Холодными вечерами поздней осени, когда порывистый ветер и колкий дождь разгоняли нас, детей, по домам, я подолгу сидел с бабушкой возле камина. Мы пили чай с молоком и корицей, я держал на коленях бабушкину пряжу и наблюдал за тем, как тонкие пальцы, не потерявшие с возрастом изящества, ловко орудуя спицами, создавали мягкие разноцветные полотна. Бабушка рассказывала мне о далекой северной стране, откуда была родом, и о преданиях, что еще живы в деревнях, спрятанных глубоко в лесах.
— У зеркал есть память, мой дорогой, - говорила она, - Память обо всем, что они видели. Обо всем, что вокруг нас и что мы можем порой совсем не замечать. Некоторые люди могут читать по ним истории, как по книгам. Зеркала подобны шкатулкам, но прятать в них можно не вещи, а слепки реальности. Энергия, которую они впитывают, остается в них навсегда. Иногда в их ловушку попадают даже живые души или духи. И если ты можешь управляться с ними, они могут открыть для тебя множество секретов мироздания и помочь заглянуть на “другую сторону”.
Отец не любил бабушкины мрачные сказки и запрещал рассказывать их мне, “впечатлительному ребенку”. Наверное, оттого, что некоторые из сказок так глубоко западали мне в душу, что хотелось самому ощутить на себе прикосновение бабушкиной магической реальности. Однажды, когда дома никого не было, я выключил во всем доме свет, потушил даже камин и, расставив в комнате горящие свечи, уселся перед зеркалом. Вглядываясь пристально в свое лицо, я постепенно начал ощущать, что отражение дышит само по себе, да и вовсе не является мною. Я искал в темноте позади себя и в тенях, танцующих на стенах, нечто, что могло мне открыться. Чувство, что отражение не отводит от меня взгляда, когда мой блуждает по комнате, вскоре стало очень напрягать меня. Я ждал протянутой из зеркала руки, но боялся еще сильнее. И, кажется, напугал себя так, что в слезах выбежал к растерянным родителям, вернувшимся от друзей, и отчаянно умолял убрать из дома все зеркала. Конечно, отец не верил в то, что бабушкины сказки имеют хоть какое-то отношение к реальности, но он знал, что в них могу верить я.
Это было давно. С возрастом меня перестали интересовать бабушкины сказки: уже не казалось, что в них содержится какой-то сакральный смысл. Но неугасающая страсть искать скрытую истину, обличать реальность и раскладывать все ее составляющие по полочкам, не покинула меня. Когда в нашем небольшом городке стали пропадать дети, возрастом чуть младше, чем на тот момент были мы, я был одержим этим… Перечитал множество статей о подобных случаях, разузнал все, что только мог, о каждом пропавшем ребенке, пару раз даже пытался поговорить с их родителями, но, конечно же, никому не пришелся по вкусу мой “нездоровый” интерес. Друзья частенько подтрунивали надо мной, многие из них попросту храбрились, хотя равнодушным эти исчезновения не могли оставить никого.
Однажды ночью мне приснился сон. Я бежал между гаражами, мои руки были сбиты в кровь, и в груди горело. Весь воздух вокруг меня был как будто воспален. В темноте спрятался враг, он бежал за мной по пятам. И, когда вдалеке уже показались первые огни жилых домов, цепкая холодная рука схватила меня за плечо. Я упал в снег, и безликий враг навалился на меня, придавливая меня к земле намертво. Я попытался закричать, и в темноте прозвучал мой тонкий, дрожащий голос:
— Мама! Мамочка…! Помоги!
А потом рот заполнила вязкая, липкая кровь, которой я едва не захлебнулся. Голова закружилась. Мой враг, кажется, отпустил меня, но тяжесть, которой наполнилось все мое тело, не давала мне встать. Я смотрел на далекие огни, расплывающиеся под пленкой слез, и руками хватался за снег, который таял в ладонях.
Дом был совсем недалеко, но теперь уносился прочь с невероятной скоростью, так что мне никогда не удалось бы его нагнать.
Я проснулся в холодном поту и долго смотрел в окно, за которым танцевали голые ветви деревьев. В этот год зима не скрыла под снегом всю обреченность умершей природы.
Остаток ночи я просидел на полу возле кровати, пристально смотря в окно, откуда, казалось, вот-вот мог показаться враг. На скорую руку собравшись в школу, я встретил рассвет в забитой маршрутке, и, не ожидая, что незадавшийся день может пойти еще хуже, столкнулся со своими одноклассниками во дворе школы. Витя взял меня за локоть и отвел немного в сторону.
— Зря ты ехал, Слава. Уроков сегодня не будет.
Я бросил беглый взгляд на крыльцо школы, которое сегодня не горело своими привычными огнями, а дремало в сумраке, и перевел недоумевающий взгляд на друга.
