Моя мама – Лузанова Нина Петровна, родилась в Сибири в селе Морозовка.
Когда-то в далекой юности, выступая на сцене в Новосибирске, она получила от жюри конкурса приглашение в Москву для дальнейшего обучения мастерству песни и танца. В жюри даже не заметили, что левая рука у девушки была атрофирована – последствия перенесенного детского полиомиелита.
Увы, ее мечте не суждено было сбыться. Из четырнадцати детей у её матери осталось четверо. Остальные умерли кто от голода, кто от тифа или простуды. Нужно было помогать матери поднимать двух младших сестер и брата.
Но талант, как говорится, в землю не зароешь. Мама пела и танцевала везде, где была возможность. Эта замечательная женщина любила большие праздники такие как, Рождество и Пасху. Два раза в год – перед Новым годом и весной на пасху мама с большим энтузиазмом и любовью делала ремонт в нашей трехкомнатной квартире. При этом она задорно пела русские народные песни, а заодно и цыганские романсы. Как говорится: «Нам песня строить и жить помогает». Я помогала маме мыть окна, полы и протирать мебель..
Особой гордостью нашей семьи был большой круглый стол с резными и тоже круглыми ножками. Его изготовил дядя Митя в своей столярке, муж моей тетки Раи. Этот стол долгое время красовался у нас в зале. С годами он перекочевал на кухню.
Когда я стала учиться в школе, мама придумывала и шила мне новогодние костюмы. Это были снежинки, зайчики, бабочки. Все это она делала из лент, марли и белой ткани, которые красила, крахмалила и обтягивала ими проволоку, тем самым придавая костюмам нужную форму.
А какие короны для снежинок мама делала своими руками! Она обшивала картон ватой и марлей, смазывала поверхность клеем и посыпала мелко разбитыми стеклами от разноцветных ёлочных игрушек. В завершение всего она обшивала корону стеклянными бусами. Отец привозил большую ёлку и устанавливал ее в моей комнате в ведро с золой, чтобы та не упала. Красавицу было видно прямо из прихожей.
Запах хвои и апельсиновых корок витал в воздухе и приятно пьянил домочадцев. Я знала, что ёлка была привезена прямо из лесу. Внимательно и с любовью разглядывала колючие душистые веточки, представляя себе, как возле нашей елочки еще совсем недавно бегали зайцы, лисы и волки.
Потом мы с мамой бережно украшали хвойную красавицу стеклянными игрушками, бусами и разноцветным «дождем». Игрушки на елке висели разные. Это были кораблики из стеклянных бус и палочек, маленькие и большие шары с не мыслимыми углублениями в виде разноцветных перламутровых звезд, спиральки, птички и зайчики с лисичками, которые я много лет хранила.
Под Новый год обычно съезжались мамины сестры с детьми и мужьями – Надежда и Рая. Иногда приезжал мой дядя Ваня. К вечеру наш дом наполнялся радостными голосами родственников. Гости садились за стол и произносили новогодние тосты.
Мама заботилась о моем отчиме особым образом. Она сама наливала ему в рюмку водку, говоря при этом мужу:
- Ну, давай, Володя, выпей!
Отец не отказывался и опрокидывал рюмку, с удовольствием морщась, одобрительно крякнув. Когда отец, захмелев, просил налить четвертую, то мама строго говорила:
- Хватит, Володя! Это была твоя последняя рюмка! Больше не проси! - А больше ему и не надо было. Отец протяжно затягивал песню известную ему одному.
Выпив и закусив, гости пускались в пляс, пели русские народные песни. Вот картинка из тех счастливых дней: гости затихают, глядя, как дядя Ваня со стула достает свой баян и разворачивает меха. Характерный звук разрывает тишину в доме, и … начинается веселье. Пели и танцевали так, что дрожали стекла в окнах и посуда в серванте. Я любила песню «Калинка» и с нетерпением ждала, когда же, наконец, грянет эта песня. В такие моменты моя душа переполнялась счастьем и гордостью за себя, родителей и родственников, ведь нас было так много. Все были молодыми, сильными и весёлыми. Казалось, что так будет всегда. Это было замечательное время!
