Овца на зеленом лугу

                Филановская Лидия


                Овца на зеленом лугу



                повесть


 


Сегодня, с самого утра Сонечке было необыкновенно хорошо. Даже детей утром она одевала по-другому, не было в ее движениях прежней  вялой ленцы, а на лице - выражения неудовольствия. Сонечка сияла и двигалась быстро, легко. В сумерках комнаты, как птичий щебет в лесной чаще, звучали мальчишечьи голоса да светились ее глаза. Соня заметила, как младший в какой-то момент на нее удивленно и вопросительно посмотрел. Сонечка прыснула, уткнувшись в детскую вещичку, которую собиралась как раз на Ваню надеть, но не смутилась и не испугалась, ее хорошее настроение сейчас ничто не могло испортить.
Может быть, что-то приснилось сегодня Сонечке, но она вдруг поняла, - она была прямо уверена в этом, такого ясного чувства у нее прежде не было, - что он, ее любимый, бесконечно далекий человек, о котором она мечтает, придет к ней, обязательно придет по-настоящему, и возможно, уже сегодня.
Ведь он однажды приходил к ней. Да-да, она уверена, что ей не показалось - это был действительно он. Встреча была мимолетной и длилась какие-то доли секунды, но то был, - как бы Сонечку ни отговаривали, - реальный человек из плоти и крови, не ее фантазия. Произошедшее, по мнению Сонечки, подтверждало, что любимый, такой далекий и желанный, знает о ней и любит ее. Возможно, Сонечка обольщалась, считая, что ее чувства разделены, но как это ей помогало.
Все случилось в начале сентября. Сонечка с детьми была еще на даче. Дети спали после обеда, Сонечка работала в саду. Сонечка не очень любила это занятие и ему с удовольствием предпочла бы что-то другое: чтение, рисование, можно было бы просто посидеть на скамейке напротив клумбы и фонтанчика, помечтать, пообщаться с любимым. Но, во-первых, дело касалось клубники, а ее срочно нужно было обрабатывать, - подошло время, а во-вторых, Сонечка и сама нехотя признавала пользу физического труда, ведь мечтать все время было, что и говорить, нездорово.
Стоял совершенно чудесный день, бесподобный день, фантастический. Голубое небо, то мерцающее, как шелк, бледное, то вдруг далекое, как будто раскрывшийся купол. Над темными елями белые всполохи облаков, как крылья улетающей птицы, чайки, стремящейся к недалекому Финскому заливу. Живое солнце наполнило воздух светом; солнечная муть, но так рано пожелтевшие березы все равно казались яркими.
Нет, лето еще не сдалось осени, природа как будто достигла именно в этот день, в этот час в своем состоянии самого сильного напряжения. Все светилось изнутри, где-то в сердцевине всего живого бродил медвяный, созревший свет.
Спутанная, разросшаяся трава у фонтанчика – привлекательный, как челка любимой куклы, маленький лес. Темно-розовые флоксы и почти фиолетовые, схватившиеся руками за тяжелые шапки собственного аромата. Гортензия, ее белые, полные молока, тяжелые груди, а на вытекшем молоке кудрявая, такая соблазнительная пенка.
Все на пике. Еще секундочку и наступит оргазм, разрядка, истекание, неуправляемая лавина красного и желтого.
Птицы клевали созревшие, блестящие ягоды черноплодной рябины. Громкий стрекот кузнечиков трогал и немного печалил душу, словно тиканье часов, мерящих время час за часом, день за днем. Сонечка сидела на грядках, у самого края их участка, спиной ко входу. Она уткнулась в землю, увлекшись работой. Сонечка выдергивала сорняки и старые, почти не плодоносящие кустики и сажала на их место новые, молодые побеги.
 Гром стрекочущих кузнечиков вдруг надвинулся на Сонечку. Солнце немилосердно слепило глаза. А потом внезапно стало тихо, будто Сонечка куда-то провалилась. Ей сделалось не по себе. Сонечка, вздрогнув, обернулась. Позади нее во весь рост стоял человек – это был он, ее любимый. Сонечка сидела на корточках над грядкой, поэтому она смотрела на стоящего рядом с ней, снизу вверх. Сонечке приходилось смотреть против солнца, но она сразу отметила, что любимый был как-то необычно, несвойственно для себя одет. Сонечка никогда раньше не видела его таким. Любимый был одет и выглядел так, как водитель мужа Виктор. Кроме всего, он был как-то неуловимо и внешне, на лицо похож на Виктора. Сонечка с трудом узнавала, принимала его таким. Немного мятые, видно, уже долго ношеные брюки. Пиджак из толстой, наверное, пальтовой ткани, под ним черный тонкий трикотажный джемпер. Старомодные туфли на каблуках, с острым носом, и в этом какая-то глупая претензия. Откуда он взял их? Может быть, даже нашел на помойке. Туфли были уродливые, смешные, видно, что очень старые. Искать что-нибудь на помойках стало бы с Виктора, и то неизвестно. Но любимый!
Сонечка сперва решила, что это и есть Виктор, тем более, что возникший человек стоял примерно в той позе, в какой нередко можно было увидеть Виктора. Он стоял, раздвинув широко ноги, немного выпятив вперед живот, соединив руки внизу, как бы держась, прикрывая ими детородное место, так делают футболисты, когда становятся в стенку.
Сонечка посмотрела в лицо стоящему над ней человеку повнимательнее. Все длилось на самом деле какие-то секунды. Она узнала, - и тут уж она не ошиблась, - в появившемся любимого. Без всякого сомнения, это был именно он, а никакой не Виктор. Любимый стоял беззвучно. Он стоял, опустив подбородок на грудь, и смотрел сверху вниз. Он внимательно смотрел на Сонечку, наблюдал, что она делает. Ему было это очень интересно.
Сонечка, поняв, кто стоит перед ней, несказанно обрадовалась. Как она обрадовалась, какой это был сладостный шок! Сонечка, ужасно засмущавшись, начала тут же снимать грязные, такие неприглядные рабочие перчатки, скорей-скорей отряхивать руки, которые все равно тоже были в земле, - пальцы на перчатках давно прохудились. Самое плохое, что грязь была под ногтями, это ведь так некрасиво и очень не идет влюбленным женщинам. Сонечка мешкала совсем недолго, какие-то мгновенья, она, неловко извиняясь, бормоча себе под нос что-то невнятное, отряхивала руки. (Зачем она делала это, глупая, зачем тратила время!) Она ясно ощущала его присутствие рядом, его уверенное спокойствие, но когда через какие-нибудь секундочки она подняла голову, чтобы снова взглянуть на него, по-настоящему приветливо и игриво ему улыбнуться, выразить всю радость, весь восторг от встречи, может быть, даже кинуться в его объятья, любимого уже не было рядом с ней.
Солнце слепило Сонечку, било прямо в глаза. Сонечка была растеряна и испугана, она еще ничего толком не поняла, чтобы разочароваться и приуныть. Она, поставив козырьком руку, посмотрела скорей в сторону калитки. Ничего было не видно в солнечном плотном мареве, раскидистый куст жасмина и цветущая, пышная гортензия, растущая у калитки, не шелохнулись.
Сонечка постояла, застыв в одной позе, с тяпкой в руке, кто-нибудь проходящий мимо, увидев окаменевшую, неживую Сонечку, мог вполне подумать, что это чучело стоит в огороде, потом перевела взгляд на газон, на мелкую, кудрявую травку и вдруг ни с того ни с сего засмеялась! Смех вылетел из нее, как снежок, пущенный тренированной рукой резвого мальчишки. Она не хотела думать ни гортензии, ни о собаке, которая тоже вела себя спокойно, так как будто на участок никто не заходил. Кристально чистая мысль была в голове у Сонечки: она знала, что к ней приезжал любимый.
Сонечка покопалась еще на грядке, ей все же хотелось доделать то, что она на сегодня наметила. Потом проснулись дети. Они, плача, стали ее звать. Их громкие капризные голоса были хорошо слышны в саду. Было довольно тепло, и окна их спальни Сонечка оставила открытыми. Тяжелая кутерьма одевания. Все приходили в себя, дети от сытого сна на закате, Сонечка от только что пережитого в саду. Впрочем, на чувства особенно времени не было, нужно было, как всегда, поторапливаться. Она не успела еще сделать и то, и это, а скоро приедет Кирилл.
Кирилл действительно появился вскорости. Сонечка, заслышав из кухни шорох гравия и радостный лай собаки, уже понесшейся на дорогу к замеченной ею хорошо знакомой машине, вышла встречать мужа. Кирилл вылез из машины за ним и Виктор, водитель. Кирилл слыл добряком и, кажется, не имел понятия о том, что такое держать дистанцию. Может быть, он и не чувствовал особенного расположения к Виктору, но всегда кормил его ужином. Вернее, кормила Сонечка, она против этого не возражала, хоть и немного обременительно, но все же веселей, хоть какое-то разнообразие в их жизни, хоть какое-то общество.

Площадка, на которой всегда парковалась машина, была сейчас залита солнечным светом. Блестел гравий. Сонечке приходилось смотреть против солнца, она пыталась побыстрее разглядеть, во что одет Виктор. А Виктор был одет именно так, как тот человек, который приходил только что к Сонечке, ее любимый: зеленоватые, поношенные брюки, черный джемпер и сверху пиджак болотного цвета из плотной, пальтовой ткани. Вот правда обувь на Викторе была совсем другая: черные, довольно приличные, можно сказать, модные ботинки.
Как всегда бросалась в глаза внушительная фигура водителя, но теперь Сонечка стала более пристально рассматривать его лицо. В первый момент, когда она поняла, что Виктор одет также, ей подумалось, что она как раз тогда Виктора и видела, но потом – взгляд на лицо, волосы, глаза, подбородок. Нет-нет, тот человек, конечно, был другой, он смотрел иначе. Она видела не водителя мужа, а именно любимого.
И еще – обувь, ботинки! Правда, зачем любимый надел такие страшные, помоечные было непонятно.
Оказалось, что Кирилл уже около часа в поселке, не заезжая домой, он, как давно собирался, зашел к соседу обсудить общие хозяйственные дела, касающиеся ремонта дороги и покупки на зиму дров.
- Час? Ты здесь практически час? – округлила глаза Сонечка, ей стало жарко от волнения, она чувствовала, что вот-вот провалится в разочарование. Боже мой, она просто обманулась, это обыкновенное ее неудержимое воображение! – А Виктор не заходил сюда, к нам?
- Нет. Он был со мной, - ответил Кирилл.
- Ты точно знаешь? – Сонечка очень волновалась.
- Абсолютно, - Кирилл, когда был в чем-то уверен, распахивал широко глаза. У него были красивые, выразительные глаза, голубые белки и длинные, густые ресницы.
Соня ужасно боялась спугивать его уверенность, а с ней и свою надежду.
- Ну ладно, - нехотя согласилась она. – Кто-то заходил, - сказала она тихо, буквально выдавила из себя.
- Кто? – Кирилл впился в нее взглядом, он так делал всегда, как будто чего-то боялся. Карие, но не темные, а с чуть зеленоватым оттенком, выразительные глаза. Они обычно пронизывали лучом, который шел из какой-то страшной глубины, в которую Сонечку никогда не пускали. Может быть, там был собственный страх, неуверенность в себе. Да собственно, Сонечка и не напрашивалась ни в какие запретные дали. Она покорно соглашалась, верней мирилась с этим острым лучом, который, просвечивал,  прощупывал, а то вдруг неожиданно гас.
- Кто-то, - Сонечка от напряжения затрясла головой, - я не знаю, какой-то человек, - ей очень хотелось отмахнуться и прекратить весь этот разговор. – Я думала Виктор, - щеки Сонечки предательски покраснели. Ей очень не хотелось, чтобы это все-таки оказался Виктор, она надеялась, что это был любимый.
- Нет, Виктор был со мной. Он никуда не уходил, - сказал Кирилл, внимательно глядя на Сонечку.
Сонечка даже прикрыла лицо рукой, так она не хотела, чтобы муж смотрел на нее, ей не хотелось показывать своего напряжения и трепета, своей надежды и ожидания. Но она все-таки решилась:
- А ты ничего такого не видел?
- Какого  такого? – Кирилл спокойно закрывал машину, он уже переключился на какие-то свои, другие мысли.
- Чего-нибудь необычного, интересного на нашей дороге, например, когда ехал?
- Да, проезжала какая-то незнакомая машина, таких тут никогда  не было.
- Незнакомая? Какая? – Сонечка буквально трепетала.
- Большой черный Мерседес… Знаешь такие, с затемненными стеклами?.. Не представляю, как кто-то на такой шикарной машине мог заехать в наш поселок. Совершенно точно, какая-то «шишка»…
- Ясно… - сказала Сонечка, она помертвела. Она хотела сказать: «Ко мне, ко мне наведывался, вот к кому», - но промолчала.
- Что ясно?.. Что с тобой?.. – весело спросил Кирилл и игриво провел пальцем жене по щеке. – Чего ты испугалась? Сон опять плохой что ли приснился? Боишься разбойников? Не бойся… Сюда никто не придет… Ездил какой-нибудь толстосум себе участочек эдак в полгектара смотреть. Я слышал, что там, дальше за карьером, землю теперь продают… Совхозные поля бывшие… Ну, что ты тут встала, как вкопанная? Пойдем скорей ужинать… Я с двенадцати часов утра ничего не ел и Виктор тоже, наверное.
Сонечка чувствовала необыкновенную радость, тайную, заветную. Как будто она была беременна самым прекрасным и удивительным ребенком, живущим, растущим в ней по секрету от всех. Она летела в кухню, как на крыльях: да, так и есть, все сходится – любимый приезжал к ней, никакой это был не толстосум, присматривающий в здешних краях участок. А какой он выбрал день для своего появления, какой неповторимый, красивый день! Ну разве все это может быть случайным?
Кастрюльки, поварешки, тарелки, ложки мелькали у Сони в руках. Еще нужно нарезать хлеб, достать сметану и масло, сделать салат, слить картошку. Соня ликовала, ей хотелось петь, хотелось подняться в воздух, пробить головой потолок, крышу и, вылетев на улицу, пронестись ракетой над домом, над лесом и дальше, достигнув залива, над сверкающей, голубой водой, над всем Земным шаром. Сонечка прямо не могла стоять на месте, она пританцовывала. Ей все виделось в дымке своего восторга.
Сонечка, едва накрыв на стол и подав ужин, - ах, эти несносные путы супружеских обязанностей, невыносимая хозяйственная повинность, - метнулась в комнату, к телевизору. Скорей-скорей, заходясь от любовного трепета, она лихорадочно переключала каналы, в надежде увидеть любимого. Ничего о приезде любимого в Петербург не говорили, наверное, просто еще не успели подготовить репортаж о его визите. Он, несомненно, был в Петербурге и заезжал сюда, в их поселок, чтобы повидаться с так горячо и преданно любящей его Сонечкой.
- Что это ты, Сонечка, там телевизор смотришь? Иди сюда, к нам, – Кирилл заметил, что Сонечка прилипла к экрану. Он очень не любил, когда жена отделялась от компании.
Сонечка вздохнув, вернулась на кухню.
Солнце уже стало клониться к закату, несколько его порыжевших лучей прошедших через прореху леса, между полупогибшей елью и осиной, просунулось в окно кухни. Лучи, словно две шпаги, вдруг раскрывшиеся веером. Кирилл сидел за столом спиной к окну, против солнца. Его спина прислонялась к оранжевой подушке света, но весь он виделся темным, тень приложила к его груди свои немытые, земляные ладони. Спасало только то, что футболка была белая, белый цвет одежды не давал всей фигуре утонуть в полумраке.
Кирилл, закончив ужин, что-то обсуждал с Виктором. Это был не серьезный разговор, касающийся дел, а пустая беседа, когда просто надо о чем-то говорить, молчать неудобно. В какой-то момент Кирилл рассмеялся. Он сейчас очень хорошо выглядел, был таким красивым, загорелое лицо: отвесный, широкий лоб, довольно большой нос, пухлые губы, прекрасная, гладкая кожа, выразительный взгляд карих глаз, вообще лицо крупное, но совсем не грубое, а очень привлекательное, мужественное, в Кирилле сразу чувствовалась порода. Он был отдохнувшим, несмотря на конец рабочей недели и конец дня, - Кирилл провел дома среду и в четверг поехал по делам только во второй половине, ему, с его нагрузками, конечно, обязательно требовался отдых. «Кирилл!» – Сонечка взглянула на загорелые, открытые по локоть мужнины руки, его лицо, волосы. «Кирилл! Какой ты прекрасный! Ведь ты самый лучший, живой, теплый, ты чувствуешь, ты любишь меня, заботишься обо мне. Сколько в тебе всего есть… Я хочу прикасаться к тебе… Почему я не люблю тебя?.. Почему я не с тобой и не могу быть с тобой?..»
Боль пронзила Сонечку, она рванулась прочь из кухни, взмыла по крутой дачной лестнице на второй этаж. Ворвалась к себе в комнату, повалилась на пол и, лежа на полу, уставилась в окно, на небо. Окно было раскрыто, она могла видеть небо прямо, не через стекло. Голубое небо мерцало в свете уже увядающего солнца. Слышался гром стрекотания кузнечиков. Гортензия исходила своим пенящимся молоком, и лиловые соски ее набухали и твердели. Поблескивающие, жухнущие, но такие страстные березы изнемогали, пытаясь достичь осеннего оргазма. Только сквозистое облако было таким прохладным, спокойным, умиротворенным. Разбредающиеся овечки таяли без сожаления.
 «Господи! – закричала Сонечка, вскакивая на колени, - Господи, помоги! Я тебя прошу, умоляю, сделай что-нибудь, избавь меня от этой боли! Мне больно, мне очень больно, у меня нет больше сил, терпеть!!!» Сонечка, надрываясь, кричала про себя. Крик не вырывался из ее груди, горла, но как будто рассекал все внутри, оставляя кровавые раны. Вдруг до Сонечкиного плеча кто-то дотронулся, кто-то стоял позади нее. Сонечка обернулась – какой-то человек был рядом. Он появился, наверное, из разверзшейся бездны желтых стен, томящейся и бурлящей, так же, как все живое в эту пору, пропущенный черно-красным, всегда напряженным, словно температурящим, нарисованным на холсте человеком. Сонечка не могла понять, кто это стоит возле нее. Ей не удавалось разглядеть лицо, и фигура была совсем темной.
Мужчина схватил Сонечку за локти, рывком поднял ее с колен, он был настроен очень решительно. Он что-то хотел от Сонечки. Сонечка, испугавшись, начала сопротивляться. Завязалась схватка, Сонечка, как могла, отбивалась, а ему нужно было во что бы то ни стало добиться своего. Сонечка билась, как раненное животное, пытаясь освободиться от сильных и властных рук мужчины, но тот ни на секунду не ослабевая хватки, не отпускал ее. Он был гораздо сильнее, Сонечка билась из последних сил, она пришла в неистовство – победить или погибнуть… Но вдруг непонятный мужчина превратился в водителя Кирилла Виктора…
Изумленная Сонечка остановилась, она не хотела думать о Викторе. При чем тут Виктор?..
- Что ты здесь делаешь? – властно, спросил Кирилл, в голосе, как очень часто в разговоре с женой, прорезывалась претензия.
Сонечка слышала, как муж поднимается по лестнице, - такими тяжелыми могли быть только его шаги.
- Что ты делаешь? – опять спросил муж с нажимом, смотря пристально.
- Сижу, - ответила она слабым голосом, намеренно делаясь рассеянной.
Если бы она знала, как не нравится ему этот ее невнятный тон и рассеянный вид.
- Спускайся вниз. Что ты тут сидишь без дела? Нужно мыть посуду. Тебя как будто все это не касается.
- Да сейчас, - Соня приходила в себя. Ей было ужасно тяжело и больно, будто зерну, которое молотят.
- Спускайся скорей, - муж уже шел по лестнице вниз, он не любил никого уговаривать. – Спускайся, слышишь?
- Слышу…
Она спустилась вниз, в кухне никого не было. Посуда была убрана со стола и свалена в раковину. Детей Катерина, мать Сонечки, повела гулять в лесок, в доме стояла тишина. Виктор уже уехал. Вечерние солнце лилось в окна и, нажимая своими лучами на грудь, причиняло боль. «Прочь, тоска, прочь…» - Сонечка взялась за посуду. Заслышав детские голоса, она скорей кинулась к своим навстречу.
- Соня, а посуда? – крикнул ей вслед Кирилл.
- Я сейчас приду и все сделаю, - отозвалась Сонечка.
Она обнимала детей.
- Потеплее нужно было одеться всем, - недовольно заметила Катерина, скривив свои бескровные губы. – Шапочки может, детям брать.
- Какие же шапочки? Теплынь!
- Те, фельтикультяпистые, которые вы с Кириллом в Хельсинки отхватили, - Катерина за словом в карман не лезла.
Катерина была одета в бесформенную блузу, в темно-синюю юбку со складками, ужасно портящую ее и без того некрасивую фигуру,  рано состарившаяся, сморщенная, с нелепым хвостиком седых волос, Катерина с ее злобным, напряженным выражением лица имела отталкивающий вид.
Сонечка поплелась в дом. Она чувствовала боль во всем теле. Близкие будто и не говорили с ней, а злыми петухами клевали руки, плечи, спину, шею.


