Лихой век девятнадцатый. Время тогда неспокойное было. Смеркалось. В гранитном Петербурге шарился Константин Леонтьев, в каждой зеркальной витрине рассматривая вприщур свою шубу на бобрах с медведями. Вызвали накануне к преосвященному Башмачкина и повелели перелицевать шинелку мордастого Левченки, укрывшую Володю Шарапова да с потрошками. Покачал сурово головой Башмачкин, но делать нечего, раз велит сам аншеф. Это так генералов в то смутное время мерцающих надежд прозывали.
Я чуть потряс уже своей головой, смещая Акакия Акакиевича чуть в сторону, не в силах справиться с пересмешничающим настроением, вобравшим сразу в абцуг и Тынянова, и Аверченку с Амфитеатровым, и даже, не побоюсь этого слова, Салтыкова - Щедрина, снисходительно к когда - то симпатичной еврейке ( давно ) мастыря троичный плагиат, порешив взять картинкой тридэшное творчество весьмя занимающих меня последнее время лолок и милф тоже.
Принес домой шинель Башмачкин, а проживал он на Гороховой, в бельэтаже над Маврушей, но левее Осипа, к тому же Осип отличался непостоянством : то и дело бегал проходными дворами, обосновывая свое право синонимичностью с Мандельштампом, служившим до революции вальцовщиком на лесопильном прессе, формующем ДСП в ДВП через бустилат и линолеум. Как раз расцвет Менделеева происходил, вот материалы и переходили из газообразности в шаровидность. Целые залы аудиторий набивались на кроншлотской стороне, курсистки, гризетки, господин Египетский, что цигаркой зубы лечил.
Я ухватил заплутавшего Чехова за ухо и бросил в угол к Горькому и Брюсову. Сидите и мовчите, не путайте меня в пятеричность, Снарк так и не найден - потому троица. Это надо понимать.
Уложил врастопырь шинель по столу, а за стеной у студента Гугинадзе уже самовар фырчит, барышни заливаются и граммофон разврат внушает. Приник Башмачкин к дырке в стене и зрит в корень : барышни залиты водкой, граммофон фирмы " Патэ ", а Гугинидзе - грузин. Прибыл в Питер изучать горное дело, после первого курса перешел по военной части, проиграл казенные деньги и вернулся в первобытность, в Тифлис, то есть, но скоро заскучал и вновь приехал покорять столицу волосатой грудью, поступив сразу на третий курс медицинского. Перед Великой войной распоряжением Пирогова отменили розгу и ввели ускоренность, перестроив все методы обучения полевой хирургии, отчего и зародился в ретортах и колбах зародыш советских байкеров, как всегда и постоянно, отличающихся от взятых за образец нездешних фигур и образов. Вместо наркотиков - водка, анархию взаимозаменила православнутость, а непослушание и разврат Жонни Деппа вполне логично обернулись холуйством лакействующей Потупчик, да проклята будет, иншалла.
Здесь надо бы опять про себя и о себе, но на ум ничего не пошло, потому продолжим еть мозг во имя Витухновской.
Видит Башмачкин, что студент хватает барышень за грудки, трясет маленько и бросает на широкую кровать. А барышни - неможаху ! Не справедливо получается, мыслит Башмачкин, сейчас, значится, Гугинадзе удовольствие получать будет, но барышни весь кейф ( по - моему, лишь в середине двадцатого буквица сменилась на " а ", до того впрямую турецкий термин употребляли, как Гугинадзе собирается употребить барышень неустановленных числом, но - по воззрениям Башмачкина сквозь дырку в стене - не менее трех штук, если, конечно, барышень можно измерять штуками, они ж не баксы. И да, еще тогда уж. Ксю Сидоркина была в составе или так, подвизалась ? Вопрос на сообразительность, эксклюзивно для Паука Троицкого по соратности гуслей - мыслей ) пропустят, пьяны же. Вскипел Башмачкин. Не то, что вихри враждебные, но легкость в теле образовалась и кулаки сжались, в одном хер зажат, в другом - папироса дымится, третьим орудует. Разжал кулак - то и пальцем себе в глаз тычет. Ярит себя, стал быть. Тут в дверь Башмачкину - туки - туки. Открывает и видит, что Бальзаминов. Перепутал не Анфису с Раисой, а нумерацию на Гороховой, ему был нумер семнадцатый нужен, а угодил к Башмачкину. Делать нечего. Усмехнулся Акакий Акакиевич и ухойдакал Бальзаминова. Чисто не в кипеш.
Видимо, мое пристрастное отношение к жанру " триллер " сыграло, раз такой лось, как Башмачкин, валит людей почем зря. Впрочем, хер на него.
Плюнул на грузина с барышнями Башмачкин, возвернулся к шинели. Вспомнил к месту по времени высказывание Лукьян Лукьяныча и соорудил из самого большого органа Бальзаминова подкладку к получающейся уже шубе. Не хватало бобров на воротник. Задумался Башмачкин. Фольклор опять же. Х...й на воротник же ведь же. Глянул Бальзаминову ниже пояса и скорбно, но скупая мужская. Понимает Башмачкин, что делать нечего : хочешь - не хочешь, а придется возвращаться автору к Бэйли Джей, ибо ( шикарное словечко ! ) такого длинного и красивого нигде более не найдешь.
В общем, не получилась у Башмачкина шуба. А почему ? А я скажу. Он не скорняк, не портной, даже не пекарь с токарем, а чисто такой письмоводитель, как Бальзаминов, но в столице. Пообтерся достоевщиной, пропитался духом несогласия фабричных, стал мыслить глобально и поширше, поширше. А этого делать не стоило. Пишешь стихи - пиши читай, талмудизму же и так предостаточно, а Готфрик, овца позорная, предоставила в плепорцию сосочки острые, но революционными технологиями нефте - и газодобычи на гора все обломала, паскуда глупая.
Хорошо, что Ален Делон жив еще. Может, расскажет кому в Холливуде, что Коммодий Август не душил папу, а очень даже уважал и любил. Но это так сложно для иллюзорной чепухи историцкого рейда Отто Скорцени по тылам барона Врангеля, что нехай Феникс статуэтку " Оскара " тетешит, мне сиренево.