Плохо было только то, что такие «гулянки» неизбежно заканчивались скандалами. А все из-за того, что мамины сестры - тетя Надя и тетя Рая по очереди расхваливали своих детей и мужей. Каждая хотела, чтобы окружающие восхищались именно их семейством. С жаром доказывая свою правоту, они ссорились. Разобидевшись друг на друга, гости расходились по домам.
Мне было больно видеть и слышать все это, ведь я любила обеих тетушек. И только мама, никогда не вступала в конфликты, предусмотрительно оставив свое мнение при себе. Уж она-то знала, чьи дети лучше.
Мамина натура проявлялась и в таком ответственном деле как подготовка к большому христианскому празднику Пасхе. В эти весенние предпраздничные дни сдобным тестом были задействованы все кастрюли. Запах ванили и печеного теста стоял во всем доме. Выбеленные потолки сверкали белизной.
Проснувшись утром, я бежала к столу, на котором под образами стояли испеченные куличи и крашеные яйца, красиво расставленные и заботливо укрытые бабушкой вышитыми ею рушниками. За завтраком мы поздравляли друг друга с воскресением Христа Спасителя, трижды поцеловав друг друга, потом ели крашеные яйца и куличи. Атмосфера в доме в эти дни была особенной и праздничной. Сейчас мне так не хватает всего того, что связано с моим детством. Пропало ощущение безопасности, которое обычно мы ощущаем, когда мама бывает рядом с нами.
Помню как по осени она с бабушкой делала большие заготовки на зиму. Семья состояла из шести человек: бабушка, мама, отец, брат Юра, сестра Марина и я. Зимой закрома в подвале всегда были забиты картофелем, луком и прочими овощами. Рядом стояли две большие деревянные бочки, в одной из которых была квашеная капуста с помидорами, в другой – соленые огурцы. За зиму семья из шести человек не могла съесть все соления. Моим родителям даже в голову не могла прийти мысль продать часть своих запасов.
Ранней весной мама наполняла вёдра до краёв квашеной капустой с помидорами и солеными огурцами и несла их в общежитие геологоразведки. Все это, в том числе и пожелтевшее соленое сало принималось мужиками с восторгом. Не секрет, что все заработанные ими немалые деньги спускались на спиртное. Других развлечений обитатели общежития не признавали. Моя мама по собственной инициативе собирала деньги у этих горе мужиков, записывала размеры каждого из них и покупала им одежду и обувь. Все покупки мама везла с города на одной своей здоровой руке. Одежду и обувь она вручала людям вместе с чеками и квитанциями.
По простоте душевной, моя мама не стеснялась привлечь к себе чье либо внимание. Бывало, мы возвращаемся с рынка (базара) в местном автобусе. В салоне всегда шумно из-за интенсивного общения жителей поселка на русском, татарском и казахском языках. Все давно знают друг друга по именам. Мама отлично владела четырьмя языками – русским, татарским, казахским и украинским. Она смело вступала в разговор с пассажирами «пазика». Она говорит со мной в автобусе так, чтобы все слышали, о чем мы говорим. Глядя по сторонам, она улыбается и глазами ищет одобрения у сидящих напротив людей. Ей приятно, что рядом сидит «такая умная и красивая» дочь. А я, краснея от стыда, шепчу маме:
- Мама, пожалуйста, говори по тише! - Но она продолжает вести разговор со мной и всем салоном автобуса.
Вообще моя мама была оптимистом по жизни. Она никогда не унывала. Переболев в детстве полиомиелитом, всю работу выполняла одной рукой. Ею она писала картины маслом, стирала, строила «хату» и баню, растила своих детей. Бог наделил её талантами и жизнелюбием. На праздники ко дню геологов она сочиняла стихи и поэмы, участвовала в мизансценах в образе Никитичны. В такие моменты из ее серо-голубых глаз сыпались искорки счастья и веселья. На работе её все уважали за искренность, прямоту и доброту.
