Свадьба для девушки прошла одним большим стрессом.
Судите сами: ожидание чего-то гигантского по масштабам, долгого по времени, нового по ощущениям и шумного по размаху. А еще новые люди, один из которых станет ей самым близким и родным человеком. Причем не по сердцу и взаимным нежным чувствам друг к другу, а по обязательству.
Не то, что бы в глубине души она не любила отца. Любила. Вот только где-то очень в глубине. Показательным был тот случай, когда девушка однажды в детстве завела себе питомца – милую меховую мордашку, всюду бегающую за ней и поднимающую настроение своим нелепым видом, играми и баловством. И то, как отец, в порыве гнева, расправился с милой мордашкой, специально или по случайности, косвенно или продуманно убив пета, лишив девочку единственного, на тот момент, друга и близкого на всем свете существа.
Да, она любила отца где-то сильно глубоко.
Может перемены в ее жизни были не столь уж и печальны? Да, она уедет от мамы, какой бы равнодушной та не была, закрывая глаза на наносимые побои ей и дочери отцом семейства, тем самым поощряя его безумства и тиранию. Но это же мама…
С другой стороны, она будет в новом доме, с мужчиной, который богат и, наверняка, будет с ней щедр, который силен и будет ее охранять, который родовит, пусть и не из высшего света, но все же. И главное, что он будет ее любить! Не зря же его отец так настаивал на этом союзе…
Пугало само мероприятие. Оно должно было быть долгое и грандиозное.
Не зря. Оно было долгое, грандиозное и еще противное. Вначале ее нарядили в пышные и тяжелые платья, закутали в полупрозрачную вуаль и повели в огромный храм местного бога, чтобы пред его очами зафиксировать союз молодоженов. И если бы ее не поддерживали, бедняжка, не разбирая дороги наверняка не ступила бы и шага, не навернувшись об порог родного дома, подножку высокой кареты, храмовый пандус или ступеньки подъема к алтарю.
Потом служитель храма долго и на распев что-то зачитывал из книги, а она - дышала благовониями, распространяемыми чадящими свечами, и давилась тяжелым воздухом, ожидая, когда церемония закончится.
И вот, храмовник умолк, под сводами грянул хор, распевая свою хорошо заученную песню. Ей откинули фату и дали пригубить чашу с какой-то необычной, мутной и вязкой жидкостью. Она отпила, прислушиваясь к своим ощущениям. Пойло оказалось терпким, приторным, чуть вяжущим язык и абсолютно не имеющим запаха. Вот только после него в теле появилась какая-то легкость, сознание чуть повело, все стало знакомым, «своим» и привычным. Она улыбнулась. Ее руку взял служитель храма и вложил в ладонь будущего мужа. Тот чуть сжал ее, но более никак себя не проявил.
Хор стих, перестав громыхать под сводами храма своими, надо признать, сильными и мелодичными голосами. Храмовник подождал, пока звук, блуждающий в вышине стен, стихнет, после чего повязал руки молодоженов каким-то шарфом или косынкой, положил на них свои ладони и прочел наизусть какое-то стихотворение.
Потом вновь грянул гром песни хора, и тут же разлился звон колоколов. Люди, присутствующие в храме, воскликнули, произнося одну и туже фразу, слов которой она не расслышала. Служитель развернул их, управляя жестами, указывая движение жениху и поддерживая за локоть невесту, а затем громко объявил всему свету, что отныне эта девушка и сей мужчина – союз жены и мужа.
На них смотрели со всех сторон. И если раньше, ей казалось, что на нее смотрят тысячи незнакомых глаз, то сейчас она совсем не видела лиц – все были свои, чужих не было.
Молодожён поздравляли и кидали к ногам деньги. Постепенно их становилось много, и вот уже деньгами усЫпалась бархатная дорожка. Молодым выкрикивали здравницу и, широко махая руками к небу, на обратном махе кидали и кидали к ногам монеты. Когда дорожка почти скрылась под золотым и серебряным блеском, - а золотого было значительно больше, - их пара, невесты и жениха, двинулась неспешным шагом вдоль нее к выходу. Присутствующие затянули песню, подбрасывая теперь в воздух и осыпая молодых не золотом и серебром, а лепестками цветов, кидая их не перед ними, а над молодой, только что соединившейся в семейном союзе, парой.
