Нет наша!

 



В изданной для личного состава вермахта « Памятке немецкого солдата» говорилось:

« У тебя нет сердца, нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сочувствие- убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик,- убивай, этим ты обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навеки.»



Мой отец прошёл всю войну. Родился он в деревне Низкие Суражского района Витебской области, там и жил  с родителями. Незадолго до начала войны женился. Его первую жену звали Натальей. Когда началась война сразу ушёл на фронт. Было ему тогда 23 года.

О войне он рассказывал мало. Но я знала, что был он артиллеристом на сорокопятках.  Был изранен, контужен, имел много наград.  Я гордилась им. Человек он был жизнерадостный. Хорошо пел, плясун был. Очень любил семью.  Но иногда на него накатывало, как говорила мама. Тогда он под вечер брал чекушку, садился за стол, заводил пластинку.

« Враги сожгли родную хату.
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату.
Кому нести печаль свою?» - пел Марк Бернес.

А папа слушал, выпивал стопку, молчал.

 

Из родных у отца была только сестра. Родителей у папы не было. Мне сказали,что погибли во время войны. Как погибли мне не говорили, да я и не спрашивала. Нет дедушек и бабушек, ну и нет. Сестра папина жила в деревне тоже на Витебщине. Жила она со свекровью и сыном. Муж её погиб на фронте. Вдове  с ребёнком на руках в деревне особенно тяжело. Поэтому каждое лето  мы ездили туда. Папа очень любил и жалел сестру. Сена накосит, дров на зиму заготовит. Старался мужскую работу переделать. Вообще, такого бережного отношения друг к другу между братом и сестрой я больше не встречала. Только позже поняла, что было причиной такого отношения — они горе повидали.

Когда мне было 12 лет, мы с отцом в деревню к моей тётке поехали только вдвоём. Мой брат закончил школу, поступал в институт и мама осталась с ним .  Нам и без них было хорошо. На речку ходили, орехи в тот год уродились. Как-то отец предложил мне пойти в поход. Далеко, за речку. .Я, конечно, с радостью согласилась, и следующим утром, только солнышко встало, мы отправились.

Сначала мы переплыли на лодке через Двину. Тишина, парок над рекой, немного зябко в утренней прохладе. Потом мы взбирались на крутой берег, прошли мимо какой-то деревеньки . Дальше дорога шла лесом. Поначалу лес был приветливым, а потом мы вошли в такие дебри, что не будь папы рядом я бы испугалась. Я тогда, помню, подумала, что  в этом лесу скрывались партизаны.  Папа был грустный, а я уже начала уставать. Скоро мы вышли на поляну. Солнце уже грело вовсю, было красиво кругом. Мы присели на пригорок отдохнуть и перекусить.  До этого я никогда не ела сало. Мне казалось, что оно противное.  У нас были с собой оладьи и хлеб с салом. Я так нагуляла аппетит, что решилась попробовать сало с деревенским хлебом. Как было вкусно! Уплела большущий бутерброд. Папка подшучивал надо мной- голод не тётка. Мне было хорошо с ним и спокойно. Потом мы прошли ещё одну деревню. Километра через три показалась ещё одна. Папа остановился. Долго смотрел на неё.
Ну вот я и дома,- сказал. - Это деревня Низкие, Нина. Здесь твои корни.
 Мы вошли в деревню, потом прошли по улице до места, где домов уже не было. Было сельпо, а чуть дальше памятник с красной звездой над братской могилой. Папа меня усадил на её краешек. Сходил в сельпо. Принёс маленькую. Мне ситро и кулёк конфет « Белочка».  Батя достал стопку, налил в неё водки, плеснул на могилу, выпил. Долго сидел, погружённый в свои мысли. Я тоже притихла. Потом папа сказал: « Вот там был наш дом». Я посмотрела туда .Там ничего не было. Даже никакого намёка на бывший дом. Просто место заросшее крапивой и одна тоненькая рябинка.

Посидели и пошли обратно. Мне было тревожно, хотела папу спросить, а как тут всё было, но не знала, как к этому подступиться,  не находила нужных слов.  Потому просто  шла и молчала.  Так мы и вернулись. Помню этот день, как сейчас.

А следующей весной папа умер. Было ему 50 лет.

Летом я опять была у своей тёти в деревне. Уже одна , без папы, а у мамы отпуска не было. Как пойду на речку, так мне вспоминается  день, когда мы на лодке переправлялись  и шли с ним в его деревню, как мы рядышком сидели  и ели на лесной поляне. Даже запах папин чувствовала. Пахло от него одеколоном « Шипр» и стружкой. Баньку тогда строил. Корила себя,что не расспросила его тогда обо всём, а теперь уж и не спросишь. Спросила у тётки.