Да, сегодня Соня с особым чувством вела детей в сад – любимый придет к ней, она в этом уверена, они соединятся. Соня необыкновенно рада. Ликование развесило повсюду свои флаги. Скучные стены домов, неаккуратно вымытые дождем, заслонили  веселые тряпки, шелковые с распущенными краями. Любимый сейчас сделает все свои важные дела, - да ведь он и делает их с мыслями о ней, - и соберется в путь.
Сонечка очень добра с детьми в эту минуту, нежна, терпелива и немножко сама ведет себя по-детски, дурашливо. Может быть, она немного невнимательна к каким-то мелочам, но плевать на все - что бы ни случилось, она не будет плакать, даже если потеряет что-то важное или испортит, вот только потом… Потом, возможно, она испытает тяжелое разочарование, будет раскаиваться, горько жалеть, что осталась без ключей или любимой сумки, но сейчас она так радостна, душа прямо блестит...
Дети очень рады хорошему настроению матери, но в глазах своих сыновей-погодков, Миши и Вани Соня в какой-то момент заметила удивление, растерянность. Сонечка поняла, что ведет себя странно, но она не испугалась, а только засмеялась. Рассмеявшись, она опять увидела непонимание на лице младшего Вани, тут же одернула себя и решила держаться сдержаннее. Но как удержать в себе такую радость?
Вот они и в детском саду. Скорей-скорей раздеваться. Дети какие-то притихшие, растерянные, а Сонечке опять смешно, она жалеет детей, бурно выражая свои эмоции.
Дети в группе. Соня говорит с воспитательницей. Та очень доброжелательна и любезна всегда со всеми, но Соня польщено заметила, что с ней особенно. Просто Марии Георгиевне очень нравятся Миша, Ваня и сама Сонечка. Сонины мальчуганы такие хорошенькие, и потом, они смышленые, хорошо воспитанные – естественно, что их любят в детском саду. А Сонечка - та всегда так кротка, учтива, почтительна и внимательна. Мария Георгиевна ненамного старше Сонечки, может быть даже, она ее ровесница. Она не видит, что Сонечка не такая, как все, а может, и видит, но это ее не пугает, не отталкивает. Но что такое - не такая, как все? И что такое – такая, как все? Глупости. Не стоит об этом думать. Все ведь очень разные, каждый индивидуален – прописные истины. Со странностями! Кто не без них? Мария Георгиевна умница, не думает ни о ком дурное, в том числе и о Сонечке, в Сонечке она замечает, прежде всего, ее учтивость и любезность.
Вот и сейчас Мария Георгиевна, не обращая внимания на взбудораженность, смешливость Сонечки, преспокойно разговаривает с ней о погоде (Сонечка в силу своей робости всегда начинает беседу с этого), об успехах детей, об их рисунках, поделках и не слишком удачных, хоть и импортных сорочках. Впрочем, разговор краток, - всего-то несколько фраз, - нужно скорей идти в группу и ей и детям - принесли завтрак.
Уже выходя из раздевалки, Сонечка столкнулась с Эвелиной Сергеевной – педагогом по музыке. Сонечка сама не понимает, почему для нее такое удовольствие общаться с этой женщиной. Хотя, наверное, тут нет ничего удивительного. Как красива и представительна Эвелина Сергеевна. Яркая, очаровательная блондинка, интересное лицо, источающее привлекательное свечение. Ее шарм и приятный голос просто-таки завораживают. Красоту каждый оценит. Эвелине Сергеевне нужно было быть концертмейстером, выступать в филармонии. Что  собственно, она делает в детском саду? Сонечке кажется, что Эвилина Сергеевна себя не ценит и напрасно теряет здесь время. Но сама Эвилина Сергеевна нисколько не тяготится положением педагога в дошкольном учреждении; влюбленный в свою профессию творческий человек, она прекрасно ладит с детьми. Всем бы так. И Сонечке есть чему у нее поучится, ведь находить общий язык с малютками бывает очень сложно.
Эвелина Сергеевна всегда улыбается, беседуя с Сонечкой. Сомнительно, чтобы она так приветливо улыбалась, говоря со всеми. Она тоже симпатизирует Сонечке, как маме опрятных, хорошеньких, очень способных к музыке малышей и просто приятной женщине.
Несколько слов об успехах мальчиков. Младший Ваня, быть может, даже способней, но он все время чего-то стесняется и часто не выполняет задание. Такое впечатление, что он делает это назло, назло себе. Сонечку, конечно, чрезвычайно волнует поведение детей, она с озабоченным видом слушает замечания педагога, что-то пробует говорить в ответ, хотя Эвелина Сергеевна ей практически не дает вставить слово.
Сонечка общается с преподавательницей и перед глазами у нее то праздничное представление в детском саду, на котором Эвелина Сергеевна, облаченная в блестящее вечернее платье, выглядела совершенно неотразимо. Ах, как было бы здорово, чтобы на представление к детям приехал любимый,  самый близкий Сонечке человек. Но в то же время Сонечка понимает, что сама Эвелина Сергеевна бесконечно далека от подобных фантазий, она совершенно реально смотрит на вещи. И что-то есть в том, что простой земной человек рождает нереальные грезы и это никак не объяснить и от этого ужасно мучительно и в то же время прекрасно.
На улице выглянуло солнце. Слабому солнцу не просушить осенней сырости покрытых прелой листвой газонов. Низкое солнце посылает свои стрелы на землю, но они входят в нее косо, бессильно и тихо. Мрачно и грозно клубятся облака. Почему-то именно в этом месте, между высокими домами, когда проглянуло впереди небо, с дородной, тяжелой тучей в подбрюшье, Сонечке вдруг стало тоскливо: а придет ли он? Она остро почувствовала, ясно поняла, что может никогда не дождаться любимого.
А солнечный свет безуспешно скребет асфальт, ветер, срывая с него пыль, спугивает и лучи, и они, убегая, успевают только коснуться луж. Солнце слепит глаза. Любимого нет. Как ей от всего этого страшно. Но, может, все же не стоит бояться – он обязательно придет.
Сонечка зашла в ближайшую парикмахерскую и постриглась. Она давно собиралась сделать прическу, но не решалась. Ей хотелось найти хорошего мастера, который бы не испортил ей голову, а создал бы новый образ. Но сейчас Сонечкой овладело неодолимое желание что-то с собой сделать, и она ринулась в первый попавшейся на пути салон, не думая об умении и опыте незнакомого, неизвестного ей мастера. Сонечке хотелось прическу под мальчика. Она уверяла парикмахера, что нисколько не жалеет волос и знает сама, что ей нужно. Мастер от волнения раскраснелась. Она постригла сначала Сонечку не очень коротко. Но Сонечка не хотела мириться даже с этой, умеренной, длиной, она настаивала, чтобы ее остригли совсем коротко, оставив ну буквально несколько сантиметров.
К слову сказать, у Сонечки голова была хорошей формы, и коротенькая стрижка не могла ее испортить. Ее облик сделался более трогательным и детским. Сонечка вышла из парикмахерской со странным чувством, она уже начала бояться себя, своего нового облика. Содеянное воспринималось как непоправимая ошибка.
Но Сонечка еще ждала любимого. Беспокоясь, что остриженная, она не очень понравится ему, она утешалась тем, что волосы рано или поздно вырастут. Сонечка шла домой и представляла себе, как под вечер, когда она приведет детей из сада, и с работы придет Кирилл, появится любимый. Они встретят его у входа, в холле. Семья Беренговых: Соня, Кирилл, дети, матушка выстроятся в торжественную шеренгу, все празднично одетые, прихорошившиеся, помолодевшие от счастья. Сонечка будет вести себя сдержанно, никакой экзальтации, всяких там слез радости, бросаний на шею. Она будет держаться любезно и вежливо, она ничем не смутит своего гостя, и в каждом ее жесте, реплике, взгляде будет искреннее радушие и гостеприимство. Она будет очень спокойной, но любимый ни секунды не усомнится в том, что она невероятно сильно любит его, в том, что она его столько времени с нетерпением ждала. Только один раз она взглянет ему в глаза, и он все сразу поймет, прочтя в ее взоре неисчерпаемую нежность.
Сонечка зашла в кондитерскую и купила пирожных. Когда любимый придет к ней в гости, Сонечке обязательно нужно будет хоть чем-то его угостить. Сонечка, как ни пыталась, не смогла представить себе, какие именно пирожные предпочитает любимый: корзиночки, эклеры, бисквиты, буше, а может, слоеные трубочки с кремом, - и поэтому купила всех понемногу. Она так улыбалась, так сияла, делая покупку, что продавщица, тонколицая блондинка средних лет начала, глядя на Сонечку, улыбаться сама. Продавщица, как будто все знала и хотела разделить с Сонечкой радость. Из кондитерской Сонечка ушла совершенно счастливой и уверенной, что желанное сбудется.
Сонечка пришла домой, убрала пирожные в холодильник, села за стол, стоящий у окна и стала ждать. Любимый не приехал. Вечером, когда дети были уже приведены из сада, появился Кирилл. Увидев новую Сонечкину прическу, муж удивился, ему было подозрительно и то, что Сонечка вдруг накупила столько пирожных. Кирилла не беспокоила материальная сторона, - слава Богу, на пирожные денег хватает, - но просто ему было интересно, зачем вдруг покупать тридцать штук. Кирилл не то с иронией, не то с упреком поглядел на жену, потом вздохнул и забыл думать и о жениной стрижке и о шести коробках со сладостями, занимающими место в холодильнике.
А Сонечка чувствовала себя совершенно разбитой. Она едва дождалась наступления ночи, того момента, когда можно будет лечь, погасить свет и забыться сном. Ночью ей приснился любимый, вроде бы это был он, но уж больно походил милый друг во сне на Виктора. И как-то очень приятно было смотреть на Виктора, головокружительно приятно, безумно.

- Как там Виктор? – спросила Сонечка у мужа на следующий день, когда тот пришел с работы.
- Что как там Виктор? – не понял Кирилл.
- Как он поживает? – не отставала Сонечка.
- Нормально поживает, - пожал плечами Кирилл.
- Он ведь работает? – Сонечка не отставала.
- Да, работает, - Кирилл был равнодушным.
- И как у него дела? – Сонечкины глаза были широко раскрыты от любопытства.
-Нормально, - Кирилл внимательно посмотрел на жену, но она не смутилась.
-Почему он к нам не заходит?
-А зачем ему к нам заходить? – Кирилл, как всегда, старался держаться очень независимо.
Соня же знала, что Кирилл просто изображает непонятливость, - такова манера его поведения, - и поэтому привычно терпеливо все ему объясняла.
- Он же оставался у нас ужинать, когда мы жили на даче. Так почему же теперь ты его не приглашаешь?
- А зачем теперь его приглашать? С дачи до города ему было далеко ехать. Пока доберется до дома… А тут-то чего?.. Он ведь живет через два квартала.
- Ну как это чего? Он, по-моему, может обидеться. Вдруг почувствует себя униженным. Ты все-таки работодатель, а он подчиненный. Может, и мстить начать, всякое в жизни бывает, - Сонечка сама знала, что преувеличивает, она так не думала. - Зачем тебе нужно, чтобы кто-то держал камень за пазухой? Гораздо лучше расположить к себе человека, - Сонечка нажимала на чувствительные кнопки мужа, она знала, что Кирилл на самом деле считает так же.
А Кирилл скривил губы в гримасе недоумения, пряча свои истинные чувства, и пожал плечами, в глазах его Сонечка прочла раздумья, сомненья, - она очень внимательно наблюдала за ним. Сонечка удовлетворенно вздохнула, кажется, удача шла к ней, неужели наконец ее желание страстно любить исполнится? Сонечка радостно мыла посуду, она думала о том, что завтра к ней придет Виктор.
- Ну что, придет завтра Виктор к нам, как ты думаешь? – спросила она уверенно у Кирилла.
Кирилл в этот момент доедал жаркое, он сидел, о чем-то глубоко задумавшись, глядя в одну точку. Кирилл, не переводя взгляда на жену, утвердительно покачал головой, потом, отвлекшись от размышлений, продолжил трапезу.

