Начиная с 2021 года я читаю лекции на основании своей монографии: "Философия архитектуры: творчество Ле Корбюзье" на канале YouTube avmmsu
Миронов А.В. Философия архитектуры: Творчество Ле Корбюзье / Андрей Витальевич Миронов. – М.: МАКС Пресс, 2012. – 292 с. + 38 илл.
ISBN 978-5-317-03961-5
Также этот фрагмент опубликован в:
Психотерапия здоровых. Психотерапия России. Практическое руководство по Характерологической креатологии / сост. и отв. ред. Г.Ю. Канарш; общ. ред. М.Е. Бурно. – М.: Институт консультирования и системных решений, 2015. – 744 с. С. 600 – 616.
Книга разослана мною в библиотеки университетов, крупные городские и областные библиотеки. Ищите книгу в библиотеках города!!!
Андрей Витальевич Миронов, кандидат философских наук, доцент кафедры философии естественных факультетов МГУ им. М.В. Ломоносова.
Окончил Московский институт стали и сплавов, работал в Институте общей физики РАН. С 1996 г. преподает философию и концепции современного естествознания.
Сфера интересов: социальная философия науки, техники и технологий, этические проблемы техники и технологий (техноэтика), технократизм, философия архитектуры.
1. Миронов А.В. «Введение в историю науки: математика, физика, химия, биология, геология». – М.: Институт открытого бизнес-образования. Научные труды. – 2002. – 109 с.
2. Миронов А.В. «Концепции современного естествознания: математика, физика, астрономия, химия, науки о Земле, биология, человек, синергетика». – М.: Академический правовой университет. – 2003. – 204 с.
3. Миронов А.В. «Технократизм – вектор развития глобализации». – М.: МАКС Пресс. – 209. – 132 с. (Есть свободно распространяемый электронный вариант).
4. Миронов А.В. «Философия архитектуры: Творчество Ле Корбюзье». – М. МАКС Пресс. – 2012. – 292 с., илл.
5. Миронов А.В. «Философия социо-техно природной системы». – М.: МАКС Пресс. – 2013. – 192 с. (Есть свободно распространяемый электронный вариант).
(Есть свободно распространяемый электронный вариант).
6. Миронов А.В. «Философия науки, техники и технологий». – МАКС Пресс. – 270 с. (Есть свободно распространяемый электронный вариант).
Философско-художественная проза:
1. А.В. Миронов Лев Толстой (сказки из недр Ясной Поляны). Опус 1.1. (Серия философского юмора). – М.: МАКС Пресс, 2018. – 76 с.
2. А.В. Миронов Лев Толстой (сказки из недр Ясной Поляны). Опус 1.2. (Серия философского юмора). – М.: МАКС Пресс, 2019. – 76 с.
3. А.В. Миронов Лев Толстой (сказки из недр Ясной Поляны). Опус 1.3. (Серия философского юмора). – М.: МАКС Пресс, 2019. – 76 с.
Готовится к изданию:
А.В. Миронов «Ле Корбюзье: Биография сквозь призму: архитектуры, философии, литературы, живописи и любви». В 4-х томах. [Научная монография].
А.В. Миронов Подлинная история князя Мышкина, зажатого в тиски реальностью. [Роман].
Приложение:
Реконструкция характера Ле Корбюзье
Прежде чем перейти к рассмотрению специфики характера великого архитектора, необходимо напомнить об одной неустранимой проблеме. При изучении исторической личности мы не можем непосредственно с ней контактировать. Приходится прибегать к ограниченной и обычно субъективной информации, доступной по воспоминаниям и впечатлениям современников. Несмотря на указанные трудности, интерес к реконструированным психологическим или художественным биографиям известных людей не угасает. Особенности их жизни раскрывают перед нами причины, приведшие к созданию тех или иных шедевров. Искусствоведение своими методами выявляет и классифицирует направления творчества, устанавливает взаимосвязи между различными произведениями. Философский анализ позволяет вести обоснованный разговор о целях и проповедуемых ценностях. Благодаря З. Фрейду и его многочисленным ученикам возник жанр психоаналитической реконструкции, обоснованность которой оставим за пределами данного исследования. Помимо этого всегда были художественные произведения, в которых авторы с большой или меньшей силой убедительности и обоснованности создавали образы активных участников исторических событий.