-С Петей мы погодки были. Я старшая. Мать Петю родила и через день умерла от кровотечения. Батя наш остался с мной и новорожденным на руках. Куда мужику деваться? Женился вскоре. Взял за себя бездетную перестарку. Так что росли мы с мачехой. Но  мачехой она нам не была. Была мамкой родной. Что повезло, то повезло. Только добрым словом помянуть её могу. Не то что не обижала, а любила и жалела, как родных. Жили мы добротно, голодными не были. Я до войны замуж вышла за реку за моего с этой деревни.  Пожить только замужем мало довелось.  Война началась, моего на фронт забрали, а я осталась с грудным ребёнком на руках . Папка твой тоже перед войной женился. Красивая Наташка была, работящая. Пожили они вместе меньше, чем я со своим. Ребёнка  даже нажить не успели. Может и к лучшему, а то приняло бы дитя смерть лютую. Мужики на фронт, а мы остались. Немец пришёл. Были и такие, кто хлебом -солью его встречал. Ванька Макеенко, знаешь же его, который на отшибе живёт и вечно злыднем смотрит, тот полицаем был. Отсидел своё, на Таньке - хромоножке женился, а больше никто бы за него и зайшёл … Живёт.  Меня в концлагерь в Витебск забрали. Хорошо, что свекровь ребёнка спрятала. Одна была. А двоюродную сестру с двумя дочками забрали. Она  умерла там. Девочки выжили. Вывезли их потом в Германию. После войны Петя нашёл их. К себе взял, на ноги поставил. Да ты их знаешь. Это ж Таня и Валя. Не знала про их судьбу? Не говорили? А кому охота вспоминать? Надо жить. Меня свекровь из концлагеря вызволила.  На свинью выменяла. Зимой забила свинью, на санки её и до Витебска сорок килОметров шла. Как она договорилась с немцами, почему они меня отдали ей? Да я уже чуть жива была. Может решили,что всё равно помру скоро, а тут всё таки целая свинья. Идти я уже не могла. Так меня свекровь на саночках обратно сорок километров и тащила. Вылечила, выходила. Вот всю жизнь с ней и живём душа в душу.  В 42-ом   от людей узнала, что  с моей родной деревней стало. На рассвете на мотоциклах немцы в деревню приехали. Согнали всех в сарай и сожгли. Потом и все дома сожгли. Деревня-то теперь заново отстроилась, только чуть поодаль. Кому захочется на пепелище строиться?  Люди из деревень,что рядом, говорили, что запах мяса горелого долго стоял. Вернулся твой папка с войны, а ни жены, ни батьки с мамкой, ни деревни.  Так мы с ним и остались только вдвоём. Жить здесь тягостно ему было. Уехал в город. Там мамку твою, тоже вдовую, встретил. Поженились... Иди за кружкой своей синенькой. Корову доить пОйдем.  Сразу тебе парного молочка налью.

 

А спустя время стал меня мучить один и тот же сон. Всё мне снилось, что в живу в той деревне в тот страшный день. И я хочу спастись. То через окно вылезаю в сторону огородов, прячусь в борозде среди картошки, но меня находят немцы и волокут в горящий сарай. Я кричу и просыпаюсь. То я во сне прячусь в подполе, но дом поджигают, и я  начинаю задыхаться.  Вроде бы и не думаю постоянно об этом, живу своей молодой жизнью, учусь, на танцульки бегаю, а вот возьмёт и приснится.

« Трагедия белорусских деревень 1941- 1944года. Документы и материалы.»

Читать это тяжело. Жертвами политики геноцида и « выжженной земли» в Беларуси стали  2 230 000 человек уничтоженных за три года оккупации. Погиб каждый третий житель Беларуси. Сожжено 628 деревень вместе с жителями.
Там же прочитала и про папину деревню Низкие.

« Неимоверным пыткам подверглась дер.Низкие Комаровского сельсовета Суражского р-на. Здесь сожжено 221 чел. женщин, детей и стариков. Живых людей бросали в огонь. Тех, кто вырвался, пристреливали. ЮДИН СПИРИДОН ПЕТРОВИЧ- 60 лет- выскочил из горящего сарая, но тут же был пристрелен немцами. Председателю колхоза «Большевик» Азарченко Филиппу Евдокимовичу, прежде чем сжечь его , немцы обрезали веки и нанесли на теле много ножевых ранений. Подверглись пыткам и сожжены: семья Якубенко Василия Евдокимовича- ему самому 60 лет ,его жене Ирине 63 года, дочь Екатерина-17 лет и два сына 13 и 10 лет. Семья Климовой Улиты- ей самой 60 лет и её дочь Анастасия -20 лет.»

Юдин Спиридон Петрович- это мой дедушка.

Особенно в этих материалах ужасают документы с немецкой стороны. Их приказы и донесения о проведённых акциях.  Не забывали и о трофеях.  С немецкой педантичностью заносили в донесения сколько добра осталось от замученных людей. Например: 1 лошадь, 15 коров, 3 велосипеда, 10 мешков зерна.

Почему я об этом написала? То,что случилось во время войны с моими родными, есть почти в каждой семье. « Здесь нет ни одной персональной судьбы. Все судьбы в единую слиты» В этом и трагизм пережитого. А написала я об этом потому, что есть у нас тут умники, которые сытые сидят в тепле и безопасности и кропают статейки о том, что победа в Великой Отечественной войне- это не наша победа. Воевало не наше поколение. Указывают, как нам чтить  павших и как отмечать этот день.» Бессмертный полк» им не нравится. Не нравится- не ходите. Никто не заставляет.  Отмечайте так, как считаете нужным или не празднуйте Победу жизни над смертью вовсе. Но не навязывайте своё отношение к этому великому дню нам, для которых это свято.

Это наша победа. Победа нашего народа, победа нашей страны, победа наших родных, с которыми мы связаны кровью, болью потерь и памятью.