Следующим вечером, когда Сонечка привела детей из сада, - они все вместе еще долго гуляли на площадке, вернулись домой чуть ли не полвосьмого, Сонечка раздевала детей, черноволосого, черноглазого, румяного красавчика малыша Ваню и белесого, длинненького, похожего на деда, старшенького Мишу. Мальчишки не слушались, каждодневная кутерьма, беспорядок, - раздался долгожданный звонок в дверь – приехал с работы Кирилл. Сонечка открыла дверь, она еще ничего не успела подумать, вспомнить, - уж больно ее заморочили дети, - как за спиной мужа увидела Виктора. Сонечка испытала такое чувство, как однажды на сломанной карусели, когда та не могла долго остановиться, люльки раз за разом подлетали вверх: и страх, и восторг.
Они вошли, Виктор за Кириллом, тесня собой воздух. Сонечка чувствовала ток теплых струй, идущих от Виктора.
- Проходите, Виктор, - сказала Сонечка. – Проходите, раздевайтесь, - она улыбалась изо всех сил сдержано.
Виктор глядел на Соню меланхоличным, непонимающим взором.
- Нет, Соня, - сказал Кирилл, он в это время снимал уличную обувь, - Виктор не будет проходить, я просто должен отдать ему кое-какие документы, чтобы он их завтра отвез по нужному адресу.
- Он не будет с нами ужинать? – Лицо Сони разочарованно вытянулось.
- Нет, - отмахнулся от нее Кирилл.
- Ну а как же?.. Я думала… - она повернулась в сторону уходящего в комнату Кирилла.
- Как хочешь… - бросил Кирилл на ходу. Вернулся из комнаты с бумагой. – Оставайся, Виктор.
Виктор, ничего не говоря, начал раздеваться. Сонечка ликовала, ей очень нравилось, что он так покорно, без лишних слов разоблачается. Сколько раз прежде она принимала его, но никогда его появление, каждый шаг не приносил столько радости. Сонечка взяла у Виктора куртку и повесила на вешалку, испытав при этом огромное удовольствие.
Кирилл пошел переодеваться, Виктор двинулся за Соней. Приглашая Виктора к столу, усаживая его, она была как никогда весела и игрива. Она, без сомнения, хотела понравиться. Виктор смотрел на Соню и ничего не понимал.
Пришел в столовую и Кирилл, Сонечка крутилась вокруг стола. Муж сам посмотрел на жену в какой-то момент непонимающе, а Сонечка, как назло, рассмеялась. Виктор смущенно кашлянул, Сонечка себя одернула. Она только перестала сиять снаружи, лицом, но внутри осталась очень радостной и довольной.
Она была довольна. Перед ней открылась дорога любви. Где и как они будут встречаться с Виктором, она не знала, пока не нужно об этом думать, забивать себе голову разными проблемами, главное любить.
Сонечка не запомнила, как она проводила Виктора, зато весь вечер она представляла, как он за ней завтра утром приедет и повезет ее куда-нибудь. Как Виктор был реален, казалось, что он так близко... Сонечка в состоянии восторга, когда не чувствуешь опасности и ничего не боишься, пошла уговаривать Кирилла дать ей назавтра машину с водителем.
Она говорила мужу что-то о метро, что не желает ездить на общественном транспорте, - что это вдруг, всегда распрекрасно ездила? – о такси, что брать такси опасно. Ну почему она, в конце концов, должна мучиться и ходить пешком, когда муж всю дорогу ездит на машине, да еще и с водителем, ну чем она хуже? Сонечка не на шутку разошлась, она, пожалуй, горячилась больше, чем в этой ситуации требовалось. Заполучить машину можно было и меньшими усилиями. Кирилл после некоторого сопротивления согласился, к слову сказать, он всегда для порядка поартачившись, соглашался с женой. Сонечка завтра должна была ехать с Виктором. У Сонечки кружилась голова. Она заснула счастливой. Сонечка знала, что завтра будет один из самых необыкновенных дней в ее жизни.
Назавтра она, как обычно, отвела детей в сад. Вернувшись, выпила кофе. Мама в одиночестве на кухне завтракала. Сонечка будто совсем забыла о ее существовании, она готовилась к встрече с Виктором. Сонечка привела себя в порядок, оделась. Она облачилась в свою любимую нежнейшую беленькую блузку с кружевным воротником и в длинную, плиссированную юбку. С волосами Сонечке при всем желании было ничего не сделать, волос у нее практически не осталось. Кстати, Виктор ничего не сказал вчера о Сонечкиной новой прическе, значит, новый образ очень идет Соне, прическа гармонирует с ее общим обликом, воспринимается совершенно естественно.
Сонечка подошла к зеркалу, чтобы посмотреть в него и вдруг заметила на себе взор матери. Мать, выглядывая из кухни, с любопытством, за которым читалось осуждение, смотрела на дочь. Неожиданный звонок прервал эту сцену. Сонечка бросилась открывать. Это, конечно, пришел Виктор. Ноги Сонечки задрожали.
Виктор вошел в квартиру. Топчась на коврике, остановился у двери. Небольшие глаза, отвислые щеки, удивительный взгляд, в котором и внимание, и погруженность в себя. Сонечка и думать сейчас не могла о том, чем этот человек напоминает ей любимый образ, тот образ растаял, перед нею стоял живой человек, человек с которым можно поговорить, к которому можно приласкаться. Сонечка заулыбалась, посмотрев на Виктора. Каким живым сразу сделалось ее лицо. А он смотрел на нее, ничего не понимая. Виктор просто ожидал, когда Сонечка соберется.
- Да, Виктор. Сейчас буду готова, - сказала Сонечка, засуетившись.
Она уже носилась по прихожей, ища свои ботинки, перчатки, любимый шейный платок. Сонечка чувствовала себя необыкновенно счастливой, и счастье наполняло ее, как ветер парус. Немыслимо было сейчас вспомнить о былом унынии, о том, что когда-то она маялась от тоски. Скорбные чувства испарились, как следы дождя под жарким солнцем, все оттого, что Сонечка любила.
Минуты – Сонечка собралась. Опять она перед зеркалом. Никогда раньше она столько не крутилась перед ним, а теперь, видите ли, ей понадобилось посмотреть, красиво ли надет на ней платок. Мать опять воззрилась на нее, выглянув из кухни, где закончила мытье посуды. Сонечка раздраженно махнула на мать рукой.
И ей тут же показалось, что она излишне резко повела себя, такая она не понравится Виктору. Сонечка, покраснев, начала ругать себя за несдержанность, но тут же отогнала сомнения, тяжелые чувства и снова заулыбалась.
Когда-то Сонечка любила покупать себе обновки, но со временем это, как и многие другие ее желания исчезли. Осталось одно по-настоящему сильное желание – думать, мечтать, разговаривать с любимым. Теперь завеса, скрывающая от Сонечки окружающий мир, приоткрылась. Дух у Сонечки захватило, как от сильного ветра, от его яркого разнообразия, и тут же захотелось очень многого. Именно сейчас Сонечке приспичило обзавестись новой обувью, она вчера на улице увидела кого-то в красивых сапогах, и ей непременно стали нужны такие же.
Боже мой, как она выходила из дома. Она ступала по первому, только что выпавшему снегу, словно по дорогой, норковой шубе, брошенной ей Виктором под ноги. Соня испытывала восторг героини Островского, когда подходила к машине, садилась в нее.
У Сонечки захватило дыхание, то была не машина – самолет. Это была ее собственная машина, и она все время в ней ездила, но никогда подобных чувств она при поездке не испытывала. Все оттого, что за рулем сидел Виктор, она его любила, и они были одни. Как плавно удалялись назад деревья, дома... Никогда Сонечке раньше не было так приятно от этого, она просто не замечала из окна машины окружающее. Но теперь все это что-то значит. Деревья, дома – обитатели страны любви, встречающие ее.
Первый обувной магазин был совсем близко. Виктор остался сидеть в машине. Сонечка пошла в отдел одна, ей было жаль, что Виктор не последовал за ней, она была недовольна, но улыбалась. В магазине было как-то уныло, скучные полки с дешевым товаром. Но главное – рядом не было Виктора.
Дорогой до следующего магазина Сонечка, не умолкая, критиковала торговлю. Эти модные бутики, в основном, лишь жалкое подобие заграничных. Товар в них лежалый, а продавцы лентяи и невежи. Как ей хотелось, чтобы Виктор пошел с ней, и как она боялась попросить его об этом. Сонечка представляла себе, как натянуто будет звучать ее голос и какими глупыми покажутся доводы. Она подбирала слова и интонации. Ставя то так, то этак про себя всю сцену разговора, Сонечка проигрывала возможные варианты ответа Виктора и свою на них реакцию. Наконец, когда машина затормозила у ближайшего к нужному магазину светофора, и отступать было некуда, Сонечка, проглатывая слова, выпалила скороговоркой:
 - Виктор, вы не сходите со мной в магазин? Я вас прошу, последите, пожалуйста, за сумкой, пока я буду мерить обувь. А то вдруг ее украдут.
Виктор, припарковываясь, кивнул в ответ, несказанно обрадовав этим Сонечку.
Делать покупки в следующем магазине было необычайно приятно. Зал был уютным, каким-то располагающим, обувь - очень модной. Сонечка сразу увидела то, что хотела, и обрадовалась. Наверное, так случилось потому, что рядом сидел Виктор. Сам же Виктор отстранился от происходящего и думать не думал как-то участвовать в выборе сапог. Он, как усталый родитель, держащий портфель заигравшегося во дворе школы ребенка, держал Сонечкину сумку. Но Сонечка этого не видела, она разыгрывала спектакль для Виктора - сцены кокетства, остроумия, хороших манер.
У дома, прежде чем выйти из машины, Сонечка посмотрела на Виктора с улыбкой, ей очень хотелось, чтобы Виктор галантно помог ей выйти и донести вещи до квартиры. Коробка с обувью была нетяжелой, но имела внушительные размеры, очень было бы здорово, если Виктор догадается избавить ее от этой громоздкой ноши. Одна дверь в парадную, вторая… Тугие, их очень трудно открывать. Это вход со двора и он очень неудобный.
Да, Виктор помог ей открыть двери, конечно, помог, и когда она держала эту дверь ногой, она обратилась к Виктору, ей хотелось еще раз попрощаться с ним и помахать ему ручкой, он вдруг поймал Сонечкину ручку и поцеловал ее.

…Что-то ест и пьет, обжигаясь. Пищевод дерет – Сонечке совсем не хотелось есть на самом деле, только пить, чего-нибудь холодненького, зачем она вообще стала есть и пить горячий чай. Бежит за детьми, еще не стемнело, снег летит в лицо, - ветрено, влажно, - снежинки, соприкоснувшись с горячей кожей, тают и не дают прохлады.
Дети приведены домой, это она крутится вокруг своей оси или все вокруг пошло кувырком. Вбежала к себе в комнату, закрыла дверь, чтобы не вошли ни дети, ни мать, упала на колени. Закрыв глаза ладонями, беззвучно зарыдала. Потом порыв кончился, Соня затихла, она огляделась вокруг: стекла книжных шкафов поблескивали, как очки ее матери, осуждающе, мать  призывала ее быть благоразумной, держать себя в руках. Но Сонечке сейчас ужасно не хотелось подчиняться матери. Она назло ей дико расхохоталась. Удивительно, но Сонечкин смех никто не услышал. Катерина была с мальчиками в другом крыле квартиры. Сонечка вышла из своей комнаты и занялась повседневными делами.
- А где Виктор? – спросила Сонечка мужа, когда тот пришел с работы, она старалась говорить спокойно, но голос выдавал волнение.
- Он поехал домой. Обещал зайти завтра, - лицо мужа виделось Сонечке как через дымчатое стекло.
Она принялась кормить Кирилла, поставила на стол тарелку, перец, соль, хлеб, масло, положила приборы. Сейчас муж сядет за стол и будет методично, ничего не говоря, поглощать свой ужин. Он обычно за едой смотрит телевизор, отвернувшись от жены. Сонечка всегда смиренно терпела невнимание мужа, но теперь ее будто что-то ужалило, она подскочила со своего места и кинулась к выходу. В том, в чем была, она вырвалась на лестницу, вниз, стремглав на улицу. На улице уже стемнело, не прекращаясь, шел снег.
Сонечка побежала без оглядки, стараясь, однако, не терять тапки, по заснеженной улице. Она бежала так, будто хотела рывком порвать веревки, привязывающие ее к мужу, к семье. Она уже миновала несколько домов и была готова выскочить на проспект, - она не думала, что за ней бежит муж, - но тут Кирилл, конечно, он был физически развит более Сонечки, нагнал ее на углу, чуть не сбил с ног, и Сонечка все-таки потеряла тапок.
- Что с тобой, Соня?! Что случилось?!
Глаза мужа были вытаращены, рот искривился от душевной боли. Кирилл схватил жену за локти и, крепко держа, тряхнул.
Сонечка, увидев перекошенное лицо мужа, испытала страх и раскаянье.
- Что случилось?! Ты можешь мне объяснить?! – Лицо Кирилла было страшным.
А Сонечка расхохоталась.
- Отпусти меня, мне больно! Отпусти сейчас же, слышишь! – Соня стала вырываться.
Освободившись от рук Кирилла, она надела свалившийся тапок и направилась к дому.
- Ну, куда ты рванула? – очень недовольно спросил ее потом Кирилл. – Что это за выходка?
- Ты знаешь, - сказала Сонечка мужу, извиняясь, - я сегодня купила себе очень красивые сапоги.
- Ну и что? – не понял он. – Ну и что? При чем тут сапоги?
- Я побежала потому, что мне вдруг показалось, что я купила не те.
- Как это?
- Я купила одни, но там была и другая модель, которая тоже мне приглянулась. Выйдя из магазина, я начала сомневаться и вот уже пожалела о своем выборе. Мне кажется, я совершила ошибку. Мне хочется другую пару, - плела что-то Сонечка, оправдываясь.
- Ну вы, женщины, даете. Мне бы твои проблемы, Сончик. Купим тебе еще другие, какие ты хочешь, немного попозже.
Сонечка как всегда, когда дело заходило о покупках, воспряла духом, настроение у нее поднялось. Жизнь показалось не такой мрачной.

Виктор вновь появился на следующий день. Сонечка отчего-то заволновалась, она словно замерзла внутри, потеряла способность чувствовать. Радость еле-еле расталкивала льдины ее скованности.
Она подала на стол горячее, от тушеного мяса шел аппетитный парок. Сонечка посмотрела на кушанье, и вдруг ей стало хорошо, будто перед ней была чашка горячего налитого из термоса молока, так они с Катериной когда-то, когда Соня была еще ребенком, грелись на осенних прогулках по Павловску. Вспомнив вдруг этот щемящий момент Сонечка оттаяла и стала смелее.
- Виктор, а вы не бывали в Павловске? Ведь бывали, наверняка! Вам нравится этот парк? Я от него без ума! Мне кажется, ничего больше не производило на меня такого сильного впечатления!.. – затараторила восторженно Сонечка.
Виктор немного удивленно посмотрел на нее и продолжил есть горячее.
- Соня, сделай-ка нам салатик, - потребовал Кирилл, бесцеремонно перебив Сонечку. Ему, видно, не понравилось поведение жены, вся эта сцена.
Сонечка сделала салат, она была непротив потрудиться, ведь она угощает Виктора. Кирилл с Виктором о чем-то говорили, Сонечка тоже иногда пробовала вставить словечко, и вдруг она услышала, что Виктор пожаловался на самочувствие. Он сказал, что у него болит голова, может быть, вообще начинается грипп. Соня, метнувшись к одной из кухонных полок, тут же вытащила аптечку, быстро нашла в ней нужную таблетку, ей нужен был не порошок и не какой-нибудь шипучий напиток, а именно таблетка.
Соня дала Виктору таблетку, не в руку, а прямо в рот, ей хотелось, чтобы он, беря лекарство, коснулся губами ее пальцев. Он, не ведая о ее желании, сделал все так, как она хотела, - облизал кончики ее пальцев. Сонечке сделалось необыкновенно приятно, нега пронзила все ее существо.
На следующий день Виктор заехал утром взять ключи от офиса, что-то там приключилось с дверью, со старым ключом, в общем, дверь было не открыть. Сонечка только что пришла, проводив детей в детский сад. Она еще не отошла от холодной улицы. Матушка завтракала.
Увидев на пороге Виктора, услышав просьбу, Сонечка встрепенулась, чуть не подскочила на месте, побежала в кабинет, смешно топая босыми ногами, - она часто ходила по квартире босяком, - принесла ключи, положила их в ладонь Виктора. Соне хотелось, чтобы их руки соприкоснулись. Виктор, сунув ключи в карман, уже повернулся спиной, чтобы выйти.
- Виктор, - вдруг сказала Сонечка живо. – Виктор, что вы собираетесь делать после того, как отдадите эти несчастные ключи?
- Ничего, - Виктор обернулся. – Я до трех часов свободен.
- Заскочите за мной. Мне нужно кое-куда съездить.
Он уже вышел из квартиры и стоял в холодном сумраке площадки, небольшое окно лестницы едва впускало в себя зимний свет. Сонечка высунулась из двери, окунулась в серую прохладу, как в забортную воду.
- Я буду ждать вас. Пока, – она, замирая от смущения, послала ему воздушный поцелуй одним пальчиком.
Он кивнул, входя в лифт.
Виктор все понимал, Соня была уверена в этом. Ей очень понравилось выражение лица Виктора и дело совсем не в освещении, открывшегося лифта, то - не иначе - был свет его расположения. Она нравиться ему, он ее любит.
Голова у Сонечки закружилась. Счастье ослепило ее. В ярком мареве переживаний как будто пропали чувства к самому Виктору. Нет, конечно, Сонечка помнила о нем, ждала его, но, прежде всего она наслаждалась выпавшим ей кратким моментом необыкновенного душевного состояния: беспечности, умиротворения, беззаботности. Сонечка собиралась, принимала душ, одевалась. Ей нужно было показаться любимому мужчине во всей своей красе, показать какой она умеет быть нежной, спокойной, томной. Она не дрожит и не дергается, ожидая его, она просто знает, что он появиться.
Он появился.
Сонечка, услышав легкий гул за окном, выглянула – так и есть, во дворе стояла их машина. Виктор вышел, направился в парадное, уверенно ступая по тяжелому, рыхлому снегу. Она впустила его в квартиру, необыкновенно мило и вежливо предложила ему присесть. Откуда-то появлялись у нее эти приятные манеры. Словно в момент напряжения чувств просыпалась в ней что-то, и она становилась необыкновенно деликатной, утонченной, нежной.
- Виктор, как чудесно, что вы пришли. Садитесь, пожалуйста. Я сейчас оденусь.
Надевая пальто, Сонечка поймала на себе усталый, удивленный взгляд Виктора, она приветливо улыбнулась ему и, изящными движениями расправила свой шарфик. Ей очень хотелось, чтобы Виктор смотрел на нее.
 - Куда вам надо, Софья Андреевна? – спросил Виктор вкрадчиво, когда они выходили из квартиры.
 - Я думаю нам надо съездить куда-нибудь в кафе, - сказала Сонечка тихим нежным голосом, стараясь не теряться. На самом деле она была сильно разочарована. Сонечка почему-то была уверена, что Виктор  знает сам куда Сонечке нужно. А Виктор удивленно вытянул губы.
В Лифте он не заговорил с украдкой поглядывавшей на него Сонечкой, вообще не взглянул в ее сторону, но он и не хмурился, не выглядел угрюмым, выражение лица его было немного озадаченным, и Сонечка решила, что Виктор что-то обдумывает.
Вышли. Водитель открыл машину, распахнул уверенным, широким, хлестким движением перед Сонечкой дверь. И тут же Сонечка испытала головокружительное чувство  ей показалось, что Виктор сейчас, вот сейчас уже точно, ухаживает за ней. Конечно, он все обдумал, понял в лифте, оценил ее чувства, намерен ответить на них и, конечно, знает куда повезти Сонечку, недаром же он так хлестко, так по-гусарски открыл перед ней дверь.
- В какое кафе-то, Софья Андреевна? – повернулся Виктор к Сонечке, когда они отъехали.
- А?.. – у Сонечки зашлось дыхание. - В «Северянку»…
- А что там в «Северянке»-то? – спросил Виктор безо всякого интереса.
- Пирожные… - ответила Сонечка, пожав плечами.
- Любите сладкое? – Виктор следил за движением.
- Люблю… А вы?
- Да я так себе…
- Там есть и выпечка, пирожки… Я вас угощаю.
«Северянка» была недалеко. Подъехали. Виктор открыл дверь машины все тем же ничего не значащим широким, размашистым движением. Со стороны парочка смотрелась нелепо – изящно одетая милая девушка и затрапезного вида, неуклюжий, грузный, уже далеко не молодой мужчина. Виктор совсем не походил на ухажера модной особы, выходящей из дорогого БМВ.
В кафе витал розоватый свет, запах ванили и кофе.
- Что вам купить, Виктор? Что вы будете? – спросила Сонечка милым участливым тоном. Ей все-таки очень хотелось быть с Виктором.
Виктор замешкался, и Сонечка тут же стала ему одно за другим предлагать:
- Хотите вот эти пирожки с мясом, а может быть, эти круассаны с сыром?.. Есть еще пирожки с капустой, есть с рыбой…
- Да, вот эти два… - небрежно бросил Виктор.
- Какие эти? – не поняла Сонечка.
- С мясом… И еще чай…
Себе же Сонечка взяла кофе и маленькое миндальное пирожное.
Устроились за очень уютным столиком у окна. Выбрала столик Сонечка, Виктору было все равно. Аппетит пришел во время еды. Маленького пирожного оказалось мало. Не почувствовав себя насытившейся, Сонечка решила купить еще что-нибудь.
Виктор шутливо и приветливо бросил в ее сторону:
- Что, не наелась?
- Да, что-нибудь бы еще, - засмеялась Сонечка. - А вам, может быть, тоже?
- Ну, можно еще парочку пирожков, - ответил Виктор, жуя. Подбородок его лоснился.
- Я недавно была в филармонии, - начала осторожно Сонечка беседу. Виктор расправлялся с новыми пирожками, свой же Сонечка не надкусила. Ей очень хотелось поговорить с Виктором, пообщаться с ним. Она где-то понимала, что тема эта может быть не слишком интересной Виктору, но зато она так привлекала ее.
Виктор сделал удивленное лицо, брови его взлетели, лоб наморщился, он сразу стал как-то не похож на себя. Для Виктора, видно, филармония была совершеннейшей экзотикой. Если бы Сонечка стала рассказывать, как была на Таити или во Французской Полинезии, то поразила бы его меньше. Но ей показалось, что Виктор был именно приятно удивлен, даже поражен. Что же он на самом деле всегда думал о Сонечке, какой она ему представлялась раньше, издали? Ей очень хотелось верить, что Виктор и раньше замечал ее, и размышлял, пытаясь угадать, какова эта особа.
Сонечка рассказала Виктору о почитаемой и известной примадонне, о том, что божественный голос ее, когда-то приводивший в восторг публику, в этот раз не звучал, - может быть, сказались годы, певица потеряла форму, - и выступление ее принесло вместо ожидаемого праздника невиданное разочарование.
 Виктор все время слушал Сонечку внимательно, но, в конце концов, лицо его приобрело напряженное выражение. Ему, конечно, хотелось что-то сказать, и он заговорил об Одессе, ведь там, между прочим, есть оперный театр, а украинцы здорово поют.
- И вообще мне очень нравится наше Черное море, - сказал Виктор и затолкал в рот остаток пирожка.
Сонечка попыталась вспомнить Черное море, на котором была однажды с Катериной, и что-то сказать, - море было ужасно грязным, в воде всегда плавал мусор, сбрасываемый проходящими мимо судами, и мертвые медузы.
- Да, мне тоже, - поддерживая собеседника, сказала Сонечка. Она как-то погрустнела, потупившись, смотрела на свою тарелку с объедками, на недопитый кофе.
- Ну, нужно ехать, - заторопился Виктор, выведя Сонечку из оцепенения. – Пробка уже, наверное, на Московском.
Он помог надеть ей пальто, через минуту они оказались на холодной улице.
Виктор почему-то пошел провожать ее до квартиры. Все было странным, каким-то нереальным, приснившимся, то, как она вышла из машины, как проплыла в гулкий, сумеречный подъезд. Вот застывшее, холодное, покрытое льдом лестничное окно.
Были уже у самой Сонечкиной квартиры, она даже не попрощалась с ним, (почему-то не попрощалась), занесла руку, чтобы позвонить в звонок, и вот он надвигается на нее сзади, уверенно и резко поднимает ее шубу, платье, стягивает колготки и белье, дотрагивается, лаская. Пленительнейшая прелюдия продолжается недолго, она готова, ей хочется только одного, чтобы мужчина вошел в нее. Мгновенный оргазм. Она кричит и кусает себе руку, ни в коем случае нельзя, чтобы кто-то сейчас услышал ее. Сонечка выпрямляется, натягивает на себя одежку. Волосы ее растрепаны, на лице блаженная улыбка. Виктор целует ее. Она замирает от удовольствия, переживая, удивительное событие.
Да, в Сонечкиной жизни произошло великое событие. Все дело в том, что Сонечка ни разу до этого не только не испытывала оргазм, но даже ничего не чувствовала с мужчиной. Только страх и боль, которые за годы их супружества с Кириллом притупившись, превратились в саднящее ощущение, его приходилось скрывать, изображая восторг и блаженство.
Но ведь любовники возле самой квартиры Беренговых! Дома мать. Вот будет ужас, если она сейчас, заслышав возню и крики на лестнице, вылезет посмотреть, что случилось. Ведь Катерина ужасно подозрительна.
Да так и есть. Послышались шаркающие шаги, и вот уже щелкает замок. Перед Соней недовольное лицо матери, она ворчит на дочь за то, что та не берет ключи. Катерина прилегла отдохнуть, а тут приходиться вставать с постели, чтобы открывать нерадивой Сонечке. Волосы Катерины неприбраны. Где-то там за ней полоска света, падающего из окна гостиной. Свет будто клубиться в волосах.
 ...Дома, стоя у окна, касаясь лбом стекла, замирая от счастья и смущения, Соня подумала: «Как это не буднично – любить». Пронзительный белый свет резал глаза. Сонечке показалось, что сзади подошел мужчина… Сонечка встрепенулась, в ту же секунду открылась дверь, на пороге стояла Катерина.
- Иди, там суп я поставила. Заправить надо.
- Да… - выдохнула Сонечка. – Иду, конечно.
Надвинулась рутина домашних дел, ее жернова легко перемололи зернышко Сонечкиной радости. Белый свет оставил в комнатах свои яркие следы, но постепенно, с наступлением темноты они исчезали. А был ли тот человек, мужчина? Может быть он как сам этот зимний свет, нечто зыбкое, неуловимое. Он пришел, наследил и пропал, а радость перемололась в пресную муку.

