Йоселе

(отрывок из романа "Операция "Ковчег", посвящённого легендарной "атаке мертвецов" 24 июля 1915 года, во время героической обороны Осовецкой Крепости)

16 июня 1915 года; Мозир, Белоруссия

Старый Израиль Гутман, проснулся рано и выйдя во двор, потянулся и полной грудью вдохнул свежего воздуха.
Пройдя к умывальнику, он умыл лицо, вытер руки влажным от утренней росы полотенцем и прислушавшись, услыхал со стороны городской площади, звуки военного марша.
Накинув на плечи безрукавку, Израиль окликнул жену вышедшую из сарая с полными вёдрами молока.
- А что, Ривка? У нас остановились военные? - спросил Израиль, кивнув в сторону, откуда доносилась музыка.
- С вечера ещё зашли, - ответила жена, ставя вёдра с молоком на лавку, - всё местечко гудит, один ты ничего не знаешь, как и всегда.
Израиль подошёл к невысокому забору, выглянул на улицу и увидел, что она пустая.
- Неужели так рано? - вернулся он к дому, присев на лавку, рядом с вёдрами с молоком и кивнул жене, - а где Йоселе? Почему я его не вижу? Куда это он так рано ушёл?
- Ой ли рано! - усмехнулась жена, - восьмой час уже! Народ подался оркестр слушать, а Йоселе, ещё с вечера отпросился к Натану Барковичу ночевать. А ты будто не заметил, что сына дома нет? - посмотрел Ривка на мужа, разливая молоко по кувшинам.
Это «ты будто не заметил, что сына дома нет», больно резануло Израиля по самому сердцу. Он даже оскорбился, но тут же успокоился, вспомнив, что Йоселе был единственный его сын, любимый и долгожданный. Трое старших детей умерли, едва появились на свет. И только самый поздний, Йоселе, уже почти достиг возраста бар-мицвы, то есть тринадцати лет.
- Что же они задумали? - посмотрел Израиль на жену, - как они могли задумать? Я его собирался к портному послать, уже всё договорено и он знал ещё вчера, что Шломо его ждёт, чтобы обмерять. У него же нет ни костюма, ни шляпы… - Израиль замолчал, подумал и снова глянул на жену, - пойду-ка я схожу к Барковичам. Чует моё сердце, что наш мальчик проспал и Шломо будет очень недоволен, - покачал Израиль головой.
- Чем же будет недоволен? - ответила Ривка, - уплаченными наперёд деньгами? Двадцать рублей — на пороге не найдёшь в наши дни.
Израиль встал и разгладив короткую бороду, вышел на улицу.
Не спеша дойдя до дома Барковичей, он остановился и постучал в двери.
Двери открыл шустрый мальчишка с пышными светлыми кудрями, свисающими до самых плеч.
- Здравствуйте, дядя Срулек, - почти рассмеялся мальчик, прищурив глаза от восходящего солнца.
- Здравствуй Натан, - кивнул Израиль, - а я вижу, вы уже проснулись? А где Йоселе? Он сказал маме, что будет ночевать у вас!
- Ночевать у нас? - удивился Натан, - но как можно ночевать у нас? У нас места нет! Да и... и с чего бы ему у нас ночевать? Разве Йоселе поругался с дома?
- Нет, нет, не поругался, - растерялся Израиль, - а ты правду говоришь? - посмотрел он строго на Натану.
- Честно, дядя Срулек, - вмиг изменился в лице Натан, - а что, Йоселе пропал?
Израиль покачал головой, отвернулся и медленно пошёл дальше.
В начале он не знал куда идти. Мысли его перепутались, а ноги, казалось сами собой подкашивались и не слушались.
- Израиль! Израиль! - догнал его Мойша, отец Натана, - он не ночевал у нас! Надо его искать! Куда он мог ещё пойти?
- Я верю, - не глядя на Мойшу, продолжал медленно ступать по мостовой Израиль, - я не знаю… не знаю куда бежать… наверное загляну к приставу, а там… он не мог пропасть без следа.
- Не мог, - схватил его за плечи Мойша, - я пойду с тобой. На тебе лица нет!
Оркестр продолжал играть, но Израиль его не слышал.
Поддерживаемый Мойшей за плечи, он как в тумане прошёл через площадь и свернув в ближайший проулок, опомнился только в полицейском участке, когда Мойша уже что-то рассказывал усатому, худому приставу.
- Израиль, - наконец посмотрел на Израиля пристав, - ты давно своего сорванца видел?
- Вчера по обеде, - едва не охая, сам не помня себя, ответил Израиль, - вчера по обеде ещё дома был. А потом… потом я отлучился по делам, а когда вернулся, то поздно уже было, спать лёг.
- Спать лёг, и не обратил внимание, что сына дома нет? - кивнул пристав.
- Именно так, - ответил Израиль, посмотрев на пристава, - он матери сказал, жене моей, Ривке, что ночевать у Барковичей будет, - сказал Израиль и немного помедлил, - но его не было у Барковичей, - почти выдохнул он.
- У Барковичей? - кивнул пристав.
- У нас то есть, - ответил Мойша, - но он к нам не пришёл!
- Ладно, - отмахнулся пристав, - сколько лет ему?
- Скоро тринадцать, - пожал плечами Израиль.
Пристав подумал.
- Ну возраст такой, когда мальцы, бывает и на ночь из дому убегают. А потом боятся, отсиживаются где-то, пока есть не захотят.
Он улыбнулся, и посмотрел на Израиля.
- Ты успокойся, Израиль, - сказал пристав, - обожди до обеда, сам вернётся.
- Но надо же искать! - развёл руками Израиль, - понятно, что вернётся! Йоселе не такой! Он совершенно привязан к маме! Он не может… не может не дома быть!
Пристав снова усмехнулся и снова посмотрел на Израиля.
- Да скажу я городовым, поищут твоего Йосю, Израиль, - махнул он рукой, - не трави душу себе. Найдётся твой малец…

