Девятаев Михаил Петрович (8 июля 1917г. – 24 ноября 2002г.)
Сил не хватает тянуть штурвал.
Край полосы всё ближе, ближе,
Но всё же лётчик не сплоховал -
И вот уж крылья их небо режут…
А начиналось всё так прекрасно –
Казанский техникум, правда речной.
Река не море - не так опасно,
Но в небо влекло его всей душой.
Аэроклуб увлекал всё больше,
Терзался – в чём его смысл жизни?
Ведь самолёт корабля не проще,
Где он больше полезен отчизне?
И впереди лётной школы будни,
А в сорок первом пришла война.
Выжить в войну – дело ох трудное -
Почти невозможно во все времена…
Лётчик открыт всем ветрам и снарядам,
И ведь молод ещё – умирать не резон.
Смотри, не крадётся ли враг где-то рядом?
Чист ли вокруг тебя весь горизонт?
Подбит был и ранен не раз, и не два –
Списать уж хотели совсем подчистую.
Но сжалился врач – прописали У-2.
Всё же не в тыл – на передовую.
Покрышкин тогда его снял с тихохода,
Забрал в эскадрилью, к себе под крыло.
И вновь он стремится за край небосвода,
Судьбе сам не веря, что так повезло.
Но счастье длиться не может вечно,
А пока он, как мог, сражался с врагом.
Свобода закончилась так быстротечно -
Был сбит он, и ранен, и вот враг кругом.
Концлагерь – ужас, машина смерти -
Создан, судьбы людей перемалывать.
Не просто там выжить, уж вы поверьте.
Тех, кто вышел оттуда, было так мало…
Побег не удался, концлагерь другой.
Бежать отсюда совсем невозможно -
Особые метки и постоянный контроль.
Без еды загнуться вовсе не сложно.
Парикмахер-поляк «поменял» ему имя,
Так бравый лётчик «стал» штрафником.
Те дни, словно годы, тянулись уныло,
Но вдруг их отправили на аэродром.
Он сразу понял - бежать невозможно,
Значит, остался им путь один – в небо.
Хоть чужой самолёт понять ему сложно,
Должен справиться, он трусом не был.
Капонир, ковыряя, сразу после бомбёжки,
Углядел он, как лётчик мотор запускал,
Ухмыляясь злорадно в кабинном окошке,
Что побегу помог тот, сам даже не знал.
И вот день наступил – так совпало удачно –
Всю их группу отправили на аэродром.
И когда техсостав обедал весь смачно,
Девятаев пробрался в Хейнкель тайком.
Осмотрелся, проверил – электричества нет.
На удачу нашлись аккумуляторы рядом.
И хоть сил не хватало, они сделали это -
Затащив в самолёт, подключили, как надо.
«Напруга» в порядке, и топлива вдоволь,
Беглецы в самолёт загрузились вповалку.
Запуск первый, второй, путь в небо рисковый
Самолёт к полосе устремился вразвалку.
И вот уж казалось – взлетят и свободны,
Но сил не хватает «взять штурвал на себя».
Из столовой охрана летит, как голодная,
На ходу в них стреляя, и зло матерясь.
Под салют автоматов, новый разбег.
Втроём, кое-как нос задрали бомбёру.
Их удачно сложился в итоге побег -
Немцы обделались с жутким позором.
Но впереди ждал их новый сюрприз -
Ас Гюнтер Хобом рванул им вдогонку.
Но плохо искал тогда лётчик-фашист.
Девятаев на «бреющем» выиграл гонку.
Хотя над землёй крался он очень низко,
Нашёл другой ас их тогда - Вальтер Даль.
И к ним подобрался совсем уже близко,
Но нету снарядов, отпустил он их в даль…
Их всё же подбили, уже наши зенитки,
Но лётчик на брюхо посадил самолёт.
И наш автоматчик, им самый прыткий,
Кричит: - «Ганс сдавайся – окончен полёт!»
В ответ сверхискусно обложен был матом,
И видит он ужас - выползают скелеты,
Со слезами «сдаваясь» нашим солдатам,
Тут же падая - лица зелёного цвета.
Барак снова - лагерь фильтрационный.
Допросы, проверки – сколько же можно?
Лётчик про ФАУ твердит людям в погонах.
Но верят, не верят? Понять это сложно.
Тогда план полигона он им чертит умело,
Который потом разбомбят в пух и прах.
И вот, уж как листья с берёз облетели,
Королёва он водит по острову Страха.
Там всё осмотрели: где делали ФАУ,
Чем их заправляли, пускали откуда.
Бомбёжками там погромили немало,
Ходили с опаской – завалы повсюду.
Королёв занялся разработкой ракет,
Девятаев вернулся к речным судам.
Мчась над водой, встречал он рассвет
В Метеорах, Ракетах, как капитан…