Вошла в нашу жизнь эта невысокая, красивая, властная женщина вместе со своей красавицей дочкой, на которой женился мой брат. Вошла шумно и весело, с шутками, прибаутками. Приехали перед свадьбой в наш дом, привезли перину, одеяла и стали кричать, что и калитка и ворота у нас узкие, никак не пройти. Растерявшийся отец, не очень знакомый с народными обычаями, спросил: «Что делать-то надо?» Выручила его сестра: «Да рюмку налить!» После налитой рюмки все оказалось впору, гости вошли в дом и деловито стали обмерять окна, чтобы сшить на них новые шторы.
Свадьбу заранее не планировали, хотя Слава давно был влюблен в Надю, но они поссорились, долго не встречались, уехали в разные места по распределению после техникума. Слава сбежал из Ташкента после землетрясения, а Надя работала в Казахстане, приехала домой в отпуск. Здесь они встретились, и вопрос со свадьбой вдруг решился за две недели, причем торопила со свадьбой Надя, а Слава боялся, что она передумает. Слава был на седьмом небе от счастья, а Надя сидела за праздничным столом с заплаканными глазами.
Позднее Надя неоднократно говорила мне, что никогда не любила Славу. Что же заставило ее выйти за него замуж? Она почему-то сразу оказалась беременной, ребенок родился через семь месяцев после свадьбу с наполовину синим лицом, прожил двенадцать часов и умер. Надя объясняла, что ее сильно толкнули в автобусе, поэтому ребенок родился с синяком раньше времени. Рожать она не хотела, порывалась сделать аборт, но ее отговорили, она постоянно глотала какие-то таблетки.
Свидетельство о смерти ребенка забирал отец, выписывал свидетельство его давний знакомый, бывший одноклассник. Диктовал медсестре рост, вес ребенка:
- Ребенок доношенный.
Отец удивился:
- Как же доношенный? Семь месяцев!
- Пиши, я знаю, что говорю.
Никому об этом отец тогда не сказал, Слава тяжело переживал смерть мальчика.
Я в это время училась в университете в Саратове, домой приезжала иногда в гости, подробности жизни Славы и Нади не знала. Но мама рассказывала, что они часто ссорились, Надя не хотела спать со Славой, уходила в другое место: «Он храпит!» После смерти ребенка Надя предложила Славе пожить отдельно: «Мне надо прийти в себя».
Слава, оставшись один, завербовался в город Теплоозерск на Дальнем Востоке, уехал. Через некоторое время под давлением своих родителей, сотрудников на работе Надя все-таки поехала к Славе. Там Надя тоже устроилась на работу, они получили квартиру, обустроились, у них родился мальчик, Максим.
Я пережила неудачную любовь, приведшую меня к сильной депрессии, чуть не бросила университет в конце четвертого курса, была вынуждена взять академический отпуск.
Мать Нади Ольга Константиновна собиралась ехать к дочери на Дальний Восток и предложила моим родителям взять меня с собой, чтобы я отвлеклась, развеялась. Родители уговорили меня поехать, мне было все безразлично, все равно где находиться. Путешествовать на такие большие расстояния в те времена было очень непросто, но Ольга Константиновна постоянно куда-то ездила, в этом был источник ее доходов. Спекуляцию тогда запрещали, но не так легко было доказать, что ты именно спекулируешь, а не просто продаешь одежду или обувь, не подошедшую тебе по размеру. В магазинах хороших вещей почти не было, а на рынке можно было найти все, только дороже, чем в магазинах.
Сначала надо было доехать до Куйбышева, поезда на Дальний Восток шли только оттуда, и купить на них билеты было очень сложно, некоторые ждали на вокзале по несколько дней. В Куйбышеве Ольга Константиновна сразу познакомилась с такой же деловой и пробивной женщиной, та ехала во Владивосток к бывшему мужу. Ирина тут же рассказала, что с мужем она разошлась, он не хотел отдавать ей дочь, утверждая, что дочь она угробит. Дочь у нее действительно умерла, теперь она едет к мужу, но чего она хочет от него, я так и не поняла. Наверно, чтобы ему жизнь медом не казалась. Ирина каким-то образом ухитрилась влезть без очереди в военную кассу, купила билеты на всех, и мы поехали.
Нам с Ольгой Константиновной надо было ехать в этом поезде четыре или пять дней, Ирине дольше. Я чаще всего лежала на верхней полке, отвернувшись к стене, а женщины вели оживленные беседы, многое я невольно слышала. Ольга Константиновна рассказывала о себе, как она гадала с подругами на жениха, а вскоре к ней посватался молчаливый, спокойный Иван Спиридонович. Ни о какой любви никто не спрашивал, шли за тех, кого выбирали родители, «стерпится, слюбится». Жили они достаточно дружно, Надя у нее была вторым ребенком, первым родился сын Владимир. Владимир был женат на крепкой, румяной, голосистой Евгении, у них росли трое детей. Пела Женя очень хорошо, я всегда с удовольствием слушала ее песни. Владимир любил выпить, но всегда работал, обеспечивал семью, жену никогда не обижал.
