Над полями да над чистыми (Ирина Ракша) / Проза.ру

   «НАД ПОЛЯМИ ДА НАД ЧИСТЫМИ…»

            эссе

«…Над полями да над чистыми / Месяц птицею летит./ И серебряными искрами /Поле ровное блестит…» Ах, какая это прекрасная песня! Звонкая, развеселая, удалая! Сколько в ней зимней свежести, морозного ветра! «Гривы инеем кудрявятся, //Порошит снежком в лицо. /Выходи встречать, красавица,/ Мила-друга на крыльцо!»
Так и звенят, так и заливаются бубенцы резвой тройки, мчащей по Руси, сквозь перелески и заснеженные поля. Мчат мила-друга к его любимой! Вот радости-то будет при встрече, когда «глянут в сердце очи ясные», да глянут так, что «закружится голова»! Ведь «с милой жизнь, что солнце красное, а без милой - трынь – трава. / Ну, звончей, звончей, бубенчики, /Заливные голоса! /Ой, ты, удаль молодецкая, /Ой ты, девичья краса!».
Так и кажется, что такую задорную песню мог написать очень счастливый, веселый, по-русски озорной человек. И мне захотелось доискаться, познакомиться с автором этих великолепных поэтичных строк. И не смотря на то, что во многих песенных сборниках эта «Новогодняя песня» значится как «народная», с автором стихотворения мне, хоть и не без труда, все же удалось познакомиться..
      А звали его Александр Степанович Рославлев. И жизнь у этого талантливого человека была совсем не веселой и не счастливой.
Он родился в городке Коломна недалеко от Москвы в 1883 году. В двенадцать лет остался сиротой и с этого нежного, почти детского возраста должен был надеяться лишь на себя. А ведь от роду Саша записан был «потомственным дворянином». Его отец, некогда респектабельный потомственный дворянин Степан Рославлев, даже наследовал от родителей небольшое имение и владел неплохим хозяйством. Однако давнее пристрастие к «зеленому змию» все больше портило его характер да и всю жизнь. Не помогла избавиться от недуга пьянства и женитьба на милой и любимой женщине, которая родила ему сына Александра - очаровательного, здорового малыша и наследника. Год от года дела в доме Рославлевых шли все хуже. И, наконец, пагубная страсть хозяина к алкоголю, на горе близких, привела-таки семью к полному разорению, а хозяйство к обнищанию и распродаже. Постоянные скандалы, попреки и слезы жены, а главное – собственное безволие и укоры совести привели господина Рославлева к тому, что весной 1895 года он покончил собой. Для родных это было страшным ударом! А несчастную молодую вдову, Сашину мать, потрясло так, что она не вынесла горя и, как говорили тогда – «умом тронулась». То есть - сошла с ума.
В памяти Саши навсегда останется горестное воспоминание о посещении казенной больничной палаты, куда безвозвратно определили его любимую маму. Запомнятся серые лестницы, серые коридоры, серый свет за окнами и она сама – его мама, похудевшая до неузнаваемости, враз поседевшая, с опущенной головой и крестиком на груди, не узнававшая даже любимого сына. Молча завязывала и развязывала она бахрому на ветхой скатерти убогого стола. Саше запомнились и ее пальцы, когда-то прекрасные, легко аккомпанирующие любимым романсам и песням, скользившие в такт музыке по клавишам рояля в гостиной.
И вот – все рухнуло. Кончилось. Оборвалось. Как жить дальше, Саша совершенно не знал. К тому же за три дня до трагедии, до самоубийства отца, его выгнали из гимназии с жестоким "приговором" - "За неспособность". Правда, сторож гимназии успокоил уныло сидящего на скамейке, безутешного паренька: "Не твоя тут вина. Это родители твои не способны отдать долг за твое ученье, – и погладил его по голове. - За все в этой жизни, милый, надо кому-то платить. За всё."
