Так случилось – горел я два раза. Второй раз – так себе – парикмахерская снизу загорелась. Только дым был в туалете, стена разогрелась так, что замазка из межплиточных швов вылетала. А первый раз был серьезный. Пожар был на верхних этажах нашей одноподъездной точки-многоэтажки, а у меня на пятом все спокойно. Жителей, конечно, оповещали. Требовали покинуть дом, даже паника была в миниатюре. Но я не поддался ни на увещевания громкоговорителя с улицы, ни на беспрестанные звонки консьержа, ни на назойливые стуки в дверь. Мне дома спокойнее, а на улице холодно. Бояться нечего – рядом с окном проходит пожарная лестница – в случае чего вылезу. Иду в бар наливаю себе вискарика и сажусь за компьютер в прямом эфире смотреть развитие пожарной ситуации. Камер онлайн режимов много на улице, да еще и корреспонденты приехали – берут интервью, вертолет летает первого областного канала. Дикий капитализм, погоня за сенсацией. Всем подавай жареного, в нашем случае буквально. А если несколько человек сгорит заживо – то это и есть сенсация, ну и конечно, рейтинги.
Люди оскотинились в городах, чем больше город, тем злее. Лучше всего для интернет-обывателей, чтобы люди прыгали с горящего дома. Сочувствия в ветках обсуждения мало, в основном злорадство по поводу незадачливых жителей «елитки». Мысль не новая, наверняка, и до меня озвучивалась: «Количество людей, сочувствующих горю велико… но несоизмеримо больше тех, кто, злорадствуя, будет просматривать разрушения и списки погибших». Да и людей завсегда понять можно – нашу высотку воткнули вплотную к уже построенным пятьдесят лет тому назад домам, уплотнительная застройка центра называется. А, то что двадцатиэтажная громадина перекрыла им солнце – то это не беда. Не по кошельку живут люди в этом месте – была бы это Москва, то устроили бы им реновацию под снос их пятиэтажных жалких блоковых домишек. Но до Москвы нам, как до Китая, и вот в центре города стоят промеж безликих, серых хрущевских и брежневских пятиэтажек многоэтажные исполины, отражая редкое солнце в своих стеклянных фасадах.
Двор буквально заставлен автомобилями и огромная пожарная машина, способная дотянуться лестницей до очага пожара – проехать не может. И пожарные споро так, ножками бегут, растягивая рукава гидрантов наверх. И дом высокий, и потолки по три метра, и бегут они не налегке, а с брандспойтами всякими, и их противопожарные костюмы имеют, очевидно, приличный вес. В лифт нельзя – это ловушка, смерть.
А вот и интернет отключили, электричество вырубили. Буду смотреть в окно. Пожарным машинам удалось притулиться – самой большой на дороге, проезд при этом, конечно, перекрыли. Остальные поменьше во дворе промеж легковых машин жильцов. Говорят, в Америке, в подобных случаях, многотонные пожарные спецмашины безжалостно сдвигают легковушки, мешающие тушению пожара. Но это же в Америке! Там и огнеборцы – престижная высокооплачиваемая профессия. У нас не так – и профессия непрестижная и невысокооплачиваемая, и люксовые машины для чиновников, проживающих в нашем доме, гораздо ценнее чьей-либо жизни.
Причина пожара выяснилась позже – сначала загорелся этажный щит. Полуграмотный представитель интернет компании, неизвестно как, раздобыв ключи, влез в схему щита. Не установив автоматический выключатель – ибо иначе пришлось бы обесточивать целый этаж, а на это надо уже разрешение – он просто примотал свои полторашные медные кабельные жилы к питающим целый этаж алюминиевому кабелю. Пара алюминий – медь соединяется хитро, откуда это было знать нынешнему интернет-монтажнику, нанятому за пятнадцать тысяч через службу занятости? А если их просто скрутить, то в месте скрутки возникает перегрев, автомата защиты нет, провода горючие, абсолютно не соответствующие правилам установки электрооборудования, вот шкаф и загорелся. Этажные шкафы находились друг над другом, кабельные шахты незагерметизированы, то есть попросту говоря не замазаны, высота дома за пятьдесят метров, отсюда хорошая тяга. Выгорели четыре коридора, слава Богу никто из людей не пострадал.
