КАК ГААША ПРИНЕС РАЛЬФУ УДАЧУ
Возвращаясь в лагерь после погони за зулусами, Ральф немного отстал от других всадников, потому что убивать – работа нелегкая, и он очень устал от нее, а кроме того рана, нанесенная копьем кафра, причиняла ему боль, когда конь шел галопом. В этом не было никакой опасности: дикари ушли, отметив свой путь трупами павших в бою, умерших от ран при отступлении или убитых своими товарищами, посчитавшими их дело безнадежным. Следуя по этой черной тропе смерти, Ральф уже почти добрался до лагеря – до фургонов было не более ста ярдов, когда он остановил свою лошадь, чтобы получше запомнить эту картину. Он думал тогда, что не увидит впредь ничего подобного, хотя позже, у Кровавой реки, где мы разбили царя зулусов Дингана, все было еще ужаснее.
Последние лучи заходящего солнца заливали равнину малиновым светом, покрывая кроваво-красными бликами изорванные копьями тенты фургонов и истоптанный тысячами ног вельд. Красными казались даже тела кафров, лежавших тут и там в самых причудливых позах: одни как будто спали, другие лежали с вытянутыми руками, крепко сжимавшими копья, третьи умерли с разинутыми ртами, выкрикивая боевой клич. Ральф смотрел на них, благодаря Бога за то, что не мы, белые люди, лежим мертвыми на земле, как это вполне могло бы быть. Уже разворачиваясь, чтобы продолжить путь к лагерю, он заметил какое-то движение за пучком густой травы и направился к нему. Здесь он нашел еще одно тело – казалось, молодой кафр даже не дышит, но Ральф был уверен, что видел, как тот пошевелился, и, движимый любопытством, спешился, чтобы осмотреть его. Ральф был настороже, потому что единственной раной, которую он видел на теле кафра, было небольшое пулевое ранение в ногу, которое вполне могло помешать человеку бежать, но никак не могло быть смертельным.
«Этот парень только притворяется мёртвым», – подумал он и поднял ружье, потому что мы не могли позволить себе нянчиться с ранеными кафрами.
Внезапно «мертвец» встал на колени и, молитвенно сложив руки, принялся просить пощады. Вместо того, чтобы просто выстрелить в него, как сделал бы любой из буров, мягкосердечный Ральф заколебался и стал прислушиваться к словам юноши.
– Почему я должен щадить тебя, – спросил Ральф, который к своему удивлению хорошо понимал речь молодого кафра, – ведь, как и все остальные, ты хотел убить нас?
– Нет, вождь, – ответил юноша, – это не так. Я не зулус, я был у них всего лишь рабом, потому что меня взяли в плен.. Я принадлежу к другому племени, и в армии Калипи я только носил за воинами циновки, еду и воду, – и он указал на сверток и несколько тыквенных фляг, лежавшие рядом с ним.
– Пусть так, – ответил Ральф, – но собака должна разделить судьбу своего хозяина.
– Вождь, – продолжал умолять молодой кафр, – пощади меня. Хоть моя рана помешала мне бежать, она не опасна и через день или два пройдет, и тогда я стану тебе верным рабом на всю жизнь. Пощади меня, и я принесу тебе удачу.
– Удача бы мне не помешала, – сказал Ральф, – а ты и в самом деле не зулус: ни один зулус не стал бы так униженно просить о пощаде.
Пока он раздумывал, как поступить, подошел Ян, уже некоторое время наблюдавший за ними из лагеря.
– Что это ты тут делаешь, сынок? – сердито спросил он. – Зачем ты разговариваешь с этим черным дьяволом здесь, среди мертвецов? Отойди-ка в сторонку и позволь мне уладить дело, раз у тебя иссяк порох! – И он поднял ружье.
– Нет, отец, – сказал Ральф, отводя в сторону ствол отцовского роера, – это не зулус; это всего лишь раб, он умоляет пощадить его, клянется, что будет верно мне служить. Еще он говорит, что приносит удачу.
– Ну конечно, много удачи он им принес, – Ян указал на мертвецов вокруг и мрачно рассмеялся. – Allemachter! Сынок, ты что, и впрямь сошел с ума или дурачишь меня? Ясно же, что этот подлый злодей убьет тебя, как только ты повернешься к нему спиной. Иди, я сам с ним покончу.
Гааша, – так звали юношу, – видя, что его вот-вот застрелят, бросился на землю и обнял колени Ральфа.
– Спаси меня, баас, – молил он, – спаси меня, и ты ни разу не пожалеешь об этом, ибо я принесу тебе удачу! Клянусь, я принесу тебе удачу!
– Отец, – сказал Ральф, поджав губы, – если ты убьешь этого кафра, мы поссоримся, а ведь мы еще никогда не ссорились.
– Поссоримся или не поссоримся, а он умрет, – в ярости воскликнул Ян, потому что считал полным безумием стремление Ральфа пощадить темнокожего.
И в этот самый момент словно какая-то вспышка озарила его разум, лицо его приобрело озадаченное выражение, и он почти с тревогой огляделся по сторонам.
