VIII
Дом магната Дж.Руфуса Рано. Человека совершенно лишённого обаяния, зато в избытке проявляющего нервозность. Рано начинал говорить, останавливался на полуслове, смотрел прямо, отворачивался, поворачивался обратно… «Ну что за егозёл», — думал Вергилий. Глаза Руфуса Рано то разбегались, то норовили слиться сквозь переносицу. Очень большой, гулкий рот. Магнат часто по-жабьи взглядывал на жену; она молча пряла шерстяную пряжу. В конце концов хозяин дома и вовсе скис. Вергилий, видя такое дело, предложил прийти в другой раз.
Рано встал с облегчением, Вергилий встал с недоумением, безразличная матрона осталась сидеть.
— В другой раз. В другой раз, мастер. Да.
Дворецкий выдал Вергилию два новых плаща.
Встреча оказалась не слишком плодотворной, но отняла много времени, и когда Вергилий со свёртком под мышкой добрался до дома последнего в списке ганимедских табличек, магната Брюса (не путать с магнатом Босо), то застал того за ужином. Вергилию тотчас же выделили место, поставили перед ним тарелку супа из петуха и телятины с луком-пореем и сухофруктами. За супом последовали сваренные в красном вине миноги, а за ними ; печёные в виноградных листьях напрасно-певчие птицы.
Откушали.
Откушав, магнат Брюс несколько раз дивно-громко рыгнул; Вергилий постеснялся тягаться. Слуги принесли чаши с водой для рук; ароматизированной гораздо сильнее, чем предписывали правила хорошего тона; принесён был и традиционный скелетик.
И подан знак дворецкому, и вручена монета… на этот раз золотая; и, конечно, плащ…
«Жду тебя утром, — сказал Брюс, — Придёшь пораньше, покажем тебе кое-какие достопримечательности. Тогда и поговорим».
Вергилий вернулся в гостиницу и переехал в более просторные комнаты верхнего этажа. Спать не хотелось, с улицы опять доносились звуки дионисийской мелодии. Вергилий отправился на звук, и это был третий раз, когда ему довелось увидеть танец безумного царя Кадма.
Пока они с магнатом Брюсом комфортно ехали, ; а те, кто их нёс, пыхтели и попукивали, ; глаза Вергилия в свете утра рассмотрели то, что в темноте ночи привлекало внимание носа, а именно — канал, идущий от приморского Порта Юлия к мелкому озеру Аверно.
Канал вонял, и не только сернистыми испарениями и тиной, лениво кружащейся в кильватере тягомых мулами барж. В него стекалось всё содержимое интимных ваз и вся дрянь отходов кожевенных и красильных мастерских. Средиземное море малоотзывчиво к тяге Луны, поэтому естественным образом канал прочищался плохо. Вергилий задумался, не следует ли прорыть его глубже, и с небольшим уклоном в сторону моря… снабдить шлюзами… Но, возможно, авернийцы не видят причин для беспокойства. Говорят там, откуда привозят шелк, вычесанный из нитей, развешанных по деревьям червями (не верится, но люди клянутся именами богов), принято собирать дерьмо в компостные кучи; удобрять сады. Но в Аверно не было садов. В Аверно не росло ничего зелёного… исключая тину в ; так сказать ; воде, да мхи и лишайники по стенам домов.
Итак, канал, вероятно, устраивал своих хозяев таким, какой есть. И Вергилий отбросил мысли об экологии.
Приехали. «Некоторые достопримечательности». Камеры пыток.
Предостережение? Вергилий имел римское гражданство, а статус этот означал и защиту римского права.
Аверно под властью Рима? Да. Но где Аверно, а где Рим.
Найм мастера и мага… «Но пока не Incantor et Magus»… Всё же, пусть Вергилий пока и не маг де юре, однако де факто ; он самый… И именно как мастера и мага его уже, в сущности, наняли те, кто сейчас собрался в атриуме дома магната Брюса.
Однако речь собирался держать не Брюс, а Босо.
— Садись, и поговорим, мастер Вергилий, — начал он.
Вчера он называл мага «мудрец»; хотя, возможно, потому что они общались на сидонском диалекте.
Босо, сидя на корточках, чертил пальцем на песке атриума.
— Подземные огни, дар добрых богов ада, они здесь, — он почесал бровь, — и здесь… и здесь, и здесь…
Знать, элита. Вергилий не увидел в собравшихся «шайку воров и безответственных игроков»; народ наговаривал. Магнаты не носили одежд ни малинового цвета богатства, ни матово-чёрного цвета фальшивого безразличия к деньгам. Вергилий не увидел в доме и ожидаемого изобилия мрамора и красочных фресок.
Хаддадиус время от времени приподнимал толстую волосатую руку и нюхал свою подмышку; боги знают, сколько лет в грязи дали ему такую привычку. Теперь Хаддадиус был чист, но…
Гроби был одет в самый лёгкий из шелков, самый лёгкий и дорогой, но его грубые и мощные руки постоянно тёрли запястья, а иногда и лодыжки; давно свободный, он всё ещё чувствовал кандалы.
Ларс Меланхтус не сводил с Вергилия своих красных глаз.
Босо продолжал чертить; и постепенно Вергилий увидел общую картину.