Как это не заметили служащие Госстройнадзора? Да за деньги, как! Раньше в СССР были серьезные строительно-монтажные управления. А сейчас? Одно слово «девелоперы», которые могут отдать непосредственное строительство субподрядчику, тот дальше следующему субчику… Все отдано на откуп саморегулирующимся организациям, а там главное взносы плати. Имеешь в штате трех инженеров, с нынешними-то дипломами – строй что хочешь. Государство наше пытается оставить себе только фискальные функции, ну и силовые полицейские структуры для поддержания существующего порядка. Пожарные на грани.
После пожара в дверь стучат инспектор пожарной безопасности и пожарный в закопченной брезентовой робе:
–Здравствуйте! У Вас все в порядке? Пострадавшие есть?
–Здравствуйте, нет!
–Имущество, какое-либо пострадало? Вода не дошла до Вас?
–Мужики – Вы настоящие герои! Спасибо Вам! Все живы-здоровы, имущество цело.
Польщенные пожарные уходят.
Пьем водку в деревенской пожарной части вдвоем –Вовка и я. Вовка – здоровенный казак за сто двадцать килограмм. Их семья, из терских казаков, раньше на Кавказе жила, но в начале девяностых там ситуация началась по изгнанию русских при полном попустительстве властей… А потом началась первая чеченская, как говорит Вовка: днем забирали в Российскую армию, ночью в дудаевскую. Пришлось им бежать оттуда сюда в Сибирь, здесь прижились, но Вовка все равно скучает. Проявляется его тоска по Родине в демонстративном употреблении мягкого южнорусского «хэ». Вовка служил в ментовке, два раза был в горячих кавказских командировках, написал рапорт на отчисление будучи уже капитаном – не выдержал дурдома при переводе милиции в полицию. Не смолчал, а до пенсии оставались считаные годы. Теперь работает на трех работах: сторожит местную базу отдыха, работает штатным психологом службы сто двенадцать, каждые четвертые сутки проводит здесь в пожарной части вольнонаемным сотрудником. В месяц с трех работ выходит чуть меньше тридцати тысяч, а еще держит большое хозяйство – одних поросят пятнадцать-двадцать штук, не считая уток и куриц – хозяин. На столе в комнате отдыха картошка жареная на сале, сало нарезанное, литровая банка опят, бутылка Вовкиного самогона и бутылка водки. Водку без марок за сто пятьдесят рублей я купил в местном магазине. Вам ни за что не продадут – только тем, кого знают в лицо. Говорят, в России пить стали меньше, да нет – самопала стало больше. Он дешевле, но без акцизных марок. Водка хорошая. Правда, однозначно уступает Вовкиному самогону. С него и начинаем:
– Ну, за встречу, что ли?
– За встречу!
– Ну, что тут нового-то, Вов?
– Да, что нового-то... Все по-старому – сейчас посидим с тобой, лягу спать: здесь только и могу отоспаться. Потом побегу домой хозяйствовать – у свиней надо прибраться – они у меня чистые стоят, птице дать, – разливает по трети граненных стаканов Владимир.
Выпиваем.
– Что удается сдать скотину?
– Да ты знаешь распробовали городские, берут. Где-то года два назад приехал первый, не поленился по стайке пробежал – посмотрел свиней, зерно глянул, спросил про возраст. Потом купил. А сейчас сарафанное радио – своим знакомым меня рекомендует. На рынках-то сейчас что? Покупают на свинокомплексе по сто шестьдесят вкруговую, делят на куски и продают, выдавая за самовыращенную.
