ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Гена, разговаривая с Валентином по мобильнику, не врал, что он себя неважно чувствует. Он будто находился не просто в каком-то раздрае, а словно раздвоился: в зеркале он выглядел как будто самим собой – тем же самым Геной, а вот внутри… Внутри него будто кто-то поселился и теперь руководил им: становилась иной походка, жесты, появился непонятный прилив жизненных сил, желание что-то делать, куда-то идти, ощущение какого-то парения, подобное парению во сне… И ещё: все его мысли кружились вокруг Нелли. Какая-то таинственная непреодолимая сила тянула его к ней. И, если раньше, он пугался этих мыслей, гнал их от себя прочь, сознавая, что эта женщина не для него, то сейчас этого не ощущал. Он теперь себя чувствовал вполне достойным её, и эта его внутренняя уверенность невольно передавалась его мыслям и чувствам. Он стал совсем иначе смотреть не столько на неё, сколько на себя, и ещё ему не давало покоя другое - смутное ощущение (которого до этого не было) что он будто откуда-то её знает. Знает не как личность, не как ученого Нелли Петровну, а ощущает её как некую эфемерную субстанцию, как воздух Родины, как тепло родного очага, как то счастливое далеко, которое своими полузабытыми туманными видениями, трогает сердце, своими полутонами красок согревает душу… Кто вы, Нелли Петровна, откуда я вас знаю? Подходит к телефону, снимает трубку и, не набирая номера, прикладывает трубку к уху и вслушивается в далёкие длинные гудки, будто пытаясь услышать ответы на свои вопросы.
Подобные, или почти подобные мысли донимали сегодня и Нелли. Она проснулась с мыслями о Гене, вернее не с мыслями непосредственно о нём, а с той щемящей жалостью, которою она испытала в лесу, глядя на одинокого, сидящего у костра Гену. Неужели это он?- пронеслось у неё тогда в голове. Это был для неё мучительный, если не судьбоносный вопрос, который, как ей теперь казалось, затрагивал всю её дальнейшую жизнь, наполняя её смыслом и ожиданием, и её, бесконечно задаваемый себе, вопрос: «Неужели это он?» из вопросительного незаметно постепенно переходил в утвердительный. И она, невольно стыдясь, вспоминала с каким пренебрежением, даже высокомерием, отнеслась к нему при их первой встречи, да и в дальнейшем она вела по отношению к нему не лучшим образом. «Гена, милый, прости меня дуру,- она вдруг уткнулась в подушку, и сквозь всхлипывания повторяла,- прости меня, прости…»,- но вскоре, словно очнувшись, смахнула слезы, встала, подошла к зеркалу и долго всматривалась в своё отражение.
-Ты уже взрослая девочка, Нелли, что с тобой случилось?
-Не знаю, не знаю, не знаю….- отвечает она себе.
-Неужели ты влюблена?.. А ведь тебе не восемнадцать лет… Хотя почему неужели?.. Ты что, не имеешь права?.. Имеешь… и всё же, попробуй взять себя в руки, отбрось эмоции и проанализируй. Ты ведь какой никакой, но всё же учёный, с аналитическим умом, а не малолетка, потерявшая голову из-за какой-то поп звезды …
-Попробую… Я также хочу разобраться во всём этом. И, хотя прекрасно понимаю, что в моём возрасте влюбляться - нонсенс, но ничего с этим поделать не могу… И ещё... ещё мне кажется, это нечто другое, чем обыкновенная влюблённость… Да, я когда-то была влюблена, у меня были мужчины, но я ни разу не почувствовала, что это ОН – мой мужчина. МОЙ – понимаешь?
-Понимаю то, понимаю, а где логика? С одной стороны у тебя как бы ёкнуло, а с другой, ещё несколько месяцев назад ты не только не смогла бы поверить, но даже представить, что обратишь внимание, не говоря уже о том, что сможешь влюбиться в обыкновенного среднестатистического (назовём его так) представителя мужского пола… Разве это не так?..
-Так то оно так… Мне вначале тоже так казалось, но потом… потом,- и снова невольные слёзы.
-И когда ты поняла, что это ОН?
-Точно не могу сказать… Сначала была просто жалость. Не знаю, как кому, но мне было больно смотреть, когда он пьяный произносил непонятные слова. Моим друзьям по цеху (я их понимаю) это было интересно… а мне… мне тоже поначалу… только тогда, когда я его не видела воочию… А потом, потом… не поверишь, мне показалось, что я откуда-то его знаю, где-то его видела, не его лично, но его глаза, его голос мне знакомы… И это будто было в отдалённом прошлом…
-А с головкой у тебя всё в порядке?
