А.В. Миронов
Как я ставлю оценки на экзаменах
Школьные годы вспоминаю с неохотой. Слова песни: «Школьные годы – пора чудесная» и другие воспринимаются мною как лживые. Если бы мне сказали, что через одиннадцать лет после окончания школы я буду выходить в большую аудиторию и читать лекции студентам, я бы горько рассмеялся. В школьные годы был застенчив и страшнее вызова к доске ничего в моей жизни не происходило.
Студентом воспринимал экзамен как стресс, и до сих пор ненавижу эту форму контроля знаний. Хотя сижу по другую сторону баррикады и бояться мне вроде нечего.
На самом деле боюсь, боюсь ошибиться, отсюда занудливость и мучительно долгий прием экзамена. Наверное, меня ненавидят те, кого промучив, отпустил на свободу с оценкой «неудовлетворительно».
Причины это в истории произошедшей со мной на последнем курсе. Перед нами профессору сдавала другая группа, мы пришли как и положено к 14 часам, подготовились, а предшественники еще не закончили отвечать. Сидим ждем. Долго ли коротко ли, но остался последний. Отвечает плохо, молчит, а мы уже устали, хотим ответить и по домам разъехаться. Теперь уже не помню точно, возможно, что это был я, к профессору несется совет: «Да поставьте ему двойку!». До сих пор помню злые глаза, и впечатывающуюся на оставшиеся годы фразу: «Двойку и дурак поставить может, а я профессор, мне разобраться необходимо». Вот и мучаю двоечников, хотя и не профессор, но и в дураки не стремлюсь.
Экзамен еще и потому гадкая штука, что ненавижу смотреть на страдания студентов, их стресс переносится и на мою нервную систему. Сидит передо мной трясущееся, бледное потное и ломающее пальцы, ручку и др. существо и приходится разбираться как следователю, оно не знает и потому трясется или как я сам в школе у доски знает, но волнуется.
Сразу оговорюсь, что следующая история случилась один раз и не будет иметь продолжения.
Мы все и студенты, и аспиранты, и профессорско-преподавательский состав выполняем учебный план. Наши профессиональные действия регламентированы. Но бывают исключения. И так:
Принимаю экзамены кандидатского минимума у аспирантов биологического факультета. Садится отвечать девушка и кладет на стол свой реферат (обязательный для допуска к экзамену). Я открываю его и вижу текст, не имеющий никакого отношения к «Истории и философии наук», которой и обязан быть посвящен реферат. Читаю три страницы, а объем должен быть страниц двадцать пять. И понимаю – формально это – два бала и даже не допуск к экзамену. И в тоже время это философско-художественный текст невероятной красоты и силы. Побеседовав еще, ставлю оценку «отлично». Если и есть в моей жизни события особой важности, то это одно из них.
Есть прямо противоположная история, но со счастливым концом и чувством совершенной мою, преподавательской ошибки.
Среди порожденных чудовищным судорогом разума дисциплин мне известны две: «Обществознание» из школьной программы (мне повезло в мое время такого не было), и «Концепции современного естествознания» в высшей школе. Последний предмет читаю и прочитал этих курсов больше, чем всевозможных философий. Люблю этот курс, читаю с удовольствием, студентам нравится.
Но вот я, тогда только что получивший звание «доцент», принимаю экзамен у безнадежной студентки. Надо ставить «два», но она будущая журналистка, у нее в извилинах естествознание не держится, а присутствие остальных признаков зачаточного интеллекта не входит в сферу моих профессиональных компетенций. Я задаю вопрос из школьной программы по физике: «Какая гиря падает быстрее? Килограммовая или двух килограммовая». Уныло жду ответа. Девушка в школе не училась (это сейчас повсеместное явление среди студентов) и понимает, что простого и очевидного ответа не может быть. Но повинуясь интуиции здравого смысла начинает медленно, следя за моею реакцией:
«Естественно, двух килограммовая падает…» Тут на моем лице изображается гримаса и она понимает, что ответ прямо противоположный. Завершает фразу: «… медленнее». Теперь уже я в недоумении. Рука правосудия занесенная для выставления оценки замирает. Мне становится любопытно: «Почему?» Выдавливаю из себя вопрос.
Дальше обмен фразами, как в пинг-понге, когда в финале чемпионата мира играют китайские спортсмены.
– Ей трудно падать.
– Можете привести пример?
– Легко.
– Я жду…
– Луна.
Вряд ли девушка знала, что наша небесная спутница потихоньку удаляется от Земли. Но я то знал. И в двух словах объяснить ей, как она заблуждается у меня не получилось. Кстати я потом неоднократно спрашивал физиков, как коротко объяснить эту ошибку. Усугубляется все это смехом, случившимся со мною.
Сквозь выступившие слезы рисую дрожащей рукой «удовлетворительно» и отпускаю на свободу.
Эту историю я многократно рассказывал и через несколько лет решил, что за эту хохму надо было поставить оценку «хорошо». До сих пор переживаю по этому поводу.