Израиль, как и пришёл на участок, так и вышел из него в сопровождении Мойши, не зная, то ли плакать, то ли криком кричать, то ли послушаться пристава и пойти домой. Ему хотелось перевернуть каждый камень в местечке, заглянуть под каждый куст и обыскать каждый дом, чтобы найти Йоселе. И именно это, как он думал, должны были сделать городовые. Но, они не спешили, сидя на лавочке под участком и куря папиросы.
Дойдя до угла он обернулся, посмотрел на них и глянул на Мойшу.
- Пойдёшь со мной, Мойша? - спросил Израиль.
- Куда? - кивнул Мойша в ответ.
- Ко мне, - вздохнул Израиль, - мы ведь сколько живём на белом свете, ты никогда не бросал меня в час беды? Вот и сейчас, пойдём со мной? Будем ждать моего Йоселе…
- Может уже дома? - спросил осторожно Мойша.
- Ривка погнала корову на луг, - тихо сказал Израиль, - он придёт, а дома никого нет… - посмотрел он на Мойшу, - неправильно это…

Ждать пришлось недолго.
Во дворе сидели молча, ни о чём не говоря.
Израиль перебирал в голове все возможные догадки, думая, куда же мог запропаститься его сын.
Мойша старался успокоить Израиля как мог, тихо приговаривая несвязные фразы, но тут же замолкал, видя, что друг его не слушает. А Израиль, действительно не слушал его, глядя то в землю, то поглядывая на калитку, ожидая там увидеть Йоселе.
Но, вместо Йоселе, за забором показался городовой.
- Сколько лет твоему сорванцу, Израиль? - не заходя во двор, окликнул Израиля городовой. Израиль аж встал, ожидая услышать самые страшные новости.
Сердце его сжалось от боли и он готов был закричать. Но, вместо крика он только выдавил из себя одно единственное слово.
- Двенадцать…
- Я заглянул на мобилизационный пункт, для порядку, - ответил городовой, - ваши парни говорили, что будто твой малец добровольцем вчера записался, на фронт.
На последних словах, Израиль чуть не упал в обморок. Ноги сами собой подкосились, но Мойша вовремя его схватил и усадил на лавку.
- Какой фронт? - выдавил из себя Израиль, - о чём вы говорите?
- Ему всего двенадцать лет! - сказал, посмотрев на городового Мойша, - вы шутите? Ему учиться надо! Он единственный сын у отца и матери!
- Мне ли шутить? - кивнул равнодушно в ответ городовой, - поспешите лучше. Может и успеете, пока их эшелоном, куда-нибудь на Минск не отправили…
Городовой направился дальше.
- Да что же это такое? - заплакал Израиль, - что же я Ривке скажу?
- Скажем как есть, Израиль, - положил ему на плечо руку Мойша, - а городовой прав. Нам спешить надо. Ну какой из Йоселе солдат?
- Никакой, - покачал головой Израиль и посмотрел на Мойшу. - зачем он это сделал, если, конечно, он сам это сделал?
Мойша пожал плечами.
- Наверное, он хотел самому себе доказать обратное, - посмотрел Мойша на Израиля…

