========================= 20. Хитросплетения
Нельзя никому верить – мамины слова она поняла слишком поздно. И больше никому не верила, закрылась в иллюзорном пространстве, в книжном мире, существующем для неё одной. В этот мир никто не проникнет, а она никогда не сможет из него выйти. Нина пробовала — выйти. И всякий раз сталкивалась с подлостью, мерзостью, непониманием — лицом к лицу, одна, без поддержки. И поняв, что проиграет, уходила обратно, оглядываясь с тоской — на мир, в котором для неё не нашлось места. Столкновение с реальностью причиняло боль, а она не умела противостоять несправедливости, не могла защититься от лжи.
Бабушка и мама никогда не лгали, никогда не обманывали. Или просто Нина не умела отличить правду от лжи? Поверила Витьке, которого она — вот же дура! — так долго ждала и, наверное, любила. Поверила бабушке и дяде Кире, с их приторной добротой, билетами в Большой театр и пирогами (рецепт теста Зинаида Леонидовна так и не дала, написала на бумажке несусветное: стакан мёда, стакан водки, пачка дрожжей, пачка муки. Нина прочитала и удивилась. Бред, явный бред, а она ещё и поблагодарила, дура).
Поверила Максиму, появившемуся в её жизни в минуты отчаяния и страха перед папиной роднёй. А ему, жившему в общежитской обшарпанной комнатёнке с ободранной мебелью, нужна была москвичка с квартирой или хотя бы с комнатой. Нина вполне подходила. И квартира подходила.
Максим ни разу не переступил черту, вёл себя с ней как влюблённый мальчик. А на ночь, наверное, приводил к себе женщин, с которыми можно всё. Нина ему нужна для дела, он никогда не совмещал одно с другим: многофункциональные агрегаты ломаются быстрее. Как микроволновая печь с конвекцией, которую он купил два года назад. Конвекция полетела через год. Выводы Максим сделал правильные: работу отделял от развлечений, дела отделял любви, а пользу от удовольствия. Нина была — делом.
А она-то ждала, когда Максим скажет ей: «Милая… я хочу тебя, жить не могу без тебя!» И тогда она сбросит бабушкины и мамины наставления как оковы, как кандалы, станет такой как все, и жить будет как все. Но Максим ничего такого не говорил, таскался за Ниной как привязанный и делал вид, что ему нравится кататься на каруселях и поедать мороженое… Делал вид! А она не понимала, вот только сейчас поняла.
Поверила в «родственный обмен» — решила, что мама делает это для её, Нининого, спокойствия. А маме просто хотелось от неё отделаться и уехать в новую жизнь, в которой Нина ей не нужна. Родственный обмен был для этого идеальным способом, просто идеальным! Тем более что в папину (а теперь уже в бабушки Зинину) квартиру Нина наотрез отказывалась даже звонить, не говоря уже о том, чтобы там жить.
Говорят, что на ошибках учатся. Нина ничему не научилась и по-детски верила в справедливость, которой — нет. Поверила начальнице, ценившей Нину за безотказность и умение избегать конфликтных ситуаций. Валентина Ивановна уволила её без сожалений, когда к ней в кабинет явилась (ввалилась) Светлана Владимировна Бурматова и с ходу обвинила Нину в аморальном поведении и в «шашнях», которые девчонка крутила с её мужем под столом, в ресторане — можно сказать, при всех.
— Ни стыда ни совести, под стол залезла, якобы вилку уронила. Да она специально её уронила! А мой-то поверил и полез доставать… Вы же знаете моего мужа, он помогает всегда и всем, вот и купился… как рыба на крючок! — рассказывала Светлана, вдохновляясь собственным красноречием и чувствуя себя униженной и оскорблённой.
В роль она вжилась настолько, что у Валентины Ивановны глаза полезли на лоб, да так там и остались. И сокрушённо взирали на археографа (археографиню!), чей муж, главный художник-реставратор архива главной библиотеки страны, имел влиятельных друзей в Министерстве культуры, где у него всё зашоколадено.
Заподозрить, а тем более обвинить в чём-то Виктора Ивановича Бурматова, значило подставить под удар себя: благодушный и компанейский реставратор таких промахов не прощал и мстительно звонил друзьям из министерства. Засим следовала разгромная ревизия, либо иные события, столь же неприятные.
— Ни стыда ни совести! Вы бы видели… Из-под стола вылезла вся красная, а Витя мой — за ней следом, и морду в сторону своротил. Она с ним весь вечер пила, а он ей в тарелку закуски подкладывал… Чуть не целовались оба! — закончила длинную тираду Бурматова, вытирая слёзы — впрочем, вполне искренние.
