IX
Вергилия пришёл навестить Армин. Он выглядел усталым и Вергилий, пытаясь его разговорить, рассказал о своей встрече с магнатами.
— «Гек-а-томбы…» Конец.
— Гекатомбы могут помочь, потому что… — Армин сделал паузу на отхлебнуть. — И это называется пиво, тьфу.
За решётчатыми ставнями послышался шум.
— Что это там?
Они выглянули полюбопытствовать. Толпа горожан поворачивала за угол.
— А… ничего особенного, — уныло сказал Армин. — Поймали фальшивомонетчика.
За повозкой на привязи тащили человека, на каждом четвёртом шаге хлыст оглаживал ему спину. Кто-то сердобольный сунул в зубы провинившемуся кусок дерева. Удар хлыста — и несчастный, заглушая крик, глубоко вгрызся в дерево. Но при следующем ударе упустил деревяшку — видимо, не хватало зубов. Спина его сильно кровоточила. Бедолага взвизгивал, он не умел быть храбрым. И каждый его крик толпа отмечала улюлюканьем и комьями грязи. «Несчастный»? А поставьте себя на место обманутого.
Процессия медленно скрылась из виду, а несколько позже и крики долетать перестали. Довольно скоро фальшивомонетчика сожгут, а пепел его будет развеян в свинарнике.
Суровый и достойный закон.
Хозяин и гость молча потягивали пиво.
Вергилий продолжил свои размышления о вчерашнем: Сотня магнатов (самое большее ; сотня), их жёны и домочадцы едва ли могли съесть сотню быков даже после того, как долю богов сожгут на алтарях; остальное достанется рабам. Рабы редко ели мясо; обычно они считали, что им ещё повезло, если давали пшеничный хлеб, а не spelt.
— Признаюсь, мне не хватает вида на Залив, — сказал Вергилий. — Признаюсь, я питаю страсть к островам, садам, деревьям. Вижу, вы удивляетесь этому?
— Не особенно, — ответил Армин. — Наяды, дриады.. Просто я удивляюсь, что у кого-то может быть страсть к чему-то.
Вергилий поднял брови.
— Но тот ночной танец… разве это не страсть?
Армин покачал головой.
— Ах, нет. Просто внезапная блажь. Вас удивляет такое воздействие этого сумасшедшего на людей. Оно так заразительно потому, что его безумное веселье очень отличается от повседневного безумия Аверно. — Армин махнул рукой в сторону прошедшей за ставнями бытовой сценки. — День за днём: жара, огонь, грохот, вонь, грубость, жестокость; ни сада, ни дерева, ни травинки; кроме тех, что нарисованы кое-где… «Жизнь в Аверно» — да тут противоречие в терминах! Это ад, ради денег мы копошимся в грязи. А объедаясь и напиваясь, просто пытаемся отвлечься! С уважением, с благоговением говорят о Сенате и народе Рима, но никогда, никогда — о магнатах и народе Аверно! Ха, «народ Аверно»!.. — Он вдруг заплакал.
— Ах, — пробормотал растроганный Вергилий, — слёзы…
— Вы видели магнатов, их жён, — сказал Армин, всхлипывая и утираясь рукавом, ; разве этого недостаточно? — Он успокоился. — А жена Рано, матрона Поппея, как она вам показалась? Некоторые рассказывают, что Рано некоторое время содержал её взаперти то ли в Потуоли, то ли в Неаполе. Некоторые говорят, что у него были причины сомневаться в её верности. И что у него не было других причин для сомнений, кроме собственного уродства. Другие говорят иначе. И ещё говорят, что туда он её высылал жить, а сюда привёз умирать…
— Короче говоря, разное болтают?
— Да. Именно так.
Армин встал.
— Мастер Вергилий, поскольку я один из тех, чьими стараниями вы попали сюда, я надеюсь что ни вы, ни я не пожалеем об этом. Я не всегда ясно выражаюсь, простите меня. И не всегда ясно мыслю. Пойду я. Спокойной ночи.
Сразу же после его ухода явился Джованни. Вергилий оглядел его:
— Повернись-ка.
Слуга был хорошо откормлен, хорошо одет и выглядел достаточно чистым. Довольным, правда, не выглядел.
— Джованни, скоро у меня будет для тебя тяжёлая работа. Поэтому не утомляй себя. Избегай провокаций, драк и тому подобного.
Парень не слишком встревожился; кивнул головой и сделал попытку отчитаться о небольшой сумме, выделенной ему на какую-то ерунду. Вергилий отмахнулся:
— В другой раз.