Жениха она толком не видела. Мешала фата и замысловатая прическа. Да и пригубленная жидкость сделала свое дело, размывая все, на что б она не кинула взгляд. Но девушка чувствовала его присутствие. Он постоянно был рядом, вел ее, прижимаясь локтем, и словно знал, что надо делать. Будто всё было ему знакомо, а все действия – отработаны.
Они вышли из храма. Народ, собравшийся у стен храма, возликовал. Ощущение, словно женится не простая пара - молодая графиня и купец, а целый принц с принцессой, не покидало ее и от этого внутри становилось еще теплей и приятней. Молодой муж провел её вдоль дорожки, которая началась у алтаря, шла через весь храм, вывела за врата и закончилась у берега реки, где он и она вступили на плот, покрытый коврами и уставленный кадками с цветами, а высокие гребцы отбуксировали их пару на другой берег, где молодой муж сопроводил ее к свадебной карете, что повезла их в новый дом молодого союза, мужчины и женщины.
В дороге они хранили молчание. Новоиспеченный муж приоткрыл окно и, лениво посматривая на дорогу, достал кисет с травами и закурил. Она же, выглянув в окно и убедившись, что там ничего интересного для неё нет, принялась рассматривать своего супруга. К ее разочарованию, он был обычным. Просто мужчина. Не молод и не стар, не красив и не урод. Обычный, ничем не выдающийся человек.
Муж не казался страшным. Скорее чужим. Мысли приходили в голову разные, от неестественности происходящего до размышлений о неизбежной предстоящей Первой ночи, но главной среди них было: этот человек мне чужой.
Все случилось буднично и неожиданно быстро. И нет, это не о Первой ночи. Это об оставшемся времени дня.
По приезду в дом новоиспеченного мужа, их встретила прислуга, которой у купцов было много. Все почему-то много улыбались и кидали странные взгляды на невесту.
Вообще сам дом ей не понравился. Он был большой, дорого украшенный и забавно отделан всякого рода лепниной. Вот только было в нем нечто такое, что отталкивало.
Девушку провели внутрь, и первое, что она увидела – это гигантская лестница на второй этаж. Вообще, многие делали лестницы в своих домах первым, что бросается в глаза. Стоит только переступить порог, и вот. Она была поистине велика. Начиналась от самого входа и уводила куда-то далеко ввысь. Возможно символизм, а возможно самовозвеличивание хозяев.
Муж небрежно скинул верхнюю одежду и деловито отмахнувшись от слуг, схватил ее за руку и повел наверх. Они миновали несколько этажей, и, судя по всему, оказавшись на самом верху, вошли в большую залу, где стоял один длинный стол, заставленный мисками с какой-то едой и графинами, за которым было множество кресел.
В самом зале никого не было. Казалось, это нисколько не смущало супруга. Он просто подвел ее к одному из кресел и толкнул жену внутрь, когда же девушка плюхнулась на дорогую обивку, бесцеремонно пододвинул к ней блюда с какими-то салатами и закусками. Сам же налил себе из графина в дорогой хрустальный бокал вина и сел напротив, предварительно поставив кресло чуть боком к столу, что позволило ему закинуть ноги в дорогих сапогах на его край.
Все это происходило в тишине. Первую трапезу молодых супругов она видела иначе, но небрежность и легкость действий мужчины яснее ясного говорили ей, что подобная манера поведения не только для него обычна, но и нормальна.
Муж тем временем допил и налил еще, потом снова и снова.
