1 Глава. ЛЯЛЬКА
Удивительно, но комнаты у Ляльки обставлены точь-в-точь, как в прошлой реальности. Правда, там была квартира и комнат гораздо меньше. Тут, конечно, Лялькин размах на лицо – трёхэтажный дом в тысячу квадратов с бассейном, тренажёрным залом, мини кинотеатром и с громадной стеклянной мансардой, где ваяет Макс. А над мансардой сестрица соорудила «бельведер», чтобы обозревать окрестности элитного посёлка – офигеть!
Всё, что раньше было у Ляльки в комнатах её прошлого варианта жизни, гипертрофированно увеличилось в разы. Под сувениры, привезённые ею со всего света, теперь отведён целый зал, где среди статуй, статуэток, часов, подсвечников и всякой другой разновеликой сувенирной красотищи, висят картины Макса и прочих художников. Прям музей.
Я сижу в приёмном зале. Лялька называет её «Небесная гостиная», так как у той пол потолка и две стены стеклянные, а оставшееся пространство выдержано в лазоревых оттенках. Подо мной нежно голубое кресло в стиле барокко и я лихорадочно вспоминаю, не красят ли мои брюки, купленные на «Али экспрессе» – ну, чтобы ткань жаккардовую не испортить. Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Лялькой – когда та вошла – не заметила.
- Ты ещё здесь? Мне Жанетта Михайловна только что доложила, что ты в гостиной, – что-то мне Лялькин тон не нравится, словно я в чём-то провинилась.
- Привет, Лялечка, - сестра, не ответив, кивнула, - хорошо, что твоя гувернантка вообще обо мне напомнила.
- Давно ждёшь?
- Прилично. «Эрмитаж» твой рассматривала.
- Ну и как? – сбросив маску хмурости и довольно улыбнувшись, сестра плюхнулась в кресло напротив.
- Как всегда – потрясающе, - искренне восторгаюсь я.
- Чаю?
- С удовольствием.
Лялька поклацкала пальчиками по айфону, положила его на столик и обратилась ко мне:
- Рассказывай, как там твоя Александра?
- С утра звонила. Всё в порядке. Через четыре месяца ждём наследника.
Помолчали.
Обычно сестрица без умолку о себе, да о своей семье болтает - слова не вставишь, а сегодня что-то не так. Я прерываю молчание.
- А у тебя как дела?
- Нормально.
И всё!
Всё!
И не слова о новых покупках, о новой картине, о новой поездке в Исландию!
Я так в растерянности вслушивалась в сумбур своих мыслей, что вопрос Ляльки заставил меня подпрыгнуть:
- Как на работе?
- Тоже всё в порядке... Вчера одну мою пациентку отпустили.
- Вылечилась, значит?
- Ну, типа того.
Разговор не клеится. Не буду же я рассказывать сестре о том, что пациентка, которая наводила на меня гомерический страх, ну, та, что целыми днями висела под потолком вверх ногами в углу – не знаю как, но похоже вызывала своих сородичей. Вот, они и появились. Однажды как раз из того угла, возле которого она висела, поползла чёрная плесень.
Сначала мы думали, что это просто плесень и санитар, попытавшийся опрыскать её химикатами, поплатился за неразумный поступок – струя химикатов, достигнув плесени, словно наткнувшись на непреодолимую преграду, рикошетом плеснулась прямо в лицо санитара. После этого инцидента в клинику заявились бойцы из «конторы». Сменив свои тёмно серые костюмы на комбинезоны химзащиты, они вошли в палату-карцер и, вскинув короткие металлические трубки, направили излучение прямо на копошащуюся в углу плесень. В одно мгновение плесень метнулась вниз и втянула их в себя стрелявших агрессоров. А девушка, висящая вниз головой уставившись в объектив монитора, произнесла жутким скрипуче-булькающим голосом: «Отпустите её, отпустим их».
К моему ужасу, именно меня, как терапевта, лечащего тело этого монстра в облике девушки, и послали ввести необходимую инъекцию, чтобы ослабить плоть, ставшую для иномирной настоящей ловушкой. В дрожащем ознобе натянув на себя костюм химзащиты, я вошла в палату со шприцем в руке. Плесень, было ринулась ко мне, но я, преодолевая страх показала шприц плесени и произнесла, как и велели: «Отпустим её, отпустите их». Плесень отпрянула и выжидательно зависла надо мной. Подойдя к девушке, я встала на табурет и воткнула иглу в мертвенно бледное плечо заключённой. Завершив инъекцию, я осторожно спустилась с табурета и попятилась к дверям. И тут случилось жуткое – внезапно тело девушки треснуло от лба до низа живота и из неё вывалилась чёрной массой такая же плесень. Сгусток молниеносно вскарабкался по стене к потолку и воссоединился со своими соплеменниками. В следующее мгновение из копошащей массы иномирных к моим ногам выбросило два чёрных слизистых мешка, а ещё через мгновение вся плесень с невообразимой скоростью втянулась в тот угол, из которой заявилась в наш мир.