-Говоря по правде, я тоже задавалась этим вопросом, причём, не один раз, и всё же это ощущение, что я его откуда-то знаю, не проходило… Да, бывает: чья-то физиономия показалась тебе знакомой, или запала тебе в душу, и ты полдня ходишь под этим впечатлением, никак не можешь от неё отвязаться, откреститься, пытаясь мучительно вспомнить, где ты её видела, или где ты с ней сталкивалась… Бывает вспомнишь, бывает – нет… Но с Геной нечто другое… Тебя словно обволакивают какие-то воспоминания, и они, как клубы тумана, пытаешься сквозь них что-то разглядеть, за что-то ухватиться, но всё напрасно…
-Но можно и сквозь туман что-то разглядеть…
-?!
-Взять набрать его номер, и, эдак полушутя, полусерьёзно спросить: «Геннадий Алексеевич, у вас нет такого ощущения, что мы с вами как будто где-то встречались? Когда-то давно, может быть, даже на другой планете…
-А что он подумает: или я напрашиваюсь, или же у меня передозировка лекарственных средств?
-Смотря как это произнести.
-И как же?
-Как я уже говорила - в шутливой форме. Вместо дежурных: здравствуйте… Как здоровье, как самочувствие… Какие ваши планы... – оригинальное, необычное и ни к чему не обязывающие. Да, те самые слова насчёт ощущения, что ты с ним где-то виделась, когда-то встречались…
-Что же попробую… -
Она не спеша берёт мобильник, и только пытается набрать его номер, как раздается звонок. Она даже обрадовалась этому, само, мол, провидение даёт ей отсрочку, поскольку была не очень решительно настроена звонить .
-Да, я слушаю…
-Нелли Петровна, извините, что я вас беспокою,- она опешила, это звонил Гена, но голос у него был не таким, как всегда. Не просительный, не растерянный, не подобострастный, ни вежливо-тихий, голос его звучал раскрепощёно уверенно, и даже как будто снисходительно-иронично,- меня уже второй день преследует ощущение, что мы с вами где-то встречались… Когда-то давно… Может быть, даже на другой планете…
Досада, что ему не удалось встретиться с Геной, улетучились полностью. Гольц, как истинный учёный, легко увлекался и воспламенялся, поэтому, как только Валентин закончил свой рассказ о том, как он однажды оказался на площади перед храмом среди множества людей, как Гена предстал ему в виде жреца (об этом в кабинете директора не говорилось) как то же самое лицо жреца он увидел у Гены, когда последний сидел у костра и так далее… Гольц, слушавший до этого затаив дыхание, просто заполыхал, и тут же горячо начал делать свои предположения и импровизировать на тему: «Гена жрец». Затем, и вовсе увлёкшись, полностью раскрепостился, разошёлся и начал: «…это полнейшая чепуха, вздор, что предки наши были, дескать, глупей нас… Не глупей, а, возможно даже умней, так как их познания были мощными, всеобъемлющими, жизнеобеспечивающими… А философия?... Возьмите к примеру, философию древних греков, то, действительно была философия Духа, философия независимая от утилитарных задач, которая существовала, как говорил Аристотель «ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы». Она была философией общечеловеческих моральных постулатов и ценностей, философией познания окружающего мира и природы. Сегодняшняя же философия копается в человеческих отбросах, выуживая оттуда не то, что возвеличивает и возвышает человека, делая его венцом, делая его твореньем божьим, а то, что заземляет, принижает, уподобляет его животному с его низменными инстинктами… Раньше человечество жило с природой в согласии, в гармонии, это, кстати, было сутью учения стоиков, вот, что, кстати, говорил об этом Сенека: «Держите тело в строгости, чтобы оно не перестало повиноваться душе: пусть пища лишь утоляет голод, питьё, жажду, пусть одежда защищает тело от холода, а жилище от всего ему грозящему… Презирайте всё, что ненужный труд создаёт ради украшения и напоказ… Помните: ничто, кроме души, не достойно восхищения…» А сегодня мы только лишь потребляем и разрушаем. Парадокс: с одной стороны, за какое-то столетие - небывалый прогресс, с другой, человечество проникая в своём познании всё глубже и дальше, оставляет за собой уничтоженные реки и моря, леса и степи, исчезают многие виды птиц и животных, а в конечном итоге - катастрофа… И, скорее всего, виной тому будет не ядерная война, а катастрофа экологическая… Я всегда представлял и представляю нашу планету в образе живого организма… И что мы делаем с ней? Мы выкачиваем из неё кровь – нефть, пресную воду, руду… Да, порой кровопускание необходимо для здоровья пациента, но в определённых дозах, нормированное, мы же кровопускание нашей планете делаем нещадным, а чем заполняются пустоты, образовавшиеся в её теле? Отходами, так называемой, нашей жизнедеятельности – всяким дерьмом… И ещё возмущаемся, когда она начинает противится этому, предъявляет нам счёт, то есть, происходят землетрясения, цунами, массовые эпидемии… Она возопиёт к человечеству: остановись, одумайся, оглянись… Но мы не слышим, вернее, не хотим слышать…»
-И вы считаете, что эти письмена на стенах храма, не что иное, как предупреждение человечеству?