Валентина Ивановна не верила ни единому слову: Нина проработала под её началом семь лет и сотворить такое не могла, это бред. Но ссориться с «археографиней» было опасно. Валентина Ивановна сочувственно вздохнула и налила гостье воды из графина. Светлана Владимировна одним махом осушила стакан, налила ещё один, выпила крупными глотками, вытерла ладонью губы. И закричала, срываясь на визг:
— Я не собираюсь больше терпеть этот шалман! И муж мой не собирается! Вы меня поняли?! (Прим.: шалман, или кабак, — жаргонное и пейоративное название низкопробного питейного заведения с регулярными посетителями. Светлана Владимировна этого не знала).
Когда за посетительницей закрылась дверь, Валентина Ивановна немедленно позвонила в отдел кадров:
— Евгений Александрович, тут такое дело… В общем, сами понимаете. Графиня наша полчаса у меня распиналась, аж вспотела. Воды полграфина выдула, архив наш шалманом назвала, ушла и дверью хлопнула. Ну, думаю, жди беды, муженёк её в министерство стукнет-звякнет, и не возрадуемся. Меня на прошлой ревизии чуть до инфаркта не довели, ещё одной я не переживу. Вы меня поняли?
Положив трубку и пробормотав сакраментальное «графиня изменившимся лицом бежала пруду» (телеграмма из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой телёнок»), Евгений Александрович пригласил Нину Дерябину в свой кабинет.
— Проходи, садись, Нина Максимовна, — бывший сотрудник органов госбезопасности, а ныне старший инспектор отдела кадров перелистал для порядка страницы личного дела, выдержал паузу, и поскольку Нина ни о чём его не спрашивала, произнёс следующий монолог:
— Так… Так. Та-аак. Дерябина Нина Максимовна, год рождения 1963-й… Сколько тебе? Ммм… двадцать шесть лет, образование высшее, профильное, историко-архивный институт, специальность «архивное дело». Сколько ты у нас работаешь?
Не дождавшись ответа, гэбист… простите, кадровик продолжил:
— Ты у нас работаешь семь лет. Что я могу сказать? Ты девочка работящая, неконфликтная, опыт работы имеется, место себе найдёшь, устроишься куда-нибудь… — И встретив Нинин непонимающий взгляд, закончил уже другим тоном. — В общем так, моя хорошая. Ты сейчас пишешь заявление на увольнение, формулировка — собственное желание, вот прямо здесь и сейчас.
А я тебе пишу хорошую характеристику, распишу все твои достоинства: что работы не боишься, на сверхурочную остаёшься без напоминаний, с посетителями ладишь, к сотрудникам подход имеешь и к начальству с уважением-пониманием… Не характеристика — конфетка с ликёром! А не договоримся по-хорошему, уволю по-плохому, и ни в одну приличную организацию тебя не возьмут. Полы мыть будешь, плевки чужие подтирать… Чего побелела-то вся?.. Маша! Маш! Неси скорее нашатырь, тут у меня Дерябина в обморок падать надумала.
Нина сдержала рвущийся наружу гнев, выбеливший её лицо до оттенка «белый призрак», и спокойно сказала:
— Не надо нашатырь. Я напишу заявление.
— Вот и умница. Люблю иметь дело с умными людьми.
Она не умная, она дура. Трудолюбивая, честная, ответственная, с высшим профильным образованием, вся такая правильная дура.
* * *
О том, что её уволили из Ленинской библиотеки — главной библиотеки страны! — в Нининой коммуналке никто не узнал: Нина сказала, что взяла отпуск, а не поехала никуда потому, что хочет отдохнуть дома. И только Мишуню рассказала правду, давясь слезами и зажимая ладонью рот, чтобы всхлипов не слышали соседи.
— Ооо, ооо, — пожалел Нину Мишунь. — Не грусти, ско-ооо-ро в вашем до-оооме начнут выдавать оо-ордера, у тебя будет но-оо-овая жизнь, будет всё по-друго-оому, будет всё хорошо-ооо. Ничего, ооо, всё пройдё-оот.
Нина вытерла слёзы. Мишунь говорил верно. В новой жизни её ждёт новая работа, новые знакомые и новые друзья. У неё скоплены деньги — те, что приходили из Марнеули от мамы, и те, что дала бабушка Зина с продажи папиного дома. Есть на что жить. А работу она найдёт. Вот переедет в новую квартиру — и сразу же начнёт искать работу!
Это даже хорошо, что всё так вышло: кто знает, где будет её новый дом? Вдруг очень далеко, и до работы придётся добираться два часа… и столько же обратно! Всё что делает бог — он делает к лучшему, говорила бабушка Маша. Всё хорошо, у меня всё хорошо, — повторяла Нина как заклинание, как мантру, убеждая себя во лжи, которой — хотелось верить.
— Ооо! — обрадовался мишка. Нина поцеловала его в лоб, подхватила на руки и закружилась по комнате, не зная, куда себя деть, с кем поделиться этой внезапно нахлынувшей радостью.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2020/02/21/1920