Они встретились после заката у бакалейной лавки. Не встретились даже – столкнулись случайно, из-за чего ею были обронены яблоки, а им – дар речи. Но её чёрный, почти цыганский, взгляд очаровывал и возвращал к языку. Прогуливались сонными переулками и ленивыми бульварами, хватая руки друг друга и вальсируя, подобно звездопаду.
«Кто ты?» – внезапно, но робко молвил он.
«Ты не поверишь», – уронила она и прикусила яблоко.
«Я не способен на это. Особенно, после нашего судьбоносного, яблочного рандеву».
«Хорошо, милый. Я – Ноктюрн, и я есть ночь».
И он понял. И поверил. Бредя набережной, пригвоздив глаза к мостовой, он думал о том, что вскоре им предстоит расстаться. Она уповала, что они смогут увидеться завтра – в то же самое время, подсовывала яблоко, улыбалась, но ему было по-настоящему горько от влюблённости в столь масштабное явление красоты. Он молчал, будто поражённый снова, а она лепетала о головокружительности земных путешествий, о застольях и дружбе с Луною. О вражде. С Солнцем.
«Но я люблю Солнце», – возражал он, – «оно греет».
«Я не могу остаться здесь в его присутствии, но и тебя с собой взять не могу».
«Просто пат», – отрезал он и откусил яблоко.
Они стояли на мосту, завороженно разглядывая водную рябь. В сердце его тоска мешалась с истомой, и он оказался не в силах осознать, какой полюс имел большую привлекательность. Она же щебетала что-то по-ночьи: о гуле центральных улиц, о еле текущей речке и о шарканье опавших листьев, о тихоньком дуновении ветра, как вдруг заявила:
«Хочешь, познакомлю тебя с Луной?»
В заведении было тускло. Принесли напитки. Она казалась необычайно властной в свечении нимбоватой лампы, расположившейся прямо над её головой. Луна, дебелая и сырная, вошла, как ни странно, неслышно. Она была хороша и сразу же принялась за яблоко, выхваченное из руки Ноктюрн. Он спрашивал их обеих, почему они не могут дружить с Солнцем и как соединить два потрясающе важных чувства: холод и тепло. Барышни пожимали плечами и смеялись. Он тоже мечтал обрести эту мудрость, тоже мечтал вкушать истинную сладость яблок, но отчего-то не мог, и это гноило его душу. Незадолго до рассвета Луна укатилась куда-то за горизонт, указав на то, что ни один омерзительный лучик не достоин её кратеров.
«Пора прощаться», – сказала ему Ноктюрн.
«Яблоки кончились?»
«Завтра будут ещё»
«Останься, прошу тебя»
«Если дождёшься, то кое-что поймёшь – тебе нужно это время. Тебе нужно Солнце».
«Нет! Мне нужна лишь ты!», – бросил, наконец, он и расплакался, упав на колени и уткнувшись ладонями в мокрое лицо.
Легким касанием руки она приподняла его за локоть и одарила поцелуем, что вот-вот должен был оказаться развеян первым проблеском Солнца. Он чувствовал, что теряет и ту, и другое. И ночь, и Солнце. И радость, и печаль. Он явственно ощущал, как Ноктюрн играет(-ся) на флейте его водосточных труб… И засыпал – то ли в улыбке, то ли в немом крике. Расстилалось утро, и последнее яблоко, алое и наливное, восставало над городом, вытесняя ночь.