Мобилизационный пункт, находился прямо в речном порту. Со стороны, можно было подумать, что толпа орущих пассажиров штурмует плавучий причал, пришвартованный к пристани. Но стоило подойти поближе, можно уже было понять, что штурма никакого нет. Шум, гам, были вовсе не бранью, а скорее каким-то непонятным праздником. Старые солдаты одели свои мундиры, увешанные орденами и медалями за все прошлые войны, и заняли отдельную очередь. Тут было всё чинно, спокойно и могло бы быть тихо, если бы не очередь рядом, напоминавшая больше толпу, в которой молодые люди всех сословий и званий, теснили друг друга, ругались, шутили, смеялись и спорили, кто где стоял и за кем кто занимал эту очередь. Хотя, очередью её можно было назвать лишь потому, что обычно «это» так называли.
- Посторонись! - послышался позади Израиля и Мойши крик.
Они обернулись. Бравый старик, в старой драгунской шапке, с красным Орденом Святого Станислава на груди, придерживая рукой висящую на поясе шашку, проследовал мимо.
Очередь вмиг стихла, расступилась и старик важно проследовал к столу, за которым уже можно было рассмотреть унтера, обложенного журналами.
- Так и пиши, - не долго думая начал старик, - вахмистр 3-го казачьего Оренбургского полка Георгий Семёнович Кайгородов. И чтоб мне только в кавалерию! - швырнул он на стол перед унтером, не то паспорт, не то сложенный вчетверо лист бумаги.
Унтер взял документ, раскрыл его, посмотрел, потом глянул на старого вахмистра.
- Господин вахмистр… но вам уже… - начал было унтер.
- Отставить пререкаться! - воскликнул унтер, - что мне уже? Девятый десяток, хочешь сказать? Я этой шашкой дрова рублю, как туркам шеи под Плевной! А? - вытянул он шашку наполовину, - где тут у вас бревно? Показать?
Глаза вахмистра загорелись какими-то страшными огоньками, изрядно напугавшими унтера.
- Ладно, ладно, отец… господин вахмистр, - запишу Вас, только не надо ничего рубить. А там уж, начальство решит, куда Вас определить.
- То-то же и оно, - усмехнулся старый вахмистр и поправил крест Святого Станислава.
Получив из рук унтера какой-то клочок бумаги, старый вахмистр глянул в него, усмехнулся и проследовал чеканным шагом дальше, обойдя стол за которым заседал унтер-офицер.
- Нам туда, - шепнул Израиль Мойше и потянул его за собой.
Попытавшись пробиться сквозь толпу добровольцев, они застряли прямо посреди неё. Ни назад, ни вперёд, прорваться было невозможно.
- Дядя Срулек! - услышал Израиль, внезапно, позади себя знакомый голос.
- Мордко? - обернулся он, столкнувшись нос к носом с соседским парнем, - Мордко, ты видел Йоселе? Он ещё вчера сюда убежал! Мать ничего не знает, а нам с Мойшей, только сегодня жандармы сказали!
- А Вы его проводить, или тоже добровольцем? - расплылся в улыбке Мордко.
- Всему своё время, Мордко, - покачал головой Израиль, - мог бы и я добровольцем, если не Йоселе. А так, теперь на мне всё хозяйство, - он подумал, - так что, пожалуй, или отругать, или проводить.
- Не ругайте его, дядя Срулек, - усмехнулся Мордко, - если сможете вперёд всех вырваться, то может он вас и пустит на пароход.
- На пароход? - удивился уже Мойше, - они будут служить на флоте?
- Ну что вы, - Мордко уже рассмеялся, - тут мобилизуют в 226-й пехотный Землянский полк, - как-то радостно сообщил он.