Через несколько дней Сонечка сама позвонила Виктору и напросилась к нему. С утра Сонечку мучил любовный голод, в голове был какой-то туман. Ей нужен был Виктор. Она знала, что он отвез Кирилла на работу и  в этот час, скорее всего, дома. Она набрала номер, который тайком накануне списала из записной книжки мужа. Услышав, голос Виктора, Сонечка заволновалась и с придыханием, трепеща, сказала ему:
 - Виктор, это я, Соня. Можно я сейчас зайду к вам?
 И тут же почти прокричала:
– Мне срочно нужно вас видеть!
У нее темнело в глазах, когда она думала, что он ей сейчас откажет.
- Случилось что? – спросил Виктор.
- Нет-нет, - волновалась Сонечка. – Мне просто хотелось бы вас видеть!
- Ну давай, заходи… - и Виктор повесил трубку.
Викторовы слова были как выстрел счастья. Сонечка вспорхнула, подпрыгнула от радости, забегала по квартире, собираясь.
«Номер квартиры, я не знаю номера квартиры», - запаниковала Сонечка.
Ей очень не хотелось опять звонить Виктору, ей казалось, что он теперь скажет ей «нет», будет, передумав, отказываться от встречи. Дрожа от напряжения, она метнулась искать старую телефонную книгу, где, кажется, был записан точный адрес Виктора.
Из шкафчика стенки посыпались разные полезные и бесполезные вещицы, забытые, никому ненужные искусственные цветы, горы сохраненных на память поздравительных открыток, альбомы с фотографиями. Неужели нет? Ах, вот она! Сонечкино сердце забилось. Она еле-еле, руки почти не слушались, отыскала нужную страницу. Какое счастье – действительно так и есть – в книге были записаны все координаты Виктора.
 Улицу-то Сонечка знала, как-то они с Кириллом подъезжали к дому Виктора. Виктор жил совсем недалеко, можно было быстро дойти пешком. Перед выходом Сонечка приняла душ с дорогим гелем, намазалась также очень дорогим парфюмированным кремом для тела, облачилась в свое самое лучшее белье. Ей было очень хорошо, легко, она не шла, а летела на крыльях.
Тяжелый запах помоев, кошачьей мочи, встретивший Сонечку в парадной Викторова дома, смутил ее. Ей сделалось неуютно. Она со всеми своими духами, ароматами, шелковым бельем, дорогими одеждами почувствовала себя здесь нелепой, чужой. Смрадная атмосфера душной парадной давила на Сонечку, окружающее казалось отвратительным. Застоявшийся воздух, дурной запах как подленький человек нашептывали,  что здесь ждет только разочарование. Но Сонечка подумав о Викторе, вспомнив его руки, давешнее опьяняющее сладостное чувство, преодолела себя, и улыбнувшись, пошла дальше, буквально рванулась.
Добравшись до нужного этажа, Сонечка отыскала нужную квартиру и скорей нажала на кнопку звонка. Волнующие мгновения ожидания – защелкали замки, еще мгновение – кольнуло сердце, разве таким ожидала Сонечка увидеть Виктора? По всему было видно, что Виктор совсем не ждал ее, он был небрит, волосы всклокочены, затрапезная домашняя одежда... Сонечка была в смятении: Виктор не понял, зачем она собирается к нему прийти.
- А вы меня не ждали? Мы же договорились встретиться… – невероятно нежным, приятным голосом, с виду несколько не теряясь, сказала Сонечка и перешагнула порог.
Пропустив гостью, смущенно закашлявшись, Виктор стал помогать ей снимать пальто.
-Вот сюда, - сказал  он, открыв перед Сонечкой дверь кухни. – Располагайся, -  хозяин указал на табурет, покрытый грязноватой связанной крючком накидкой.
Соня осторожно устроилась за кухонным столом, который был засыпан хлебными крошками; крошки, уже подсохшие, хрустели и у нее под ногами. Сонечка была в новых великолепных сапогах, она не переобулась. Виктор предложил ей старые изношенные, страшные тапки, а ей хотелось хорошо выглядеть.
Сидя за столом в уличной обуви, Сонечка в конце-концов почувствовала себя неловко. Она спрятала под стол ноги, не зная, что ей делать, как вести себя. Ее блузка намокла, от напряжения выступил пот, когда она подумала, что вообще-то делает здесь, в чужом доме, среди этой замызганной кухонной утвари, этой старой мебели, этих чахлых цветов?
А Виктор, сопя и покашливая, достал из холодильника селедку, вынул ее из ужасного мутного целлофанового мешка и начал чистить. Он разложил рыбу на столе, на газете, которую выхватил из пачки старых телевизионных программ, лежащих на телевизоре. Рыба засеребрилась своим боком на унылом газетном шрифте.
- Сейчас мы ее обработаем, сейчас мы с тобой, Сонька, попируем, - сказал Виктор и сосредоточился на своем деле.
Господи, что это Виктор делает? Чем занимается? Сонечка была в полном недоумении, ужасе.
- А зачем эта рыба? – осторожно спросила она, пропела по-детски. Сонечка даже спрятала под стол руки. Ей очень не хотелось испачкаться.
- Вы меня в прошлый раз, Софья Андреевна, угощали, теперь я вас угощу, - ответил Виктор необыкновенно миролюбивым и доверительным тоном. Он не обратил внимания на брезгливое выражение лица своей гостьи. Он был по-прежнему погружен в свое занятие.
Сонечка, усмехнулась, представив, что Виктор так ухаживает за ней.  Она и раньше не любила ни есть селедку, ни тем более чистить ее, только один вид этого продукта был ей неприятен, теперь же, глядя на то, как Виктор неаккуратно разделывает рыбу, вытаскивая внутренности, Сонечка испытывала настоящее отвращение. Но вид селедки ее почему-то завораживал. Она не могла отвести взор, посмотреть, например, на эти цветы-вьюны висящие на окне, в плетеных кашпо. Их, наверное, разводила жена Виктора.
- Виктор, - сказала Сонечка. – Сейчас же повсюду продается уже разделанная селедка. Упакованная. Очень удобно.
- Нет, это все не то, - ответил Виктор. – Настоящая эта, исландская, из бочки.
Виктор, немного почистив рыбу, не удалив костей, как-то нарезал ее на ломтики и положил в нечистую банку вместе с молокой. Увидев все-таки, как Сонечка сморщилась, он усмехнулся. Виктор ужасно неаккуратно вытер руки газетой, оторвав еще не испачканный край, и пошел к раковине их мыть.
- Сейчас я картошечки почищу, и будет чем заморить червячка… - Виктор нагнулся к пакету, лежащему под раковиной и, вынимая из него корнеплоды, стал бросать их в большую алюминиевую миску, видно очень старую. Картофелины был огромные, красноватые.
- Виктор, дайте, пожалуйста, мне просто чаю. Я не хочу селедки, правда. И картошки не хочу, она портит фигуру.
Виктор, не то смущенно, не то недовольно кашлянул, но все-таки включил чайник, достал заварку. У Сонечки от неловкости, напряжения заболела голова, лоб будто сжал стальной обруч. Ей захотелось как можно скорее отсюда уйти, сбежать подальше от всей этой мерзости. Никакого чая она, конечно, здесь пить не будет. «Я пойду», - хотела сказать она, но вместо этого у нее вырвалось:
- Виктор, вы помните, что было вчера? Мне хотелось бы продолжения, – в груди у Сонечки клокотало, саднило.
- Эх, Сонька, знала бы ты, как жил я раньше. Ведь совсем другая жизнь была, - ответил ей на это Виктор, одновременно сокрушаясь и радуясь своим воспоминаниям.
У Сонечки широко раскрылись глаза от удивления: «К чему это он?» А Виктор, стоя у кухонного шкафчика, опираясь на кухонный стол, как на трибуну, с чашкой в руках, разговорился, Сонечке невозможно было вставить слово.
Водрузив перед гостьей огромный бокал крепкого чая, включил электричество  - за окном смеркалось, - сел сам рядом с ней. Желтый, окрашенный тканью абажура, свет, пытаясь дотянуться до лиловой нежности сумерек, оставался отражениями на стеклах, заманчивыми фигурами мужчины и женщины. Сонечка засмотрелась на вечер, на этот уютный далекий мир, но над ухом грохотал Виктор, требуя внимания.
Давя локтями засохшие хлебные крошки, он говорил и говорил про то, как жил раньше, про свою работу. Виктор, оказывается, был инженером, специалистом по оборудованию подлодок. Часто ездил в командировки, сам ходил в море. Вспомнил много баек, смешных историй, они все были о разных анекдотичных происшествиях, постоянно случавшихся в военных городках. Бог его знает, может, и не было этих происшествий, просто народ этими историями развлекал себя, пытаясь избавиться от скуки и однообразия, царивших в гарнизонах.
- Мне нужно идти. Я засиделась у вас, - сказала Сонечка, выйдя из оцепенения.
- Что, детей забирать? – пробасил Виктор.
- Да… И то нужно сделать, и это, - деликатно раскланивалась Сонечка.
Как она оделась, как вышла? Помнила только, как бежала домой по сумеркам, по снежку, как было холодно - к вечеру мороз стал сильнее. Все было напрасно: ее духи, ее шелка. «Все еще будет. Все еще будет. Все будет…» - утешала себя Сонечка. Какая-то ерунда получилась. Сонечке становилось страшно оттого, что она не понимает происходящего. Скорей бы вечер, поздний вечер, оказаться в постели, закрыть глаза и сказать себе: «Завтра будет новый день. Выглянет солнце, и все окажется по-другому».


Как ей было не появиться вновь на пороге Викторовой квартиры? Она, кляня себя, позвонила. Кто-то взял трубку.
- Виктор?.. – неуверенно сказала Сонечка.
Трубку бросили. Сонечка больше не звонила. Она начала играть в игру, где она была нужна самой себе и где можно было не учитывать мнения окружающих. Пусть трубку бросили, но она все равно пойдет туда, куда собиралась. Она приняла душ, оделась и, ни о чем не думая, отправилась к Виктору. Она даже не уверяла себя, что он на самом деле ждет ее, ей было будто все равно. Ей это нужно, а об остальном она знать не хочет.
Сонечка нажала на кнопку звонка, еще раз. Дверь не открывали. Сонечка прислушивалась, пытаясь различить за дверью какие-то звуки. Однако расслышать что-либо было невозможно, где-то на лестнице была громко включена музыка, этот жуткий «тяжелый металл». Громкие звуки мешали Сонечке. Не Виктор же слушает такое. Нет, «арии» доносились откуда-то сверху, с верхних этажей. В какой-то момент Сонечке все же показалось, что она уловила за дверью шаркающие шаги, но потом все опять там стихло. Где-то ужасный «тяжелый металл», а тут гробовая тишина.
 «Виктор, откройте!» - закричала Сонечка. И вдруг дверь отворилась – на пороге стояла женщина средних лет, немного полная, хороший цвет лица человека много времени проводящего на свежем воздухе. Немного удлиненный нос не портил ее, но ничего и не добавлял ее простоте.
Когда женщина заговорила, Сонечка увидела, что у нее во рту несколько золотых зубов и большое расстояние между передними зубами. Сонечку почему-то это всегда ужасно коробило, отталкивало, так же как и сильно поредевшие шевелюры у некоторых пожилых женщин.
- Вы к кому, девушка? Давно звоните? Я-то ничего не слышу, такой гвалт наверху…
Выражение лица женщины можно было назвать приветливым. Она держала голову, чуть приподняв ее вверх, и рассматривала Сонечку будто свысока. Женщина держала в руке швабру с намотанной желтой тряпкой, за спиной у нее виднелось ведро. Сонечка почувствовала сильный запах моющего средства.
Сонечка растерялась и вместо того, чтобы сказать, что ошиблась адресом, глупо спросила:
- Ой, а вы кто?
- Я кто? – переспросила женщина. – Таня. А вам, наверное, Виктор Харитонович нужен? Вы не от Кирилла Алексеевича?
Сонечка еще больше растерялась и затрясла головой:
- Нет, нет…
- А мой-то напился вусмерть. На работу не вышел, конечно. Подвел человека. Захандрил он, сорвался. Находит на него иногда. Давненько, правда, не было. Не понимаю, что случилось. Выпрут его так с работы…
Я, пойду, - извиняющимся тоном сказала Сонечка. - До свидания.
Она побежала вниз по лестнице, лифта ей ждать не хотелось.
Она слышала, как Таня, закрыв дверь, начала орать. Она кричала на кота, который, чуть не опрокинул ее ведро. А Сонечке представлялась, что это Таня так вымещает на муже свое недовольство, тем, что к нему заявилась какая-то молодая фифа.
Сонечка ничего не видела вокруг, ничего не слышала, она не могла найти себе места. Забрала из сада детей, привела их домой. Детям хотелось гулять, общаться с матерью, но Сонечка не могла думать ни о ком – только о Викторе. Она раздражалась на детей, что-то отвечала им, стараясь отделаться от их внимания, ей хотелось погрузиться в свои в свои мысли.
Дома нужно было готовить ужин, но все валилось из рук. Пришел с работы Кирилл, Сонечка, как могла, успокоилась. Она нашла в себе силы спокойно разговаривать с мужем, скрывая свои чувства. Обычные приветствия и дежурные вопросы - Сонечка, даже можно сказать, уверенно двигалась по этому мостику, ни разу не сорвавшись, не покачнувшись. Лицо Кирилла было необыкновенно светлым, безмятежным, какое-то располагающее выражение.
- Тебя Виктор привез?
Зачем она спросила это, ведь тут же ужасно заволновалась.
- Нет, - он бросил на нее взгляд, в котором была не то усмешка, не то подозрение.
- Нет? – у Сонечки колотилось сердце.
- Да, представляешь, этот урод напился. Никогда с ним такого не было. Я знал, конечно, что он может. Закладывал когда-то за воротник, будь здоров, но сейчас, когда за рулем – за ним не водилось.
-Может, что-то произошло? – сказала Сонечка тихо.
Она сама удивилась, как спокойно у нее это получилось.
- Может быть, - Кирилл тоже выглядел спокойным. – Мне пришлось самому баранку крутить. Отвык как-то. Но ничего, справился.
- Что, отвык сам работать? – хохотнула Сонечка.
- Кажется, - также усмехнулся Кирилл. – Тоже мне работники, Виктор этот недоделанный… Вот только жена его…
- Что жена? – Сонечка помертвела.
- Жена расстроилась сильно, когда узнала, что он все-таки напился. Знаешь, как это бывает в таких случаях – только на вас, Кирилл Алексеевич, вся надежда, говорит. А что я могу сделать? Ходить за ним по пятам, чтобы больше не прикладывался?
- Она, наверное, боится, что ты его уволишь, - сказала Сонечка.
- Наверное… Да я не собираюсь его увольнять пока. Но только чтоб такое в последний раз.
- А что еще говорила жена? – у Сонечки опять заколотилось сердце.
- Да больше вроде ничего.
- У-у, - протянула Сонечка. - Иди ужинать.
К ночи Кирилл вышел с собакой, дети были уже уложены, можно было и самой лечь, но Сонечке хотелось позвонить Виктору. В кухню притащилась матушка, ей приспичило на ночь глядя попить чайку.
Катерина наслаждалась чаем, с удовольствием прихлебывая, какое-то время Соня слушала, как мать шумно пьет, потом набрала нужный номер. В трубке раздался грубый, пьяный голос Виктора, он еле говорил.
- Виктор! –обратилась к нему  Сонечка. – Виктор, вы меня слышите?
Виктор промычал в ответ что-то невразумительное.
- Почему вы напились, Виктор? Мне нужно вас видеть. Что с вами?! – Сонечка была в отчаянье. Фигура Виктора как будто удалялась от нее, человек уходил по осенней аллее, наступали морозы, все покрывается льдом и снегом. Сейчас он совсем пропадет, его будет не разглядеть за снежной пеленой - Я люблю вас, Виктор! Знайте, я вас люблю! Вы мне нужны, необходимы, Виктор! – прокричала Сонечка, не помня себя.
- Соня!
Сонечка оглянулась. За ее спиной в дверях комнаты стоял Кирилл. Щеки его раскраснелись, от него веяло холодом – он только что вошел с улицы. Лицо мужа выражало удивление. Оно как-то сразу расплылось у Сони перед глазами. Мать, которая тоже вошла в комнату в этот момент, посмотрела на Кирилла, потом на Сонечку, что она будет делать.
В трубке раздавались короткие гудки. Сонечка кинула взгляд на трубку и покраснела, казалось, она залилась краской именно потому, что там, на противоположном конце ее не дослушали. Она почему-то совсем не боялась сейчас Кирилла, его реакции, а мать все поглядывала то на нее, то на него.
Сонечка отвернулась от всех и пошла к барной стойке, на которой стояла телефонная база. Кирилл направился вытирать лапы Вертеру,  который терпеливо, покорно, немного понурившись, ждал хозяина у дверей. Громадный сенбернар Вертер, - у него была огромная, темная голова и в окрасе более рыжего, чем белого, - был и без того покладистого нрава, а уж выдрессированный Кириллом имел идеальное послушание.
В голове у Сонечки шумело.
- Ты видела, что Кирилл пришел? Почему мне не сказала? – спросила Сонечка у матери с упреком.
- Я ничего не видела, - раздраженно отпиралась мать. – Оставь это все немедленно!
- Дура, - нагрубила Сонечка матери. - Иди спать лучше и не подслушивай чужих разговоров!