Слуга коротко поклонился и ушёл спать.
«Той ночью король не мог уснуть» А королева?.. Но в эту ночь маг, адепт, астролог ; и всё остальное ; будет спать. Вергилий достал маленькую фляжку и хитрым способом повернул пробку. Не колеблясь, влил в себя пару глотков и быстро залез в постель. Комната сжалась, Вергилий почувствовал, как дух покидает тело и парит, довольный, на расстоянии вытянутой руки.
Что-то билось. Пульс? Молоты о наковальни? Не имеет значения.
Спать.
Он уснул.
Тонкая, как деревце, матрона Поппея Рано сидела за прялкой; нить у неё получалась паршивенькая. Вергилий удивлялся: зачем она переводит дорогую шерсть, если не умеет; брала бы дешёвую; или вообще ; зачем? Но большее удивление вызывало другое: когда Вергилию принесли записку с приглашением ещё раз заглянуть в дом магната Рано, записка оказалась не единственной; следующее послание Рано переносило встречу на склад магната. А пока он шёл по широкой улице, спрашивая у прохожих дорогу к складу, его догнал Джованни.
— Он опять передумал, хозяин. Он хочет, чтобы вы шли к нему домой. Я не уверен, он собирается присоединиться к вам там, или что, а эта старая кошёлка мне не говорит.
За Джованни следовала тощая старуха. Она не спеша поправила выбившиеся из-под платка патлы седых волос, и сказала хозяину не больше, чем слуге, ; только кивком головы указала направление. Вергилий пожал плечами, велел Джованни ; на случай, если Рано снова изменит свои планы ; отправляться обратно в гостиницу, и последовал за старой женщиной.
Они вошли в дом магната с чёрного крыльца для слуг. Старуха не повела гостя в комнаты, а сразу с порога издала пронзительный зов. Приземистая служанка принесла мешок с бобами и пару посудин; «старая кошёлка» присела на свои иссохшие задние лапы и принялась горсть за горстью перебирать сушёные бобы, отделяя камешки и комья земли, — занятие, за которым Вергилий не раз видел женщин своей семьи, и иногда помогал. Он почувствовал, что мог бы здесь и сейчас делать это снова. И делать хорошо.
Однако.
Вскоре появился слуга, которого Вергилий уже видел раньше, и отвесил Вергилию нелепый поклон, вроде тех, что бывают в пантомимах и уличных спектаклях. Вергилий было подумал, что над ним насмехаются, но потом решил, что человек просто не обучен кланяться. И следом за слугой прошёл в комнату, где сидела за пряжей матрона.
Вставая навстречу Вергилию, она уронила веретено; поймала и мгновение смотрела на него, как будто не узнавала. Потом снова села и произнесла:
— Меня зовут Поппея. Вы знали? Поппея Рано.
— Матрона, — сказал он с поклоном, которого она не заметила.
— Рано прислал сказать, что вы придёте.
Голос приятный. Произношение чистое, без местного акцента. Она неловко теребила шерсть тонкими пальцами узких ладоней без следов кандалов на запястьях. Вергилий огляделся и, не дождавшись приглашения, сел сам. На почтительном расстоянии.
— Магнат Рано скоро вернётся?
— Не знаю, — просто ответила она.
В её голосе прозвучало лёгкое удивление.
Что ж, здесь не будет и речи о чтении Гомера; однако тишина невыносима.
И вот, вздохнув про себя, Вергилий спросил:
— У вас есть дети, матрона? — Он почувствовал, что слова обожгли губы, но уже не мог их вернуть.
— Дети здесь умирают во младенчестве, — сказала она чистым, бесстрастным голосом, — И рождается их не так уж много. Я родила двоих… родила и похоронила. Воздух был слишком густым для старшей, ей было трудно дышать. А у второго была болезнь… как это называется? Anthrax? — Её пальцы порвали нить. — Но, по крайней мере, мои дети не упали в лужу кипятка и не свалились в огненную яму. Когда он умер, мой сын, я вспомнила и почувствовала, что поняла эту историю, — о, я не помню, откуда она, — о месте, где люди плачут, когда рождается ребенок, и радуются, когда он умирает. Конечно, я не обрадовалась. «Спи спокойно», — сказала я. И с тех пор Рано говорит, что больше ничего от меня не просит, только прясть. «Женщина должна прясть», — говорит он. Рано говорит. Я не очень хорошо это делаю, но нужно делать хоть что-то…
Она тихо вздохнула.
