ВЕЛИКИЙ ПОХОД
На следующий день мы начали подготовку к отъезду и через месяц покинули наш любимый дом. Ферма у нас была богатая: более шести тысяч моргенов, или двенадцать тысяч английских акров, хорошо орошаемой земли, каменный жилой дом с большими краалями и надворными постройками, сад с фруктовыми деревьями и двадцать моргенов возделанной земли, которую можно было поливать в сухое время года, обнесенные аккуратно сложенной каменной стеной. Ян пытался повыгоднее продать все это богатство, но претендентов не было, потому что англичан в округе было мало, а большинство буров уходили вместе с нами, так что в конце концов он сторговался с одним трусливым парнем, который хоть и был буром по происхождению, но, как я полагаю, шпионил в пользу британского правительства. За ферму и все, что мы оставили на ней, он дал всего пятьдесят фунтов да видавший виды старый фургон.
Несколько лет назад я слышала, что внук этого человека продал бывшую нашу ферму за двадцать тысяч фунтов наличными, и сейчас там разводят лошадей, ангорских коз и страусов в большом количестве. С ума можно сойти от мысли, что потомок этого подлого шпиона так нажился на земле, которая когда-то принадлежала нам, но так часто случается в этом мире, что низкие и злые души пожинают плоды усилий и отваги людей мужественных. Правда, и нам грех роптать, ведь и нас Господь в итоге не обделил ни землей, ни имуществом.
Но как же грустно было уходить из дома! За день до того, как мы отправились в путь, Ральф в последний раз посетил могилу своей матери, а затем по тропе, которую помнил с детства, прошел к оврагу, где его когда-то нашла Сусанна, и присел на камень, на котором, будучи ребенком, преклонил колени в молитве и где спустя годы он и его жена признались друг другу в любви. Ян сопровождал его в этой печальной прогулке, потому что, честно говоря, мы боялись надолго оставлять его одного, поскольку пове¬дение его оставалось странным, и когда он отправлялся в свои одинокие поездки, мы не были уверены, что дождемся его возвращения.
На следующее утро мы тронулись в путь, и глаза мои были полны слез, так что, выглядывая из-под навеса головного фургона, я едва различала знакомый пейзаж и дом, где прожила более двадцати лет. Зато я отлично слышала, как купивший нашу ферму длинноносый шпион, которому не терпелось вступить в права владения, прощался с Яном.
– До свидания, хеер Ботмар, – говорил он, – и удачи вам в вашем путешествии. Хотя, признаться, я не могу понять вас, переселенцев. Как бы ни было ужасно английское правительство, я бы не стал продавать ферму и такой дом за пятьдесят фунтов да старый фургон, чтобы бродить по пустыне, рискуя быть съеденным львами или убитым кафрами. Тем не менее я желаю вам удачи, и надеюсь, что вы так же довольны нашей сделкой, как я.
– Господь будет нашим поводырем, каким Он был для древних израильтян, – отвечал Ян, но в голосе его звучала тревога.
– Да, да; все это говорят, хеер Ботмар, и надеюсь, так оно и будет, потому что вам точно понадобятся и облачный столп днем, и огненный столп ночью[1], чтобы защитить от тех опасностей, что ждут вас в пути. Надеюсь также, что войско фараона в английской форме не вернет вас обратно раньше, чем вы пересечете границу, потому что если вы, продав свое право первородства[2] в Египте, не прорветесь в вашу обетованную землю, жребий ваш будет тяжким, хеер Ботмар.
– Господь, направь нас и защити! – повторил Ян и дал команду трогаться.
В тот момент я была склонна согласиться с насмешками этого обманщика; и все же прав был Ян, а не он, потому что воистину Господь направлял и защищал нас на нашем пути. Случалось ли в мире что-нибудь более удивительное, чем это путешествие нескольких фермеров, обремененных женщинами и детьми и вооруженных только старыми дульнозарядными ружьями, в обширную, неизведанную землю, населенную дикарями и хищниками? Тем не менее посмотрите, что им удалось сделать. Они победили Мозиликатзе, они сломили Дингана и всех его зулусов, они заселили Свободное государство, Трансвааль и Наталь. Все это сделали несколько фермерских семейств, и вот я спрашиваю, откуда взяли они столько сил? Воистину, эта сила была дана им свыше! Меч Божий был в их руке, Господь направлял эту руку и благословлял ее.