Вчера было солнечно, а сегодня опять пасмурно, мокрый снег. Сонечке во что бы то ни стало нужно было к Виктору. Дети отведены в сад, домашние дела переделаны. Виктор, Виктор – скорей туда.
- Виктор, вы дома? – она опять позвонила ему.
- Да, - ответил он, каким-то незнакомым располагающим голосом. Или это Сонечке только так показалось? Тем не менее, сердце радостно забилось в предвкушении приятной встречи.
По дороге, в парке, немного в стороне, у ларьков она увидела Виктора. Он был в компании невзрачного маленького мужичка и пил пиво. Человек, держащий в руках бутылку, был, несомненно, Виктор. Виктор говорил с пьяненьким мужичком, посматривая то на него, то на людей у ларьков. В какой-то момент Сонечке показалось, что Виктор увидел и ее, проходящую мимо, и даже узнал.
Сонечки стало крайне неловко, она не понимала, почему Виктор стоит здесь у ларьков, пьет пиво и разговаривает с этим жалким мужичком. Он не должен находиться здесь, в это время, ведь он должен быть дома, должен ждать ее.
Сонечка сама задержалась у ларьков. Стараясь, не выпускать из поля зрения Виктора, она купила кое-какие газеты и еще слойку, ею вдруг овладел страшный голод. Но пока она расплачивалась, Виктор исчез.
Сонечка старалась не думать о том, что сейчас может быть, видела Виктора. Она продолжала свой путь, спешила на свидание с ним, она надеялась, что настоящий Виктор ждет ее. Ветер усилился. Пошел сильный снег, его несло стеной. Сонечка шла, закрывая от неприятных, мокрых снежинок лицо.
Оказавшись, на знакомой лестничной площадке, Сонечка сразу услышала шум. Она тут же поняла, из какой квартиры доносятся голоса. Сонечка, замерев, стала прислушиваться. Виктор и Таня на повышенных тонах выясняли отношения.
Они, как видно, стояли у самой двери, их было хорошо слышно. Таня упрекала мужа за лень, говорила что-то об их поломанной машине, о бане, которую Виктор не может который год достроить, еще о чем-то. Наверное, Таня собиралась куда-то идти, и вдруг вспыхнула ссора. Сонечка слушала и невольно рассматривала надписи на стенах. Можно было совсем не знать английского, чтобы догадаться, что написано что-то неприличное, похабное, понять это было можно хотя бы по ужасному, неровному, гадкому подчерку.
Защелкали замки. Кто-то сейчас выйдет. Сонечка поняв это, сбежала на нижний этаж и там притаилась. Вышла Таня, она спустилась на пролет к лифту. Напряженное ожидание лифта, грохот двери, лифт поехал вниз. Сонечка осторожно выглянула, на площадке никого не было, только стояли, молчаливо потупившись, солнечные лучи.
Сонечка, нажимая на кнопку звонка, смотрела на нее, она даже не успела подумать, что ждет ее сейчас, и тут дверь открылась, на пороге стоял Виктор. Сонечкины глаза широко раскрылись – Виктор был другой. Выбритый, только что вымытые волосы гладко причесаны, он не выглядел обрюзгшим и запущенным, каким привыкла его видеть Сонечка. Одетый в симпатичную бобочку и джинсы, сменившие жалкие треники, Виктор казался молодым и подтянутым. Мистика, может быть, прежний, неприглядный, непривлекательный Виктор остался пить пиво в парке с тем мужичком?
Как смотрела на него Сонечка? Неужели с восхищением? Благодарность плескалась в ее душе теплой волной. Виктор не растоптал ее чувств, не обманул, не лишил надежды.
Но вдруг Сонечка стала робкой, боязливой. Как только она прошла в квартиру, - он, как умел, галантно помог ей раздеться, повел в комнату – зачем они пошли в комнату? – ей стало страшно, неловко.
- Вы не были сейчас у метро, не встречались там с каким-то приятелем? – спросила она.
- Нет, - удивленно ответил Виктор. – Я с работы сразу приехал домой.
- Мне показалось, что я видела вас у ларьков, возле парка. Вы пили пиво с кем-то.
- Нет, - этого не может быть. Тебе показалось.
Его рука лежала на ее плече.
Они сидели на диване. Сонечка огляделась. Комната показалась ей даже уютной. Наверное, у Тани был вкус. Обои, шторы, ковер и покрывало на диване были дешевые, но, несомненно, хорошо подобраны друг к другу. Сервант, на полках которого стояли хрустальные рюмки, бокалы, салатницы напоминал обстановку брежневских времен. Единственной привлекательной и необычной вещицей здесь была фарфоровая статуэтка – жонглирующий клоун.
- Сонька, так, значит, ты музыку любишь, - Виктор перебирал ей волосы на затылке, - и сапожки итальянские. Лучше всего «Балдинини».
- Надо же, вы запомнили название фирмы? – удивилась Сонечка.
- Запомнил… - на лице Виктора была сальная улыбка.
- А что вы думали обо мне раньше? – задав этот вопрос, Сонечка заволновалась.
- Я думал, что у шефа симпатичная жена… Ты такая… на женщин из немого кино похожа.
Сонечка сжалась, ей казалось, что таким мужчинам, как Виктор, вряд ли нравится подобный тип.
- Мне такого не говорили никогда… - сказала Сонечка растерянно.
- Ты не спрашивала… - Виктор заглядывал ей в глаза, ему хотелось к ней приблизиться.
- Это плохо или хорошо, что я как женщина из немого кино? – прямо спросила у него Сонечка.
- Это нормально…
Сонечка усмехнулась.
- А у вас тут уютно…
- Угу…
- Мне нравится этот клоун…
- А я тебе его подарю…
Виктор притянул Сонечку к себе, обнял, их губы встретились. Сонечка целовалась и с удивлением и ужасом понимала, что она, как прежде, как до того раза, когда они с Виктором были близки в подъезде, ничего не чувствует. Она будто не губ касалась, а скомканного мокрого полотенца.
Виктор повалил Сонечку на диван, а она уже буквально дрожала от страха. Он стал раздевать ее, у него получалось это как-то некрасиво, неловко, Сонечка, ругая себя, - она еще на что-то надеялась, она не случайно так рвалась сюда, - стала ему помогать. Она стянула с себя юбку, колготки, испуганным зайцем метнулись трусы. Сонечка даже и не задумалась о том, как же Виктор делал это в подъезде, неужели так же неловко, противно?
Мужчины одинаковы, пронеслось в голове у Сонечки, она закрывая глаза, терпела губы Виктора на своей груди. Почему же, почему не было у нее тех ощущений, которые она испытала в тот раз.
Сонечка была дико напряжена, но ей представлялось невозможным, прекратить это действо. Ведь она так хотела, так добивалась близости, это просто у нее какое-то плохое настроение, сейчас она придет в себя, страх уйдет.
Только не смотреть на Виктора, Сонечка закрыла глаза. Она развела ноги. Как ужасно, как отвратительно было, когда Виктор проник в нее. Что он подумал, когда вошел в совершенно сухое лоно. Разочарован он был, удивлен, а может, ему было все равно, но он делал свое дело, толкаясь, внедряясь, разрывая.
В близости с мужем не было радости прикосновений, но была какая-то другая радость - сопричастности, доверия. В этом изнасиловании не было ничего кроме отвратительного чувства страха и стыда.
Сонечка от напряжения и боли покрылась потом, а ей еще нужно было целовать Виктора, как-то изображать страсть. Ей совсем не хотелось унизить этого человека, хотя она его всем сердцем сейчас ненавидела, и ей также не хотелось сесть в лужу, показав, свою полную несостоятельность. Как это возможно, чтобы женщина в близости совсем ничего-ничего не ощущала, даже переживала дикий страх. Виктор этого не поймет, сколько ему не объясняй. Да и вообще: разве будешь тут хоть что-нибудь объяснять?
Наконец экзекуция кончилась. Сонечка довольно улыбалась, изображая блаженство, она раскинула руки. Кто бы знал, чего стоила ей эта улыбка. Какой неимоверно тяжелый был Виктор. Слава богу, что он уже встал, одевается. Сонечка старалась не смотреть в его сторону.
- Вы хороший любовник, Виктор, - сказала Сонечка нежно, с придыханием.
Он поцеловал ей нежно, с трепетом грудь, Сонечка замерла, напрягшись, про хорошего любовника она сказала, чтобы поблагодарить Виктора, просто из вежливости. Она ничего-ничего не чувствовала, трепет и нежность Виктора были ей отвратительны. Но она все время старалась казаться милой, довольной, Виктор поверил ей, ему было, конечно, невдомек, что чувствует она на самом деле.
- Таня не может прийти? – Сонечка изображала переживание, беспокойство.
- Нет, она на работу поскакала, в свой ларек, - ответил Виктор. Он хотел ей что-то сказать:
- Соня…
- Нет-нет, селедки я не хочу, - пыталась шутить Сонечка.
Виктор засмеялся.
- У меня только водка, ты же водку не будешь. Мартини я забыл купить…
Соня перебила Виктора, замотав головой, показывая, что никаких не может быть возражений:
- Мне нужно идти, - она мило трясла она своими кудряшками, – Мама дома, детей забирать скоро, по хозяйству, то, сё, пятое, десятое. А мартини я не люблю…
Она скользнула в коридор, сначала одной ножкой забралась в сапог, потом надела второй. Еще мгновение – она в пальто. Как долго застегивать пуговицы, ужасно тугие петли, да ведь их можно вообще не застегивать. И шарфом можно обмотаться где-нибудь на лестнице или даже на улице. Бегом отсюда.
-  Мы увидимся, Виктор, - мило улыбнулась Сонечка.
- Что ты любишь? Вина может купить?..
Она взглянула на него, немного растерянного, и у нее кольнуло сердце.
Нет-нет, нужно уходить.
- Да, вина… Я люблю вино… Только в другой раз…
И вот уже за ней закрыта дверь. Виктор только что буркнул «Пока».
На лестнице, встав у окна, она повязала-таки шарф, застегнулась. Какой яркий день был на улице, от белого света даже заболели глаза. Сонечка коснулась, как любила,  лбом стекла, почувствовав, какое оно холодное. Белизна света за окном. Нечистое холодное стекло.
Может, все было не так уж и страшно, ужасно. Может быть, все было даже очень хорошо. Зря Сонечка отвергла Виктора, зря убежала от него. Она просто сама не знает что ей нужно. Она добилась того, чего желала, а теперь кривляется, капризничает, все ей кажется плохим. Сонечка невольно оглянулась на Викторову дверь, но ведь не идти же обратно. Возвращаться ужасно глупо и странно.
Сонечка вышла на засыпанную снегом, зимнюю улицу. Она шла домой и, как в детстве, фантазируя, представляла себя полярником, идущим по северным льдам. Шаг за шагом по ледяной пустыне, тащя за собой нагруженные сани. Белизна снега и солнце, бьющее в глаза. Холодный воздух не дает дышать. Прохожие, спешащие кто куда, ничего не знают о Сонечкиной жизни, о том, что она сейчас не здесь, а среди арктических льдов. Сонечка приближалась к дому, одиночество сжимало ее. Но ей отчего-то все равно не хотелось сюда, в этот мир, к людям. Хорошо бы, действительно, оказаться одной в белой ледяной пустыне.

Утро. Дети уже в саду. Матушка вышла, как она говорит важно, «по делам». И вдруг звонок в дверь. А Сонечка собиралась стряпать, она была в переднике, который давеча Катерина залила борщом. Передник выстирать не успели, вид он имел непрезентабельный. Не догадавшись его снять, Сонечка открыла дверь.
 На пороге стоял Виктор.
- Соня, я привез ключ от офиса. Кирилл Алексеевич сказал, чтобы я его отвез домой. Пусть, говорит, хранится, дома. – Виктор пронзительно, испытующе взглянул на Сонечку.
- Да, - сказала Сонечка, улыбаясь, и чувствуя, как болят щеки от напряженной улыбки. –  Давайте ключ, Виктор. Как у вас дела?
- Да все хорошо. Может, съездим куда-нибудь, Сонька! – Сонечка ощущала на себе настойчивый, пронзительный взгляд Виктора.
- Да, давайте опять съездим в кафе, – она старалась улыбаться по-прежнему.
Виктор взял нежно и ласково Сонечку за подбородок, провел большим пальцем по ее щеке.
Давай опять в кафе.
Он смотрел на нее уже иначе, спокойнее, глаза его были широко раскрыты, не было в них того ранящего пронзительного выражения, а светилось любовное чувство. Виктор, как будто изучая лицо Сонечки, не мог на нее насмотреться.
Сонечка отпрянула.
- Я сейчас! Виктор, проходите… Садитесь здесь… Да, не бойтесь собаки, Вертер вас знает. Я сейчас оденусь, - затараторила Сонечка нежным голоском, ей было не по себе.
Виктор устроился на стуле и, пока Сонечка собиралась, сидел неподвижно, время от времени покашливая. Она проскользнула в свою комнату. Стала натягивать на себя колготки, джемпер, юбку. «Нет, - вдруг подумала она, - колготки нужно надеть совершенно новые, те, дорогие. И джемпер более нарядный» Она сама не понимала, почему ей все-таки важно хорошо выглядеть. Она еще нанесла румяна на лицо. Разнервничалась, ища любимую помаду, но, слава богу, помада нашлась. Ресницы красить было уже некогда. Нужно было уйти, пока не пришла мать.
Они вышли из квартиры, Виктор тут же ее обнял. Сонечка сжалась от напряжения. Ей было неловко оттого, что Виктор за ней ухаживает. Синий полумрак подъезда, мрак, тянущий душу и ослепительный свет улицы, о него ударяешься, как о неприступную стену. Наконец спасительный комфорт машины. Они отъехали.
- Сонька, я тебя опять сейчас в кондитерскую отвезу, - сказал Виктор. – Ты же сладкое любишь? Или лучше бокальчик вина?
- Нет, не хочу вина, - хохотнула натянуто Сонечка, а потом подумала вдруг: «Да и сладкого не хочу». – Нет, лучше вина, - Сонечка, стесняясь и кокетничая, втянула голову в плечи.
И тут только до нее дошло, что она сидит на заднем сиденье, не рядом с Виктором, а там, где положено сидеть ей, хозяйке, Сонечке. Так само собой получилось, машинально, оттого, что ей совсем не хотелось сидеть рядом с Виктором.
Когда Сонечка осознала, что произошло, а ей показалось, что случилось что-то ужасное, у нее от волнения перехватило дыхание. Думать о том, что она обидела Виктора, которому сама же и заморочила голову, было непереносимо.
 «А кого я обманываю? Зачем я себя-то обманываю! Мне не нужен этот человек», – уверяла себя Сонечка, пытаясь избавиться от ощущения неловкости. «Но все-таки это ужасно странно, смешно, неудобно, что они располагаются в машине, как водитель и пассажир», - думала Сонечка.
- Куда же вы меня все-таки везете, Виктор? – как можно более милым тоном спросила Сонечка.
- Да тут за «Пищевиком» кафешка есть … - Виктор напряженно лавировал в пробке.
- Осторожней, Виктор! – Сонечка проявляла участие и мучилась от неловкости. Она сжимала кулаки, ногти впивались ей в ладони.
Кафе, в которое привез Сонечку Виктор, оказалось вполне приличным; не какая-то грязная забегаловка, а довольно уютное местечко. Обстановка без дешевого шика,  скромная, но совсем не затрапезная. И Сонечка опять начала терзаться сомнениями, ей было горько, неловко, что вот Виктор такой заботливый, внимательный, хочет угодить ей, а она не любит его. Сонечка рассматривала черные шторы с причудливыми птицами, высокие окна были красиво занавешены, на глаза ее едва не наворачивались слезы. Она сама не понимала, почему ей хочется плакать, она могла придумать сейчас массу причин, объяснений своему состоянию, но истинную причину она вряд ли назвала бы. Все дело в том, что ей некому было подарить свои чувства. Как ни старалась Сонечка, ничего у нее не получалось, получалось только в той, придуманной жизни, в которой когда-то жил любимый.
- А я недавно была в опере, - завела Сонечка разговор на  уже привычную тему. – Смотрели с подругой «Травиату». Главную партию пела восхитительная примадонна.  Если бы вы только видели эту женщину: чарующе красива, волшебный голос.
- Ага, - ответил Виктор. - Сестры моей Танюхи тоже хорошо поют. Из деревни они, с Брянщины. В деревнях бабы голосистые. Они бы тоже в опере могли бы петь, я уверен. Только никто им не сказал вовремя, что учиться надо ехать учиться, что могут они вообще на сцене выступать. Поют и поют себе. Одна – Надя – завхоз в школе, Ольга, старшая, в ментовке работает. Старые бабы уже. У одной трое детей, у другой двое. Мужья пьют. Надюха-то часто с синяками ходила. Колька руки распускать всегда любил…
Вино было кислым, невкусным, но Сонечка, конечно, не сказала ничего плохого о вине. Она отводила глаза, когда Виктор бросал на нее свой взор, и тут же вспоминая, что дома ее ждет только скука, еще больше мрачнела.
- Сонька, нужно что-то заказать, - сказал Виктор.
- Нет-нет, я ничего не хочу, вина достаточно, - вежливо, с улыбкой ответила Сонечка.
Как они оказались в подъезде, приехав? Сонечка не могла объяснить это, как и то, как оказалась по дороге в кафе сидящей на заднем сиденье машины. Ей нужно было распрощаться с Виктором в машине и уйти, а он двинулся следом. Как будто Сонечка отключилась на какое-то время и опомнилась, когда они поднимались по лестнице, ослепленные ярким светом, падающим из окна, приближаясь к полумраку площадки. Она с удивлением поняла тогда, что за ней идет Виктор. Что-то огромное, темное преследовало ее, как неизбежность боли и одиночества.
Сонечка вскрикнула.
- Что с тобой, Сонечка? – Виктор с непониманием и тревогой смотрел в Сонечкины полные ужаса глаза.
- Не подходите ко мне! Не убивайте меня! Не убивайте меня! – закричала, не помня себя Сонечка.
- Соня! Соня! Это я, Виктор! Сонечка, милая очнись! – совершенно растерянный Виктор, схватил Сонечку за лицо, потом за плечи, тряхнул.
- Не убивайте меня! Пощадите! – кричала Сонечка.
- Соня! Соня! Что с тобой! – тряс ее Виктор.
Сонечка очнулась. Она была в подъезде своего дома, дома, в котором они жили с Кириллом. Глаза слепил зимний белый свет, перед ней стоял Виктор. Она улыбнулась, хохотнула даже, в груди саднило от неизъяснимой боли, но она, конечно, готова была быть приветливой и милой.
Лифт их увез на нужный этаж. В лифте Виктор стал целовать Сонечку. Она не противилась, отвечая нежно своему любовнику. Взяв на руки, Виктор отнес Сонечку на площадку между этажами.
- Нет-нет, мне не сюда. Вот моя квартира, - лепетала томно Сонечка.
- Сонечка, Сонечка… Ты моя кисынька, моя красавица… Ты мне голову закружила… Ты же самая прекрасная… Ну же, Сонечка…
Виктор мгновенно расстегнул Сонечкино пальто, забрался под джемпер. Лифчик, как ловко он освободил от этого обруча Сонечкино тело, прильнул к груди, наслаждаясь самозабвенно двумя упругими и нежными округлостями. Целовал живот. Потом, лаская и поглаживая, освободил ее тело от колготок, белья, потом проник.
Все было именно так, как в тот первый раз, когда Сонечка испытала единственное в своей жизни чувственное наслаждение, все, за исключением самих Сонечкиных чувств, она, как водится, ощущала только боль и страх. Эта была жуткая пытка, Сонечка в какой-то момент пришла в полное отчаянье. Она не понимала, что происходит, отчего однажды все получилось, а сейчас моторчик чувств не заводится.
 Сонечка-то думала, что в этом месте, на лестнице, обязательно должно вновь произойти чудо, но если теперь ничего не получилось, то желаемое не случится вообще, решила она. Ей не быть счастливой, никогда она не сможет испытать того, что радует, ободряет, вдохновляет, дает волю к жизни всем людям.
- Спасибо вам! – томно и нежно сказала Сонечка Виктору.
Он тяжело дышал.
- Я счастлива. Мне кажется, это был лучший день в моей жизни, - глаза ее были сладко и томно  прикрыты.
- Ты прекрасная моя.
Он прильнул к ее губам. Они долго целовались. Загудел лифт. Кто-то может приехать на их этаж. Она открыла глаза. Лампочка плеснула в них тусклым светом. Сонечка и раньше мучилась тревогой, но теперь уже точно нужно освобождаться от объятий Виктора и бежать.
- Мне нужно домой, Виктор, - сказала Сонечка спокойно, с придыханием, своим милым голоском. – Мне сейчас же нужно домой.
Он отпустил ее с сожалением. Через несколько секунд она уже звонила в собственную дверь. Со стороны могло показаться, что это вполне энергичная, жизнерадостная девушка. Так решительно была отставлена ручка, так сильно пальчик нажал на кнопку звонка. Еще секунды – Сонечка была дома. Мать что-то говорила Сонечке, суетилась собака, встречая. Сонечка утешала себя: «Подумаешь какие-то неурядицы в личной жизни. Этот Виктор…» Она бодрилась, старалась изображать радость, быть деятельной. Свет, тихо и неизбежно проникший в окно, лежал на полу, но его квадраты не занимали, не радовали, не манили уютом. Сонечкина душа была прошита черными нитками страха, неудовлетворенности, какой-то скорби, и сколько Сонечка ни старалась, ничто не могло сделать для нее белый свет счастливым и радостным.