— Мы богаты, поэтому можем позволить себе и другие развлечения. Но мы, женщины, не тратим на них деньги. Матрона Броса, например, знаете, чем развлекается? Бьёт своих слуг. Правда-правда.
«Маловероятно, — подумал Вергилий, — чтобы Поппея могла попусту побить, например, ту старуху, чьи пальцы сейчас перебирают сушёные бобы; эту странную дуэнью…»
— О, не слишком сильно, нет, — продолжала Поппея, — После побоев они всегда должны быть готовы вернуться к работе. А матрона Меланхтус меняет причёски, у неё есть восковые модели разных причёсок; и она копирует их, а потом рассматривает себя в зеркалах и распускает волосы, чтобы делать это снова и снова. Матрона Гроби ведёт счета мужа; подумать только, чтобы я вела счета Рано! А женщина Хаддадиуса заботится о своих детишках. Кстати, задайте свой вопрос ей. — Вергилий снова почувствовал жжение на губах, но Поппея бросила на него быстрый улыбающийся взгляд и объяснила: — У неё их довольно много, она их одевает, и кормит, и разговаривает с ними, и играет.. Её дети никогда не вырастут, ведь её дети — куклы.
Вергилий оторвался от рассматривания мозаики пола и встретил взгляд серых глаз Поппеи. Она сразу отвернулась.
— Кхм. Неужели у вас нет развлечений? кроме пряжи.
— Я читаю. То есть: мне читают. Рано позволяет мне продавать работу, и, ; хотя пряду я не очень хорошо, ; это хорошая шерсть и её можно использовать снова; а деньги мне не нужны. Корзину с нитью забирают, а взамен мне приносят книгу. И мне читают, а я пряду. Один из слуг-греков умеет читать на латыни. А после прочтения книгу меняют. Как раз перед вашим приходом слуга читал мне, но его вызвали на склад. Книга вот в этой шкатулке.
Дом Рано был одним из самых старых в Аверно, чёрным, приземистым и вонючим, хотя и делались попытки придать ему какой-то блеск, о чём свидетельствовали пол и эклектическая мебель (взятая словно в ходе стандартного трёхдневного грабежа захваченного города, как трофеи). Что касается шкатулки, то это была такая шкатулка, которую в хороший год, ; когда налоги уплачены, а кладовая и амбары полны, ; мог бы купить какой-нибудь вольноотпущенник…
— Хотите, я вам почитаю?
И она ответила, опустив глаза:
— Если желаете. Это было бы очень любезно.
Он открыл шкатулку, в которой лежала обычная мешанина сломанных фибул и браслетов без застёжек, — тут амулет, там серьга, — и извлёк небольшую книгу.
— Где мне читать?
— Да читайте откуда вам будет угодно. Возможно, слуга отметил место.
Она отщипнула клочок шерсти и хотела добавить к нитке, но нить опять оборвалась; она со вздохом поймала веретено. Слуга действительно оставил закладку. «Новый Анабасис». Вергилий был уверен, что никогда не слышал это название, а значит книга не заслуживает столь громкого титула. Каллиграфии не хватало изящества профессионального переписчика; какой бы старый солдат ни отдал последние годы своей жизни сочинению этого мемуара, он наверняка диктовал слуге, а правильно очинить перо и чисто писать медленно сохнущими чернилами — это целое искусство.
Вергилий откашлялся.
— «Здесь их пригласили присоединиться к процессии в храм Юпитера в Александрии, где Громовержца знали под сирийским именем Хаддад. Процессия была организована местной Гильдией красильщиков при первых признаках непогоды, потому что…»
Вергилий с недоверием поднял взгляд от книги; на него в упор смотрели блестящие глаза матроны.
— Кто ты, Поппея? — потребовал он ответа. — Кто ты на самом деле?
По её щекам хлынули слёзы, и она неловко вытерла их пряжей.
— Это не имеет значения, — сказала она. — О, это не имеет значения. Я — матрона Авернского магната, сижу в его доме и пряду. Римская матрона должна прясть, и я пряду, а когда Рано вспоминает, что дома сидит и прядёт жена, он чувствует себя кем-то вроде римского патриция. А что касается меня… это занимает мои часы, и даже когда мне никто не читает, труд успокаивает мой ум. Какая у тебя смуглая кожа, какие чёрные волосы и борода.
— Но, Поппея, если это твоих рук дело…
Она покачала головой; слёзы продолжали стекать по её щекам, она промокнула их тонким газом столы и они прекратились.