– Где я мог видеть все это? – спросил он, будто бы говоря с самим собой. – И красный от крови и заката вельд, и лагерь позади, и кафра с раной на ноге, обнявшего Ральфа за колени. Allemachter! Знаю! Это было у нас в гостиной, когда маленькая знахарка Сигамба, заставила меня взглянуть ей в глаза. Да, да, я видел все это в глазах Сигамбы! Ладно, пусть парень живёт, не даром же колдунья показала мне тогда эту картину. Может я и глуповат, как все время твердит твоя мать, но знаю, что в мире есть много такого, чего никто из нас не может понять.
Итак, Гааша был доставлен в лагерь, и по просьбе Яна и Ральфа комендант даровал ему жизнь, приказав, однако, чтобы он спал за фургонами.
– Ну что ж, – сказала я, когда услышала эту историю, – думаю, мы его больше не увидим, потому что ночью он удерет обратно к своим друзьям-зулусам.
Однако я была неправа: на следующее утро Гааша никуда не пропал, более того, он остался с нами и после того, как рана на его нога зажила. Со временем он стал лучшим слугой из тех, с которыми я когда-либо имела дело.
***
Зулусов в Вегкопе мы больше не видели, хотя позже вместе с другими бурами мы атаковали их дважды и убили более четырех тысяч, захватив шесть тысяч голов скота, после чего они раз и навсегда убрались далеко на север и основали там государство Матабеле.
Но и наша участь там, в Вегкопе была незавидной, никогда ни прежде, ни после не знала я худших дней. Зулусы забрали весь наш скот, так что мы не могли даже сдвинуть фургоны с места сражения и вынуждены были жить в окружении грифов и разлагающихся мертвецов, потому что их было так много, что не было никакой возможности похоронить всех. Мы послали гонцов за помощью к другим отрядам буров, и пока они не вернулись, мы голодали, потому что провиант у нас закончился, а дичи вокруг было очень мало. Да, это было душераздирающее зрелище: дети постоянно просили есть и чтобы хоть как-то унять голод, грызли старые кожаные ремни или куски шкур из щитов убитых кафров. Некоторые из них там и умерли, да я и сама так похудела, что однажды, увидев свое отражение в большой луже, куда пришла, чтобы немного помыться, в ужасе отшатнулась.
Наконец, когда все мы уже были на грани смерти, нам пригнали несколько волов, и мы смогли оттащить часть наших фургонов в город Марока, где английский священник и его жена, проявив сострадание, поделились с нами кукурузой – с тех пор я всегда придерживалась мнения, что английское духовенство намного лучше, чем остальная часть этой гордой и никчемной расы. Что правда, то правда: мы судим о людях по тому, как они поступают с нами. Я готова даже поверить, что преподобный мистер Оуэн, английский миссионер в краале Дингана, в действительности вовсе не подбивал этого зулусского царя убить Ретифа и сопровождавших его семь десятков буров, как считает большинство моих соотечественников.
Ну так вот, после того как зулусы Мозиликатзе были разбиты, встал вопрос, следует ли нам отправиться к горам Саутпансберг и поселиться там или последовать за нашими собратьями, которые в большом количестве под руководством Ретифа уже перебрались через горы Катламба в Наталь. В конце концов мы выбрали Наталь, потому что он ближе к морю, и в те далекие дни нам даже в страшном сне не могло присниться, что коварное британское правительство когда-нибудь присвоит себе и эту землю. И вот мы потихоньку направились к перевалу Ван Ринена – наша партия насчитывала тогда тридцать фургонов и около шестидесяти человек, если считать только белых.
***
Однажды вечером, когда до перевала оставалось шестьдесят миль, то есть около четырех дней пути, мы, Ян, Ральф и я, сидели у костра – помню, что на ужин у нас было жареное мясо антилопы канна, которую подстрелил Ральф. Гааша, который к тому времени служил у нас уже около шести месяцев, подошел к огню, поприветствовав Ральфа, присел перед ним на корточки, как это принято у кафров, и сказал, что у него есть просьба.
– Говори. В чем дело? – спросил Ральф.
– Баас, – сказал Гааша, – дело вот в чем: я прошу отпустить меня на неделю или на десять дней, чтобы я мог навестить свой народ.
– Ты хочешь сказать, что решил сбежать, – вставила я.
– Нет, госпожа, – ответил Гааша. – Вы же знаете, что я слишком люблю бааса, который спас мне жизнь, чтобы когда-нибудь захотеть его покинуть. Я хочу только повидать своих родителей и сказать им, что у меня все хорошо, потому что они, несомненно, числят меня среди мертвых. Баас собирается идти в Наталь через перевал Ван Рейнена, не так ли? Это не далеко от моего дома, если знать дорогу; в горах есть еще один перевал под названием «Крюк Оливера», через него я, после того как повидаюсь с отцом и матерью, если они еще живы, пересеку Катламба, и снова найду бааса по ту сторону гор, это будет нетрудно.
– Я готов отпустить тебя, поскольку думаю, что могу доверять тебе, Гааша, – сказал Ральф, – но скажи мне имя твоего дома, чтобы я знал, где тебя искать, если ты не вернешься, как обещаешь.