Через несколько дней Виктор повез Сонечку за город. Московская трасса, просторная и ухоженная. Но разыгралась непогода, по дороге струилась поземка, и Сонечке было очень страшно. Виктор ехал на большой скорости, Сонечке казалось, что машину вот-вот занесет.
 Они приехали в какую-то деревеньку. Что это была за деревенька, как называлась, Сонечка даже не поинтересовалась. Виктор сказал ей, что здесь живут его знакомые, вернее, домик этот был их дачей. Сейчас, зимой он пустовал. У Виктора были ключи от ворот. Очень неновые, чужие на этом заборе, покосившиеся ворота запирались на висячий замок. Машина заехала на ровный, лишенный каких-либо кустарников и деревьев, засыпанный снегом участок, ворота Виктор опять закрыл.
Домик был очень скромный, блеклый, какой-то высохший, с поломанным крыльцом. Сразу чувствовалась, что хозяева не очень-то заботятся о своем загородном владении. Довольно приличный по размеру участок был обнесен сетчатым забором, в котором кроме тех кривых ворот была еще калитка, она сейчас стояла заколоченной.
Снегопад кончился. Сиял только что выпавший снег. Чернел сарай, скучал заснеженный колодец. Рядом с сараем были навалены железнодорожные шпалы. Виктор сказал, что из шпал хозяин собирался когда-то строить времянку. Накрытая крышкой железная бочка, вероятно, использовалась для сжигания мусора, так делают многие дачники.
- Чей это дом? – поинтересовалась Сонечка.
- Друга моего. Вместе когда-то работали.
В доме было неуютно. Трудно, наверное, говорить об уюте закрытой на зиму дачи. Но представь ее в свете летнего солнца, теплым днем - и останется то же отталкивающее впечатление. Грязно. Видно, годами здесь не мыли как следует, не убирали. Убогая обстановка. Повсюду распихан разный «полезный в хозяйстве» хлам, и главное - не заметно ни малейшей попытки что-то хоть чуть-чуть облагородить, украсить. Внешне дом производил лучшее впечатление. Со стороны он напоминал воробья, пусть воробей этот был жалкий, больной, но ведь была надежда его вылечить. Изнутри же возникало ощущение чего-то мертвого. Как тут могут жить люди! Сонечка осмотрелась и тяжело вздохнула.
- Гадость какая, - пробурчала она, но Виктор ее не слышал.
Он только что пришел с улицы с охапкой дров, вид у него был довольный. Ему, чувствовалось, нравится здесь. Он был рад посетить это место.
Сонечка опять вздохнула и присела за столик на кухне, к окну. На окне стояли жуткие грязные банки, в углу кухни на газете были разложены какие-то луковицы, рядом валялись стопки самодельных коробочек под рассаду, почему-то лежала не очищенная от земли тяпка, были брошены грязные перчатки. Сонечка прислонилась лбом к стеклу. Она ощущала кожей холод, глаза заболели от яркого света. Казалось, она может просидеть так долго-долго, всю жизнь, не ощущая ничего кроме холода и боли. Но вдруг на подоконнике, в самом углу, она заметила зеленый расточек. В банку, в воду был помещен отросток. Это был «щучий хвост». Вода уже вся почти испарилась, но растение жило, зеленело. Ужасно обрадовало Сонечку это растеньице, настроение ее сразу поднялось. Непонятно почему, но возникло радостное чувство, как будто бы именно этот зеленый отросток сообщил ей надежду.
Сонечка улыбнулась, пододвинула растение к себе поближе, на свет. Сонечка поискала, нет ли какой-нибудь воды. В грязном эмалированном ведре был только лед. У нее родилась идея растопить лед…
- Сонька, - вдруг возник перед ней довольный Виктор. – Я печку раскочегарил, радиатор включил, в комнате уже скоро тепло будет. Да там одеяло ватное, толстенное. Укроемся еще шинелью, ватником. Не замерзнем. Потом разогреемся сами. Сонька, пошли, пошли скорей, красавица моя…
 Виктор выразительно, выжидающе смотрел на Сонечку, она растерянно на него, не зная, что сказать. «Не надо Виктор…» было говорить бессмысленно, бессмысленно, несмотря на то, что Сонечка уже прекрасно понимала, что их первое счастливое соитие было только ее фантазией, иллюзией, которую, она так наивно приняла за правду. Не было тогда ничего на лестнице, около их входной двери, Виктора вообще не было в тот момент рядом с Сонечкой, он уехал, он только выпустил ее из машины, как всегда широко распахнув дверь, а потом Сонечка уже одна вошла в подъезд.
Никогда-никогда в жизни Сонечки не было любви, не было удовольствия, полученного от прикосновения мужчины. И сейчас его нет и, конечно, не будет, с этим можно только смириться, но изменить никак нельзя. Что сейчас скажет Сонечка Виктору? Чтобы он оставил ее в покое? Что между ними больше ничего не может быть? Какое имеют значение Сонечкины чувства, желания? Да и нет никаких ни чувств, ни желаний. Пусть Виктор делает с ней что хочет. Он имеет право, - так показалось Сонечки, - ведь она сама соблазнила его.
Ощущая затылком свет падающий из окна, Сонечка сказала:
- Да, Виктор, идемте…
Когда она поравнялась с ним, он ее сгреб в охапку, сжал, потом поднял на руки и потащил в комнату к кровати. Сонечка забралась под одеяло в свитере и теплых колготках. Она лежала в чужой кровати, на чужом, скорее всего, несвежем постельном белье, эти голубенькие розочки на пододеяльнике казались ей отвратительными, но зачем вспоминать об этом, когда в жизни вообще всё грязь и пакость...
- Снимай штанишки, кофтюлю можешь оставить, - сказал Виктор и потянулся к Сонечкиным колготкам.
Он молниеносно раздел Сонечку, прильнул губами к ее животу. Сонечка напряглась, живот втянула.
- Что, холодно? – неприятно дыхнул ей в лицо Виктор.
- Да, немножко… - Сонечка действительно очень зябла.
- Голодный я, Сонька…
Виктор быстро проник в Сонечку, причинив ей боль. Какое-то время над ней трудился, потом немного отдохнув, не выходя, начал снова. Во время близости Виктор не говорил ни слова. Сонечка терпела молча свои мучения. Она не брала уже за труд изображать блаженство. Сонечка просто лежала с закрытыми глазами, может быть, Виктор думал, что ей хорошо.
- А! Как я, Сонька, разбежался! Приятель-то не подвел! – весело подмигнул Виктор Сонечке, отдышавшись, повалявшись на кровати.
Он скинул с одеяла шинель и ватник, потому что действительно стало тепло.
- А ты козла этого за что полюбила? – Виктор лежал, приподнявшись на локте, и смотрел на Сонечку.
Сонечка посмотрела на Виктора с улыбкой, она думала тот шутит, думала это он себя с иронией называет козлом, но взгляд Виктора не выражал никакой иронии, и Сонечка поняла, что речь идет об ее муже, Кирилле. Она усмехнулась криво, почувствовав себя оскорбленной. Она могла бы вспылить, наговорить всяких гадостей, и на тему их секса в том числе, но она, конечно, не стала высказываться:
- Да так… - сказала Сонечка, верхняя губа у нее запрыгала.
 - Да что ты Сонька, киснешь… Я же вижу, как ты киснешь. Летом брось всё, приезжай ко мне в Новгородскую область. Там такое раздолье, такая глушь, отдыхается, не представляешь как. Я там тебя поваляю всласть, кисынька моя… Что у тебя с Кирюхой-то? Любви-то нет? Нет, ведь я вижу, кабы была, ты ко мне, шоферюге, бы не прибилась. А я не робкого десятка, - Виктор беззастенчиво хвастался. - Кто бы послал тебя подальше. Зачем такая краля с приключениями. А я вот не струсил …
Сонечка скривилась, она не могла все это слушать. Волоски на груди Виктора ей казались сейчас ужасно противными, гадким был его жирный живот, его нос, его губы, ужасные руки, которые только что лапали ее, весь Виктор с его мужским достоинством производил сейчас самое отталкивающее впечатление.
- Виктор, нам нужно ехать… Давайте собираться… - сказала она сдержанно.
- Да, что ты ко мне «вы», да «вы»?.. – Виктор легонько ударил Сонечку по щеке, как будто желая отрезвить ее.
Сонечка была ошарашена, она опять страшно оскорбилась. Она, было, уже хотела что-то сказать, но продолжал говорить Виктор:
- Куда ты спешишь-то, Сонька? Куда рвешься? Чего ты там забыла? Детей сопливых? Побудим вместе, попки друг другу пощекочем…
Нет-нет, - Сонечка отодвинулась от Виктора. Она сидела, натянув одеяло на плечи.
Ей было уже страшно, страшно и неловко оставаться здесь с этим человеком. Она не знала, как выпутаться из ситуации.
Он прижал ее к себе.
- Ай, живот болит, - скрючилась Сонечка. Она так по-детски врала.
- Сходи на двор, - участливо отозвался Виктор.
- Не от этого… Мне нужно домой. Я забыла принять лекарство. Виктор смотрел на Сонечку вопросительно.
- Что с тобой, Сонька?
- Не время рассказывать… Скорее поехали… Скорее, скорее…
Сонечка очень натурально изображала муки. Виктор, немного оторопел, не понятно было, поверил он ей в конце концов или нет, но возражать не стал. Они оделись. Виктор кое-как убрал кровать, выключил обогреватель. Кряхтя, сидя на корточках, он, грузный, очень долго, как показалось Сонечке, ворошил угли в печи, проверяя, прогорели ли они. Сонечка смотрела на Виктора, на обстановку вокруг, на белый свет, льющийся из окна, и морщилась от боли. Она не притворялась, обманывая Виктора, Сонечку пронзало чувство тоски.
 Наконец они вышли из дома. Виктор возился с дверью. Сонечка, ожидая, стояла на сияющем снегу, она уже отстранилась от этого дома, от этого места, ей хотелось побыстрей отсюда выбраться. Но тут Сонечка вспомнила, что так и не успела полить «щучий хвост». Жалкий домишка, жалкий цветок, пожалуй, ничто не стоит усилий, все напрасно, надежда умрет, умерла.
По дороге Сонечка то и дело вздыхала и охала, изображая боль.
- Что с тобой? Что? – допытывался Виктор.
Она раздраженно махала рукой в ответ, мол, не хочу говорить. Что подумал о ней Виктор, Сонечке было  не интересно. Слава богу, они скоро прибыли домой.
«Домой, - подумала Сонечка. – Я не хочу домой». Но было совершенно невозможно что-либо изменить. Яркий зимний свет втолкнул Сонечку в парадную. Тишину подъезда нарушил глухой звук шагов, потом монотонное урчание лифта. «Еще немного, еще немного…», - повторяла Сонечка. Чего немного? Она сама не могла толком сказать. Страшно, но в этом подъезде она была как между небом и землей, и ни в небе, ни на земле ей не было места.