— Это не имеет значения. Не говорите об этом, пожалуйста.
Вергилий поднялся.
— Тогда я пойду?
Она торопливо сказала:
— Нет. По крайней мере, пока. Рано велел мне проявить к вам уважение. Он проинструктировал слуг, и когда ударит клепсидра… — Она замолчала. Послышался звук падения на металл полого бронзового шара. Вошли слуги, переставили стол, принесли вино и воду, чтобы его разбавить, и тарелки с пирожными, оливками, орехами, фруктами, сладостями; и ароматную воду, и салфетки.
— …попробуете эти груши, мастер Вергилий, они в горчице и меду. Это особенный мёд, его доставляют из-за моря; мёд из тростника.
Вергилий попробовал и похвалил. Хозяйка слабо улыбнулась. Неуклюжие слуги хрюкали, высунув языки; один из них даже придвинул груши поближе к гостю.
— Возьми ещё, — сказал дерзкий гоблин. — Бери, колдун. Хозяин очень богат.
Хозяин очень богат.
«Я — матрона авернского магната, сижу в его доме и пряду».
Всё верно. Всё верно. Но только она знает, что мёд, называемый сахаром, поступает из-за большого острова Тапробана, с другой стороны Эритрейского моря, дальше которого никогда не заходил ни один римский корабль; она знает, что ни одна пчела не производит этот новый и пока фантастически дорогой сироп. Что ещё она знает? Она знает, как всучить Вергилию текст книги, которую сама якобы не может прочесть. Она прядёт шерсть только ради статуса. А что ещё прядёт эта женщина? паутину.
Которой теперь, похоже, будет крепко его держать.
Как всегда, когда он начинал испытывать влечение к определённой женщине, воздух теперь казался наполненным маленькими золотыми крапинками; густой, дымный воздух Аверно. Но. Несмотря на это. Работа, он здесь работать, а не… Он подумал: если будет продолжать в прежнем темпе, то пробудет здесь дольше, чем те две недели, на которые взял кобылу; и, так как ожидал хорошей оплаты, переехал в лучший район Аверно. В один из дней он увидел у своего дома носилки и ликтора.
Ликтор должен держать в руках только фасций — пучок прутьев для порки осужденных, из которого торчит топор для обезглавливания. Формально этот символ означал волю магистрата римского города, но Аверно был особым случаем.
Ликтор в одной руке держал какую-то коробочку, а другой — пудрил пуховкой нос. Увидев Вергилия, он попытался встать по стойке «смирно», но сначала уронил одно, потом другое. Вергилий подхватил пудреницу; и сам стоял смирно, пока ликтор привёл себя в порядок, забрал пудреницу и вопросил:
— Мастер Вергилий, гражданин Рима?
— Да.
— Приветствую вас от имени Сената и народа Рима. Мессир Вергилий, Его Честь Легат свидетельствует вам своё почтение, посылает носилки и надеется, что мессир Вергилий сочтёт удобным почтить его честь визитом, и с честью… с Его Честью… выпить честного вина.
Легат. Имперский легат; в таком особом случае, как Аверно, он будет типа отчасти губернатор, и посол, отчасти — наместник… Как правило, Имперский легат за стенами Рима считался чиновником высшего ранга. Может ли легат заставить Вергилия принять приглашение? Скорее всего. Достаточно ли крепко положение Вергилия здесь и достаточно ли чиста его совесть, чтобы уговорить себя самого принять это приглашение? А куда деваться..
— Конечно, ликтор. Я польщён приглашением его чести.
Вергилий ждал приглашения войти, а пока рассматривал установленный в нише атриума бюст хозяина.
Пригласили.
Имперский легат Сиссиниус Аппонал Шлем был лишь серой тенью того здорового человека, с которого лепили бюст. С той поры он потерял большую часть волос, большую часть зубов, большую часть подкожных запасов и мышц ; до такой степени, что железное кольцо иногда соскальзывало с пальца ; и большую часть уверенности в возможности направлять жизнь; свою и других. Однако когда Вергилий вошёл, легат поднял глаза и немного приободрился.
— Мой дворецкий сейчас открывает кувшин лучшего вина. Кроме того, дважды в день мне доставляют свежую родниковую воду… из источника, находящегося за пределами этого ужасного места…
Они обменялись понимающими взглядами; вино перелили в графин и смешали с водой, разлили по бокалам и попробовали.
— Хорошо, — сказал Вергилий.
Следующие слова легата едва не заставили Вергилия пролить вино.