Написанное мной о характере Ле Корбюзье может рассматриваться только как психологическая реконструкция, не претендующая на окончательный результат. Я собрал здесь все те фрагменты, которые не вошли в основную часть книги, а они, на мой взгляд, они представляют интерес и могут служить подспорьем для других исследователей или биографов архитектора.
Роль психологии характера как основы для последующего формирования мировоззрения и создания художественных произведений получила научное обоснование в трудах М.Е. Бурно [12], развивающего основополагающие принципы Э. Кречмера и П.В. Ганушкина. Знакомство с оригинальной концепцией этого отечественного ученого дало мне основу для понимания результатов творчества Ле Корбюзье. Также появилась возможность понять и объяснить исповедуемые им принципы, устойчивую противоречивость его слов и деятельности и созданные им в различных жанрах произведения. Предложенная и развиваема М.Е. Бурно характерологическая креатология позволяет исследователям различных специальностей выявлять присущие данному характерологическому типу особенности. Данный подход облегчает понимание исследуемой личности, служит эвристическим руководством по исследованию творческого процесса. Написанная мной книга, а так же и это приложение созданы на основе концепции М.Е. Бурно, но за все недостатки ответственность несу исключительно я.
Психология накладывает неизгладимый отпечаток на любое творчество. Художник осуществляет выбор манеры, техники и способа изображения под диктовку изначальных предрасположенностей. Традиционно учитываемые при анализе произведений, рамки социокультурных ограничений теперь с необходимостью должны быть дополнены анализом врожденных характерологических ограничений, свойственных творцу данного произведения.
В любом виде творчества проявления индивидуальности кажутся неповторимыми. И все же за многообразием удается различить фундаментальные общности – характерологические радикалы. Особенности, данные нам от рождения, определяют не только внешнюю форму произведений искусства, но и несут ответственность за возникновение «эстетического чувства», того состояния, когда объекты внешнего мира начинают нам нравиться. Ощущение гармонии, резонансного созвучия произведения искусства нашему внутреннему состоянию или всеохватывающее базовое желание обладать (свойственное детям, неразвитым личностям или тем, кто может позволить себе удовлетворить это чувство) дополняется более сложными ощущениями соучастия, сопереживания творческому порыву другого человека или приятного подчинения нашего сознания великому осуществленному замыслу. Воздействие художественного произведения на эмоциональную сферу зрителя, читателя или слушателя возможно тремя способами. Нами будут благосклонно оценены те произведения, которые совпадают с нашими характерологическими радикалами, негативно будут оценены им противоречащие и, соответственно, часть произведений останется нейтральной.
Для того чтобы читатель понял суть проблемы, мне потребуется дать необходимую предварительную информацию. Я не только не претендую на полный обзор, но указываю на ее предельно ограниченный поставленными задачами объем.
Типология характеров М.Е. Бурно основана на изучении биографий и творчества известных художников, а также писателей и философов. Предложенная им классификация взята за основу для реконструкции психологии Ле Корбюзье.
Все кажущееся безграничным многообразие характеров М.Е. Бурно сводит к одиннадцати типам радикалов [12. C. 8-9], которые можно сгруппировать по критерию мировосприятия: часть из них воспринимает мир как проявление духа; часть – как материю, без которой дух не существует; два меняют свой подход к миру в зависимости от обстоятельств; один может давать как идеалистический, так и материалистический взгляд на мир, не ощущая при этом противоречий.