Он положил руку мне на плечо и вздохнул.
— Вчера Риту убили.
Я подавился собственным дыханием.
— Риту? Мою Риту? Убили? В смысле убили? Откуда ты знаешь?
Внезапный порыв злобы наполнил меня. Я подумал на мгновение, что это очередной розыгрыш, потому что не хотелось верить. Попросту не верилось.
— Ты, как всегда, опаздываешь, пропускаешь все, - Витя неодобрительно качнул головой, - Она позавчера пропала. Там ее, похоже, родители весь день искали, а вчера вот нашли курточку. Ну, эту, красную, в которой она вечно ходит. Куртка вся в крови была, знаешь. Говорят, столько крови там было, что никакой человек не мог выжить.
— Да гонишь ты все! Это-то ты откуда знаешь? — я недоверчиво нахмурился.
— Так у Вики отец в полиции работает. Она мне рассказала
— Что…?
— Родители Риты и Вике вчера звонили. Спрашивали, мол, где их дочка задержаться могла.
— А мне чего не звонили?
— А кто, кроме меня, вообще знал, что вы встречаетесь?
Я вспомнил свой сон, и у меня до боли сжалось сердце.
В обед мы с друзьями собрались у меня дома. Не потому, что хотелось веселиться или даже поболтать. Всем попросту неуютно было находиться одним. Потому что было страшно. Потому что хотелось держаться друг к другу ближе. Мы не обсуждали случившееся. Посмотрели пару фильмов практически в тишине, а ближе к вечеру родители забрали каждого по домам. Даже Витю, который всегда с самого первого класса ходил повсюду один.
А потом жизнь пошла обычным чередом. Один раз в школу пришел следователь и попросил всех поделиться информацией, но если бы она была у нас. Я даже не пытался рассказывать про сон: отчетливо понимал, что никто не станет меня слушать, да и чем этот сон мог помочь? Если он вдруг и был не плодом моей юношеской фантазии, то из него нельзя было узнать ни о чем, кроме мучений, которые Рита испытывала перед смертью. А это каждый из нас и так мог представить.
Спустя неделю мне каждую ночь стали сниться “плохие” сны. Я кричал, и родителям приходилось будить меня, потому что самому не получалось проснуться. В некоторых снах я бродил по пустынному городу, в конце концов, возвращаясь к одной-единственной улице. Той, что идет под гору и проходит под мостом, постепенно уводя в промышленные районы. Просыпаясь, я искал это место на картах, а иногда даже прогуливал школу, чтобы побродить по городу (с наступлением сумерек родители никуда не отпускали меня), но мне так и не удалось найти ничего похожего. Другие сны отличались безумием. Я видел двухэтажный черный дом без дверей, чьи пустые проемы как будто засасывали внутрь. Поднимался по ступеням и бродил по бесконечным коридорам: комнаты переходили одна в другую, превращаясь в лабиринт. Входя в этот дом, я уже не мог из него выйти. В пустых комнатах стояли фигурки детей, тающие, как воск. Каждый раз я останавливался возле одной и той же двери, единственной двери в этом доме. Наверное, впервые в этих снах я ощутил зло, как воздух, как энергию, как что-то, что не кроется в поступках, а существует само по себе, будто ядовитый пар.
Прошло около месяца после исчезновения Риты. Я заметно похудел, измотанный снами, но все еще никому о них не рассказывал. Учительница по литературе задала делать доклады в парах, я оказался в паре с Викой. Сидя у нее дома на уютном кресле с цветочным узором и слушая, как она читает мне стихи, выбирая “тот самый” для доклада, я провалился в сон, и впервые за долгое время мне ничего не снилось. Проснулся, потому что Вика трясла меня и звала.
— Слава, Слава. Что ты такое бормочешь, страшно же!
— А что я бормочу? — я потер глаза, пытаясь отогнать сон.
— Про дом какой-то, про ищет силу в смерти, про Риту!
Я, наконец, взглянул на Вику. Она смотрела на меня полными слез глазами, страшно напуганная.
— Да что ты, — я усмехнулся, слегка отводя от себя ее руку и вставая с кресла, — Ну говорю и говорю, глупости это. Заспался.
— Да ты не понимаешь, Слав… Мне тоже снится про черный дом и Риту, — тихим голосом сказала она, сидя на полу и не отрывая от меня взгляда.
Тогда я рассказал ей про сны.
Как-то мы всем классом отправились на экскурсию в соседний город. По подозрительным лицам друзей, ждавших меня у автобуса, я понял, что каждый из них уже знает про мои сны, но никто не знает, что об этом думать. Мы были детьми. Каждому из нас проще было поверить, что нечто реально. Куда проще, чем теперь. Поэтому, похоже, друзья все-таки верили мне.