***
Наш первый привал был в том самом месте, где ван-Воорен пытался убить Ральфа и похитил Сусанну в день их свадьбы. Мы не стали там долго задерживаться, потому что это было тяжело для Ральфа: он угрюмо сидел на козлах, уставившись на закопченые камни, которые, как сказал мне один из погонщиков, – тот самый, который сопровождал их в свадебном путешествии – были принесены из лощины, чтобы Сусанна могла поставить чайник, когда готовила ужин. Тот же погонщик провел меня к обрыву, и я заглянула в глубокую морскую заводь в сорока футах внизу, куда Темный Пит сбросил Ральфа после того как выстрелил в него. Я даже спустилась к воде и снова поднялась по тропинке, которой Зинти и Сигамба втащили наверх его бесчувственное тело. После этого я вернулась к фургонам с сердцем, полным изумления и благодарности за то, что сейчас он с нами, живой и здоровый, хотя, увы, было еще много такого, за что я не могла благодарить Небеса, – по крайней мере, тогда.
Нет смысла излагать историю нашего похода день за днем, иначе моей повести не будет конца. Достаточно сказать, что в компании с другими переселенцами мы пересекли Оранжевую реку и направились в Таба-Нчу, бывший главным городом вождя Марока до того, как Мозиликатзе изгнал его. Здесь должны были встретиться несколько групп трекеров, и они встретились, да только через год или больше после того как мы покинули колонию и ушли в вельд.
Ах! Поверь мне, дитя мое, в те времена вельд сильно отличался от того, каким мы видим его сейчас. Сама-то земля остается той же за исключением, конечно, тех мест, где белые люди строят свои города, но все остальное меняется. Тогда земля была так черна от дичи, что временами на многие мили вокруг мы едва могли различить зелень травы. Нам встречалось великое множество самых разных животных: мириады газелей и блесбоков, тысячи квагг и гну, сотни черных антилоп и сассаби, стада жирафов, канна и куду; леса были полны слонов, а реки – гиппопотамов. Все эти прекрасные дикие создания теперь почти исчезли; ружья белых людей убили их всех или прогнали куда-то очень далеко, и я полагаю, что это даже хорошо, ибо, когда дичи так много, люди не хотят работать. Однако, следует признать, что тогда мы, буры, ни за что бы не продержались в нашем долгом пути, если бы не это изобилие дичи, ведь зачастую по нескольку недель кряду мы вынуждены были питаться одним только мясом антилоп.
В Таба-Нчу мы разбили лагерь, чтобы дождаться других групп переселенцев, но через четыре или пять месяцев ожидания многие из нас начали терять терпение и решили продолжить путь самостоятельно. Особо нетерпеливые объединились в две компании – одну возглавил хеер Тригаарт, другую – хеер Рензенбург. Не знаю почему, но Ян не захотел примкнуть ни к одной из них, и слава Богу, что так, ибо шишконосые кафры[3] убили Рензенбурга и всех его спутников, а Тригаарт, который отправился к заливу Делагоа, добрался до цели, но там почти все его люди умерли от лихорадки.
После того как мы двинулись на север отдельными отрядами вместо того чтобы держаться вместе, как следовало бы, воины Мозиликатзе впервые напали на нас и перебили несколько наших партий. Наш путь проходил через те места, где теперь стоят Блумфонтейн и Винбург в Оранжевом Свободном государстве, и к югу от Вааля, недалеко от Носорожьей реки на нас и напал Мозиликатзе.
Я не могу рассказать историю всего великого похода и буду говорить только о том, что видела своими глазами. Нашей группой руководил Карл Селье, позже ставший церковным старостой в Кроннстаде. Селье отправился на разведку новых земель к горам Саутпансберг, и пока он был в отъезде, Мозиликатзе вырезал множество семей трекеров, а оставшиеся в живых, с женщинами и детьми отступили в наш лагерь. Когда Селье вернулся, мы перебрались в местечко под названием Фехткоп, недалеко от реки Реностер; к тому моменту нас осталось не более пятидесяти или шестидесяти душ, включая женщин и детей.
Уже на месте мы узнали, что войско Мозиликатзе тоже движется сюда, чтобы покончить с нами, и принялись как могли укреплять свой лагерь: дизельбум каждого фургона привязали под днищем впередистоящего, заполнили пространство под фургонами и между ними покрытыми острыми шипами ветками мимоз, связав их ремнями и цепями так, чтобы их трудно было оторвать. В самой середине лагеря мы оборудовали внутреннюю линию обороны из семи фургонов, сюда были помещены женщины и дети, запасы провианта и пороха, а вот скот мы были вынуждены оставить снаружи. Рано утром, едва закончив укреплять лагерь, мы узнали, что импи Мозиликатзе уже поблизости, и более тридцати мужчин поехали ему навстречу, оставив лишь немногих для защиты лагеря.