Переходя к рассмотрению творчества с описанной выше позиции, необходимо сказать несколько слов о соотношении философии и психологии. При таком подходе известные споры об идеализме и материализме приобретают не отвлеченный смысл, отпугивающий многих своей безжизненностью, а становятся проявлением характерологических радикалов, определяющих ту или иную мировоззренческую позицию. Проблема так называемого «основного вопроса философии» осталась неразрешимой на уровне рациональной аргументации. Выбор между двумя способами осмысления мира осложняется наличием колеблющихся мыслителей и тех, кому данный спор глубоко безразличен. Его разрешение заключается не в поиске необходимых и достаточных аргументов, позволяющих в пух и прах разбить противника и убедить колеблющихся, а в изначальном способе восприятия мира. Представители различных психологических типов просто не способны прийти в этом вопросе к согласию.
В творческом процессе характерологические особенности находят индивидуальное воплощение в полученном результате, будь то картина, стихотворение, философский трактат или возведенное здание. В них проступают неповторимые отпечатки личности создавшего их мастера. «Естественно, что высокое, сложное творчество как выражение сложной, страдающей индивидуальности есть все же удел людей с более или менее болезненной душой, с болезненно усиленными чертами характера» [12. C. 7]. Конечно, речь идет не только и не столько о психическом расстройстве. В последнем случае достигнутые результаты сильно ограничиваются в своих проявлениях болезненным состоянием. Наибольшее внимание привлекает личность, находящаяся в достаточно широкой области границы между нормой и патологией. От сложнейшего и запутанного баланса «психических сил» зависит не только как будет выглядеть законченное произведение, но и то, каким образом оно будет осуществлено. Человек – не мягкая игрушка подсознательных влияний и «загадочных свойств психики», он способен управлять собой, но управлять только тем, что ему дано от рождения, выбирая путь для реализации своего потенциала.
Творческий процесс – свойство развитой личности. Для ее формирования каждому дается шанс, но не каждый способен его реализовать. Глубоким заблуждением является представление о том, что все люди мечтают создавать новое. В качестве образца приведу слова академика С.Г. Струмилина: «Нам трудно даже представить себе что-либо привлекательнее таких условий, в которых радости творческого труда становятся доступными каждому из членов общества […] Но творческий труд уже в самом себе таит свою высшую награду и не требует никаких специальных мер экономической его стимуляции» [77. C. 41]. Люди подобного склада ума распространили собственные представления на весь наш род, искренне не понимая, почему это предоставленный самому себе человек не будет заниматься самосовершенствованием. Действительность не соответствует такому обобщению. Ее зафиксировал В.С. Высоцкий: «Мне вчера дали свободу. Что я с ней делать буду?», – так великий русский поэт описал муки существа, оказавшегося вне системы постоянного контроля. Сегодня у нас возможностей больше, чем было, скажем, сто лет назад, и в политическом, и в биологическом смысле, и даже в плане выбора физического или умственного труда. Но развитие творческих способностей происходит далеко не у всех.
Для успешной деятельности необходимо сочетание множества условий. Человек, начиная свой жизненный путь, находится в центре приложения двух сил, которые задают и определяют начальные правила игры. Это биологические и социальные факторы, с помощью которых философы и психологи объясняют поведение. Одни генетически обусловлены, другие зависят от окружающих нас людей, культуры, юридических законов – и вместе они определяют поле нашего потенциального развития. В философии и психологии наибольшее распространение получили две крайние точки зрения на роль природных и общественных процессов в развитии человека: марксизм предлагал социальную детерминацию, а бихевиоризм – биологическую. Незначительную часть составляли концепции, пытающиеся объединить оба фактора. Сегодня обретает популярность точка зрения о генетической предопределенности поведения человека. У ее сторонников уже чешутся руки от желания все исправить согласно их собственному авторитарно-рациональному разумению.
Организация общества и происходящие в нем процессы не сводимы к биологическим инстинктам, но и без врожденных качеств человек невозможен. Взаимная борьба двух сил должна быть дополнена третьим участником, также влияющим на человека – силой личностного выбора. Ее задача – осуществлять сознательный синтез природного и общественного влияния, превратив их потенциальные возможности в совершенные поступки. Благодаря ей осуществляются этические, эстетические, целевые и другие решения, а также находятся пути и методы их реализации.