-Во-первых, в гибель человечества мне, как и вам, не хочется верить… Да, будут происходить различные катаклизмы, да, возможно, случится третья мировая война, да появятся новые эпидемии, новые болезни, но даже в этих условиях человечество, я думаю, выживет, а вот что касается экологической катастрофы – шансов выжить у человечества не будет. Во-вторых, обратите внимание: от древнегреческой и древнеримской цивилизаций осталось не только множество артефактов, удивительных архитектурных сооружений, скульптур, но и величайшие литературные и философские произведения, достаточно назвать имена: Гомера, Эсхила, Аристотеля, Платона, Лукреция, Цицерона, Сенеки и так далее… А вот от цивилизаций ацтеков, инков, майя (кстати, как от Атлантиды) почти что ничего. Я имею в виду, не останков их культовых сооружений, городов и, вывезенных испанскими конквистадорами золотых изделий и украшений, а их бытописателей, философов, рассказавших об истории этих государств, их культуре, их взлёте и падении… Сказать, что они на уровень были ниже по развитию с теми же древними греками или римлянами? Я бы не сказал. Да и исчезли эти государства и народности, как-то странно.. Это тоже загадка. И, в-третьих, на многих их письменах (в том числе, которые находятся на стенах храма, о котором мы говорим) присутствуют во множестве странные четыре двойки – 2222.
Что это? Дата конца света, Армагеддон, апокалипсис? Человечеству осталось существовать два с небольшим столетия? Может быть, в этих зашифрованных настенных текстах храма и содержится ответ....
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
-…меня уже второй день преследует мысль, что мы с вами где-то встречались… Когда-то очень давно… Будто на другой планете…
-Господи,- испуганно думает Нелли,- он произнес те же самые слова, что вертелись у меня на языке,- и тут же радостно, взволновано, словно свалился с её плеч неимоверный груз, отвечает,- Гена, вы не поверите, но у меня то же самое ощущение… Может это, действительно, так и было?..
-Скорей всего, так и есть… Оно не могло возникнуть просто так…
Они стремились один к другому, какие-то неведомые силы вели, направляли их друг к другу, поэтому произошло то, что должно было произойти. Они не просто встретились, они кинулись друг другу в объятия, как истосковавшиеся от долгих лет ожидания, разлуки, как, нашедшие, наконец, один другого после долгих лет поисков.
Они лежали обнажённые усталые и счастливые, но это её нисколько не стесняло. Не стесняло потому, что она в данный момент как бы не ощущала свой возраст, словно она помолодела, нет, не помолодела, а будто вернулась в тот период существования, в котором была тогда… Тогда… Да, и Гена был совершенно другим… Будто сбросил, словно змея кожу, груз своей нелёгкой нелепой и глупой жизни, и стал тем, кем изначально должен был быть, а может был им… Это был он – и не он. Строен, мускулист, тело отливает светлой бронзой. Она проводит по его коже пальцем (не дряблой, не потрёпанной пьянством и не очень счастливыми годами жизни, а упругой и налитой) и странное волнение охватывает её, будто от него исходит какая-то таинственная необъяснимая энергетика. Она сначала маленькими иголочками, сладостно покалывая, движется по её телу вместе с кровотоком, затем проходит через сердце и наполняет всё её существо невыразимым чувством счастья. От этого неудержимо нахлынувшего счастья ей, то и дело, хочется повторять: мой необыкновенный, мой таинственный, мой долгожданный... взглянула на его лицо – и обомлела: горькие складки возле губ разгладились, две глубокие морщины, прорезающие его лоб, исчезли вовсе. «Он, наверное, также счастлив, как и я»,- с затаённой нежностью и с некоей долей женского тщеславия (мол, она тому причиной) подумала, наклонилась к нему и поцеловала. Он обнял её, ответил на её поцелуй, и вдруг жарко страстно заговорил, заговорил на том своём странном языке,который они долго пытались разгадать. И – о, чудо! (вначале растерявшись, опешив) она стала понимать, постигать, что он ей говорил. Он держал её в объятиях, и слова чужого языка (ставшего ей сейчас также родным) переливались из него в неё. Они были полны своеобразной образности, метафоричности, аллитерации…
-Ты была стройным, молодым деревцем, но дожди долгое время не поили тебя, налетевшие злые ветры гнули тебя, холод и снег заставляли дрожать тебя, и поникли твои листочки, опустились твои ветки, и я сказал себе: я должен стать для неё благодатным дождём, омыть влагой каждый её листочек, напоить водой каждую её ветку, согреть её своим дыханием, чтобы она снова ожила, приветливо замахала ветвями, снова стала стройной молодой, наполненной жизненных сил… А потом… потом, когда я увижу её снова расцветшей и прекрасной, я водружу на неё солнечную золотую корону, и, стекающие лучи, станут для неё божественным покровом, защитой от всех бед и напастей…
-Кто ты?- изумлённо шепчет она.