У нас рядом очень крупный свиноводческий комплекс на сотни тысяч голов. Там выращивают свиней за полгода. Как им это удается? Ведь дома на поросенка в восемьдесят килограмм надо минимум девять месяцев? Стероиды им колят, а, чтобы не болели, антибиотики. В мясе все это остается, ударяя потом всем этим букетом потребителей. Люди у нас грамотные, чтобы не превратиться в огромных тупых пиндосов, стараются купить у частников.
– Дык, а как они выдают комплексную свинину за свою? Она же белая после ошпарки, скреб-машин и полировки? – удивляюсь я.
– Умельцы! По-перву навозом слегка ножки мазали, а сейчас паяльной лампой сверху по шкуре проходят и все. Хер ты ее отличишь от домашней, – опять по трети наливает Вова.
Выпиваем.
– Что зарплату тебе, здесь, не подняли?
– Нет. Восемь с копейками тысяч. А куда у нас идти? Больше работы нет. Колхоз развалился. В свинарниках раньше пятнадцать платили, а как доллар вырос в два раза, снизили до двенадцати тысяч рублей в месяц. Я вон на трех работах. Да ты знаешь… Мы же в пожарной части вольнонаемными числимся...
– А кадровым офицером сюда никак не прописаться?
– Никак.
– Славу Богу, не горят? – спрашиваю.
– Да зимой еще не было, а летом все леса тушили. У, каторга в одинокого-то. Пока с дороги съедешь, до места доберешься, рукава растянешь. В городах вообще текучка в пожарных частях. Скоро некому работать будет. На серьезный пожар всех свободных от смены по команде «Сбор» поднимают. Денег за это не платят. Кому это понравится? – разливает Вова остатки самогона.
– Не переживай тезка твой нагонит узбеков в пожарники!
– Эти тебе потушат.
– Эти да…
Выпиваем.
– Все идет, умышлено, к какому-то концу, – говорит Вовка. – Может частные пожарки будут.
Я рассказываю Вове историю, как был погорельцем.
– Боевая одежда пожарного называется БОП! – учит меня Владимир. – Весит он тринадцать килограмм. Десять килограмм дыхательный аппарат, пожарно-техническое вооружение ПТВ, в зависимости от комплектации с рукавом для маневрирования до двадцати шести килограмм, рукав пожарный «Армтекс» диаметр 77 мм в сборе с головками ГР-80 двадцать метров – восемнадцать килограмм!
– Вот, не зря все-таки, ты здесь околачиваешься! Все же учат вас! – умиляюсь я, потому как у меня всегда была аллергия на сухие значения всяческих правил и нормативов.
– Всё заставляют: и учить, и экзамены сдавать и нормативы, только денег не платят, – Вовка разливает водку, оценивая количество. На один раз разлить будет много, а на два совсем по чуть-чуть.
Раздается стук в дверь. Владимир приникает к окну:
– Кто это там интересно еще долбится? А, сосед Коля заглянул на огонек.
Заходит Коля – усатый мужичонка шестого десятка лет, он завтра должен сменить Вовку. При нем две бутылки «народной». Ну, будет дело.
– Здорово, Коль. Садись. Андрюха нас здесь про пожары просвещает, – разливает на троих остатки нашей Вовка.
Выпиваем.
Всегда, когда приходит на мужской разговор опоздавший, ему не очень интересны темы, которые были до него. Мы пока на разной волне, и ему нас надо «догнать». Поэтому Вова начинает наливать Коле больше чем нам, мы же активно закусываем. Разговор продолжается на профессиональную, пожарную тему.
– Да что там, нет у нас в обществе должного отношения к пожарным! Смешно сказать – постоянно под статьей ходим. Не дай Бог, погиб на пожаре человек из сильненьких – беда, затаскают. А то, что зачастую они сами за взятку или по телефонному праву забили на все нормы пожбезопасности на это никто не обращает внимание! А бичей у нас сколько в деревне? Каждый пятый! Пьют до самовоспламенения! А машине нашей, на которой мы на пожар выезжаем, скоро двадцать лет будет! Спасибо начальнику – рукава новые выбил летом! – раскладывает по полочкам общую ситуацию Вова.
