- Баба, а где мой дед? - приставала я к своей бабушке Марине с одним и тем же вопросом, немного оперившись после своего рождения. Было мне лет пять-шесть тогда, уже сознательный возраст для понимания каких-то вопросов о полной семье, где есть все: дед, баба, мама с папой, братья и сёстры. А тут ещё разглядела я у подружки моей деда – настоящий, такой высокий, большой, с усами, курит самосад и балует её, жалеет, заступается даже перед бабушкой, когда та сердится на внучку. А у меня его нет совсем. Почему?
- На войне остался,-отвечала мне бабушка и старалась перевести разговор на другое.
Но я была неумолима:
- Как остался? - цепенея от страха, продолжала я расспросы.- Мы, что же, ему совсем не нужны?- и обидные слёзы наворачивались на мои глаза.
Видя такое горе, сажала она меня на колени к себе и утешала:
- Ну так, просто не вернулся домой пока, живёт где-то в другом месте. Может, вернётся ещё. Я жду. И ты жди.
Она отворачивалась от меня, но я успевала заметить слёзы на её щеках, которые она тут же стирала ладонью. Я представляла, что у деда теперь другая семья, он живёт в другой деревне или даже в городе и, что самое обидное, у него есть другая внучка, но не я, он ничего не знает обо мне и как я его жду, иначе бы уже вернулся домой наконец. От этого было так горько и обидно, но я всё равно верила, что когда-нибудь дед вернётся и останется жить у нас. Представляла, как он будет подбрасывать меня высоко-высоко в небо, и смеяться, и я буду смеяться от счастья! А потом посадит меня на колени к себе и будет читать мне книжки и кормить конфетами. И неважно, какой он там будет: усатый или безусый, курящий или не курящий, мне он нужен любой, и я его буду очень любить! О том, каким мой дед был до войны, всё же бабушка мне рассказала. Он был высок, худощав, кареглаз, и очень весёлый. На деревенских гулянках считался отменным плясуном, посещал их регулярно, даже после женитьбы. Жаль, что ни одной фотокарточки не осталось на память. Была одна, но не удалось сохранить, порвали её малолетние моя мама и её брат, мой дядя. По словам моей тетки, мама была очень похожа в отца. В 41-м, когда дед уходил на фронт, ей было пять лет, какие-то отрывочные воспоминания остались. Ну, а мне оставалось только ждать, чтобы увидеть его наяву. Раз бабушка ждёт, то и я буду. Конечно же, я очень верила бабушке, и ждала, ждала…
А однажды случайно в ящичке стола нашла маленькую бумажку, на которой химическим карандашом было написано: «Ваш муж Каулькин Егор Григорьевич погиб в бою…». Свет померк в моих глазах тогда от этих слов.
- Что это? Что это?- кричала я, тряся перед бабушкой этой бумажкой.-Ты же сказала, что вернётся!
И тут я услышала страшное слово- «похоронка». Оказалось, нашему ожиданию уже больше двадцати лет! А она всё верила, что это может быть ошибкой, недоразумением. Дед погиб в марте 1942 года, а в августе у него родился сын, о котором он так и не узнал, а что уж говорить о нас, его внуках! Замуж бабушка больше не вышла, навсегда осталась вдовой солдата, храня ему верность. Поднимала двоих детей, всегда работала. До самой смерти копошилась по хозяйству, привыкла всё делать сама, даже мужскую работу. Сама отбивала косу в сенокос, а у нас это считалось мужским занятием. Никогда я не спрашивала у неё, как ей жилось, а теперь знаю: очень непросто, работой, скорее всего, она пыталась отвлечься от грустных мыслей.
Деревни с ласковым названием Болошки в Велижском районе Смоленской области, под которой сложил голову мой дед, уже не существует, воинские захоронения перенесены на городище Лидова Гора. 9 мая 2004 года я, мама, два моих брата и мой сын побывали на мемориале, и на одной из мраморных плит нашли родную фамилию… Высыпали горсть родной земли, положили букеты цветов. Цвела черёмуха пышным цветом всюду, был мир и покой.
В этот день лил сильный дождь, поминки устроили в доме местного краеведа, замечательного человека Бордюкова Александра Григорьевича, с которым списывались заранее. Пятеро нас, священник из Гатчины, дед которого погиб на этой земле, директор краеведческого музея, семья Бордюковых и их близкие друзья, сидели за одним столом и разговаривали, вспоминали, смеялись и плакали. Было ощущение необъяснимого родства и близости с этими людьми. Как оказалось, не только у меня возникло такое чувство, об этом говорили все.
Во время войны Александру Григорьевичу было тринадцать лет. Основной рабочей силой в то время были вот такие мальчишки, да ещё женщины. После освобождения района мальчиков отправили работать в похоронную команду: собирать тела и останки погибших и предавать их земле. Работа была невыносимой с точки зрения ранимости детской психики, но делать её всё равно было некому, и они честно её выполняли. Погибших было очень много, их собирали по полям, перелескам, оврагам. Находили солдат сидящих на поле, стоящих в полный рост у деревьев- убитых, и застывших так навсегда. В некоторых случаях можно было догадаться, что в этом месте погиб солдат - осталась только взрывная воронка и какие-то фрагменты тел, одежды…
Война на велижской земле была жестокой, кровопролитной по той причине, что наши войска по сравнению с немецкими находились в более затруднительном положении. Немцы заняли село на высоте и простреливали низменность перед ней очень усердно, а наши, атакуя, ежедневно шли на верную смерть по открытой равнине Будницкого поля. Укрыться на нём было совершенно негде, и убитые в новом бою падали на вчерашние трупы своих боевых товарищей, устилая поле своими телами. Они не могли отсидеться в окопах, нужно было освобождать свою родную землю от фашистов любой ценой. И цена эта оказалась слишком высокой.
Кроме ежедневного ожидания смерти красноармейцы подвергались ещё одному жуткому испытанию: немецкой агитации с холма. «Русские, сдавайтесь в плен! Будете сытно есть , пить, слушать ваши песни. Переходите на нашу сторону!» И после этого начиналось совсем уж невообразимое: немцы заводили патефон и ставили пластинки с русскими песнями, от которых закипала такая злость, что некоторые бойцы не выдерживали, заползали на бруствер окопа и стреляли в сторону высоты, откуда доносились родные, русские песни. А утром была новая атака…
Перестала ли я ждать деда с войны? Нет, конечно же! Не перестала ни минуточки! Только жду я его уже по-другому. Хочу, чтобы он просто однажды мне приснился бы таким, каким был в памяти моей бабушки: молодым, весёлым, высоким. Есть же какая-то генетическая память в каждом из нас, должна она меня порадовать таким подарком. Ведь рядом с дедом я всё та же маленькая, наивная девочка, ждущая его с войны. А маленькая ещё и потому, что он оказался очень большим, просто огромным, закрывшим своим телом нас всех от страшной беды- фашизма. А частичка его всё равно осталась в нас, живущих за себя и за него. Пусть просто фамилией на гранитной плите мемориала, карими глазами , доставшимися в наследство моей маме, мне, брату и моим детям. И, конечно, памятью в наших сердцах, нашей мирной жизнью, за которую заплачена такая высокая цена самым дорогим, что есть у человека на земле – его собственной жизнью.
Вечная память защитникам нашего Отечества, павшим в боях за мирное небо над нами! Вечная память моему деду Каулькину Егору Григорьевичу, 1910 года рождения, уроженцу деревни Русаново Западнодвинского района Тверской области!
Дедушка, родной, возвращайся домой пожалуйста, я тебя жду!
Светлана Тимофеева