно «кипящий» кормовой бурун.
На самом полном или максимальном ходу для кораблей проекта 1135 типа «Буревестник» (32 узлов = 59,26 км/ч) за кормой возникает настоящая водяная гора-взрыв высотой 10 и более метров, только «взрыв» постоянный, огромный, не просто бурлящий, а уже оформившийся в характерную потоково-бурлящую форму с гладкими и пенными участками, с внутренними и внешними бешено движущимися и закрученными струями.
Только однажды, будучи по боевому расписанию рулевым (б/н 1-5-11) в румпельном отделении, расположенном в корме рядом с рулевой машиной, я видел своими глазами кормовой бурун-гору самого полного хода. Тогда я нарушил все инструкции, поднялся на несколько перекладин вертикального трапа, открыл люк румпельного отделения и выглянул наружу. Корабль не просто дрожал, вибрировал или трясся, он содрогался так, словно мы шли не по морю, а по брусчатке, по горной каменистой дороге и нас швыряло, толкало, подбрасывало, подкидывало на этих острых камнях.
Стоял сильнейший шум, грохот, содрогание и смешение звуков. Обычные звуки мирно, бодро или бурно текущей воды, звуки ручья, бегущего горного потока или рёв водопада (в зависимости от скорости хода корабля) в этот раз превратились в страшную какофонию звуков, как будто я был внутри постоянно действующего взрыва взрывчатого вещества. За кормой была настоящая водяная гора, которая закрывала не только горизонт, но и небо (мой взгляд был на уровне палубы кормы БПК «Свирепый»). Кормовой бурун самого полного хода не просто поражал, он ошеломлял, превращал меня в «никого», лишал меня всего человеческого, потому что во мне оставался только немой, беспомощный, бездвижный панический страх. Я краешком сознания понимал, что мне надо немедленно захлопнуть над головой люк и кубарем спуститься-упасть в румпельное отделение, ноя, как заворожённый, как мартышка перед удавом, смотрел и смотрел на этот ужасный кормовой бурун самого полного хода.
Эти ощущения от увиденного кормового буруна, гороподобного потока бурлящей воды на самом полном ходу я запомнил на всю жизнь и потом рассказывал о своих впечатлениях замполиту капитану 3 ранга Д.В. Бородавкину. Он за всю свою службу на флоте никогда не видел кормовой бурун самого полного хода, поэтому с доверием и с сомнением отнёсся к моему рассказу, но перепроверять мои ощущения он не стал. Не знаю, может быть, кто-то ещё стоял или был рядом с обрезом кормы боевого корабля на самом полном ходу, но на БПК «Свирепый» таких моряков больше не было.
В этот раз, в воскресенье 7 октября 1973 года, погода в Северном море была чудесная, прохладная, но светлая и чистая, поэтому все матросы и старшины, пришедшие поглазеть на то, как будут стираться робы в кильватерной струе, были бодры, веселы и настроены на интересное приключение. Итак, три новые серо-зелёные робы были брошены в кильватерную струю среднего экономического хода (14 узлов = 25,93 км/ч) и вертелись, крутились и переворачивались в потоке воды в 10-15 метрах за кормой БПК «Свирепый».
Никто не знал, сколько нужно времени «купать» эти робы в кильватерной струе; 10 минут,, 15 минут, 20 минут, полчаса или час. Старшина команды боцманов Федя Мырак тоже не знал, сомневался, молча по сматривал на вовсю веселящихся моряков-свиреповцев и только по наитию решил вытащить робы молодых матросов на борт корабля. Он дал команду, "боцманята" дружно взялись за промасленный и скользкий стальной тросик , подтянули робы в отоке воды к корме, а потом ловко рывком вытащили их на палубу. Все присутствующие тут же столпились вокруг мокрых матросских роб. Все робы были не просто чистыми, но побелевшими, очистившимися от серо-зелёного плесневого налёта и цвета; они были мягкими на ощупь и эти обстоятельства привели моряков в восторг.
Немедленно другие матросы и старшины побежали за своими робами, а Фёдор Мырак даже приказал принести его старую замызганную и запачканную чёрную шинель самого первого его аттестата (комплекта форменной одежды моряка). На этот раз стальной проволокой, продетой в рубахи роб и штанины штанов, ещё три-пять комплектов рабочего платья матросов были прикручены к стальному тросу и выброшены в кильватерную струю за корму БПК «Свирепый». Через 15 минут «барахтанья» в струе кормового буруна, с большим трудом преодолевая сопротивление бурлящей воды, вся эта куча мокрых роб была вытащена на палубу.