– А что начальства у вас много? – интересуюсь я.
– Начальства, в нынешней России, всегда много. Вроде только в центральном аппарате у нас сто сорок генералов, а так на сто шестьдесят рыл – генерал. Считай: в МЧС триста сорок тысяч штыков. Получается около двух тысяч. Генералом, скажу я вам, быть не херово!
– Ну, понятно эти себя не обделят. Все как в полиции, почти миллион человек, а участковый у нас один Андрюха на три деревни, – сходу вникаю я.
– Борьба за статистику. У пожарных инспекторов, чтобы меньше случаев возгораний было. Иначе взыскания – не проводил должным образом профилактическую работу. У нас с количеством погибших при ликвидации пожаров. До смешного доходит, человек погиб при пожаре не от удушья, а от сердечного приступа значит не наш клиент, в счет не идет! – горячится Коля.
– Бордюр всегда виноват! Не помните? Ну это в Москве чемпион по борьбе без правил, дагестанец, всёк одному студенту. Так тот пока летел к земле живой был, а потом башкой бахнулся об бордюр. Суд так и вынес вердикт – бордюр виноват! Трагическая случайность! – подзуживаю я.
Выпиваем.
– Грустно что-то от нашей российской действительности, – говорю я. – Давайте расскажу вам историю про шутку на пятьсот баксов. Значит дело было так: «Проживал я тогда в южном Н–…ске, работал начальником лесоторговой базы. А там на юге все совсем по-другому – коррупция. И получить официальное разрешение от инспектора пожарной безопасности практически невозможно. Вроде все предусмотрели: и пожарные щиты всюду, и резервуары с водой, и емкости с песком, и два выезда дополнительных с территории. Но дело не идет. А была у нас большая лапа в тамошней администрации. Я к ней, так мол и так, ничего не нарушаем, надо помочь малому бизнесу. Тот берет время и спустя неделю знакомит меня с инспектором-начальником пожарной безопасности. Мужик в возрасте, за сорок лет, немец, и отчество у него Карлович. Он приехал, предварительно все посмотрел, цену запросил за акт пятьсот долларов, я дал. Официально он должен прибыть к нам завтра с утра. Я нарочно задерживаюсь – как-то вот чувствую некоторую неловкость взяткодателя. И вроде все у нас правильно, и по-другому нельзя, а стыдно мне что ли. В общем, зачем мне лишний раз встречаться с Карловичем? Значит приезжаю к обеду. Настроение прекрасное, открываю дверь в офис и с порога:
– Ну, что Буратино гребаный-то был уже?
Народ в конторе недоумевает:
–Какой Буратино?
– Ну как, какой? Карлович! Отец у него папа Карло, значит он Буратино, вырезан из полена, а еще и пожарником работает…
Никто не смеется, а все делают страшные глаза – в закутке, сзади от меня, сидит Карлович и дописывает Акт о вводе в эксплуатацию. Я тихонько выхожу из офиса. Спустя некоторое время мне звонит куратор наш, интересуется: почто мол обидели хорошего человека?
– Что сказать, виноват, извиняюсь, –покаянно шмыгаю я носом.
– Извинятся будете перед Карловичем, кстати с вас еще столько же. До свидания.
Хорошая шутка получилась на пятьсот долларов».
– Зря ты так, наши инспектора мужики грамотные, – разливает Вова.
– Нашим-то с чего плохими быть? Это ж на юге было. Подожди, ты ж у нас и сам южанин, Вова! Хочешь быть пожарным инспектором?
– Да иди ты!
– Ну, давайте выпьем за Вас, мужики. Чтобы при наборе ноль один, или как там, сейчас – сто двенадцать, нас завсегда спасли!