— А как насчет того парня, которого зовут «Царь Кадм»? — спросил С.Аппонал.
Вергилий ясно представил, как прутья терзают спину безумного танцора, как топор отрубает кудрявую голову.
Но заставил себя ответить небрежно:
— Он просто сумасшедший, вот и всё.
— Был один безумец, который в течение двух с лишним лет смущал половину Малой Азии, утверждая, что он император.
— Да, но тот парень был хитёр, и верил в успех своего маскарада. А этот ; Кадм ; безумен по-настоящему. Не отличит календ от мартовских ид. Вы, конечно, видели, что… если вы его видели.
— Я видел его. Да.
— Ну тогда…
Но под серой иссохшей кожей легата дёрнулись мускулы; дряблый рот отвердел:
— Я пригласил вас сюда не для того, чтобы вы тут юлили.
Вергилий ненароком откусил край бокала.
«знаете… Рим ведь может прийти к вам сам.»
И, ну конечно, теперь он в Риме.
Бокал заменили.
— Ну, Ваша честь, насколько я понимаю, ; просто как слышал, ведь это случилось до моего приезда сюда, ; Кадм был избран Королём Дураков. Как таковой он и был коронован. Ведь большего дурака, в буквальном смысле этого слова, вряд ли можно было найти. Носит корону? почему бы и нет. Танцует ещё… Должен сказать, танцует он необычайно хорошо.
— Праздник закончился. А он всё танцует. И носит корону. Что вы можете мне сказать?
Вергилий откашлялся.
— Налоги собраны?
— Если Вы имеете в виду имперские, то все они собраны. Если вы о муниципальных, то они меня официально не касаются, но будь с этим что-то не так, я бы знал. Нет-нет. Не налоги. Аверно на грани бунта.
— Восстание! — Вергилий порвался встать, но легат жестом велел ему сесть.
— Бунт. Да. Или нет. О Аполлон! какое коварное место! Я служил во всех уголках Империи, даже в самых отдалённых областях Ойкумены. Чего я только не повидал! Даже Бриндизи.
Он подмигнул и жадно глотнул вина.
— Но здесь, пожалуй, хуже всего. Вонь, толпы скотов… Я знаю, что им нужна работа. А они прекрасно знают, что я могу послать только один сигнал, — он протрубил в воображаемый горн, — и на них обрушится легион. И на этом всё. Вы что-то хотите сказать?
Медленно конденсируясь в мозгу Вергилия, мысль наконец обрела форму:
— Но, легат, — сказал он, — даже если Кадма обвинят в плотском грехе с пеплом бабушки Императора, он ведь всё равно получит прощение? потому что дурак.
Но Сиссиния Аппонала Ш. это не волновало, он не думал о мелочах.
Помолчали. Наконец легат сказал:
— Расскажите мне о себе… чем вы заняты здесь?
Вергилий рассказал ему о своей задаче столько, сколько, по его мнению, мог, не утомляя человека в годах. Шлем устало кивнул.
— Не понимаю. Я не знаю о таких… — он не смог найти нужного слова и сдался, махнул рукой. — Я знаю, что вы… как вас здесь называют, — он порылся в бумагах на столе, — «Чрезвычайно Почтенный»?… нет… где это? Ах, да: «мастер, маг, волшебник…» Как вы сами предпочитаете?
— Только «мастер», мессир легат, пожалуйста.
Легат был упрям:
— Сейчас найду. Магистр, маг, Dux et Dominus… Вот! — Он поднял лист, просмотрел и отбросил, качая головой. — Нет, не то. Не то… Говорю вам, что это было где-то тут; схожу с ума.
Он замер; пожилой и больной человек.
Слуга налил в чистый графин вина, воды, смешал, разлил по бокалам.
Вергилий успокаивающе заговорил:
— Это у вас из-за освещения, мессир. Солнце здесь постоянно то проглянет, то скроется. Атомы света, без сомнения, повлияли на ваше восприятие, напомнили вам о чём-то, что вы читали в другое время. И в другом месте. Пожалуйста, выбросьте это из головы. Такое случалось и со мной.
— Не пудри мне мозги! мессер Вергилий. Что-то гниёт в Аверно. Воздух слишком густой, и я не могу видеть ясно. Но я нюхом чую… Молоты долбят и долбят… ; и всё-таки я слышу… Что бы это ни было ; грядёт что-то нехорошее. Ни для Аверно, ни для Рима. И не для вас, мастер. Что вы можете мне сказать? А? у вас есть, что сказать?
Вергилий молчал.