Они хранили молчание. Мужчина не заговаривал с нею, а она – не решалась начать первой. Супруг медленно потягивал напиток из бокала и переместив взгляд куда-то вдаль словно чего-то ждал. Девушка отметила, что пил он не изысканно, соответствуя манерам и нормам приличия, как какой-то Вышерожденный, Знатный или хотя бы дворянин. Во всех его жестах, движениях и действиях он выдавал в себе человека из народа. Пусть даже и воспитанного. Что ж, манеры – дело наживное, был бы человек хороший. А уж о власти жены над мужем среди девочек с раннего детства ходят легенды.
Голод все-таки взял свое и она робко потянулась к столовым приборам. Муж никак не прореагировал, и потому она осмелев взяла вилку и столовый нож в обе руки, пододвинула блюдо поближе и приступила к трапезе. Салат из мелко рубленных овощей и кусочков мяса, заправленный сбитой молочной выжимкой был великолепен, но гнетущая атмосфера зала и общества новоиспечённого супруга не давали расслабиться и насладиться вкусом. Потому она съела ровно столько, чтобы утолить голод, после чего отложила приборы, отодвинув блюдо.
Неожиданно где-то в доме пробили часы. Она вздрогнула от неожиданности, все-таки дом был чужим и незнакомым, могла ли она ожидать, что здесь есть часы с громким боем?
Супруг буднично поднялся с кресла и обойдя стол, бесцеремонно схватил ее за руку. Девушка не сопротивлялась, но грубая сила неудержимо повлекла ее прочь от стола. Муж вроде шел не спеша, да и держал ее, казалось, легко, но она чувствовала его хватку и ту силу в нем, что именно тащило, а не вело, как не спеши она перебирать ногами, чтобы идти с мужем вровень.
Они прошли зал и распахнув двери, ворвались на лестницу. Не ту, парадную, ведущую в зал трапезы, по которой они поднялись на этаж, а другую, поменьше.
Муж потянул ее за собой наверх. Они прошли еще этаж или два, может три, но вряд ли больше. Супруг потянул ее в какой-то коридор, и она покорно последовала за ним, не имея ни сил, ни желания сопротивляться.
Наконец очередные двери распахнулись, и молодожены оказались на пороге большой комнаты с большой кроватью посредине. У кровати не было балдахина, спинок или чего-либо, выступающего по краям. Даже то, что это кровать, угадывалось с трудом. Хотя здесь было много разных подушек, покрывал и простыней. Все было темно-красным или даже бордовым. Свет был тусклым и рассеянным. Что еще есть в комнате было скрыто полумраком, более-менее освещалась только сама кровать.
Супруг подвел ее к ложу и небрежно толкнул. Девушка упала на мягкую, однако, поверхность. В голове мелькнуло, что вот сейчас все и случится. Она закрыла глаза и отрешенно отстранилась от всего, превратившись в неодушевленную куклу, ожидающую всего и ничего одновременно. Сердце забилось учащенно, предвкушая все то, о чем долгими зимними вечерами говорилось в кругу подружек у камина. Но…
Девушка услышала шаги и шум захлопнувшейся двери. В недоумении она открыла глаза. В комнате никого не было. Супруг оставил ее здесь и ушел.
Все это было как-то странно.
Прошло какое-то время, пока молодая супруга пришла в себя и успокоилась. Она скинула фату, поправила платье, кое-как подтянула сползающие чулки, после чего набралась смелости и обошла комнату, добравшись даже до двери и прислушавшись, что там за ней.
Тишина. Ничего не происходило. Тогда девушка села на кровать и стала ждать. Чего? А и сама не знала.
Так прошло довольно много времени. Или ей показалось, что прошло много времени. А потом начался хаос…
Почему именно этот период запомнился ей особенно явно, она не могла объяснить, да и не хотела.
Хаос начался с того, что в спальню ввалился новоявленный свекр. Он был строг и суров, а действия его – поспешны и неотвратимы. Без лишних слов, он отвесил ей сильную пощечину, а за ней еще и еще, после чего повалил девушку на постель, вскинул кверху ее юбки и элементы платья. После чего он приступил…
Она впервые была с мужчиной. И не смотря на девичьи сплетни и необъятное «сарафанное радио», все же не была готова к первому контакту, когда свекр яростно, сильно, быстро и сразу глубоко овладел ей…
...Сказать о боли… значит ничего не сказать, вообще. Это было… просто немыслимо больно! Попробуйте на досуге засунуть себе сухое бревно в задницу. Сразу и глубоко. Не знаю, как оно там у вас, а я вот ничего более близкого по ощущениям не придумаю.