А жизнь между тем продолжалась, и выживать осиротевшему подростку было как-то надо. И хотя полного гимназического образования у Саши не было, но было уменье прекрасно, каллиграфически писать. А это ценилось, и именно это его спасло. По протекции дальнего родственника Саша устраивается (о, удача!) писцом в коломенскую Земскую управу. На небольшое жалованье. Так началась его самостоятельная жизнь. Однако в Коломне Саша оставался недолго. Рядом Москва с ее бурлящей и шумной жизнью. Она тянет мальчика как магнитом. И спустя год, бросив удачную, спокойную, а главное надежную работу, он оказывается на улицах столицы. Буквально без гроша в кармане. Зато в самой гуще, в водовороте незнакомой и интересной жизни. Юный потомственный дворянин скитается по рынкам, вместе с нищими и пьяницами спит на Солянке, на Хитровке в ночлежных домах. По найму работает грузчиком, служит "на побегушках" у приказчиков мелких лавок, трудится и в богатых, фирменных магазинах. Но, видно, Ангел-Хранитель, оберегая, витает над ним, распахнув добрые свои крыла. Да и Ангел умершей маменьки, видимо, тоже помогает. И паренек выживает, не гибнет в этой низменной круговерти. . И, надо признаться, его не очень-то и гнетет, казалось бы, беспросветное существование, эта жизнь «на дне». Такой уж у юного Саши оптимистичный, легкий характер! Он от роду позитивен.
         А не печалится он еще и потому, что печалиться просто некогда. Теперь он пишет. Да, да - пишет. И с жадностью, с удовольствием. Все больше и все упорнее. Своим красивым каллиграфическим почерком, по вечерам склоняясь к листам бумаги в свете горящих свечей, которые десятками покупает в свечной лавке. Каждую свободную от работы минуту он тратит на самообразование, на чтение газет и журналов или на собственные сочинения, которые постепенно становятся его страстью. В начале это, конечно же, были стихи. Стихи и поэмы - подражательные, незрело-длинные. Однако не без искры чувства и новизны. Позже Саша пробует писать и рассказы, и даже статьи на разные злободневные темы. И скоро это становится его горячей, ежедневной потребностью. В надежде на публикацию, он, вначале с боязнью, а потом все смелее, относит свои творенья в редакции разных газет и журналов. Посылает даже в другие города по почте. Их, разумеется, регулярно возвращают. Но молодой автор, получая назад собственные пакеты с рукописями, не смущается. Он упрямо не оставляет пера и не оставляет надежд. И вот однажды из далекого города Томска, куда он так же посылал свои опусы, приходит пакет с толстым журналом - "Сибирский наблюдатель". Он жадно с бьющимся сердцем разрезает ножом страницы. Листает. И – вот оно! Как удар! Опубликовано первое стихотворение поэта Александра Рославлева под названием - "Ангел". Вот он!.. Помог ему светлый его Ангел-Хранитель!.. К тому же автору «причитается получить» на почте неплохой гонорар!.. Первые деньги за литературный труд!.. Какая же это была радость! Какое ликованье! За это не грех было и выпить «по чарке» с друзьями, прежде, конечно, не верившими в его литературный дар.
      А потом... Потом к Рославлеву приходит настоящий успех. За несколько лет один за другим выходят 14 его поэтических сборников. Теперь он уже неплохо зарабатывает только литературным трудом. Снимает приличную квартиру. Заводит кухарку. Его стихи уже постоянны на страницах московской периодической прессы. Пишет он и прозу. Например, свои нашумевшие в те годы "Записки полицейского пристава". Эта небольшая сатирическая повесть на какое-то время стала в литературных кругах Москвы буквально притчей во языцех. Только ленивый тогда не говорил о ней. А молодой, но уже довольно известный критик начала ХХ века Корней Чуковский, человек носатый и злой, беспощадно высмеял повесть. Но и это тоже была реклама. "Написано вяло, плохо ... Подражательно... Скверно". Молодой Чуковский так искренно досадовал на Рославлева, что посвятил его «Запискам» даже две статьи. Названия их вполне красноречивы. "Литературные стружки" и "Третий сорт". Однако надо отметить, что Александр Степанович совершенно не отреагировал на такую разгромную критику. Он ее словно бы и не заметил. "Как слону дробина", - говорили друзья. А Саша, и правда, был большим, здоровым и очень красивым человеком. Но главное - был несокрушимым оптимистом. И продолжал, , не смущаясь, работать.