В четверг Катерина пришла из магазина окровавленная. Катерина, к слову, не была домоседкой, куда-то ее все время влекло, ей нужно было вырываться из квартиры, за чем-то идти, ей нужна была цель. Катерина любила ходить в магазины, она тратила деньги на недорогую одежду, которую приобретала на вещевых рынках, с удовольствием покупала и продукты, главное, чтобы были силы дотащить сумку.
Иногда, после магазина или рынка Катерина с сумкой задерживалась в садике перед домом. Сев на грязную скамейку (и не забыв подложить пакет), Катерина заводила беседы с забредшими сюда такими же стариками и старухами. Темы разговоров могли быть самыми разными, но они неизменно превращались в ожесточенные споры. Дело в том, что Катерина вообще не могла говорить спокойно. Она не терпела ни малейших возражений и чуть что ужасно распалялась. Ее же собеседники в силу возраста также по большей части быть очень раздражительными. Накал страстей получался огромным, свары было не избежать.
Из скверика мать возвращалась просто-таки в невменяемом состоянии. Сонечке приходилось помогать ей приходить в чувства, остывать от уличных впечатлений.
В этот злополучный четверг были ужасные магнитные бури, все себя плохо чувствовали.
Когда мать должна была прийти, Сонечка вместо звонка услышала какое-то шуршание за дверью. Вертер сперва залаял, потом почуяв своего, стал повизгивать.
- Кто там? Кто? – громко спрашивала Сонечка. В глазок ей было ничего не видно.
- Соня открой… Это я… - услышала Сонечка сдавленные стоны за дверью.
Соня не поняла даже, что это Катерина. Она, холодея от страха, медленно раскрыла дверь. Мать стояла перед ней, лицо у нее было в крови, на него словно был накинули красный мокрый носок.
- Что случилось? – звонко прокричала в ужасе Сонечка.
- Сволочи проклятые! Гады! Ироды! Мужики поганые! – глаза у Катерины были безумные. – Били меня… Ногами били… Убить вообще хотели, так вырвалась…
Вертер суетился вокруг Катерины, беспокоясь.
- Собачка моя милая, - нарочито жалобно проговорила Катерина. – Иди, иди сюда, я тебя поглажу.
Сонечка помогла матери раздеться, повела ее в ванну умыться. Она стерла кровь с лица матери. Катерина охала, проклинала своих истязателей.
- Тебе очень плохо? – спросила Сонечка, сердце ее сжималось.
- Плохо Сонечка! Все болит, все тело. Будто всю били, - стонала мать.
- Мамочка, не плачь, мамочка, все пройдет, - утешала Сонечка Катерину. У нее наворачивались слезы, от жалости к матери.
Соня посоветовала Катерине лечь. Та покорно поплелась в свою комнату. Катерина зарылась в постель, желая побыстрее согреться, унять дрожь. Сонечка дала матери успокоительное.
Она вышла из материнской комнаты, закрыла дверь. В голове шумело. Сонечка, словно внезапно потеряв все силы, повалилась на пол, на колени, закрыла лицо руками. И вот видение: парадная, лестница, ее пролеты, окно, льющее белый свет в душные сумерки подъезда. Сейчас, сейчас случиться что-то страшное. Звенящая тишина. Топот ног. Дыхание мужских омерзительных ртов. Сопящие носы. «Не убивайте меня! Не убивайте меня!» - закричала Сонечка. Равнодушие всего мира. Белый свет хорошей морозной снежной зимы смеется над ее страхом, ее бедой. Нет, никто не поможет. Она останется один на один с этими людьми на всю жизнь.
Сонечка встряхнулась, отогнала страшное ведение. Нечего было раскисать, нужно держать себя в руках, что-то делать. Во-первых, вызвать врача Катерине, пусть ее тщательно осмотрят, нет ли каких повреждений. Может, сломаны ребра.
Врач пришел вскорости. Сонечка не стала вызывать участкового, обратилась к их знакомому, домашнему доктору. Врач Петр Петрович, как всегда, был очень внимателен, даже дотошен. У Катерины, слава Богу, переломов не было, были целы и ребра, и нос. Петр Петрович потом, как водится, обстоятельно и подробно говорил о носовых кровотечениях, отчего они возникают, как их лечить. Сонечка поняла, что Катерину никто не бил, кровь сама пошла носом.
- Так нападения не было? – спросила она, удивленно.
- Нет… - ответил Петр Петрович, не поднимая глаз, потом добавил, уже смотря прямо в лицо Сонечке:
- Советую вам показать Екатерину Георгиевну психотерапевту.
Петр Петрович ушел, Сонечка осталась наедине со своими мыслями, со своими тревогами. Вскоре раздался звонок в дверь. На пороге стояла соседка с первого этажа, Вера Сергеевна.
- Что с матерью-то, Соня? – спросила она, даже еще не успев войти.
- Да пришла вот с окровавленным лицом. Говорит, что избили ее, даже убить хотели. Врач был только что, осмотрел, сказал, что не бил ее никто, никаких ушибов. Просто кровь из носа пошла. Ей что-то привиделось, от страха, наверное.
- Я как раз из квартиры своей вышла, вижу, двое мужиков незнакомых в лифт садятся. Один мордатый в куртке кожаной, другой посолидней, шапка на нем из ондатры. Люди как люди, ничего подозрительного. Они в мою сторону и не посмотрели, ну, и я мимо прошла. Подхожу к входным дверям и вижу матушку твою всю в крови. Она словно ничего не соображала сперва, а потом стала что-то кричать про убийство. Я в полном недоумении была, какое убийство? Неужели это те, что на лифте только что уехали такое с ней сделали. Очень уж непохоже было. Люди вроде солидные. Но ведь и другие могли, может, какие-то хулиганы были. Ударили, да выскочили. Ты Сонечка, может, милицию вызовешь, заявишь… Ничего не пропало-то?
Вера Сергеевна стояла в прихожей, Сонечка как-то поддерживала беседу с ней и мечтала о том, чтобы та поскорей ушла. Все было ясно и без милиции, и в то же время ощущение полностью безвыходного положения мучило, давило на Сонечку.
Соседка, распрощавшись, пошла к лифту, неслышно ступая в своих войлочных тапочках. Тихо заструился старый поплин ее юбки, заколыхались красные цветы.
Соня села в столовой за стол и, подперев голову рукой, стала с грустью смотреть в окно на белый снег. На плите кипели овощи. Звучала музыка, поставленный Сонечкой диск, опера «Дон Карлос». Вытяжка не справлялась. Сладковатый запах распространялся по квартире. Сонечка заслушалась музыкой Верди и не заметила, как в столовую вошла Катерина. Сонечка обернулась на материнское покашливание. Белый зимний свет освещал ее профиль. Мать стояла, держась за стену, жалкая, растрепанная, распахнутая. Халат был надет на голое тело, - на Катерине не было ничего кроме этого сизого халата.
Сонечка скользнула взглядом сверху вниз по Катерининому телу: обвислая, словно припудренная грудь, талии будто нет, хоть и худая, но живот торчит, бесцветный треугольник волос, некрасивые ноги.
- Хочешь чаю? – спросила Сонечка.
- Не надо чаю, - громко, обиженно сказала мать.
Сонечка оторвала свой лоб от холодного стекла.
- Ты видишь, что произошло! Ты видишь! Как я теперь буду жить! Что они со мной сделали!
Сонечка, как ужаленная вскочила. У нее было ощущение, что перед ней молодая Катерина в своем зеленом джемпере, когда-то у нее был такой, и она кричит на маленькую Сонечку, обвиняя: «Ты видишь, что произошло! Что они со мной сделали!». И это было совершенно непереносимо. Далекое воспоминание неизвестно почему сводило с ума. Хотелось бежать скорей отсюда, от Катерины, от этого окна. Сонечка как будто была сейчас не здесь, а в старой их квартире. Непередаваемое, гадкое и тяжелое, пережитое в детстве ощущение мучило ее. Белый свет скреб старый паркет, занятый своим делом, он и не думал позаботиться о Сонечке, не думала заботится о ней и мать. Она до того была эгоистична, что чужую боль готова была выдать за свою. Лишь бы привлечь к себе внимание, как будто те двое изуродовали именно ее.
Спасение было только одно. Сонечка набрала номер Виктора. Виктор к счастью был дома.
- Виктор… Это я – Соня. Я сейчас приду… - сказала Сонечка. Она по обыкновению была краткой.
Сонечка стала скорей одеваться. Торопясь, убегая от матери, от своего страха, она натягивала на себя одежду.
Пешком Сонечка не пошла, хотя было близко, а поймала машину. И вот буквально через пять минут она у цели.
А Виктор был уже в верхней одежде, неужели собирался уйти, так и не дождавшись Сонечки?
- Вы куда-то уходите? Ты… уходишь? – поправилась Сонечка. Она растерялась.
В квартире витал знакомый селедочный запах.
- Да мне нужно по делам, - засопел Виктор неудовлетворенно. Потом, как будто что-то передумал, улыбнулся, схватил ее за затылок, за волосы, грубо лаская.
- Виктор… - хотела заикнуться Сонечка на счет его рук, может быть, стоит вымыть их ароматным мылом, но не успела. Виктор стремительным движением, - откуда только бралась эта прыть, - поднял ее пальто, юбку, содрал белье, прижал к стене, нога поднята, открывая лоно, никаких прелюдий, он проник. Сонечке, показалось, что Виктор сейчас не любит ее, а обслуживает, как мальчик по вызову богатую клиентку. Ничего противнее Сонечка не испытывала. Тут было все: и боль, и страх, и неприязнь, и презрение к себе. Виктор долго не возился, он все-таки торопился куда-то идти, его семя пролилось на голую Сонечкину ногу. Сонечка думала, что умрет от омерзения. Понимая, как жалко и смешно выглядит, она, отвернувшись, пока он застегивал штаны, вытерла ногу носовым платком, обнаружившимся в кармане пальто. А Виктор в этот момент пошлепал Сонечку по заду, и сказал ей:
- Ты вот все, Сонька, резвишься, а не знаешь, как тяжело деньги достаются…
 Сонечка хмыкнула, отвечать ей не хотелось, а Виктор продолжал:
- Если будешь себя плохо вести, я вашу машину стукну…
- Ну зачем же, - смущаясь сказала Сонечка. Потом ей стало ужасно противно, отвратительно.
-  Пора мне, - сказала она и сама стала открывать дверь.
- Да я с тобой. Тороплюсь я… Работы много… Не дамочка расфуфыренная, как некоторые, да богатенькая притом, трудиться надо в поте лица.
Сонечка оказалась на улице. Она даже не поняла, куда делся Виктор. У нее теперь созрели слова, которые она хотела сказать ему, слова о том, что сам-то Виктор совсем не в поте лица трудится. Погода стояла солнечная, ослепительное зимнее солнце. С грустью вспомнив тот день, когда ей привиделся рядом с грядкой любимый и она спутала его с Виктором, Сонечка шла домой. Ей нужно было идти домой, но она свернула со знакомого маршрута и направилась по магазинам. В парфюмерном она купила себе какой-то крем, в обувном - щетку для замшевой обуви, детям купила по паре колготок. Настроение поднялось. Сонечка потом рассматривала покупки с Катериной, та, конечно, критиковала, но вот крем ей понравился. Слава богу, некогда было вспоминать Виктора, негодовать, грустить, терзаться, Сонечке нужно было бежать в детский сад. Входная дверь захлопнулась за ней, скоро она погрузится в другой мир.

Вечером пришел с работы Кирилл. Все как всегда: дежурные ласки детям, какие-то вопросы Сонечке. Кирилл ужинал молча, в одиночестве. Дети были уже накормлены. Мать, как и Сонечка, на ночь не ела. Кирилл, в отличие от многих мужчин, ел аккуратно, Сонечка любила на него смотреть. Муж никогда после ужина не пил чай или кофе, почти всегда сок. Никогда Кирилл не читал за столом газет, а тут вдруг, покончив с горячим, взял, развернул и вперил взор в темные строчки, уперся в них взглядом, словно взгляд его был ветер раздувающий парус. Кирилл ощупью, не отрываясь от чтения, налил себе в стакан сок, сегодня был апельсиновый, - Сонечка молча смотрела на мужа, - отпил глоток и продолжил свое напряженное чтение.
- Что ты там нашел? – спросила Сонечка.
Кирилл не шелохнулся.
- А, Кирилл? – Сонечка пыталась расшевелить мужа.
Кирилл бросил на Сонечку быстрый и какой-то особенный взгляд.
- Виктор ударил машину, - сказал он и опять спрятал глаза в газету.
- Ударил машину? Разбил?! – Сердце Сонечки покрылось льдом. – Сильно?
- Довольно сильно.
- Как это произошло? – Сонечка была в ужасе. Что Виктору нужно? Что за подлость?
-  Да случайно все произошло. И я ведь в машине был. Отвлек я его. А он и врезался в эту долбанную «десятку». Она на развороте притормозила, а он не успел среагировать, пялился вместе со мной на новый мерседесовский салон. Знаешь, на Витебском открылся…
- И что теперь будет? – запаниковала Сонечка. Она всегда начинала паниковать, когда случалось что-то серьезное. – Он действительно не виноват?
- Ничего не будет. Придется ходить пешком или ездить, в крайнем случае, на такси.
- Ходить пешком? Сначала на дорогой машине с водителем, а потом на общественном транспорте, - хмыкнула Сонечка. Ей было тревожно, ужасно пакостное состояние.
- А что делать…
- Виктор, значит, будет без дела все это время? – осторожно спросила Сонечка
- Да, будет без дела, - Кирилл окончательно отложил газету, вздохнул.
- А скоро починят машину? – Сонечка заглядывала в лицо мужу.
- Не знаю, Соня. Ремонт дорогой. Машина сама знаешь какая. Я Виктора давно подумывал уволить, не нужен он мне. Помогал он, конечно, но и без него можно справиться.
Голова у Сонечки кружилась. Она плохо понимала, что происходит и не могла ничего сделать.
- Кирилл, - сказала она через силу, - может быть, не надо так сразу увольнять.
Ей все-таки хотелось его видеть. Она не могла представить, что вот так все кончится, кончилось.
- Да посмотрим, - отмахнулся Кирилл. Он снова уткнулся в газету.
Сонечка едва встала со стула. Кирилл начал складывать газету и случайно опрокинул стакан. Сок разлился. Сонечка побежала за тряпкой. Она вытерла желтую лужу и долго полоскала тряпку в теплой воде.
- С матерью сегодня что-то случилось. Пришла домой окровавленная. Говорит, что избили в парадной.
- Да? – Кирилл удивленно, с тревогой взглянул. Брови его взметнулись вверх. – И что с ней сейчас?
- В комнате своей телевизор смотрит.
- Что же ты раньше мне ничего не сказала? – спросил муж, удивленно.
- Ты же газету читаешь…
 Сонечка махнула рукой, мол, ничего страшного. С матерью ничего страшного на самом деле, все ужасное сейчас в душе у Сонечки.

Через несколько дней Кирилл пришел и сказал, что все-таки увольняет Виктора. Машина разбита, водитель ни к чему. «Когда я машину сделаю, водить смогу и сам», - сказал Кирилл. Сонечка не жила, она мучилась, как человек, который сильно устал, но не может расслабиться, заснуть.
Кирилл сказал, что увольняет Виктора как обычно, за ужином, когда он объявлял Сонечки все новости. Сонечка сегодня с самого утра еще ничего не ела, ей, наверное, надо было тоже поужинать, но кусок не лез в горло. Она посмотрела вокруг: свет люстры, вдруг став каким-то очень белым, вцепился в узор ковра, лежащего на полу.
- Почему ты все-таки уволил водителя? – спросила она у мужа.
- Денег жаль, Соня, - сказал Кирилл.
- Ясно, - тихо ответила Сонечка. – Но ведь нам не так много денег нужно. Я трачу мало. Оставь деньги на водителя.
- Мало, много, все относительно. Сколько у нас расходов! Я что, бездонная бочка по- твоему? Тебе-то какое дело до водителя? Чтобы тебя возил? Пешком ходи. Мне водитель не нужен, - сказал Кирилл категорично. - Не понимаю, как я этого терпел. Давно можно было его рассчитать. Дуралей он какой-то.
- Да, дуралей, - согласилась Соня. Вид она имела отрешенный.
«Как жить?» Сонечка уронила вымытую кастрюльку. Она с грохотом упала на пол. Никто не обратил на это внимания. Сонечкой овладел страх. Но ее страх был двояким. Она боялась, все-таки боялась потерять Виктора, и в то же время была боязнь за свою семью, свою сложившуюся, благополучную, налаженную жизнь, в которой Сонечка могла позволить себе маленькие радости. И как это объяснить: собственническое чувство вытеснило страх потерять любовь. Может быть, потому что и любви-то никакой не было. Сонечка поняла вдруг, что не нужен ей Виктор, что следует держаться от него подальше. Вон Виктора из жизни, он портит ее, причиняет один только вред, Сонечка не хочет чтобы ее мир был разрушен, она хочет остаться с любимым. Да, скорей бы вся эта история с Виктором кончилась и Сонечка зажила прежней жизнью, в которой каждый ее шаг сопровождал любимый.
Сонечка заснула в этот день счастливой. Единственной тучкой, затемняющей светлый горизонт, была мысль о том, что Виктор может сам по себе появиться. Но на следующий день она услышала от мужа ответ на мучавший ее вопрос, Виктор приходил за деньгами и сообщил, что уезжает в Москву к своему сводному брату.
-В Москве больше заработки, - так он мне сказал, Кирилл сделал скептическую мину.
-А Таня? – удивилась Соня. – Она остается здесь?
Кирилл только пожал плечами. По всему было видно, что говорить об этом он больше не хочет.