Насиловал он меня долго. Со временем боль притупилась. Я даже перестала думать о ней. Меня больше заполняла обида, злость, жалость к себе и постепенно складывающаяся ненависть ко всему мужскому полу. Но, наконец, мой страстный любовник выдохся и слез с меня. Он деловито поднялся, застегнулся, поправил одежду, свою, разумеется, что-то сказал мне, но я не разобрала, и вышел.
Я провела рукой там… На пальцах осталась какая-то немыслимая субстанция, никак не различимая в темноте. Что-то вязкое. На запах и вкус очень сильно напоминало кровь, но было там и что-то еще. Годами спустя я узнала, что, но тогда – я очень испугалась и расплакалась от горя, обиды и всепожирающей жалости к себе и своей судьбе. Мне было страшно. Неужели так будет всегда!?
Чуть позже, когда я более-менее перевела дух, скинула перепачканное платье и кое-как насухо вытерлась, используя оставленное на столике у кровати вино, в спальню ввалился мой молодой муж. Он был сильно пьян и от него приятно пахло благовониями. Он скинул с себя верхнюю одежду и также бесцеремонно овладел мной. Правда, после его папаши, овладевание было так себе. Он не бил меня, хотя я и так не могла ему сопротивляться. Эмоциональное напряжение вылилось в полное физическое бессилие, и я сдалась.
После акта пользования, мой муж уснул. Я же некоторое время лежала в полной апатии ко всему, вспоминая всю свою жизнь с самого начала. Мне очень хотелось найти хоть что-то, ради чего стоило бы жить дальше. Но так и не нашла. Наконец, сон одолел меня, и я провалилась в забытье.
Утром меня разбудили какие-то девушки. Они были грубы и некрасивы. Их обращение со мной оставляло желать лучшего. Меня раздели, завернули в какое-то полотно, после чего отвели в ванную комнату, которая по объему была раза в четыре больше спальни, и там уже всю вымыли, не стесняясь залезать в самые укромные места.
Было ли мне стыдно и неприятно? Да я сгорала от стыда! И мне было на столько неприятно, что я готова была тут же умереть и не мучиться! Но служанки, а это были именно они, знали свое дело и не позволяли мне хоть как-то защищать себя и сопротивляться. Они умели бить больно и бесследно.
После этого, меня, чистую и ухоженную, доставили ко столу.
В огромном белоснежном зале, за большим столом сидела вся семья, моя новая семья. Они молча принимали пищу, разглядывая меня, как товар, словно в стойло привели новую животину на разведение. Возможно потому что на мне были свободные и открытые, сверхпрозрачные одежды, а возможно потому, что в этой семье были на столько нереально извращенные вкусы и правила, что до сих пор я могу вспоминать их лишь с содроганием.
Мне разрешили поесть. Ну, как разрешили, меня кормили слуги. Немного, чтобы не сдохла с голоду, оставалась в форме и в согласии со вкусом господина, коим теперь для меня являлся мой свекр.
После завтрака ознакомили с моим личным распорядком. Отныне я буду содержаться в соответствии с планами на меня. Я буду часто мыться, растираться маслами и соблазнительно пахнущими ароматами, заниматься пробежками и прочими процедурами, направленными на укрепление и усиление, гибкость и эластичность моего тела. Всегда должна буду хорошо и аппетитно выглядеть, чтобы как можно дольше оставаться желанной и привлекательной для моих господ. А господами теперь для меня являлись не только мой свекр и муж, а также гости «нашего» дома, которые явились поздравить и, как я узнала после, «попробовать» невесту.