В поддержку существования третьей силы можно привести множественные примеры, когда вопреки биологически обусловленному нездоровью, а часто и увечию, люди конституировали себя и добивались успехов более чем значимых. Генералиссимус Александр Васильевич Суворов и философ Иммануил Кант в детстве были очень болезненными, но прожили долгую здоровую жизнь, оставив большой след в истории. Преодоление социальных условий может иллюстрировать Михайло Васильевич Ломоносов, пробившийся через сословные ограничения. Множество неизвестных для нас людей преодолевают препятствия часто вопреки одной или двум силам, но всегда благодаря третьей – силе личности. Сын генерала А.В. Суворов или сын композитора И.С. Бах имели больше шансов пойти по стопам родителей. Но их личности проявились в том, что они стали теми, кем стали, а не пропали в неизвестности. А М.В. Ломоносов стал тем, кем не должен был стать, изменив социальные ограничения и написав собственную судьбу. Личность всегда проявляет себя в действии, которое не оставляет нас равнодушными. Но сила личности может равняться и нулю.
В поведении человека важную роль играют ценности либо открыто заявленные, либо выбираемые подсознательно, подчас вопреки осознанным декларациям. Перед нами лежит веер дорог, по одной из которых необходимо идти дальше. Мы можем присоединиться к уже существующим предпочтениям, т.е. разделить их с другими, но можем сформулировать новые, предложить их на суд публики и в борьбе отстаивать их до полного посинения оппонентов. Весь этот комплекс находит свое материальное воплощение, сохраняя в произведениях муки осуществленного выбора.
Ясно декларируемые ценности и цели, методы их достижения, психологические особенности, таинственный мрак подсознания, скрытый от самого человека, но открытый для исследователя, – вот минимальный набор для изучения личности. Конечно, для адекватной оценки нужен сам человек. В его отсутствие заочно говорить о нем означает выйти за границы научной психологии. Но в случае исторически значимых деятелей приходится вступать на почву предположений, не претендующих на окончательный и истинный результат. Нас привлекают известные люди, и очень любопытно заглянуть в потаенные уголки их творческого процесса. При жизни не очень хочется быть объектом изучения, а после смерти исследователям приходится волей-неволей вступать в зыбкие пески предположений и допущений различной степени обоснованности. Источники доступной информации – жизнеописания, обычно пишущиеся уже после смерти человека, когда невозможно спросить или уточнить его позицию. И то, что привлекло внимание биографа, не всегда полно и всегда субъективно. В таком мире мы живем и другого просто не существует. Учитывая вышеизложенное, остается только следовать завету Ле Корбюзье: «Между верой и неверием следует выбирать веру. Между действием и капитуляцией следует выбирать действие» [36. C. 27]. Рискуя подвергнуться ожесточенной критике, перейду к реконструкции характера Ле Корбюзье.
Взятые по отдельности, философия и архитектура Ле Корбюзье предстают неразрешимым клубком противоречий. Описание творческого процесса, взятое без психологической основы, напоминает эклер без начинки: внешность та же, но чего-то не хватает. Обычно для нагнетания тревожной атмосферы используют содержащихся в шкафах скелетов. У французского зодчего тоже был свой, вполне миленький, неожиданно выпавший на меня уже в последние дни работы над книгой. Он рассказал немало интересного о своем внутренним мире и увлечениях, скрытых от посторонних глаз.