-Я твой муж,- отвечает он.- Сотни лет тому назад Ты была определена мне, верховному жрецу, в жёны, как самая красивая и самая умная юная девушка, но по нашим законам я, после освящения нашего с тобой брака, должен был принести тебя в жертву богам (она вздрогнула при этих словах). Нет, это было не ритуальной убийство, это было усыпление, перевод из физического состояния в духовное а затем торжественное погребение, чтобы, столетие спустя, ты возродилась в другом образе, в другой эпохе и, встретившись со мной, родила бы сына, которому перешло бы тайное знание нашего народа, которое, несмотря на исчезновение нашей цивилизации, должно пребывать вечно. Однако, чужеземные завоеватели, пришедшие на наши земли, начали грабить наши города, уничтожать нашу культуру, и народ был вынужден исчезнуть, уйти, поэтому нарушилось цепочка последовательности событий; я потерял тебя из виду, долго тебя искал, и всё же боги соединили нас... Вставай и идём со мной.
-Куда?- вопрошает она.
-В «Храм Солнца»,- отвечает он.- Гляди!- опускается на колени, воздевает руки и ещё раз произносит: гляди!
Будто раздвинулись стены, или, словно в театре, поднялся занавес, и перед её поражённым взором открылась удивительная по своей красоте картина: вдали голубела и сверкала снежная гряда, склоны были покрыты яркой библейской зеленью, а прямо перед ними, казалось, что у самых их ног, пролегала дорога, мощённая терракотовыми плитами, вдоль которой стояли, увешанные плодами, деревья и кустарники. Порхали бабочки, распевали птицы, и все звуки слагались в гармоничную полифонию, которая казалась незыблемой, как вечность. Дорога же вела к удивительному строению, ослепительно сверкающему на солнце и словно парящему над землёй.
Они стояли обнявшись, словно Адам и Ева, изгнанные когда-то из Эдема на греховную землю, и теперь, настрадавшись, испив всю горечь скитаний и разлуки, благодарили богов, вновь соединивших их, и просили прощения… прощения для всех, живущих на земле. Благословенная земля, которая, казалось, могла приютить и обогреть каждого, дать каждому веру, надежду, любовь, могла стать благодатной и цветущей - не стала. Их отпрыски, с каким дьявольским самодовольством и наслаждением, уничтожает и отравляет её. «Кто я?- вопрошает гордо гомо сапиенс, и самодовольно отвечает,- я венец природы!». И, следовательно, в моей неограниченной власти рушить, переделывать… С больным любопытством лезет в тайны человеческой природы и мироздания…» И уже пытается примерить на себя не только тогу вершителя земли но и вселенной…
Они стояли, словно заворожённые, будто не решаясь сделать шаг, ступить на дорогу, открывающуюся перед ними. А храм сверкал на солнца ещё сильней, он словно аккумулировал в себе его лучи, и его сполохи, будто отблески огня, плясали на их лицах, на их телах, в их влюблённых глазах.
Особенно выделялась на фронтоне храма надпись.
ВСЁ СУЩНОЕ ЕЗМЬ Я.- и чуть ниже:- ИДИ ПРЯМО НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ. ПРИДЯ КО МНЕ, ПОКЛОНИСЬ, ОГЛЯНИСЬ И ОТРИНЬ, ЧТО БЫЛО. Я ЕЗМЬ ВСЁ СУЩНОЕ…
ЭПИЛОГ
И снова к Валентину, как было совсем недавно, ворвался Эдик. На нём не было лица.
-Всё,- потеряно произнёс он.- Всё… Приехали… Финита…
-Что случилось?- Валентину хотелось Эдика подначить: дескать, что ещё выдал Гена, чьей кровью написал он новую энциклику. Но, увидев его, полные отчаяния глаза, опустошённое лицо, испуганно повторил: что случилось?