Ванны и растирания теперь всегда были такими же, как и первым утром в этом… ужасном месте. А физические процедуры и упражнения сказать на что были похожи? Меня попросту привязывали к повозке или к коню моего господина и свёкра, после чего он ехал, а я бежала за ним.
Конечно, в первый день я упала, и он некоторое время тянул меня по земле, пока я не содрала кожу с коленей, ног, локтей, рук, много где еще. В доме меня быстро залечили восстанавливающим гелем, но боль и воспоминания о ней навсегда остались в памяти.
А вечером меня попросту избивали, ломая волю и сопротивление. И да, меня много и часто били дома. Это хоть как-то амортизировало мои ощущения от пребывания в доме моего мужа. Но домашние побои ни во что не шли с этими. И все же польза от побоев отца помогла мне хотя бы не сойти сума от всего этого.
Со временем я привыкла. Да и бить меня перестали. Ограничивались лишь ударами кнута, да пощечинами. Но со временем побои стали больше рутиной, призванной напоминать мне мое место в этом доме и манеру поведения. Но я не сломалась, я все помнила и вынашивала внутри себя то новое чувство, которое породил во мне свекр в ту самую Первую брачную ночь.
Утром меня мыли и чистили мое нутро, чтобы никак не принесла в этот дом новое чадо, рожать здесь можно было только с разрешения и своевременно. А мне пока было рано, да и не испытывала я желание родить этому дому свое дитя.
Потом меня скудно кормили, всегда, как в первый день. Также скудно проходил для меня и обед, и ужин. После завтрака меня гоняли, как ездовую скотину. Постепенно я стала не одна, и вместе со мной гонялись еще какие-то девушки. Мне не разрешали с ними общаться, да и не хотелось особо. В этом доме девушкам моего статуса полагалось молчать.
После обеда я обслуживала гостей, уединенно или при всех, индивидуально или в компании других девушек. Если гостей не было, я ублажала мужа или тестя. Если им меня не хотелось, либо они были заняты, я проводила время в комнатах для отдыха гостей – наводила порядок, выносила мусор и битую посуду, которых там хватало изрядно. И не то, чтобы в доме не было в достаточном количестве слуг, просто оставлять меня без дела и без присмотра в планы хозяина дома не входило.
После ужина у меня был бассейн и свободное время, в течении которого мне строго наказывалось заниматься собой, так как опять же, напомню, мне нужно было, по мнению свёкра, ухаживать за собой, чтобы отлично выглядеть и быть соблазнительной и аппетитной. В основном я отдыхала, лежа под солнцем и загорая, приводя себя в привлекательный вид, но зачастую больше обслуживая женскую половину хозяев дома, коими являлась свекровь и ее сестрица. Это были строгие и требовательные дамы, тоже, впрочем, склонные к сладострастию.
Так прошел год. Ума не приложу, как я все это вытерпела. Наверное, люди способны отключать свое восприятие и просто жить, терпя и выжидая удачный момент.
И вот он наступил.
Рано или поздно все девушки подобного дома, а домов таких, как я узнала, в королевстве Запада было превеликое множество, теряют интерес своего господина. Привязанности моего мужа ко мне особо не возникло, да и, как оказалось, я была не единственной его женой. И те девушки, что я видела на упражнениях и процедурах, тоже когда-то вышли замуж за моего супруга, либо даже за его отца. Но все они не сыскали нужной любви и не рассматривались, как матери наследников данного рода, а потому оставались наложницами господ хозяев и только. Оказывается, статус девушек был еще ниже, чем я думала вначале. Мы не только содержались в семье, как ублажительницы хозяев и их гостей, это все равно делало бы нас членами семьи и давало бы определенные права, как я узнала за этот год. Мы, по крайней мере я и еще несколько девушек, оказались настолько неугодны дому, что понизились до статуса товара, который можно продать нужным дому людям!
В целях укрепления дружбы между домами и взаимовыгодных сделок, никак не связанных со сладострастьем и постельными утехами, господин решил передать несколько понравившихся гостю дома девочек в дар новому другу и партнеру по делам. В их список попала и я.