– Разве я не сказал, что вернусь, баас, если только львы или зулусы не съедят меня по дороге? А дом моего племени зовут Умпондвана. Это небольшое племя, потому что зулусы убили большую часть наших людей во времена Чаки, но наш дом – очень хороший, надежный дом.
– А что означает Умпондвана? – рассеянно спросил Ральф, разжигая свою трубку.
– Это значит Гора Руки, баас.
Ральф уронил трубку на землю, и я увидела, как его загорелое лицо побледнело, а серые глаза округлились так, словно собирались выпрыгнуть из глазниц.
– Почему она называется Горой Руки? – спросил он глухим голосом. – Говори сейчас же и смотри, не ври!.
Гааша удивленно взглянул на него.
– Откуда мне знать, баас? Это место было названо так задолго до моего рождения. Может быть, из-за того что на одном из склонов горы есть пять больших красных скал, которые, если смотреть с равнины внизу, похожи на пальцы руки великана. У этого места есть еще одно название, которое означает «место, где вода вытекает из скалы», потому что между двумя скалами – теми, что похожи на большой и указательный палец, – течет поток, который исходит из сердца горы.
– На какой стороне горы находятся скалы и ручей? – спросил Ральф все тем же неестественным голосом.
– Когда солнце встает, его свет падает на них, баас.
Ральф вдруг покачнулся, как пьяный, и если бы я не обняла его, думаю, упал бы.
– Это гора из моего сновидения, – прошептал он.
– Не будь глупцом, – ответила я, потому что боялась, что когда обнаружится, что это странное совпадение было простой случайностью, горечь разочарования окончательно сокрушит его. – Не будь глупцом, сынок; мало ли в этой великой земле холмов с гребнями по бокам и потоками воды, стекающими по ним?
Но Ральф от волнения, похоже, утратил дар речи, и я обратилась к Гааше:
– Кто вождь твоего племени?
– Его зовут Кораану, – ответил он, – если только он еще жив, но один человек, которого я встретил несколько месяцев назад, сказал мне, что вождь умер два года назад, а та, что правила нами, когда я был еще маленьким ребенком, вернулась из страны, где скиталась, и теперь она Инкосикази племени Умпондвана.
– Как ее зовут? – спросила я среди общего молчания.
Гааша между тем сунул в нос щепотку нюхательного табака, и нам показалось, что целый год прошел, прежде чем прозвучал его ответ:
– Госпожа, ее... – и он чихнул, – зовут... – и он снова чихнул, покачивая головой от удовольствия; затем он не спеша вытер слезы тыльной стороной ладони и проговорил: – Ох, какой хороший табак! Я благодарю бааса за то, что он дал мне его.
– Отвечай! – взревел молчавший до этого Ян таким голосом, что Гааша вскочил и кинулся наутек.
– Гааша, вернись! – окликнула его я, и он с опаской повернул обратно.
Гааша не был смельчаком, и с тех пор, как Ян чуть не застрелил его, дрожал при одном его взгляде.
– Помолчи, дурак, – прошептала я мужу, а когда парень приблизился, сказала вслух: – Продолжай, Гааша!
– Госпожа, – ответил он, – все действительно так, как я сказал: баас дал мне этот табак давным-давно, он взял его из табакерки на ухе[1] убитого в Вегкопе. И дал мне. Я его не крал. Баас подтвердит.
– Забудь про табак, Гааша, – сказала я срывающимся от волнения голосом, потому что жалобное выражение лица Ральфа и странность всего происходящего подействовали и на меня, – и скажи нам, как зовут ту женщину-вождя, которая, как ты слышал, сейчас правит вашим племенем.
– Госпожа, ее имя всем хорошо известно, – ответил он с облегчением, – потому что, несмотря на ее маленький рост, говорят, что она лучшая из всех знахарей и заклинателей дождя.
Ян больше не мог себя сдерживать – протянув свою большую руку, он схватил Гаашу за горло:
– Проклятый черномазый, если ты сейчас же не скажешь нам ее имя, я убью тебя!
– Безумец, – воскликнула я, – как же он скажет, если ты его душишь?
Ян ослабил хватку, и Гааша жалобно взвыл.
– Имя, имя! – требовал Ян.
– Зачем мне скрывать его? Разве я еще не сказал? Баас, это Сигамба Нгеньянга.
Как только эти слова слетели с губ Гааши, Ян отпустил его так резко, что тот, сев на землю, уставился на нас широко раскрытыми глазами – без сомнения, он подумал, что мы, все трое, сошли с ума. Ян же поднял взгляд к небу и сказал:
– Всемогущий, я благодарю Тебя, Который направляет вещие сны в сердце человека, как ночную птицу в ее гнездо, Тебя, Который посредством видения в глазах Сигамбы отвел дуло моего ружья, когда я направил его в грудь этого кафра...
Тут он взглянул на Ральфа и умолк. Ральф лежал в глубоком обмороке.
---------------------------------------------
1) У зулусов было принято носить «кисет» на ухе.