У Ле Корбюзье была тайна, о которой не подозревали даже близкие к нему люди. Правда открылась только после его смерти. На протяжении всей жизни, начиная с 1928 г., он использовал помощь графологов. Объектом интереса для него служили автографы сотрудников его бюро и соискателей работы. Для получения образцов почерка мэтр требовал подавать все обращения к нему в написанном от руки виде. Собственный текст также был однажды отправлен им на экспертизу. Ознакомившись с представленными выводами, архитектор решил, что его обманывают и данные основаны на тесном общении с его двоюродным братом – Пьером Жаннере [100. P. 22]. Таким образом, опираясь на негативную реакцию самого Ле Корбюзье, можно утверждать, что он увидел в отчете «письмознатца» нечто справедливое. Но интуитивные представления о возможностях графологии не позволяли архитектору поверить в то, что такая информация может быть извлечена только из анализа рукописи. В представленном ему отчете говорилось о большой эмоциональной и умственной деятельности, протекающей в противоречивых направлениях, что, в свою очередь, приводит к неустойчивости эмоциональной сферы: «большая нервозность, которая часто выражается в нетерпении, когда желания не осуществляются довольно быстро». Свобода от социальных амбиций совпадала с удовлетворением от занимаемого уровня. «У него есть большие способности к ассимиляции, адаптации, большой талант артиста, весьма развитое чувство прекрасного, талант сочинителя и генератора идей, и он следовал своим идеям, несмотря на внутреннюю борьбу и порой некоторый интеллектуальный деспотизм» [100. P. 23].
Образцы почерка Ле Корбюзье легко описать русским словосочетанием, специально для этого используемым: архитектор писал как курица лапой. С точки зрения установления характерологического радикала архитектора существенным представляется указание на способность ассимиляции идей и адаптации их к своему противоречивому видению мира.
В работах, посвященных анализу творчества Ле Корбюзье, всеми отмечается конфликтность его работ. В текстах отечественных критиков она в 30-х гг. объясняется с идеологических позиций [2. C. 18]. В 70-е гг. ее происхождение выводили уже из сильного влияния индивидуальных [87], социальных [11. C. 127-128] и религиозных [25. C. 227] факторов. Не вдаваясь в анализ обоснованности этих утверждений, обращу внимание на то, что сама противоречивость не вызывает ни у кого сомнений. Однако никто не рассматривал ее с позиции психологии и не утверждал, что внутренняя борьба представляет закономерный результат целостного характера, являющегося источником непрерывного поиска парадоксальных решений. Их внешнее проявление может быть объяснено практически любыми причинами, как это было сделано другими авторами. Внутреннее единство подтверждается стабильностью творческих результатов, которые отражали: устойчивое стремление к гипертрофированной оригинальности, монотонное повторение ошибок (явление «отрицательного выбора»), рассогласование между высказанными идеалами и совершенными поступками.
Важнейшей личностной характеристикой является отношение к людям. По их поводу Ле Корбюзье писал: «Люди могут быть мелочными. Сущность человека велика» [39. C. 87]. Ответ дан самим мэтром, ответ исчерпывающий: за материальным проявлением для него более важным и даже единственно значимым является «нечто, стоящее за непосредственно воспринимаемой реальностью». Сами живые существа архитектора мало волнуют, они недостойны внимания. Подтверждением этому служит и следующий диалог. На вопрос врача, как бы он поступил, будучи медиком, Ле Корбюзье ответил: «Я не сделал бы ничего. Я оставил бы людей мирно умирать, вот и все» [146. P. 25]. Тут, конечно, нет агрессивно-ницшеанского «падающего подтолкни», но равнодушие к чужой жизни присутствует в полном объеме. Человек с его повседневными потребностями мелок и поган, он заслуживает лишь равнодушия. Снисхождение к нему с холодных высот Абсолюта непродуктивно. Исключительно трансцендентный мир привлекает внимание архитектора. И поэтому мы, читатели, всегда должны помнить, что когда речь заходит о человеке, то Ле Корбюзье имеет в виду только его абстрактный образ и обобщенные потребности, и неважно, какими эпитетами украшена философская мысль. Только в отдельных, не предназначенных для печати фразах, донесенных современниками, проскальзывает подлинное отношение Ле Корбюзье к людям.
Переходя от антропологических принципов к пространственно-архитектурным представлениям, напомню, что стремление к потустороннему Абсолюту является неустранимым качеством характера.