Когда в нашем доме появился мой будущий муж, мама быстро подружилась и с ним. Мы приезжали в гости, завязывался дружеский разговор между ней и зятем. Муж охотно делился с ней своими планами и мечтами. Вместе они обсуждали покупку дачи, строительство новой бани, посадку плодовых деревьев в саду и т.д.
А когда мама заболела, то приехала к нам в Кокчетав, чтобы исповедаться и причаститься в церкви. Всегда терпеливая она, молча, переносила боль. Однако мне было достаточно взглянуть на маму, чтобы понять, что она серьезно больна.
На следующий день, мы с мужем отвезли маму в поликлинику, чтобы показать врачу. Через пару дней пришли анализы крови. Будучи медицинским работником, я поняла, что мамины дни сочтены. Сердце мое разрывалось от горя.
Вечером мы должны были идти к друзьям на день рождения. Двенадцатое ноября день моего рождения и день рождения друга нашей семьи. Мама заметила, что я расстроена, но настояла, чтобы я не оставалась дома, а пошла в гости.
Однако, вечер был испорчен. Я плакала не переставая.
Придя домой, я увидела мамино лицо, искаженное от боли. Этой же ночью мы с мужем госпитализировали её, надеясь, что там окажут маме квалифицированную медицинскую помощь.
Сердце не отпускала тревога. Где-то около двенадцати ночи я позвонила в приемное отделение и узнала, что мама не спит, а страдает от боли. Врач будет только утром, объяснила медсестра. Обезболивающих препаратов нет.
Ждать было нельзя. Взяв из дома баралгин с новокаином, мы с мужем пешком отправились в больницу, которая находилась на другом краю города. Город спал, на улицах не было ни души.
После обследования маме предложили провести операцию на желудке.
- Я соглашусь на операцию, но только после исповедования и причащения у батюшки,- категорично ответила она.
Врач предупредил меня и мужа, что времени у нас мало, но делать было нечего. Дома мама заметно оживилась, хоть и была слаба. Мне было понятно, что отстоять молебен ей будет не под силу. Поэтому на следующий день, я пошла в церковь, безо всякой надежды на то, что священник согласится прийти к нам домой. Однако он выслушал меня и тут же отправился на своем автомобиле вместе со мной к нам домой. Его чёрная ряса развевалась на ветру. Соседи удивлённо взирали на нас из окон своих квартир.
Несмотря на неожиданный визит батюшки, мама приветливо улыбнулась и пригласила его к себе в комнату. В разговоре выяснилось, что она весь день ничего не ела, но выпила кисель. И тут выяснилось, что исповедаться и причаститься можно только на голодный желудок. Батюшка успокоил маму и сказал, что придет завтра.
Проводив священника, я увидела на глазах мамы слезы. Упав на пол, она с благодарностью стала обнимать мои колени. Мы обе плакали.
Маму прооперировали. Первые двое суток я неотрывно находилась возле неё в палате. В последующие дни я приходила к ней вечером после работы. Завидев меня, мамино лицо оживлялось. На исхудавшем лице по-прежнему сияли её голубые глаза. Однажды за мной следом вышла её соседка по палате и сказала:
- Вы бы знали, как она Вас ждет!
- Почему Вы так говорите? – Спросила я.
- У Вашей мамы весь день отсутствующий взгляд. Редко участвует в разговорах. Всё время о чём-то думает. Но когда приближается время Вашего прихода, то она не сводит глаз с входной двери.- Рассказывала женщина. – Как только Вы появляетесь, её лицо тут же озаряет радостная улыбка.
Меня очень тронул взволнованный рассказ женщины.
Так уж случилось, но я приняла решение не говорить маме о её смертельном диагнозе. После операции мама прожила еще два с половиной месяца. Ей становилось все хуже, но она не роптала. Более того, она отвечала на все звонки по телефону, записывала всю информацию, которую потом передавала мне и моему мужу. Он только что стал генеральным директором казахстано-британского совместного предприятия. Мама жила надеждой на выздоровление. Семье я поставила условие, что в первую очередь ухаживаю за мамой, и только потом за членами семьи. Муж одобрил мое решение.