Огонь, пар и дым окружали город зоной меняющейся неправильной формы. Фумаролы, которые ещё в прошлом году извергали реки пламени, в этом году не давали ничего, кроме запаха серы. Но иногда вдруг разогревались другие районы; большие, чем квартал многоквартирных домов. Из-за этого требовалось трудоёмкое перемещение кузниц.
— …и немного… здесь. — Босо закончил и некоторое время смотрел на результат. Потом вздохнул. — Где-то под скорлупой у нашего ореха есть горячее ядро, мастер Вергилий. Огни бродят кругами, вокруг да около. В последние годы их стало меньше, и они стали слабее. Вот почему ты здесь. Мы тебя проверили. Ты прошёл тест — прочитал секретное сообщение и нашёл правильный ответ. Всё так. И сейчас, мастер, скажи: как быть?
Но прежде чем Вергилий собрался с мыслями, заговорил кто-то другой.
— Гекатомбы, — медленно, веско. И повторил. — Гек-а-томбы.
Парадокс.
Иллириодора однажды спросили:
«Учитель, что ты ищешь?»
Огладив бороду, он ответил:
«Я не ищу. Я нахожу.»
Ученики благоговейно молчали; думали, наверно.
Один Вергилий дерзко ляпнул:
«А если не находите?»
Ученики раскрыли варежки. Иллириодор, однако, шокирован не был. Он ещё раз огладил бороду и совершенно спокойно ответил:
«Тогда ищу.»
Но то было в Афинах. А теперь Вергилий в Аверно. Совершенно другом городе, противоположном полюсе Севильи. Севилья. К чему это сейчас он вспомнил о Севилье?
Там часто бывало жарко, хотя конечно не так, как на огненных полях Аверно. Там он когда-то наблюдал cafila странных зверей: их называли верблюдами. Они шли неуклюже, широко расставляя ноги, и ; гигантские зайцы ; шевеля раздвоенной верхней губой.
Теперь, когда он видел на горячих полях Аверно вереницы рабов с мешками руды на плечах… Шеи рабов были не длиннее, чем у людей, но они вытягивали их, как верблюды, и также кривили губы.
А когда кто-нибудь из них спотыкался, надсмотрщик втыкал палку в горящую землю; палка вспыхивала и на мгновение прижималась к боку двуногого.
Севилья.
Поступление.
Два абитуриента ; Вергилий из Бриндизи и один апулиец ; после недолгого ожидания были допущены в кабинет ректора.
— Какие уроки вы уже выучили? — спросил тот.
Прежде чем Вергилий успел облизнуть губы, апулиец сказал:
— Я изучил trivium и quadrivium. А вот мой сертификат, — он протянул свиток.
Ректор отмахнулся.
— Мужчины без волос на яйцах, какие уроки вы знаете назубок?
— Я был в лесах, — насупившись, сказал апулиец.
Вергилий подумал: «Дикие Школы. Ого».
Ректор протянул:
— Ах, вот даже как…
Он вдруг изменился до неузнаваемости: увеличился в размерах, деформировался и стал чем-то худшим, чем любой демон; раззявил пасть и выдал чуждый человеческому уху звук. Всё вокруг будто закружилось волчком; похолодало. Что-то ударило Вергилия в щёку, и он не сразу понял, что это пол.
Он только смутно осознал, что апулиец перекинул его через плечо и несёт… Вергилий высвободился и упал снова…
— Один из вас провалил первое испытание.
— Пацан не выдержал, мессер ректор, — уверенный голос апулийца.
— И второе испытание тоже. Где твой багаж, мальчик?
— У двери. Куда мне его?
— Куда хочешь. Но не внутрь. Уходи.
Повисла пауза.
Взгляд Вергилия прояснился и он увидел своего товарища озлобленным.
— Но послушайте, мессер ректор. Что вы имеете в виду? Он проявил трусость, а я держался храбро. Разве не так? Так.
Ректор взял его за плечи.
— Когда доберёшься до городских ворот, то увидишь караван, который вот-вот отправится в путь. Скажи его хозяину: «Для меня есть место». Тебя довезут до порта, а там ты найдёшь судно, идущее в Африку за зверями для цирка. Дело твоё, но я ожидаю, что ты присоединишься к экспедиции. Ступай. Не медли.
Апулиец неохотно повернулся идти, и через плечо спросил:
— И в чём заключались испытания?
— Первый урок — знать страх. Второй урок — иметь смирение. Надеюсь, ты выучишь оба.
Вергилий поднялся с пола. Рядом материализовалась ванна, от воды поднимался пар. Ректор сказал:
— Мойся.
Молодой Вергилий думал топиться со стыда:
— Я обосрался.
— Неужели? Это веская причина помыться. Шевелись.
А когда Вергилий помылся, ему указали на одну из дверей.
— Пройди через эту дверь. Запомни её. Шагай…
— А как же мой багаж?
— Он последует за тобой.
И так оно и было; всякий раз, когда ноги мальчика задерживались, ; в длинном коридоре, более длинном, чем все, по которым он когда-либо ходил, ; он слышал за спиной шаги; один раз он оглянулся.
Только один раз. Такому учат не на третьем уроке. И даже не на тридцать третьем.
Прошло двенадцать месяцев, а потом и ещё несколько, прежде чем Вергилию довелось снова увидеть ректора.
Апулийца Вергилий больше не встречал никогда.