Описывая свое путешествие на корабле, будущий зодчий раскрывает свои переживания, охватывающие его на палубе, где он, экономя деньги, провел три дня, добираясь до Афона. Измученный и восхищенный жарким средиземноморским солнцем, он переходит к описанию ночи: «когда, притворяясь спящим, я лежал с открытыми глазами, непрерывно глядя на звезды, и чутким ухом улавливал, как замирают все признаки жизни и воцаряется тишина. Тогда я пережил свои самые счастливые минуты, и уже на протяжении трех лет во мне сидят эти властные воспоминания.
Мне кажется, что горизонтальность всегда одинакового горизонта и внушительное однообразие воспринимаемых материалов формирует у каждого человека наиболее человечно ощущаемую меру абсолюта» [40. C. 82] (выд. мной – авт.). В этом фрагменте сконцентрировано практически все необходимое для понимания характера. Вечность звезд и замирание изменчивой жизни приводят в состояние эйфории, причем ассоциация связана с властью, которая опять-таки неслучайна. Равномерность космоса подкрепляется «одинаковостью горизонта» и «однообразием восприятия материалов». Две последние ассоциации явно натянуты, так как горизонт равномерен исключительно в двух случаях: на море или в степи. В общем случае эта воображаемая линия скорее разнообразна. Аналогичное утверждение относится и к материалам. Написанный Шарлем Эдуаром текст отражает его характерологический радикал. Юноша живет и действует в мире абстракций, в котором все активные краски преломляются через особенности характера и предстают холодными символами, лишенными проявлений жизни. Испытываемое состояние Шарль Эдуар передает следующим образом, подсознательно маскируя подлинные интенции: «Навязчивая идея символа является во мне обычным выражением языка, ограниченного значением нескольких слов. Причиной тому моя профессия: строй блоков, каркасов, объемов, массивов и пустот выработал у меня, может быть, слишком общее понимание вертикали и горизонтали в смысле длины, глубины и высоты» [40. C. 83] (выд. мной – авт.). И это «объективное» объяснение, сводящее к профессиональным навыкам характерологическую особенность, дает не старый маститый Ле Корбюзье, а двадцатичетырехлетний юноша, только-только построивший свое первое здание. Все становится гораздо понятнее, если рассмотреть эти высказывания с точки зрения психологии. «Слишком общее понимание вертикали и горизонтали» – не результат воздействия непрерывных усилий, а изначальное условие, которое помогало Шарлю Эдуару в достижении успеха и завершилось получением постоянной прописки на архитектурном Олимпе.
Страсть к символике, абстрагирование, замешанное на размышлениях о всемогуществе, причудливо соприкасаются с вещественным миром. «Наука дала нам машину. Машина дает нам неограниченную власть. Мы можем в свою очередь творить настоящие чудеса» [39. C. 86]. Ощущение всесилия – эмоция, снова испытываемая уже сорокалетним архитектором. Ее описание дается при помощи понятийно-символической триады: наука, машина, чудо – вот источник и воплощение власти.
Ощущения на старости лет ослабевают, и уже на седьмом десятке лет Ле Корбюзье писал: «Я не верю в чудеса, но часто ощущаю чудо невыразимого пространства, венчающее художественные эмоции» [43. C. 38]. Проблема чуда, власти и внутренних переживаний не оставляет его. Потребность выразить внутренний душевный порыв прорывается в строки на бумаге.
Рис. 38. Церковь Св. Петра в Фирмини. Выполненное по чертежам великого архитектора здание, завершено в 2006 г. арх. Дж. Обре, Фирмини, Франция.
После цитирования мэтра сравним его тексты со следующей характеристикой, даваемой замкнуто-углубленному характеру (аутисту). Этот характерологический радикал, на мой взгляд, лишь частично может быть применен к Ле Корбюзье.
«Аутист же в своих мыслях, переживаниях, поступках отражает не столько реальный внешний мир таким, какой он есть, сколько собственное, концептуально-теоретическое к нему отношение, в котором уже остается довольно мало от полнокровной реальности – как, например, в композициях Кандинского или в обнаженных женщинах на картинах Модильяни.