- О! - удивился Израиль, - вы это уже выучили, молодые люди? Ну, а где мой Йоселе? Что он тут делает?
Мордко пожал плечами.
- Вы же знаете его, дядя Срулек? Он везде первый, и всегда впереди всех. Ночевал тут, прямо на пристани. А утром, встал раньше всех и первым записался у него, - кивнул он в сторону унтер-офицера.
- Первый, - покачал головой Мойша, - только отцу и матери ничего не сказал! Нельзя так с нами, дети!
Мордко смутился, посмотрел на Израиля и виновато опустил глаза.
- Простите его, дядя Срулек, - обещаю, что я найду его и присмотрю за ним.
- Ой, - махнул рукой Израиль, - ты так говоришь, будто вы с ним на карусели собрались, - он помолчал и подумал, - куда хоть идёт этот пароход?
- А пароход идёт в Киев, - ответил Мордко, - а оттуда уже… - Мордко подумал, - а куда потом, я даже и не знаю. Но служить будем все вместе. Все говорят, что вроде где-то под Белостоком.
- Под Белостоком? - душа чуть не покинула тело Израиля, - но там уже целый год идут бои!
- Говорят, - стоял на своём Мордко, - что германцев уже гонят и почти прогнали! Вы же слышали, что наши подходят к Кёнигсбергу?
- Ну хоть что-то хорошее, за сегодняшний день, - печально вздохнул Израиль и посмотрел на Мойшу, - ты слышал? Даже офицеры не знают о том, что мы почти взяли Кёнигсберг? А наши дети уже знают! Давай попробуем пройти к нему? - кивнул он на унтера, - мы же не записываться в армию? Надеюсь, они не подумают, что из-за нас кому-то не хватит винтовки, чтобы лично взять штурмом Кёнигсберг?

Унтер-офицер, к удивлению Израиля и Мойши, выслушал их очень внимательно и так же внимательно посмотрел один, а затем второй журнал записи добровольцев.
- Йоселе, говорите? - усмехнулся он, - хитрый ваш Йоселе, - Иосифом записался, - он подумал, будто что-то вспоминая, - да, да, помню такого! Иосиф Израилевич Гутман, говорит! Ну, и судя по всему, годок он себе накинул.
- А сколько, он сказал, ему лет? - спросил Израиль.
- Четырнадцать, - ответил спокойно унтер-офицер.
- Но ему двенадцать, и только через три месяца, должно быть тринадцать! - возмутился Израиль.
- Ну, Вы это, - прокашлялся унтер, - документов у них нет, проверять я не могу, и как сказал он, что четырнадцать, то так я и записал.
- Мы можем его забрать? - настаивал Мойша.
- А что я могу сказать в ответ, убитому горем родителю? - пожал плечами унтер, - на пароход посторонним не положено, - он подумал, - но вам можно, учитывая деликатность ситуации, - унтер снова подумал, посмотрел на Израиля и добавил, - но только силком его не тащите, чтобы никаких скандалов. Начальник наш, поручик Стржеминский, такого не любит.
Он протянул Израилю клочок бумаги.
- Пропуск.
Затем глянул на Мойшу.
- Вы тоже можете пройти, господин Баркович…

На пароходе было даже тихо. Тут не было суеты, не было ругани и никто ни с кем не спорил. Конечно, Израиль почувствовал некое весёлое настроение царящее на палубе, подогреваемое игрой на губной гармошке.
Эта игра бросила его в дрожь. Почему — он не знал, но ему показалось, что губная гармошка пилит его будто по нервам.
Он остановился посреди палубы, окинул взглядом новобранцев и почти сразу увидел сына, спрятавшегося за огромной бочкой с водой.
- Йоселе! Йоселе! - бросился к сыну Израиль, - зачем ты тут? Зачем ты убежал из дома? Зачем вообще надо было убегать?
Йоселе, виновато потупив взгляд, вышел из-за бочки и подошёл к отцу.
- Что ты наделал, сынок? Пошли домой? - начал Израиль, - тот унтер-офицер разрешил тебя забрать, потому что ты ещё мал для службы в армии!
Йоселе глянул на отца.
- Только маме ничего не надо говорить, - ответил он тихо, - потому что я всё-равно никуда не пойду.
- Но… как? - опешил Израиль, - осенью у тебя бар-мицва… мы заказали костюм у дяди Шломо, собрали денег и во всём себе отказывали! А на следующий год, ты должен ехать учиться в Витебск! Я уже договорился, что тебя примут в иешиву, сынок!
Йоселе отвернул глаза.
- Угу… а если немцы придут? То где я буду учиться? - он посмотрел на отца, - и вообще, ты сам говорил, что дядя Давид, мамин брат, был солдатом! А твой дядя, Герш, даже стал офицером. И я хочу быть офицером!
Израиль развёл руками.
- Но дядя Давид ушёл в армию, когда ему было двадцать три года. И он погиб под Мукденом. А дядя Герш пошёл не на фронт, а в юнкерское училище! Что тебе мешает, окончить иешиву и пойти учиться на офицера, Йоселе? Разве сейчас заставляют, отказываться от веры и своих родителей?
- Нет, - вздохнул Йоселе.
- Ну так давай вернёмся домой? - сказал Израиль.
Йоселе обернулся, посмотрел на добровольцев и глянул на отца.
- Я не могу, - надул мальчик губы, - меня тогда засмеют и скажут, что я трус и испугался.
Он помолчал.
- Только не надо, чтобы мама сюда приходила. Не срамите меня перед людьми… Скажи, что пароход уже ушёл на Киев.
Израиль захотел заплакать, но сдержался.
Обняв на прощание сына, он посмотрел на него и поправил кепку на голове Йоселе.
- Вот ты и вырос… - прошептал Израиль, - главное помни, что тебе ещё отмечать бар-мицву и мы ждём тебя дома…