Весна шла, как лодочка по спокойной реке. Прошло уже три месяца, как кончилась история с Виктором. Сонечка сперва была счастлива, счастлива, как человек, выскочивший из горящего дома, может быть, это был один из самых замечательных моментов ее жизни, беззаботное, счастливое время. На улице был мрачный, слякотный февраль, а в душе Сонечки сияли лучики радости.
Но праздничное настроение быстро иссякло, высыпалось из души, как зерно из мешка. Осталась голодная пустота, и было ужасное ощущение, что никакой радости и счастья больше не может быть. Стало плохо, как когда-то, и требовалась поддержка милого друга, но милого друга не было, любимый куда-то делся из души, его образ больше не возникал. Признаться в этом было жутко: Сонечка теперь не могла общаться с тем, кто был ей когда-то так дорог. Она ничего не чувствовала, не испытывала к любимому, не было прежних ощущений обожания, привязанности, любовного волнения, восторга. Существовала только пустота, в которой Сонечка чувствовала себя безумно одиноко.
Сонечка мучилась всю весну, потом ее боль ослабла, на ее место пришло безразличие и равнодушие ко всему окружающему, но Сонечке необходимо было, как всегда, скрывать свое состояние, ей нужно было изображать хоть как-то радость от жизни и деятельность и это было невыносимо сложно и тяжело.
Куда делся любимый, верней, почему Сонечке теперь не думалось о нем, не мечталось, было не понятно. И если бы было хоть что-то взамен, но свято место так и оставалось пустым.
- Не могу больше смотреть на твое кислое лицо, - сказал как-то Кирилл жене. – Собирай детей, вообще вещи, мы переезжаем в Рощино завтра. Ты останешься здесь, наведешь порядок в квартире. Я тебя заберу в субботу вечером.
Стоял чудесный майский вечер. Теплынь. В парке полно молодежи, гуляют и парочками и компаниями, пьют пиво, просто общаются, некоторые приехали на всю ночь. Начались белые ночи. Нежность закатного неба… Но розовый цвет напоминал Сонечке о боли.
- Да-да, конечно. Я все сделаю. Дачу-то тоже нужно было подготовить, - не смела возражать Сонечка.
- Нужно, конечно. Но ты же об этом не думаешь. Ты ни о чем не думаешь…
Сонечка сжалась  внутренне, вздохнула.
…Она как-то очень устала от сборов. Кроме всего прочего, Ваня расшиб лоб, ранение было пустячным, но ребенок сильно плакал, ему было больно, он испугался. Соня взяла сына, посадила на колени и долго разговаривала с малышом, прижимая к его лобику пакетик со льдом. Ванечка под конец успокоился. Он, притихший, слушал, что говорит мать. Сонечка пересказывала сынишке фильм «Синяя птица», поразивший ее когда-то. Она старалась передать ему свои восторженные впечатления от этой картины, которая сама, казалось, несла волшебство.
Сонечка позвала и Мишу, ее кольнуло, когда она увидела одинокую фигурку ребенка, его спинку, он, сидя на ковре на коленях, во что-то играл. Ванечка слушал внимательно, с интересом, Мишенька же скучал. Он крутил в руках игрушечного Человека-паука, переминался с ноги на ногу, мальчику было непонятно что такого особенного в сказке, которую рассказывает мать, почему она сперва говорила с таким восторгом, а потом чуть не со слезами на глазах. В конце концов, Мишу стали тяготить материнские эмоции, ему не нравилось, что мать сейчас того и гляди расплачется. Он улизнул. Сонечка с грустью посмотрела Мише вслед, младшего же сына она прижала к себе, из глаз полились слезы. Ванечка стал стирать слезы с материнского лица, повторяя: «Не плачь, мама. Не плачь». Сонечка кивала в отчет, целовала детскую ручку, обещала не плакать, но слезы все равно лились ручьем.
Тут позвонили в дверь. Залаял приветливо Вертер, почуяв хозяина. Пришел Андрей, сейчас нужно будет грузить вещи. Сонечка больше не плакала, слезы как будто испарились с ее лица. Сжимало от тоски грудь, но она улыбалась мужу. Собранный и ответственный Кирилл, как всегда во время сборов обо всем помнил и ужасно торопился. Сонечка, как всегда, была недостаточно расторопной. Кирилл подгонял жену, пенял ей; зачем нужна такая спешка, было непонятно. Сонечка улыбалась всем, чтобы кто ни говорил. Под конец расцеловались так, будто прощались на век. И вот Сонечка одна в пустой квартире.
Встала на следующий день Сонечка тяжело. Проснулась, потом опять заснула и окончательно пробудилась уже поздно, яркое солнце на небе, но подниматься все равно не хотелось. В спальне было светло, Сонечка забыла задвинуть шторы, но на душе было пасмурно. Ничего бы не делать, но нужно себя превозмочь, разве Сонечка может все вот так бросить?
 Был сварен кофе, приготовлена гренка, кофе не пилось, хлеб тоже не лез в горло, Сонечка нашла в холодильнике начатый пакет апельсинового сока, который не взяли, оставив ей, налила в кружку. Вкусная влага понравилась, Сонечка выпила всю кружку и, немножко повеселела.
Возможно, она допьет еще свой кофе потом, разогрев его прямо в чашке в микроволновой печи и сухарик доест. Сонечка двинулась за ведром, тряпками, пылесосом, в ближайшие несколько часов она будет очень занята.
Сонечка быстро вымыла полы, хлестко работая удобной отжимающейся шваброй, потом она пропылесосила и вымыла два их ковра, один в гостиной, другой в детской. Над коврами пришлось потрудиться, они были сильно испачканы. В одном месте Сонечка долго сражалась с липким пятном. Чему удивляться – дети. Ступая по чистому полу в носках, она вытирала пыль, потом натирала деревянную мебель специальным средством, придающим блеск. А после еще мыла стекла дверей и зеркала. На зеркальной дверце шкафа было как всегда много отпечатков детских рук. Вот эта побольше ладошка – Мишина, а вот эта – Ванина.
Может быть, нужно было сделать еще что-то, разобрать шкафы, например, но Сонечке вдруг пришло в голову вымыть окна, что совсем не планировалось. Да ведь окон нынче весной не мыли! До вечера еще есть время, Сонечка разошлась, наводя чистоту, ей не хотелось сбиваться с ритма, сил у нее хватит. Она бодро набрала в ведро чистой воды, вооружилась средством для мытья стекол, тряпкой, резиновыми перчатками.
Сонечка решила начать со спальни. Отодвинула как можно дальше шторы, стала открывать окно. Она долго возилась с замком, стоящим между рам, раскрыла окно, Сонечка его раскрыла широко, широко, села на подоконник и спустила ноги туда, на улицу.
Сонечка смотрела на белый свет, ей было холодно, как будто зимой, хотя на улице стояла теплынь, май баловал погодой. Свет резал ей глаза, ужасно тягостное ощущение одиночества и страха владело Сонечкой. Зачем она так странно села на подоконник, так опасно, Сонечка сама не могла объяснить. Может быть, ничего плохого в этом нет. Сонечка посидит так немного, погреться на солнышке и вернется к своему занятию.
Сжало голову, возникло какое-то беспокойство, и Сонечка внезапно поняла: то, что она сделала, что произошло с ней сейчас - роковой случай и ничего уже изменить нельзя.
Роковой случай. …Если бы не тот день, как бы сложилась Сонечкина жизнь, очень интересно, как бы она сложилась? А Сонечке было всего-то четыре с половиной года, она была маленьким ребенком, который мог все забыть и жить потом счастливо, ни о чем не ведая, ничем не мучаясь. Но что бы человек с собой ни делал, подобное не забывается, душевная рана, нанесенная пулей человеческой злобы, порочности, бездушия также болит и может быть столь же опасна, как смертельная телесная.
Была ли маленькая девочка Соня счастлива? Более или менее. Сонечка любила отца. У матери был плохой характер еще смолоду, она все время была чем-то недовольна, ругала постоянно дочь, ссорилась с мужем. Стеснительный на людях, неуверенный в себе человек, дома мать расходилась, чуть что повышался голос. Катеринин крик тонул, как меч в вате, в сдержанной мягкости отца, переходя потом в нудное, неприятное, как звук работающего мотора, оставляющего едкие выхлопы, ворчание. Матери непременно нужно было, чтобы ей угождали, делали все, как ей требуется, без этого она не могла.
Была недовольна мать и в то утро, выговаривала отцу за то, что он не может благоустроить их квартиру. Сонечке хорошо запомнился надсадный, раздраженный тон Катерины.
День тот был выходной, Сонечка с отцом пошли гулять. Собрались они в ближайший сквер. Погода стояла хорошая, солнца хоть и не было, - небо в легких облачках, - но очень светло от выпавшего накануне снега, небольшой морозец, замечательное время для прогулки.
Взяли санки и не санки даже, а так называемую «тарелку», это большая, круглой формы посудина. Сонечка садилась в свою «тарелку» и, держась за ременные ручки, съезжала с горы, получалось очень далеко. На детской горке всегда царит приподнятая атмосфера, любимая Сонечкой. Снует ребятня. Рядом стоят родители. Замерзший отец, одетый в черное зимнее пальто, переминается с ноги на ногу. Сейчас он подаст ей «тарелку», и она помчится с горы. Сонечка и не думает толкаться, кого-то задевать. У нее одно стремление – кататься, кататься, нестись вниз, чувствуя, как захватывает дыхание, ведь это такое удовольствие.
Сонечка скатывалась на своей «тарелке», потом к отцу, потом на горку, она была увлечена процессом. В конце концов, она устала, отец, заметил это и повел Сонечку домой, они и так погуляли предостаточно.
На что именно сетовала мать в то утро? Скорее всего, речь шла о люстре. Матери не нравилось старье, хотелось чего-то поновее. Она присмотрела кое-что в ближайшем магазине, - около них был один из лучших в городе магазинов, - и просила у отца, даже, скорее всего, требовала деньги. Ну откуда было взяться этим деньгам?
Наверное, - тут можно только предположить, - отец, погуляв какое-то время с дочерью, оттаял, смягчился, передумал и решил из отложенных на новую тахту денег выделить сумму на приглянувшуюся жене люстру.
Андрей Федорович с Сонечкой, идя домой из сада, прямо с «тарелкой» зашли в магазин, торгующий люстрами. Хотелось рассмотреть то, на что позарилась Катерина. Наверное, люстра отцу понравилась и вернувшись домой, отец взял деньги и отправился обратно в магазин. Сонечка, конечно, увязалась с отцом. Катерина готовила на кухне обед, она демонстративно ни с кем не разговаривала, показывая свое недовольство. Сказал ли ей что-то отец, сообщил ли, что они с Сонечкой идут покупать люстру, которую она так хотела, Сонечка не помнила. Ей было немного не по себе оттого, что мать сердится. Сонечке всегда было больно и неприятно, когда мать сердилась, но она была с отцом, и от этого на душе становилось легче.
Сонечка помнила, как они с отцом подходили к магазину, помнила, что отец был в приподнятом настроении. Эта, не то чешская, не то немецкая люстра была не таким уж произведением искусства, но на неизбалованного советского покупателя она производила впечатление. Мать, конечно, так неистовствовала, потому что боялась, что люстру эту купят, многие товары были в дефиците, особенно импортные. Но, слава Богу, все раскупить не успели, одна осталась, и вот за этой, последней, взяв деньги, пришли Сонечка со своим отцом. Сонечка сразу одобрила выбор родителей. Ей очень понравился рисунок на плафоне – изящный лиловый цветок, наверное, лилия, и украшения миленькие, такие же лиловые, как цветок стекляшечки, они переливались разными огоньками. Сонечка какое-то время смотрела на это чудо заворожено, а потом начала дергать отца: «Папа, давай купим… Папа, купи… Купи скорей». Андрей Федорович почему-то медлил, говорил с продавцами, а Сонечка теребила его за рукав: «Папа, скорей плати…».
Ужасное нетерпение, волнение, когда люстру снимали, разбирали, упаковывали и вот, наконец, чудесная вещь получена. Перевязанную коробку Андрей Федорович неуклюже, неловко выносит из магазина, не забывая держать за руку и Сонечку.
Магазин был совсем-совсем недалеко от их дома, за углом, буквально в двух шагах. Сонечка спрашивала у отца, когда они будут вешать эту люстру, еще они о чем-то говорили и вот уже их парадная, дверь открывается - с залитой светом улицы, укрытой белейшим снегом отец и дочь попадают в темную, гулкую парадную. Чуть слепнут глаза, но окно следующего пролета освещает немного лестницу. Белый свет проникает таинственным пришельцем.
О том, что случилось потом, вспоминать всегда было страшно и невозможно. Сонечка поэтому вообще об этом как будто забыла, но все случившееся, несмотря на забвение, жило в ее душе, став раной, причиняющей ужасную боль, не позволяющей быть никогда радостной, счастливой, довольной, быть просто нормальным человеком.
Они поднялись с отцом на пролет, и вдруг – откуда они взялись было совершенно непонятно – возникли двое.
Эти двое были, конечно, преступниками, грабителями, тут все ясно, но вот почему они напали на Андрея Федоровича и Сонечку, мужчину с маленькой девочкой, несущих из магазина дешевую люстру, совершенно непонятно. Неужели же этим двоим, рыжему, небритому, - глаза его, как показалось Сонечке, были все время полузакрыты, - он был в телогрейке и долговязому, тощему, скуластому, лицо его казалось похоже на череп, была нужна эта несчастная люстра, те оставшиеся деньги, десять рублей, которые были во внутреннем кармане отцовского пальто! Такого не может быть! Но ведь позарились, преследовали и настигли.
Двое мужчин, проскользнули в парадную, бегом бежали по лестнице, догоняя Сонечку и ее отца, Андрей Федорович даже не успел ничего заподозрить… Все было в мгновение ока, Сонечка услышала, как отец странно, сдавленно вскрикнул и начал медленно падать.
Отец упал так, что оказался лежащим у окна. Сонечка еще ничего не понимая, кинулась к отцу. Ее толкнули, она упала на колени перед ним. Бандиты обшарили карманы, нашли деньги, и вдруг взгляд одного упал на Сонечку, которая, широко раскрыв глаза в ужасе смотрела на происходящее, боясь закричать или заплакать.
- Подержи дверь, Череп, - сказал рыжий.
Череп скатился с лестницы и запер как-то парадную. Кажется, вставил в ручки валяющуюся тут же старую швабру дворничихи. Удивительно, ведь удивительно, что за все это время никто из жильцов дома не вошел в подъезд и не вышел из квартиры. Хотя, возможно, кто-то и пытался войти в парадную, но обнаружив запертую дверь, шел через черный ход. Ведь на самом деле так бывало, когда жилконтора запирала парадную лестницу, проводя ремонтные работы. Может быть, тот жилец, который не смог войти через парадный вход, обрадовался: наконец, починят отопление на лестнице.
- Папа, папа, - Сонечка начала плакать. – Папочка, папа, - только и могла сказать она.
- Страшная стала - скривилась, - сказал рыжий, вытаскивая что-то из брюк.
Встав так, чтобы Сонечка видела, он начал не то дергать, не то мять эту свою розоватую, длинненькую, похожую на сосиску штуку. Штуковина, почему-то казалась совершенно неестественной и потому очень страшной.
Рыжий мял свою штуку, не отрываясь смотрел на Сонечку, которая морщилась от горьких слез, и лицо его становилось каким-то ужасным. На нем было отражение похоти, безобразного блаженства, и это блаженство, как и всякое другое проявление чувственности, страсти, эротизма в последствии, казалось Сонечке страшным, отвратительным, гадким, несовместимым с человеческими чувствами.
Внезапно Сонечка поняла одну ужасную вещь, она почувствовала, что этот гадкий страшный человек что-то хочет сделать с ней. Она была уверена, что он намеревается ее убить, что вот сейчас он прекратит совершать свои странные, омерзительные действия и убьет ее. Сонечка даже перестала плакать, онемев от страха, она была буквально парализована.
И вдруг рыжий надвинулся на нее, стал теребить на ней пальто, расстегнул, рывком содрал рейтузы, колготки, трусы, уперся своей штукой Сонечке между ножек, что-то полилось. Сонечка кричала, плакала, ей было очень-очень страшно.
Сонечка даже не поняла, как эти двое скрылись. Она перестала плакать, оделась, рядом лежал мертвый отец. Белый, равнодушный, холодный зимний свет проникал в окно.
- Папа, папа, - стала Сонечка звать отца. – Папочка, проснись!
Ей казалось, что отец просто спит. Его, кажется ударили, но ничего плохого с ним, конечно, же не случилось. Он просто ненадолго прилег. Сейчас он встанет. Лужу крови и торчащий из спины нож Сонечка не видела, отец лежал к ней лицом.
Сонечка добежала до своей квартиры.
- Мама, мама! – закричала она, увидев мать. – Мама, папа лежит! Он встать не может!
- Где лежит? Что случилось? – лицо матери было изумленным, испуганным, она конечно, не заметила, что на дочери задралось пальто.
- Там… - Сонечка не могла объяснить, чувство страха мучило ее.
- Мать побежала вниз, как была в тапках и халате, очень скоро она увидела убитого, лежащего на лестничной площадке своего мужа.
- Уходи отсюда! Пошла прочь! Вон сейчас же в квартиру! – закричала незнакомым, страшным голосом на Сонечку мать.
Страх разрывал Сонечке душу, ей было невыносимо оставаться одной, но она покорно стала карабкаться по лестнице вверх, обратно в их квартиру.
Потом было много всего неинтересного: приходили люди, что-то спрашивали у матери, писали какие-то бумаги. У Сонечки не спрашивали ничего, ее как будто вообще не видели. Может быть, мать сказала, что муж был один, может, на Сонечкины слова никто не рассчитывал. Злосчастная коробка с люстрой стояла в углу у шкафа. Этот красивый светильник с лиловой лилией так никогда и не повесили, Сонечка вообще не помнила, чтобы мать когда-нибудь открывала коробку. Куда потом она делась, тоже было тайной. Наверное, люстру, в конце концов, Катерина продала.
- Ты видишь, что они со мной сделали! – кричала Сонечке мать. Конечно, ей было очень плохо и больно, обрушившееся горе потрясло, раздавило. – Ты видишь, как бывает! – раскрасневшаяся от слез, она призывала дочь сочувствовать ей и как будто даже обвиняла в случившемся. До того Катерине было тяжело, что она готова была обвинить самого слабого, безвинного и тем самым облегчить свое состояние.
- Мамочка, мамочка, милая не плачь, - Сонечка, внутренне сжимаясь, подбегала к матери, целовала ее. Целовала, прося прощения.
Никто не спросил тогда Сонечку, что она чувствует, Катерина этим вообще никогда не интересовалась. Потом только Катерина, забрав в стирку Сонечкины вещи, долго не могла понять, в чем это они испачканы. Страшная истина ей не открылась, она, конечно, ничего такого не хотела знать. «Мало мне смерти мужа…» - как будто говорила она, полоща детское белье, колготки.
Сонечка сидела на подоконнике, хотя светило яркое солнце, теплый луч лежал на ее ногах, ей было по-прежнему холодно. О чем было думать, дум сейчас не было в голове. Все что хотелось сказать себе, давно было сказано, а на вопросы все равно никто не ответит.
Как же так получилось, что жестокая, неумолимая сила лишила Сонечку способности любить, радоваться, испытывать счастье, вытеснив ее в холодный иллюзорный, придуманный мир, где живут только тени? Как же вышло, что Сонечкина жизнь это не что-то интересное, цветное, живое, а белое, холодное, словно покрытое снегом поле, словно свет льющийся из зимнего окна, из того окна, под которым умирал отец?
Конечно, все правильно, мир жесток, каждый, можно быть уверенным, каждый с самого раннего детства ранен и носит в своей душе пулю, но, увы, ранение Сонечки оказалось смертельным. Год, за годом, скрывая свою боль, она угасала. Снег становился все толще и толще, никаких надежд, никаких сил разгрести его не осталось.
Сонечкин удел – грезить о несуществующем, мучаться, общаясь с близкими, которых она не любит, маяться все время душевной болью, страдая, существовать. Совершенно ясно, что никто, ни одна живая душа на свете не сможет ей помочь.
Сонечка увидела, что из окон дома напротив на нее подозрительно посматривает одна женщина. Женщина отошла от окна, потом подошла опять уже с каким-то мужчиной. Нужно было решаться. Сонечка сползла немного по подоконнику, чтобы удобней было оттолкнуться, она закрыла глаза – нет, ей нечего терять, такое ужасное у нее было состояние, она ощущала себя там, на страшной лестнице, рядом с убитым отцом. И ведь это состояние, как камертон настроило всю ее душу. От этого ужасного звука никогда не избавиться.
- Ах, - вздохнула Сонечка своим нежным голоском…
Вниз!
Но тут чьи-то сильные руки, обвив ее стан, втянули Сонечку обратно в комнату. Усилие было огромным, Кирилл и Сонечка упали на пол. Кирилл смотрел на жену с ужасом:
- Сонечка! Что с тобой! Что случилось! Почему ты сидела на подоконнике? Я, увидел тебя еще на улице! Как вышел из машины, посмотрел на наши окна и обомлел! Чуть с ума не сошел, подумав, что не успею! Если бы ты знала, что я пережил за эти минуты! Сонечка, родная моя, я так тебя люблю, - руки у Кирилла дрожали, лицо покраснело.
Он прижал жену к груди, а с Сонечкой вдруг произошло что-то необыкновенное, она ощутив тепло мужского тела, его близость не испугалась, не сжалась, а напротив приятно разомлела, обмякла. Она, почувствовав негу, уткнулась в мужнину сорочку и расплакалась.
- Кирилл, Кирилл, милый, ты бы знал, что со мной было. Они убили моего отца, они изнасиловали меня…
- Что? – Кирилл был в ужасе. – Когда, когда это было? Что ты говоришь?..
- В детстве, тогда… - говорила Сонечка сквозь рыдания. – Тогда, когда отца убили… Они же…
- Бедная Сонечка…Кто посмел… Я убью этих подонков. Их не будет. Их не будет, Сонечка… - все время повторял Кирилл. Руки его по-прежнему дрожали, это было последствие ужасного физического напряжения, а может быть, напряжения нервного.
Сонечка плакала, Кирилл прижимал жену к груди. Он начал успокаиваться. А Сонечка, оттаявшая в объятьях мужа, испытывала доселе неизвестные ей приятные переживания неги. Губы супругов встретились, и они поцеловались страстно, чувственно, искренне. Как хорошо было Сонечке в руках Кирилла, приятно, спокойно, какое удовольствие она получала от этих прикосновений. Она словно вошла сейчас в новый мир, мир знакомый, обычный для всех, но недоступный ей прежде. Вспомнив и пережив только что страшные события, она освободилась от жуткого страха, который взял в плен ее, казалось на всю жизнь, парализовав чувства. Слезы текли из глаз, Кирилл гладил Сонечку по спине, целовал ее волосы, щеки.
- Ты такая красивая, милая, нежная, ты самая лучшая, наглядная. Не волнуйся, Сонечка, все образуется… Там в Рощино Миша и Ваня, Катерина, все ждут тебя, все тебя любят…
- Да, - Сонечка не могла унять слезы счастья, - сейчас едем.