Глава 17. Диванно-кресельные войска

Максим Вьюгин
Девчонки, уютно расположившиеся на диване, встретили нас радостными возгласами. Глядя на воркование четы Купцовых, я впервые ощутил, скажем так, острый приступ нехватки женской ласки и понял, что хочу завести семью. Виду я не подал, но, кажется, Настя, тот самый новый фитнес-тренер, о котором на кухне упомянула Ира, что-то почувствовала. В течение всего вечера она часто задавала мне вопросы и внимательно слушала ответы. Это было приятно, потому что, признаюсь, Настя мне сразу понравилась. Ира и третья молодая женщина, её подруга, тоже на сносях, многозначительно переглядывались, а Коля просто понимающе улыбался.

Попросить номер телефона у Насти я в тот вечер не решился. Но когда Коля отвозил меня домой (он сам вызвался доставить меня прямо в N, до которого, к слову, было рукой подать), я нашёл её в соцсетях, у Коли, что называется, «в друзьях».

В компании с дамами Коля был немногословен, но в машине его словно прорвало. Он явно хотел высказаться, а мне было интересно узнать мысли друга детства и, по совместительству, профессионального оратора.

— Раньше о политике и прочей бессмыслице в нашей стране принято было беседовать на кухнях, на диванах, на креслах — говорил он. — Теперь же, поскольку общение перекочевало в интерактивную среду, беседуют в комментариях к какому-нибудь новостному посту в соцсетях. И, в общем-то, тоже сидя на диванах и креслах, но воюют они за свою правду в одиночку. Всё потому, что нами движет желание не пропустить что-то важное. Нам кажется, что если мы в онлайне, то всё окей, мы на связи и держим руку на пульсе мира: в любую секунду можем отправить сообщение, поставить лайк, написать комментарий. Но ведь это только так кажется.

А ещё мы очень боимся одиночества. С одной стороны, все без всех могут, а с другой — во всём этом видится какая-то вселенская тоска. Мы ведь почти без сожаления отказываемся от ещё совсем недавно близкого человека, как от какой-то вещи, и меняем его либо на недолгое физическое удовольствие, либо на другого человека, которому теоретически грозит то же самое.

Всё вышесказанное можно свести к тому, что нам катастрофически не хватает счастья и мы не знаем, где его искать. Мы стремимся познать любовь, не понимая, однако, самого главного — её назначения. Стремление к благоденствию здесь, на Земле, вполне логично становится стремлением к благоденствию там, на небесах. При наличии веры, конечно же. Другое дело — что именно люди подразумевают под словом «благоденствие».

— А ты счастлив? — спросил я, когда тирада Коли подошла к концу.

Он ответил не сразу.

— Да. Помнишь фильм «Доживём до понедельника»? «Счастье — это когда тебя понимают». На первый взгляд, фраза совершенно справедливая и можно было бы на ней остановиться. Но мудрые люди говорят несколько иначе. Они говорят так: «Счастье — это когда ты понимаешь других». Понимаешь?

— Понимаю… Хм, так я, значит, тоже счастливый.

— В точку! И понимать другого человека — это то, что мы умеем с рождения. Наверно, на уровне генетики, что-то в нас заложено. Но в большей степени навык понимания зависит от твоего желания. Если ты не хочешь, ты и не будешь понимать своих современников, а уж тем более — предков. Вот когда просматриваешь архивные видеозаписи, кажется, что люди в прошлом ходили несколько быстрее, чем мы сейчас, и походка у них была какая-то смешная. Создается впечатление некоего физического или, лучше сказать, поведенческого отличия наших ближайших предков от нас. Если через сто лет Земля ещё будет существовать, потомки решат, что мы свихнулись, когда будут смотреть видео, которые безбашенные современники выкладывают в интернет. Если, конечно, к тому времени они сами окончательно не сойдут с ума или их не поработит искусственный интеллект.

Как показывает популярность фильмов с огромным бюджетом и фантастическим сюжетом, мы, зрители, любим сказки. Мы с детства к ним привыкаем и порой долго не можем вырваться из их уютных объятий. Больше всего в этой ситуации меня пугает отсутствие стремления к развитию. А развитие необходимо, потому что без него невозможен ни духовный, ни материальный рост. Вот скажи мне, какое у тебя хобби?

— Ну… — замялся я. — Пытаюсь заниматься литературой на досуге.

— А ты пробовал когда-нибудь писать на заказ?

— Да.

— Ну и как?

— Не впечатлило. Точнее, ничего путного не вышло. Заказчику — редактору одной местной газетёнки — не понравилось.

— Ну а как ты вообще считаешь: работа творческого человека, сделанная на заказ, относится к искусству? Или это просто работа за деньги, не претендующая на какие-либо высокие звания?

— Ты знаешь, раньше, будучи максималистом, я считал так: всё, за что платят — это, как ты сказал, просто работа за деньги.

— Это не я сказал, это я где-то слышал, — сказал Коля.

— Неважно. Теперь я думаю по-другому. Есть такое понятие — ремесло. Согласись, ремесленник (столяр, например) может выпилить шедевр, который купят и которым будут любоваться и пользоваться в быту. Чем же отличаются представители других направлений: литераторы, актёры, художники?

Мы помолчали.

— Зайдёшь в гости?

— Давай как-нибудь в другой раз, ладно? Я что-то так устал. Да и Ирка, наверно, заждалась.

— Ну тогда до встречи. Очень рад, что мы встретились. Подумать только: пятнадцать лет…

— Взаимно, дружище!

Мы обменялись телефонными номерам.

— Отлично, жди звонка. Ну или сам звони.

Я попросил Колю высадить меня у круглосуточного магазина, что находился за пару кварталов от моего дома. Мне хотелось перед сном немного пройтись пешком.