Экскурсия прошла незаметно: даже не помню, где именно мы были, и о чем нам рассказывали. После экскурсии нас отвели в ближайший торговый центр, чтобы перекусить. Нам дали пару свободных часов, чтобы мы могли погулять по центру города, и указали место встречи. Я помню, как смотрел в большие окна, откуда с высоты открывался чудесный вид на переплетающиеся улицы незнакомого города. Изучал их взглядом с неясным чувством беспокойства, пока вдруг не заметил совсем неподалеку мост, который был до боли похож на мост из моих снов. Не помню, как сорвался с места и что сказал учительнице. Помню, как шел по улице, идущей под гору. Как срывалось дыхание. Как сзади меня окликнула Вика. Я обернулся и увидел, что Вика и Витя следовали все это время за мной.
— Куда же ты бежишь, дурак! Потеряешься же! Хочется слушать очередную ругань? - закричал Витя в бешенстве, - Бедовая голова!
Я вцепился в руку схватившего меня Вити с остервенением и почти прошипел:
— Это здесь, это здесь. Я должен найти это место!
— Но зачем? — пролепетала Вика, отлично понимая причину моей одержимости.
— Потому что если этот ублюдок еще там, я хочу помочь его найти. Потому что он убил Риту и много кого еще убьет!
Между нами началась словесная перепалка. В конце концов, я махнул рукой и двинулся дальше по улице. Солнце зажгло облака огнем, клонясь к закату. Вдалеке виднелись дымящие трубы заводов. Мы прошли под мостом, друзья едва поспевали за мной. Я остановился возле развилки и перевел взгляд вбок. В сгущающихся сумерках чернел двухэтажный дом. Голова закружилась: воздух стал вязким и горьким.
Пошатываясь, я указал рукой на него рукой.
— Это… Это!
Вика дрожащими руками стала искать по карманам мобильник.
Каждый из нас, не только я, ощущал этот злой яд, исходящий от дома, отчего воздух становился почти ядовитым.
— Я позвоню отцу…
— Твой отец в другой городе, очнись, — одернул девушку Витя.
— Я позвоню в полицию!
— И что ты им скажешь? — в скептическом тоне Вити слышалось напряжение, — Это же сны, ау! Если вы, бедовые головы, ошиблись. Давайте вернемся назад. Наживем же неприятностей!
Я совсем не слушал их. Перебежал дорогу и замер в паре шагов от ворот, за которыми начинался частный сектор. Дом находился сразу за воротами. Мне не показалось в сумерках: он был целиком черный, такой необычный внешне, казалось, что кричал о своем содержании, но, справедливости ради, был совершенно незаметным для случайного прохожего, потерявшийся на виду. Я подошел к калитке и толкнул ее: она легко поддалась. Не смотря, следуют ли за мною друзья, я зашел на участок и обошел дом кругом. Окна были плотно зашторены, и разглядеть в них ничего было нельзя. Но, ведомый неким внутренним порывом, я крадучись взошел по ступеням и дотронулся до черной двери, которая открылась без труда. Темный коридор разверзся передо мной. Внутри было тихо: ни единого звука, все замерло. Я чувствовал, как дрожат мои колени. Дышать становилось трудно, словно здешний воздух для дыхания был совсем непригоден.
— Слава, — послышался тихий голос Вики. Я обернулся и увидел, что друзья стоят у калитки.
— Можете не идти со мной внутрь, если хотите,- я посмотрел на них с пониманием, — Не хочу подвергать вас опасности. Хочу только раздобыть доказательства, если они есть.
Я достал телефон, показал его ребятам и улыбнулся.
— Это дело пары минут.
Потом вошел в темный коридор.
По звуку шагов я понял, что друзья пошли со мной. Мы, стараясь не дышать и идти совсем неслышно, проскользнули в одну из комнат. Двери во все комнаты были открыты. Ничего необычного. Только мебель, слегка запыленная, да грязный пол. Казалось, дом был заброшен, или, во всяком случае, никто подолгу не наведывался сюда. В ответвлении коридора я заметил узкую лестницу, ведущую на второй этаж. Вика, вцепившись в Витину руку, зашептала:
— Уйдем, пожалуйста. Уйдем.
Я бросил на них беглый взгляд и стал подниматься наверх. Второй этаж был куда меньше первого. Пара открытых настежь комнат, все таких же полупустых, и, плотно закрытая. Я ненадолго застыл, набираясь внутренних сил, после чего с силой толкнул дверь. И оцепенел, будто мое тело окаменело.
Меня встретила красная комната: красные полы, красный потолок, и зеркала, как в танцевальном зале, занимали поверхность одной из стен целиком. На полу лежали бледные тела, как будто покрытые восковым налетом. Детские тела, и их было так много, что я едва мог видеть пол. Странное благоухание, похожие на запах ладана, наполняло воздух в этой комнате. За моей спиной закричала Вика, но ее крик донесся как будто из-под воды. Витя отодвинул меня сильным движением, каким-то образом еще сохранявший самообладание, и сделал несколько размытых фотографий на старенький телефон. После чего схватил меня за локоть и потянул за собой.