Опять восторгам хозяев этих роб не было предела, потому что все они также были идеально чистыми, свежими, приятно пахнущими морской водой, мягкими на ощупь и совершенно целыми. Теперь уже десяток моряков-свиреповцев желали постирать свои робы, суконки, голландки, брюки, бушлаты и шинели в кильватерной струе. Несколько старшин-годков тут же приказали своим подчинённым притащить на корму их аттестаты. Начался настоящий бум, ажиотаж, лихорадка «постирушки в кильватерной струе».
Не знаю, кто доложил вахтенному офицеру о случившемся, но знаю, что именно вахтенный офицер обо всё рассказал, что сейчас творилось на корме замполиту, старпому и командиру корабля капитану 3 ранга Е.П. Назарову. Это он усмехнулся и вполголоса приказал вахтенному офицеру : «Увеличить ход!». Я при этом не присутствовал на ходовом мостике, но видел на корме, как вдруг бурун усилился, почувствовал ногами, как увеличилась скорость движения корабля, и увидел, как сильно натянулся стальной тросик с шинелями, бушлатами и робами на конце троса.
Шум кормового буруна усилился, скорость водяного потока в кильватерной струе увеличилась, тряска корпуса корабля тоже и в стальной тросик «впряглись» буквально все, кто в это время находился на корме БПК «Свирепый». Робы, бушлаты и шинели уже 5-7 минут стирались в кильватерной струе. Пора было всё это прекращать и вытаскивать бешено вращающийся и упруго трепещущий трос.
В результате неимоверных упорных и дружных усилий, преодолевая мощное сопротивление бурного потока кормового буруна, куча мокрых вещей была, наконец-то, вытащена из воды. Увы, от роб, бушлатов и шинелей, от чьих-то суконных чёрных брюк и форменки остались одни лохмотья, ветошь, хлам. Хозяева этих вещей стояли над своим имуществом в удручённом состоянии. Остальные, кто избежал этой участи, им сочувствовали, но сочувствовали с юмором, облегчением, с шутками и прибаутками. Особенно сопереживали моряки Фёдору Мырак, потому что это он решил постирать свой парадно-выходной «ДМБовские аттестат»…
Больше на моей памяти робы и вещи за кормой в кормовом буруне и в кильватерной струе не стирали. Правда, впоследствии салагам и молодым матросам часто предлагали это сделать, советовали и даже рассказывали, передавали эту историю как байку и «инструкцию к применению», но я в этом уже участия не принимал. Всему своё время…
Фотоиллюстрация из Интернета: 30 августа 2010 года 09:29. СКР «Бдительный» пр.1135 типа «Буревестник» (головной корабля). Фото Александра Бусова. Источник: https://ok.ru/proekt1135/album/45275251736764/469789103804. Точно таким же был кормовой бурун и кильватерный след БПК «Свирепый» в Северном море» в воскресенье 7 октября 1973 года на среднем ходу, в пенных отвалах которого стирали свои робы, форменки, голландки, суконные брюки, бушлаты и шинели моряки-свиреповцы. Точка места съёмки – как раз крышка люка и вертикального трапа, ведущего внутрь румпельного отделения к рулевой машине и запасному ручному штурвалу. Точно так же и я, рулевой БЧ-1, боевой номер 1-5-11, 48 лет назад (в 1972 году) стоял на этом месте и фотографировал такой же закат в Балтийском море. На переднем плане кнехты («лысина боцмана») - парная тумба на палубе, служащая для крепления тросов. Полукруглая откидная скоба – ограждение для буксирного троса. Нечто, похожее на авиационную бомбу, - буксируемый шумовой охранитель типа «БОКА-ДУ» (защита от торпед) и размагничивающее устройство (в крепёжных скобах на переборке справа). Рядом с охранителем тумба-стойка для небольшой грузовой стрелы. Слева от охранителя – рельсы, по которым скатывают и бросают за корму морские мины. Справа внизу открыта крышки горловины. Стойки, перекладины и цепочки – леера фальшборта. Кормовой бурун на среднем крейсерском ходу (17 узлов = 31,46 км/ч). Его вид и скорость потока уже внушают инстинктивное опасение и осознанное нежелание стоять на обрезе (краю) кормы.