Они нашли кафров примерно в часе езды от лагеря, их были тысячи, и готтентотам, которые могли говорить на их языке, было приказано обратиться к ним и спросить, почему они решили напасть на нас. В ответ те лишь выкрикнули имя своего вождя и начали атаку, после чего нашим мужчинам не оставалось ничего другого, как спешиться и открыть огонь, а затем, прежде чем кафры успеют подойти, снова сесть в седла. Повторяя этот маневр, они продолжали отбиваться, пока не достигли лагеря, и много кафров было убито без каких-либо потерь со стороны буров, потому что, к счастью, в те дни у туземцев не было огнестрельного оружия.
Помню, что когда мужчины въезжали в лагерь, мы, женщины, отливали пули и были очень рады видеть, что ни один из них даже не был ранен. Пока они наспех закусывали, мы чистили их оружие, а потом рядом с местами, где им предстояло держать оборону, стоя за повозками, мы раскладывали маленькими кучками порох и пули на оленьих шкурах и кусках холста, разосланных на земле; кроме того, чтобы еще больше укрепить нашу крепость, мы накрыли колеса фургонов воловьими шкурами и натыкали в них побольше шипов.
Пока враг готовился к атаке, хеер Селье созвал всех нас, включая самых маленьких детей, в центр лагеря, мы встали вокруг него на колени, и он вознес молитву Богу, прося Его простить нам наши грехи и защитить в нашей великой беде. Странное это было зрелище. Мы стояли на коленях в неярком солнечном свете, он молился проникновенным голосом, и мы от всего сердца повторяли его слова, в то время как каждый из нас – будь то мужчина или женщина – держал в руках ружье или топор. Никогда еще люди так не нуждались в молитве, ибо сквозь просветы между повозками уже видны были зулусы Мозиликатзе, – их было шесть или семь тысяч, объединенных в три полка, – идущие чтобы убить нас, и это было ужасное зрелище для пятидесяти или шестидесяти человек, часть из которых были дети.
Когда мы закончили молитву, мужья и жены, родители и дети поцеловали друг друга, а затем самых маленьких и тех женщин, что были больны или слишком стары для сражения, укрыли за семью повозками в центре лагеря, вокруг которых были привязаны лошади; остальные отправились на позиции, мужчины и женщины вместе. Я встала позади Яна и Ральфа, которым предстояло сражаться бок о бок, перезаряжать их ружья мне должна была помогать девочка четырнадцати лет. В лагере воцарилась великая тишина, и вот в этой тишине Ян, который напряженно смотрел в свою бойницу, прошептал:
– Allemachter! Вот и они.
Они шли с ревом и рыком с трех сторон одновременно, в то время как наши мужчины с суровым выражением на лицах затаили дыхание, готовые к борьбе. Никто пока не стрелял, потому что был приказ беречь порох, пока Селье не сделает первый выстрел. Уже в тридцати шагах от нас были дикари; бесчисленное множество воинов надвигалось на нас строем плотным, как стадо овец в краале, белки их свирепых глаз сверкали, как слоновая кость на солнце, страшные копья в их руках вздрагивали, только когда раздавался сигнал, и наши ружья, часть из которых была заряжена настоящими пулями, а другие – самодельным литьем, изрыгали залп прямо в их гущу.
Они валились десятками, но это не остановило остальных, которые, несмотря на наш безжалостный огонь, бросались к фургонам и, ухватившись за них руками, пытались раздвинуть, так что вскоре вся наша крепость качалась и скрипела, как корабль в бурном море, в то время как сквозь густую пелену поднимающегося к небу порохового дыма в нашу сторону летел частый, как дождь, поток ассегаев.
И хотя врагу удалось сдвинуть некоторые из тяжелых груженых фургонов на фут или более наружу, разъединить их они не сумели, и град копий, пролетавший над нашими головами, не причинял нам никакого вреда. Господи, что это был за бой! Пятьдесят против шести тысяч...
Не более семи футов отделяло нас от вопящего моря наших врагов, в которое мы, едва успевая перезаряжать ружья, палили наудачу, ибо целиться не было никакой нужды. Вдруг я услышала крик моей четырнадцатилетней помощницы:
– Kek, tante, da is een swartzel! [4]
Обернувшись, я увидела рядом с собой огромного дикаря, который продрался сквозь шипы под фургоном и заполз в лагерь. Ружье в моих руках еще не было заряжено, но рядом лежал топор, – я схватила его и, когда кафр поднялся на колени, изо всех сил ударила его по шее, убив одним ударом. Да, дитя моё, и к такой работе мы, жены воортреккеров, должны были быть готовы в любую минуту.