Была ли у Ольги какая-нибудь специальность, где она работала раньше, я не знаю. Запомнила ее уже пожилой, с седыми, но все еще густыми, красивыми волосами, большими карими глазами, правильными чертами лица. Иван Спиридонович ездил куда-то на сенокос, заготавливал мочалки из лыка, их Ольга так же продавала на базаре. Жили они скромно, в доме не было ничего лишнего, но денег у них было больше, чем у моего отца, работавшего директором школы. Ее главным правилом в жизни, переданным и дочери, было «не обманешь, не проживешь».
Руки обеих женщин были постоянно заняты. Ольга Константиновна вязала теплые шерстяные носки, Ирина распускала старую вязаную кофточку. Я иногда помогала Ирине распускать кофточку, связывая узелками нитки. Проводнице вагона понравились носки, она попросила ей их продать.
- Три рубля.
- Ой, как хорошо, у меня теперь ноги не будут мерзнуть!
Ольга Константиновна сразу сообразила, что продешевила.
- Пять рублей. Не нравятся, не бери.
Проводница вздохнула, но заплатила ей пять рублей.
Приближалась наша остановка, проводница принесла нам билеты. Ирина поинтересовалась, где ее билет, его почему-то не оказалось на месте. Ирина стала громко возмущаться, потребовала, чтобы проводница компенсировала ей стоимость билета. Та плакала, жаловалась на невысокую зарплату, но деньги все-таки заплатила. А Ирина потом с торжеством показала нам билет, который сама тайком вытащила из кармашка.
Последняя пересадка, и мы, наконец-то, добрались до Теплоозерска. Квартира у Славы с Надей неплохая, они ее обставили с помощью Ольги Константиновны. Недалеко граница с Японией, завозят сапоги, куртки, дубленки. Ольга Константиновна активно бегает по магазинам, выстаивает везде очереди, скупает все, что можно будет продать.
Максим маленький, худенький, беспокойный, ежится, крутит головой, часто плачет. Надя нервничает, трясет ребенка, не умеет его успокаивать. Ольга берет ребенка у дочери, показывает, как надо выкатывать на спинке щетинку, смазывая спинку грудным молоком. Наставительно объясняет дочери, что нужно быть терпеливее: «Он вас не искал, вы сами его нашли».
Слава и Надя смотрят на ребенка, как на ненужную обузу. Кричит, не дает спать, ему постоянно что-то нужно. Наде хочется наряжаться, стрелять глазками, Славе бы выпить, полежать на диване с книжкой. А у меня чистый, невинный взгляд младенческих глаз вдруг пробуждает интерес к жизни. Не все же вокруг подлецы и негодяи, приходят новые люди, ни в чем не виноватые, начинают все с чистого листа. Должно же следующее поколение становиться лучше тех, кто жил до них.
Жить в Теплоозерске молодые не хотят. Славу направляют от завода учиться в институт, он просит тещу забрать Надю и Максима, отвезти их на время его учебы к нашим родителям. Назад мы возвращаемся уже вчетвером, двухмесячный ребенок стойко переносит долгое путешествие.
В институт Славу не приняли, направление, оказывается, было действительно только для рабочих, а не для инженерно-технических работников. Он распродал по дешевке мебель, вещи и тоже приехал к родителям. Родители с обеих сторон помогли Славе и Наде купить кооперативную квартиру, но прожили они там недолго, разошлись, ребенок их не объединил.
Максим рос большей частью у Ольги Константиновны, родители о нем особой заботы не проявляли. Я, приезжая домой к родителям, старалась побыть с Максимом, бежала за ним к Ольге Константиновне. Мальчик был очень шустрым, забавным, смышленым, развивался быстро. В восемь месяцев он стал не просто ходить, а бегать, рано стал четко выговаривать букву «р». Взрослые удивлялись, просили:
- Максим, скажи «интернационал».
- Да надоели вы со своим интернационалом!
Только легко уходить от Ольги Константиновны не получалось, она обязательно усаживала за стол, начинала угощать, наливала самогон. Никаких отказов она слушать не хотела: «Выпей, а то я обижусь!»
Я окончила университет, уехала по распределению, потом вернулась к родителям с маленьким сыном. Личная жизнь у меня так и не сложилась, но сын стал для меня самым любимым и родным человечком. Брала я к себе и Максима, мальчики росли вместе, хотя с нервным, дерганым Максимом мне было очень трудно. Уходил домой к бабушке племянник всякий раз со слезами, бабушка держалась с ним сурово, он ей был в тягость. А у меня стал сильно пить отец, пил брат, обстановка в доме тоже была тяжелой.
Умирала Ольга Константиновна в больнице, похоронив сначала мужа, держалась очень мужественно, до последней минуты сохраняя живой интерес к жизни. Надя навсегда поссорилась из-за наследства с братом, но сумела все-таки выкупить дом родителей для Максима. Умер мой отец, спился и покончил с собой Слава, часть нашего дома тоже отошла Максиму, но все не на пользу. Все было продано, пропито, Максим стал пить так же, как пил его отец. Надя умерла от опухоли мозга вскоре после Славы. У Максима были хорошая жена и сын, но жить с ним они не смогли.