Выйдя на причал, он покачал головой глядя на унтера.
- Ну что? - кивнул в ответ унтер.
- Мой Йоселе сказал, - ответил Израиль, - что он солдат. Так что, вручаю вам моего мальчика, - смахнул слезу Израиль.
- Ну ладно, ладно, - унтер снова открыл журнал и посмотрев в него, глянул на Израиля, - скорее всего, он будет в 13-й роте нашего полка, у поручика Михаила Подольского*. Он хороший командир, молодой и даже душевный. А я уж поговорю с ним, чтобы не давал вашего паренька в обиду. Не плач, батя…

Ривка ждала Израиля, сидя на лавочке, сложив руки на переднике.
Когда муж вошёл, она грустно глянула на него и горько усмехнулась.
- Только не говори мне ничего, - сказала Ривка, - Мойра Баркович мне всё рассказала, что вы с Мойшей были у жандармов, что приходил городовой и что вы ходили на пристань, где наш Йоселе записался добровольцем на фронт.
Израиль сел рядом и посмотрел на жену.
- Говорят, командир у него хороший, молодой и добрый, поручик Подольский. Судя по всему, тоже наш…
- Наш, не наш, - отмахнулась Ривка, пряча слёзы, - в том-то и дело, что молодой. Война ведь, Срулек! Так что, лучше бы старый был! Голова не такая горячая. Старики, они цену жизни знают. А так, наш Йоселе, была бы такая пригода, то и с самим царём подружился бы и хвостиком бы вился за ним! Теперь, этот молодой поручик и наш сын, впереди всех в атаке будут… - она посмотрела на мужа, - не увидим мы его больше, Срулек…
Ривка молча встала и накинула на голову платок.
- Ты куда? - спросил Израиль.
Провожу хотя бы пароход, если уж сын не хочет, чтобы я обняла его на прощание…
Меньше чем через час, пароход скрылся из виду, словно растворившись в свете. Ривка, стоя на высоком мысе, махнула на прощание рукой и упав тут же на колени, на берег, зарыдала, явно почуяв, что самый дорогой и самый нежный кусочек её сердца, вдруг с болью оторвался и полетел вслед за уходящим пароходом, дымок из трубы которого ещё был виден и казался Ривке белыми ангелами летящими в небо и исчезающими в этом голубом и ясном небосводе...


*
Михаил Подольский; офицер, командир роты, участник обороны Осовецкой Крепости, погиб в "атаке мертвецов"; тут, прототипом образа Михаила Подольского, выступает так же погибший в "атаке мертвецов" командир 13-й роты поручик Владимир Котлинский

***
Прототип Йоселе Гумана, 13-летний стрелок 9-го Кавказского стрелкового полка Иосиф Израилевич Гутман, уроженец г. Мозир (Мозырь) Мозирского уезда Минской губернии, умер от ран 16 августа 1916 года.
В моей книге, весь его боевой путь будет составлять два месяца, в то время, как настоящий Иосиф Гутман воевал в составе своего полка два с половиной года...