         В те годы он близко сошелся с Леонидом Андреевым. Хорошо знал Чехова, Александра Куприна, а особенно – «певца бедноты» и уличных горемык - Горького, с его, тоже сиротской, схожей судьбой. В общем, сошелся со всеми видными писателями того времени. Будучи по природе благодушным, открытым сдружился даже с тем же Корнеем Чуковским. Забавно было видеть вместе этих молодых, литераторов - одного невысокого, круглого, как колобок, другого длинного и худого, горячо спорящих где-нибудь за столиком, в клубе или в редакции. Любил и почитал Рославлев и Александра Блока, кстати, тоже осмеявшего его стихи, саркастично назвавшего их «эпигонскими». Впрочем, с годами Рославлев, действительно, стал совершенно безразличен к отзывам о собственном творчестве. А все потому, что его давно и серьезно увлекала совсем иная, горячо захватившая душу страсть. И имя у этой страсти было женское - Революция. Он с восторгом отдался ей. Ее захватывающим лозунгам, ее новым веяниям. В событиях 1905 года Ал6ксандр участвовал активно и даже радостно. .
         Поэт безоглядно верил в справедливость грядущего общества, где все должны были быть равно счастливы и, конечно же, равно богаты. Где не будет, как он надеялся, одиноких людей и горьких сирот, не будет взяток, пьянства, бесчестья, коррупции. Однако его общественно-революционная деятельность денег на жизнь не давала. Приходилось и дальше существовать за счет литературных занятий. Приходилось, как прежде, писать на заказ для газет и журналов.
            Как-то в ноябре 1907 года журнал "Пробуждение" попросил его дать какое-нибудь «свеженькое стихотворение» в новогодний номер. И заплатить обещали прилично. Журнал был недорогой, не престижный, даже несколько аляповатый. Но заказ есть заказ. Подобной халтуры у поэта и раньше хватало.
            И вот после вечернего чая Александр Степанович подсел к столу, макнул перо в хрустальную чернильницу и склонился к бумаге. Пытался вообразить себе что-то приятное, зимнее, новогоднее... Он легко представил себя юным, беззаботным и… влюбленным, каким давно уже не бывал. И сразу же первые строки легко, даже слишком легко, побежали из-под пера, красиво ложась на страницу: "Над конями да над быстрыми /Месяц птицею летит./ И серебряными искрами/ Поле ровное блестит …" Конечно же, сколько раз он воочию видел все это зимой. И в детстве, когда была жива его матушка, и позже, бывая и в родной Коломне, и в имениях у друзей. Когда бывало ночью, после шумного дружеского застолья, весело завалишься в сани, и кони тотчас рванут с радостной силой, и устремятся в синюю даль. И куда?.. Конечно же, к милой… А над летящими конскими гривами, над звенящим поддужным бубенчиком в звездном небе поплывет полетит вослед над тобой, рогатый месяц в серебряной дымке. «Наша сваха – воля вольная./ Повенчает месяц нас»… Светловолосая голова Александра Степановича в золотом круге света, как в нимбе, склоняется над бумагой, и скользит, скользит по странице перо: "Словно чуют – разъярилися /Кони – соколы мои./ В жарком сердце реки вскрылися / И запели соловьи..." Всю ночь он работает: черкает, комкает листы, переписывает заново. И рождаются слова, выстраиваются строки. «С милой жизнь, что солнце красное, /А без милой трынь-трава…» В этих стихах было все, и раздольный русский пейзаж с его светлой грустью, и сама душа поэта - широкая, удалая, со страстной мечтой о собственном счастье.
      К утру Рославлев, наконец, закончил работу. Устало откинулся на спинку кресла. Не спеша перечитал текст, строфу за строфой, и вдруг понял, что это и не стихи вовсе, а песня. Конечно же, песня! И подумав, добавил сверху еще одну строчку, название : "Новогодняя песня". Потом одним дыханьем задул очередную, оплывшую, задымившуюся свечу, и какое-то время довольный, молча сидел в голубой предутренней тишине… «Получилось, кажется, получилось»… А через пару часов, наняв извозчика, он уже отвозил свой литературный заказ в редакцию. По заснеженной, морозной Москве, с белыми печными дымами поднимавшимися от крыш в небо, которые словно бы подпирали сам небосвод.. Волновался, уткнув нос в поднятый воротник. Как-то примут его ночную работу коллеги? Что скажут?..