Однако Эдик не отвечал, лишь глядел на Валентина тоскующим взглядом и мотал головой.
Валентин, достал коньяк, налил Эдику рюмку, как врач, принимающий больного пациента, сделал паузу, а затем мягко, и в то же время довольно таки твёрдо (больной, постарайтесь спокойно и внятно рассказать, что с вами произошло?..) произнёс:
-Ты можешь, наконец, объяснить, что произошло?- с внешним спокойствием спрашивает Валентин, но внутри его уже мечутся мысли одна хуже другой, и все они невольно соотносятся с одной единственной фигурой – Геной. Неужели с ним что-то случилось? Хотя, по правде сказать, он каждый день и каждый час ждал, хотя в этом никому не признавался (даже себе) что в конечном итоге должно непременно что-то произойти, и, скорей всего, именно с Геной: то ли он куда-то исчезнет, то ли он потеряет способность разговаривать на языке майя, даже, что с ним произойдёт какой-то несчастный случай, в результате которого Гена погибнет. Ибо всё произошедшее с ним (с ними) было настолько противоестественно, ирреально, что оно и должно было бы закончиться тем же. Будто они подверглись массовому гипнозу, но вот очнулись, вышли из него, и… никакого Гены, никакого языка, никакой криптограммы, написанной кровью…
Эдик молча достает из кармана вчетверо сложенный листок и протягивает ему. Он разворачивает и читает: «Мы ушли в «Храм Солнца». Нелли, Гена».
Следует долгая пауза.
-И что дальше? Дальше что?
-Дальше? То, что сказал: приехали.
-А откуда у тебя эта записка?
-Утром позвонил Гене – молчок. Звоню во второй раз, в третий – тоже самое. Думаю: заеду к нему по дороге. Заехал. Двери в номер не заперты. Зашёл – никого. На столе эта самая записка. Позвонил Нелли. Тоже молчок. Ну, а затем прямиком к тебе.
-И ты этому поверил? Поверил, что они ушли в «Храм Солнца», а не слиняли от нас куда-нибудь за город, потому как достали мы его и своими научными изысканиями, и своим обществом… Ну, не привык человек к этому, не привык быть в центре вниманию… Ему бы что-нибудь попроще, а он циркачку полюбил…
-А ты знаешь,- отвечает Эдик несколько зло,- самое интересное в том, что я поверил этому. Я верю, что они не свалили в какой то там медвежий угол, а именно ушли в «Храм Солнца»… Я правда не знаю, где он, как они туда могут попасть, но я уже не удивлюсь, если у Гены ещё имеется какой-то ключик от параллельных миров, или же от машины времени, и они, усевшись в последнюю с комфортом, отправились туда.
Валентин и сам не верил, что Нелли с Геной могли уехать куда-нибудь за город, или ещё куда-нибудь, он, как и Эдик, также был, почти что на сто процентов, уверен, что они, действительно, ушли в «Храм Солнца», но в отличие от Эдика, у которого был сейчас вид обиженного ребёнка (отобрали у него его любимую игрушку) он почувствовал странное облегчение. Будто гора свалилась с плеч. Было наваждение – и оно ушло, и снова также, как прежде, светит солнце, мельтешат человечки, земля круглая… И он рассмеялся, рассмеялся не истерически, а широко свободно (Эдик от неожиданности поперхнулся коньяком, которым он пытался заглушить свою обиду) а затем запел:
-Завтра будет нам трындец, нам трындец, нам трындец…
Эдик подозрительно на него посмотрел, спешно налил себе ещё одну рюмку коньяка, проглотил его, ещё раз внимательно глянул на Валентина, а затем также заголосил в такт:
-И не только лишь трындец, а кирдык, и капец…
-Представляешь, что сегодня будет?..
-А Гольц, а Гольц… Вот теперь его точно хватит кондрашка .
-Для «Дира» это тоже будет подарочек…
-Зато у меня есть сегодня повод набраться…
-У меня тоже, но надо что-то будет всем объяснять, но как, и кто поверит…
Этой же ночью Валентину привиделся «Храм Солнца». На площади перед храмом, залитой солнечными лучами стояли Гена в роскошном, расшитом золотом, одеянии жреца, и рядом Нелли вся в белом, прекрасная и счастливая. И толпа, словно долго ожидавшая их прибытия или же пришествия, приветствовала их восторженными криками и аплодисментами. Внезапно Гена и Нелли повернулись к нему лицом, и помахали ему руками, словно прощаясь. Навсегда.