Это особое аутистическое отношение к реальности объясняется тем, что аутист чувствует подлинной реальностью не материю-действительность, а вечный, бесконечный, изначальный Дух, Предопределение, правящее миром. Этот Дух называют по-разному: Бог, Истина, смысл, Гармония, Красота, Любовь, Абсолютный принцип, Нерушимое, Вечный Разум, Добро, Цель, Творчество.
Порою аутист лишь чувствует это, не осознавая достаточно отчетливо, содержательно, но когда пытается искренне, творчески рисовать или писать, ему не хочется – во всяком случае, с годами – изображать жизнь реалистически. Реалистически (в принятом смысле) возможно изображать Материю, но Духовную реальность изображают либо откровенно символами (как Матисс, Петров-Водкин), либо сновидно (как Боттичелли, Борисов-Мусатов, Крымов). (Выд. авт. Сравните со словами Ле Корбюзье: «восхищаясь Клодом Моне, я прихожу от него в бешенство и буду приветствовать Матисса» [40. C. 83] – авт.)
Аутистическое изображение философично, концептуально, напрягает мысль, требует разгадать это более или менее иероглифическое или прозрачно-фантастическое отношение автора к действительности, являющее собою (как чувствует, понимает аутист) частичку всеобщего Духа» [12. C. 44-45].
Еще одной особенностью аутистического характера является склонность к вычурным иероглифическим объектам, насекомым, рисунку на камне, символически воспринимаемой геометрической линии гравюры и т.д. У Ле Корбюзье есть яркое замечание: «Посмотрите, например, на деревья с их стволами, ветвями, листвой, прожилками на листьях; они свидетельствуют о том, что их развитие и формы подчинены закономерностям, отличающимся значительным и тонким разнообразием. Они, безусловно, связаны какими-то математическими соотношениями» [43. C. 40]. Должен заметить, что наблюдательность Ле Корбюзье не подвела: эти закономерности называются фракталами. В них структура целого повторяется в составляющих его частях. Впервые их открыл Б. Мандельброт, при моделировании береговой линии Великобритании. Быстро выяснилось, что новый математический аппарат прекрасно описывает и другие природные объекты: горы, растения, облака. Но задолго до введения их в научный оборот фрактальные структуры использовались, например, японскими графиками для изображения природы или современниками архитектора: М.К. Эшером при создании удивительных метаморфоз [94. Гравюры 18–20, 22–26 и др.] и С. Дали .
Закрытость, аутистичность, самодостаточность Ш.Э. Жаннере хорошо известна. Она гиперкомпенсировалась активностью Ле Корбюзье.
Для позднего Ле Корбюзье характерно стремление к минимизации пространства. Не только для помещенного в жилые единицы «социального контингента», но и для себя лично архитектор предельно ограничил жилую площадь . Обращу внимание на агорафобию – боязнь открытого пространства – как психологическую основу представлений Ле Корбюзье о жилище. В данном случае это аналогия, а не диагноз, точно так же, как у Э. Фромма проведено различие между некрофилией как болезненным состоянием и «характерологической некрофилией» как составляющей части здоровой психики. Я рассматриваю все особенности Ле Корбюзье как один из вариантов нормы. Предположу, что будь это устойчивым расстройством, то архитектор, снимая внутреннее нервное напряжение, не занимался бы плаванием в открытом море. И не погиб в нем, не сумев выбраться на берег во время шторма. Впрочем, остальное оставляю на рассмотрение специалистов, тем более что у его старшего брата Альбера были симптомы «психосоматической болезни», а самого зодчего в юности волновал вопрос о собственном психическом здоровье [146. P. 60].
И все же, несмотря на наличие аутического характерологического радикала, он не доминирует у Ле Корбюзье. Шарль Эдуар в своем втором-Я – активный, даже жизнерадостный человек. Когда Ле Корбюзье радовался, то он делал это искренне. В эти моменты лицо его не было «застывшей маской радости». Это разительно отличается от маски «глубокого мыслителя», широко демонстрируемой им на многочисленных официальных фотографиях. В тех случаях, когда он не видел фотографа или случайно попадал в кадр, мы видим размахивающего руками веселого мужчину.