         И вот стихотворение - А. Рославлев «Новогодняя песня» - выходит в свет без задержек, прямо с листа, в первом номере журнала «Пробуждение» за 1908 год. Читатель не только его принимает, стихотворение украшает номер. Больше того – оно оживает, мелодично звучит, как песня. И вскоре эту «Новогоднюю песню» начинают петь всюду. И в светских салонах под гитару, и в мещанских домах, и в кабаках и на рабочих окраинах. Мелодию на эти слова пишут самые разные музыканты. Порой самодеятельные. Но та, которая, пройдя сквозь столетие, дошла до нас с вами, которую и нынче поют современники, принадлежит известному композитору начала ХХ века - П. Владимирову.
         С тех пор "Новогодняя песня" в России стала так популярна, (из десятилетия в десятилетие ее поют и солисты, и хоры с оркестрами), что постепенно превратилась в «народную». А начальные слова "Над конями да над быстрыми месяц птицею летит…" были с годами изменены. И звучат теперь, так: "Над полями, да над чистыми". Эта строка стала даже названием. К тому же вместо шести куплетов - осталось только три. Порой даже профессиональные музыканты не знают имени автора. Да и издатели нот забывают указать то имя композитора, то поэта. А то и обоих сразу. Даже в концертах со сцены порой объявляют: "Русская народная песня". Что ж, такова судьба многих, самых любимых народом, бессмертных песен. И это - завидная доля.
         Ну, а какова же дальнейшая судьба поэта? Александр Степанович Рославлев благополучно дожил до революции 1917 года, которую называли тогда переворотом. Действительно, тогда перевернулось все. Жизнь. Судьбы. Эпоха. Однако воплотилась, осуществилась-таки мечта поэта - ненавистное ему самодержавие пало. Даже царскую семью в восемнадцатом году расстреляли. Казалось бы, «святое» дело «освобождения» народа свершилось. Рославлев стал даже «красным» участником гражданской войны. С Красной армией он подался на юг. Испытал всяческие жизненные коллизии. Но, как известно, "революция пожирает детей своих.". И долгожданного счастья - равенства, братства, гармонии вокруг всё что-то не наступало. Чтобы окончательно не разочароваться, с жадной энергией он хватался за разные дела. Стал редактировать пролетарскую газету со странным названием "Красное Черноморье". Затем в Новороссийске вместе с молодым режиссером Мейерхольдом азартно принялся создавать «Театр политической сатиры». Все надеялся увлечься, не потерять мечту. Стал по-революционному аскетичен. Забывал о себе – о сне, о еде. Да и наступивший голод сему сопутствовал. Но, не смотря на все сопротивления, оптимистичная душа Александра Степановича почему-то все больше печалилась, все увядала. Лирические стихи не писались вообще, словно бы Муза, обидевшись, отвернулась от него окончательно. И до «расцвета коммунистического завтра" романтик Рославлев так и не дожил.
         В ноябре 20-го года его, человека такого большого, красивого, сильного свалила какая-то ничтожная тифозная вошь. Заразный, мучительный тиф свирепствовал тогда в голодной, разоренной до нищеты стране. А на юге России, как в наказание, расползлась эпидемия и косила буквально всех. Не успевали вывозить и хоронить трупы. И 37-летнему поэту уже не могли помочь ни врачи, ни его легкий, некогда веселый нрав, ни его оптимизм, который совсем иссяк. Он умирал от сыпняка, сыпного тифа,и в горячке, то терял сознание, то приходил в себя. И лишь его Ангел-Хранитель, о котором сам поэт писал еще в юности, теперь распростер крыла и реял над ним. Сочувственно и с любовью, подавал сверху руку. И, поэт, уже уходя навсегда, не мог представить, что из всего, им в жизни написанного, дойдет до потомков лишь одна немудреная, но бессмертная, ясная песня, которую он Саша Рославлев написал когда-то в новогоднюю ночь:

            "Ляг, дороженька удалая,
            Через весь-то белый свет.
            Ты завейся, вьюга шалая,
            Замети за нами след".