— Слава, всё-ё! Слава, пойдем отсюда. Достаточно уже увидели. Пойдем, Слава!
Я закивал, и мы с друзьями бросились к выходу. На улице уже было темно, и ориентироваться в доме стало практически невозможно.
Почти добежав до выхода, следуя за друзьями, будто в бреду, я почувствовал вдруг, как что-то схватило меня сзади. Крик Вики. Удар. В ушах зазвенело. Ноги подкосились, и мир погрузился в темноту.
Я очнулся в красной комнате, лежащий среди тел. Мое собственное тело практически не слушалось, когда пытался подняться. Мне удалось доползти до двери, и я в отчаянии толкнул ее ослабшей рукой, но изнутри дверь не поддалась. Опираясь на стену, я встал и оглядел комнату взглядом. Только сейчас заметил крошечное черное окошко на противоположной от зеркал стене. Кто-то смотрел на нас оттуда. Промокшая от крови одежда прилипла к шее и спине. Меня сильно тошнило, и вскоре я не смог держаться на ногах. Упал на колени и сел, привалившись к двери. “Рита, неужели ты где-то здесь…?” - подумалось мне, и от этой мысли все внутри натянулось, дрогнуло и опало. Я заплакал. Не знаю, сколько прошло времени: никто не появлялся. Глухая тишина повисла в воздухе, прерываемая только моим дыханием и оглушительным биением сердца. Внезапно в груде тел, лежавших на полу, что-то задвигалось и застонало. Я с опаской подался вперед и увидел, как один из детей, мальчик лет семи, хватая ртом воздух, тщетно пытается подняться. Я подполз к нему и стал ощупывать его. Он смотрел на меня до безумия испуганными, остекленевшими глазами, шевеля губами в попытке издать что-то более внятное, чем хриплый стон. Я попробовал поднять его, обхватив за талию, и почувствовал ладонями липкую влагу. В ушах стучало и звенело, сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Я аккуратно положил его обратно и бросился к двери, бился в нее кулаками и пинал, пытаясь открыть.
Внизу, будто в ответ на мои действия, послышалась возня, постепенно заполнив все пространство первого этажа. Я лихорадочно оглядел комнату в поиске хоть чего-нибудь, что могло бы меня защитить, но здесь не было ничего. Оставалось надеяться только на свои силы. Возня распространилась дальше и стала заползать наверх. Я отчетливо почувствовал чье-то присутствие здесь, в красной комнате, и один неловкий взгляд на зеркало окончательно лишил меня рассудка. Все дети, что до того лежали бездыханными, смотрели на меня почерневшими глазами с поверхности зеркала. Я закричал. Остальное помню, как в тумане.
Как оказалось, в тот вечер Вике с Витей все же удалось сбежать и вызвать полицию. Я совершенно не злился за то, что друзья оставили меня в проклятом доме: в конце концов, что еще они могли сделать. Вскоре я узнал, что убийцу удалось поймать. Стоит ли говорить, что в полузаброшенном доме нашлись в одночасье все пропавшие дети. Я был с родителями на суде: обезумевший мужчина плевался ядом и уверял, что никто не понимает его замысла и цели, которую он пытался достичь. Я вспомнил бабушку: возможно, она бы поняла, но знаю точно, никогда не оправдала бы. Убийцу признали невменяемым и отправили в далекие края, а историями о нем дети еще долго пугали друг друга, будто этого никогда не происходило в реальности, а только в пугающем мире городских легенд.
После этого случая я долго не мог нормально спать и боялся каждого шороха. С годами воспоминания об этом дне, как и обо всей ситуации в целом, замылились в моей памяти и перестали так яростно тревожить меня, как когда-то. Я окончил школу и, поступив в университет, уехал далеко и больше никогда не возвращался в свой родной город. Все, что со мной осталось от этого детского проклятия, - сон. Единственный, постоянно повторяющийся болезненный сон, в котором я ходил по пустому дому и искал выход наружу, но коридоры бесконечно переходили один в другой или заканчивались тупиками. Проклятый дом стал лабиринтом в моих кошмарах, в котором я застрял навсегда. Иногда во сне я проживал тот ядовитый вечер снова. Видел полицейских, ворвавшихся в красную комнату. Я звал их, протягивая им руки, но они не видели меня за отражающей гладью зеркала, разделяющей две стороны одного мира непроницаемой пленкой. Возможно, какая-то часть меня навсегда осталась там, запечатленная зеркалом. Этого я знать уже не могу. Знаю только, что что-то во мне умерло в тот день, потерялось, и у меня не было никакой возможности вернуть это назад.