В поведении Ле Корбюзье есть черты, на мой взгляд, противоречащие полной идентификации его характера в категориях аутистического (замкнуто-углубленного) радикала. Например, в живописи: «Его полотна, как ни близки они некоторым направлениям абстрактной живописи, никогда не порывают с предметным миром с непосредственным или опосредованным присутствием человека» [87. C. 17]. Аутист не может быть реалистичен. Живопись Ле Корбюзье настолько «весома», что столяр Ж. Совина начал на ее основе создавать скульптуры. Если рассмотреть картины художников-аутистов, упомянутых выше, с этой оригинальной точки зрения, то странным и невозможным покажется воплощение их символов и призрачных (сновидных) изображений в «грубую» вещественную форму.
Наблюдаемое у Ле Корбюзье рассогласование между идеалом и результатом иногда прорывалось наружу, и архитектор говорил то, что думал. Впав в эйфорию от рациональности кораблей, самолетов и вагонов-ресторанов, он констатировал, что существующие дома построены в два или даже в три раза больше, чем это необходимо [124. S. 122]. Желание минимизировать пространство было озвучено за двадцать лет до возведения Марсельской жилой единицы. Вполне понятно, что спустя столько лет это простое стремление уже не выносилось на поверхность, а заглушалось фанфарами при исполнении человекомерных гимнов. В конце концов нет ничего постыдного в том, чтобы сделать своим девизом дешевизну производства, оправдываемым созданием жилья для малообеспеченных слоев населения. В. Гроппиус и Ле Корбюзье как раз и стояли у истоков подобного подхода к строительству и проектированию зданий. Это был новый шаг в архитектуре, и Ле Корбюзье не побоялся его сделать. Но признаться в том, что он преследует столь прозаичные цели, зодчий не хотел. Пафосная забота о человеке больше соответствовала образу, достойному для истории.
Парадоксальная логика Ле Корбюзье указывает на особенности его психики. Вечно мечущийся в творческом порыве между властью и оригинальностью, проявляющий себя в архитектуре и живописи, в блестящих литературных произведениях, он – образчик полифонического радикала. Процитирую описание этого характера по Е.А. Добролюбовой: «В широком смысле – одновременное сосуществование в человеке богатой чувственности (= чувственного склада-радикала) и высокой аналитичности (= аналитического склада-радикала), Художника и Ученого. […]. В узком смысле полифоническая мозаика – одновременное звучание нескольких характерологических радикалов. […]. Благодаря наличию, как правило, нескольких реалистических радикалов автор выглядит в философском смысле все же материалистом, хотя и «странным». […]. Первому взгляду человека, не глубоко знакомого с типами характеров и не предполагающего возможность соединения обычно не соединимого (что естественно), может увидеться загадка иносказания – в неопределенности странности, парадоксальности, порой абсурдности, алогичности – явно нагруженных каким-то смыслом, каким-то переживанием, которые пока не удается прочесть, прочувствовать (рассуждается: не просто так ведь нарисовано, душу автор вкладывал); в передающихся беспредметных пронзительных тревоге, страхе, боли, тоске (А.И. Доронин в своей книге «Руси волшебная палитра (М., 1992) отмечает: «… Столпы абстракционизма заявляли, например, о том, что мастер без помощи предметов изображает не тоску на лице человека, а саму тоску» (все выделения Е.А. Добролюбовой – прим. авт.) [23. C. 312-313]. В приведенном фрагменте выделены все характеристики Ле Корбюзье. Присутствуют в нем и любовь к природе, сосредоточенно-напряженное внимание к человеку, а также противоположная ей холодная функциональная рассудочность Ученого. Присутствует в его строениях и тяжеловесная загадочность (особенно в капелле Роншан) и, конечно, эмблема Модулора – кошмарная тень человека.
В результате исследования творчества Ле Корбюзье я делаю вывод о том, что Ле Корбюзье имел полифонический характер.