Вывезли из дома нас поздней ночью, что считалось неправильным и сугубо опасным, но если ты хочешь что-либо сделать тайно и без лишнего внимания, то насколько надо быть циничным и отстраненным от перевозимого груза, чтобы пренебрежительно выбрать именно это время перевозки людей!?
Впрочем, о чем я говорю? Благородные и Высокие крайне невысокого мнения о людях и уж тем более о тех, кто одними из них не является. Если ты не Благородный и не Высокий – ты либо товар, либо расходной материал. И не надо слушать их разговоры о человеколюбии и заботе обо всех на свете, за закрытыми дверями они либо насилуют юных девочек, либо избивают таких же юных мальчиков. Впрочем, есть дома, где все наоборот. Думаете наоборот – это значит, они относятся к людям достойно, полны благородства и высоких помыслов? Нет. Наоборот, это значит насилуют мальчиков и избивают девочек. Только и всего.
Правда ходили легенды, что есть дома, где уровень вседозволенности и извращения человеческого интереса к удовлетворению своих желаний достиг таких глубин, что людей режут живьем, после чего выставляют на потеху гостям и используют для сладострастия уж совсем в вычурных позах и… словом, туда лучше не попадать…
Вот все говорят Лес, Лес, Лес – он страшен днем, он страшен ночью, туда лучше не попадать одному и без охраны ты скорее труп и самоубийца, если отправился куда-либо лесной дорогой, а я говорю вам, что все самое страшное и опасное для вас таится именно за закрытыми дверями имперских домов, где разнеженная аристократия дошла до пределов человеческого дна, если их еще можно назвать человеками.
Везли нас ночью, в другой город. Названия места назначения, как и маршрута, нам, разумеется, не сообщили. Однако помню, что ехали мы долго и быстро, карета мчалась со скоростью довольно высокой даже для кареты. Внутри было два салона и в одном из них сидела я с тремя девушками. Кто ехал во втором – я так и не узнала, но охраны было много, как мне тогда показалось.
И все же на нас напали. Кто? Да мало ли бесов бродит в лесу? Многие называют их выродками Древних, я же теперь не вижу в них ничего вырожденного. Скорее выродки Древних – это королевская аристократия, у которой бесам еще многому стоит поучиться.
Вначале на карету что-то упало или напрыгнуло, послышались крики, ругань и стрельба из жнецов и арбалеток. По карете что-то скребануло, отчего во рту у меня задрожали зубы – неприятное ощущение, когда трут металлом о металл. А потом бахнуло, закладывая уши. Но битва не стихла. Звон мечей раздался за бортом кареты и все больше нарастал крик умирающих людей и ругань еще живых.
Я поняла, что это шанс и скинув подарочные юбки, которые дарили не нам, а новому хозяину на нас, как красивую упаковку, и принялась ногами выбивать не сильно то и укрепленную дверь. Девочки завопили в голос, когда увидели, что я собираюсь делать. Пришлось надавать им пощечин, чтобы образумить и отвадить их мне мешать. Но сколь эффективно битьё для тех, кто постоянно ему подвергался? И все же они не только не препятствовали мне, но и решились на побег со мной. Впрочем, я об этом их не просила, но если уж собрались, то собрались – их дело.
Мы выломали замок в двери, выбив саму дверь, и оказались полураздетые в лесу. Ночь скрывала нас, хотя кому было до нас дело – все были заняты другим, не нами. Спасая собственные жизни, кто будет думать о грузе?
Мы же решили бежать. И мы бежали. Вот только место, куда хотели добраться, было выбрано ошибочно.
Мы вернулись в город, но увы не все. Было темно и мы были напуганы, потому бежали не разбирая дороги. Все равно куда, лишь бы быстрей и подальше от злосчастной кареты. Все было едино – что в лапы ужасному существу из леса, что в руки сопроводителей и, как итог, – покупателей. Все плохо, и пророчило лишь ужасное будущее.
Но идти домой или возвращаться в дом мужа, я конечно же не собиралась.
По понятным причинам…