Однажды мама попросила купить ей лимонад. Уже полгода, как в магазинах этот напиток отсутствовал. Лимонадный цех и цех по изготовлению спиртных напитков был закрыт. В стране был введён сухой закон.
Олег (муж) помчался к своему другу, бывшему начальнику лимонадного цеха и через полтора часа вернулся с парой бутылок лимонада. Мама была счастлива и с жадностью отпила глоток.
Через неделю муж, улетая в Алма-Ату спросил маму, что привезти ей из столицы.
- Апельсины,- сказала мама. – Я так давно не ела, что забыла их вкус.
Вернувшись с командировки, Олег торопливо вошёл в комнату и вручил маме сетку с… мандаринами.
- Слишком сладко! – Съев дольку, виновато сказала она. Но было видно, что мама очень благодарна своему зятю за такое внимание. Так проходили день за днем. Двадцать седьмого декабря мы отметили день рождения мамы. Не смотря на то, что ей становилось хуже день ото дня, надежда все еще теплилась в её глазах.
Все труднее было вызывать врача на дом. Раз за разом я получала отказ по телефону. К безнадежно больным врачи не выезжали. Даже капельницы были отменены из-за плохих вен. И вот мама затаила обиду, замкнулась и перестала разговаривать со мной. Надо было что-то делать. Скрепя сердце я призналась маме, что у нее неизлечимая болезнь и что я сделаю все, чтобы облегчить ее состояние.
- Я умру? Спросила она. – Получив утвердительный ответ, мама заплакала. Она попросила срочно вернуть с прогулки её сестру Раю с мужем дядей Митей, которые приехали навестить её. Разговор был долгим.
Перед смертью мама рассказала мне, как тяжело ей было со мной маленькой. Работать она не могла. Не с кем было оставить ребенка. Продукты были съедены. В этом помогли ей сестры, которые приходили со своими мужьями, как к себе домой. Выхода не было. В отчаянии она приняла решение разом покончить со всеми своими проблемами. Рассказывая, она радовалась, что не сделала этого. Вера в бога не позволила ей сделать это.
- Какое счастье, что у меня есть ты! Я спокойна за тебя и твою семью. Вот только за Маринку волнуюсь, как сложится ее жизнь – не знаю…,- грустила мама.
В последний день её жизни я была рядом с ней. Она еще дышала, но была уже далеко. Где-то я прочитала, что умирающие люди слышат нас, что им спокойнее, когда с ними разговаривают. И я разговаривала с мамой, говорила, что люблю её. Что ей не нужно бояться, что там её уже встречают родители и сын Юра. Последний мамин вздох и наступила звенящая тишина.
Пришли дети. Олег должен был скоро вернуться с работы. Мои силы были на исходе. Три дня без сна дали о себе знать. Но не успела я прилечь на диван, как случился пожар в комнате мамы. На фортепиано загорелись свечи в пластмассовых креманках с солью. Дети сообщили мне, что из-под двери спальни валит чёрный дым.
Вбежав в комнату, я закричала:
- Свет! Включите свет!
- Так включен свет! – услышала я Лилин голос. На окне уже полыхала штора. А мелкодисперсная копоть плавно оседала на мебель и маму. Пластик дал столько копоти, что не было видно горевшей лампочки.
Пожар удалось потушить. На память осталась прогревшая крышка от фортепиано, которую потом починили, перевернув на другую сторону.
Когда мамы не стало, мой муж исполнил ее желание и отвез тело на родину, чтобы похоронить там, где был ее дом, соседи и коллеги по работе. Все тяготы похорон легли на плечи Олега.
- Я любил твою маму больше чем свою, - как-то сказал мне мой муж.
Благодарю тебя, родная, за что ты дала мне жизнь и радость бытия.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:
"Отчим"
http://www.proza.ru/2020/02/21/114