Тут Ян, тоже увидевший лазутчика и бросившийся было мне на помощь, заметил еще трёх кафров, следовавших за своим погибшим собратом и уже выбиравшихся из-под фургона. Двое из них поднялись на ноги и кинулись к нему, подняв свои ассегаи. Я успела уже подумать, что все пропало, ведь одна брешь в нашей защите все равно, что прокол в пузыре, но Ян, бросив незаряженное ружье, с криком ринулся им навстречу. Он схватил их за горло – обоих, по одному в каждую руку, – и прежде чем они успели пронзить его копьями, с такой силой шибанул головами, что они упали и больше уже не шевелились. Позже об этом всегда вспоминали как о подвиге, поскольку всем известно, что черепа у кафров крепкие.
К этой минуте девушка передала Ральфу заряженное ружье, и он выстрелил в третьего кафра; затем он тоже совершил очень смелый поступок: видя, что зулусы продолжают ползти через дыру, он вырвал ассагай из руки мертвеца и закрыл брешь своим телом – улегшись на живот, он тыкал в головы лазутчиков копьем. Когда мы вскоре пришли к нему на помощь и вытащили его из-под фургона, оказалось, что он отделался одной лишь легкой раной. Затолкав тела кафров на его место вместе с запасными колючими ветвями мимозы, мы ликвидировали брешь в нашей обороне.
Это был переломный момент битвы: после этого лишь один кафр сумел проникнуть в лагерь, где и был зарублен. Два бура, Николас Потгитер и Питер Бота, были убиты ассегаями, брошенными снаружи. После этого атака начала ослабевать. Через тридцать минут после того, как Селье сделал первый выстрел, главный воевода вождя Мозиликатзе по имени Калипи отдал приказ отступать, и его войска угрюмо удалились – мы их разбили.
***
Тридцать минут! Всего тридцать минут – тени на траве сместились лишь на несколько дюймов, но теперь, когда все закончилось, казалось, прошло полжизни. Задыхающиеся от дыма и почерневшие от пороха, мы стояли, изумленно глядя друг на друга и вокруг себя. Палатки фургонов были изорваны на куски, – в нашем я насчитала больше шестидесяти порезов копьями, – а истоптанный дерн в центре лагеря был похож на спину ощетинившегося дикобраза: мы вынули из него почти четырнадцать сотен тяжелых ассегаев. Двое наших мужчин, пронзенные копьями, лежали мертвыми там, где упали, обратив лица к небу, двенадцать других были ранены, но все они со временем более или менее оправились от ран. Ни одна женщина и ни один ребенок не пострадали.
За границами лагеря было на что взглянуть! Там, на красной от крови траве лежали, где поодиночке, а где и кучами, более четырехсот зулусских воинов, большей частью – трупы; сколько раненых они унесли с собой, я не могу сказать.
Наш скот кафры угнали, и около двадцати мужчин нашли силы оседлать коней и догнать их, чтобы попытаться отбить волов, так как без них мы со своими фургонами не могли двинуться с места. До самого захода солнца они преследовали зулусов, убив еще многих, но вернуть скот такой малочисленный отряд не мог и был вынужден вернуться с пустыми руками. Ральф участвовал в этой погоне, и, благодаря проявленному им милосердию, в конце концов была найдена Сусанна и спасены многие жизни. Ибо случается, что наши добрые дела приносят свои плоды даже в этой жизни. А вы, наверное, уже подумали, что всю эту историю о битве при Вегкопе я рассказала только потому, что это величайшее переживание в жизни старухи? Нет, все это связано с историей Ральфа и моей дочери Сусанны.
1) Отсыл к библейскому сказанию об исходе из Египта: «Днем Господь шел впереди них в облачном столбе, указывая им путь, а ночью – в огненном столбе, чтобы давать им свет, поэтому так они могли передвигаться и днем, и ночью. Ни облачный столб днем, ни огненный столб ночью ни разу не отошли от народа» (Исх. 13:21-22).
2) Отсыл к библейской притче о проданном первородстве. (Быт. 25:32)
3) Шишконосые (или кнобнозы, англ. knobnose, голланд. knopneuse) – название, данное бурами части племени тсонга за обычай «украшать» носы келоидными рубцами.
4) Смотри, тетя, здесь черный! (африкаанс)