В палату вбежали несколько комбинезонов и пока меня затряхивало у косяка закрытой двери, спецы вскрыли желеобразные мешки и оттуда извлекли стрелков «конторы». Позже выяснилось, что они впали в кому, и их увезли в неизвестном мне направлении.
Пройдя дезинфекцию и получив не хилую дозу успокоительных, меня отпустили домой, дав отгул на неделю, не забыв при этом напомнить, чтобы я не забывала, что бывает за разглашение врачебной тайны.
И вот, отлежавшись дома, я ринулась к Ляльке – надо же хоть с кем-то поговорить. Мама уехала к папе в Ессентуки, Сашу беспокоить лишний раз ни к чему. А вот с сестрой можно просто поболтать и отвлечься от потрясений.
Но что-то на этот раз Лялька не в духе.
- У пациентки родственники то хотя бы есть? – сестре явно не интересен разговор – она сдерживает зевоту.
- О, ещё сколько, ты просто не представляешь.
В зале возникла Жанетта Михайловна, переставив с принесённого серебряного подноса на мраморный столик две чашечки с морсом, над которым витали тонкие язычки пара, а так же креманку с цукатами и миндалём и плавно удалилась.
- Спасибо, Жанетта Михайловна, - пытаюсь быть вежливой, но домработница даже не повернула голову в мою сторону. Я всё время забываю, что у Ляльки с прислугой в доме как-то странно заведено – ни тебе спасибо, ни пожалуйста.
Лялька мелкими глотками пьёт морс – ну, это я так называю напиток, любимый с детства - «морс». Был морсом, морсом и остался. Но нет. У «продвинутых» это нынче «ягодный чай без чая». Ага. Что-то в этой реальности у Ляльки «понтов» гораздо больше, чем у той, первоначальной. С другой стороны – оно и понятно – владелица Центральной Галереи, да ещё в историческом замке – это тебе не хило. Макс опять же – художник с мировым именем…
- Я вот одного не пойму,- после тягостной паузы, Лялька прервала ход моих мыслей. – Ты зачем меня сделала жирной?
Я прилипла губами к чашке. Это она о рассказе. Да, я же всё-таки написала рассказ, как того хотел Торговец мечтами – так сказать, из благодарности, чтобы оправдать его надежды… да чего там – меня прямо распирало оттого, что страсть как хотелось хоть с кем-то поделиться произошедшим приключением! Представляете, если бы я просто кому-нибудь рассказала про Ялту? Вмиг бы оказалась по месту работы, только уже в роли пациентки. А так – фантастический рассказ – и не придерёшься.
- Чего молчишь?
О, психует. Голосок у Ляльки стал елейный – не к добру.
- Лялечка, - говорю как можно беззаботнее, - это же художественный вымысел. Образ, так сказать.
- Образ, значит? Ну, у тебя, сестрица дорогая, и больное воображение. Я, значит, у тебя – жирная, Макс – алкаш конченный, дети предатели – за границу укатили на другой континент, а родителей вообще укокошила. А у тебя, значит всё в ажуре и ничего почти не изменилось. Ну и кто ты после этого?
- Подающий надежды писатель.
- Дрянь ты после этого! Это ж надо – я за сто кило, с варикозом?! Вот не думала, что ты меня так ненавидишь.
- Лялечка, - я ставлю чашку на мрамор и глажу сестру по холёной руке с безупречным маникюром в бежевых тонах, - я тебя очень люблю. Ну, это же гипотетически…
- Значит, у всех всё плохо, а ты одна белая и пушистая, с волшебником общаешься…
- Вот, Лялечка, как-то ты всё передёрнула. И у меня не всё хорошо – я тоже толстуха была. И Торговец мечтами – из другого мира.
- Какая хрен разница?! – Лялька вскочила и грозно нависла надо мной – выкинь этот рассказ или перепиши!
Смотрю на свирепую сестрицу снизу вверх:
- Не понимаю, почему ты кипятишься? Я же все имена переделала.
- Да? А что – у нас в городе у каждого встречного есть своя галерея в настоящем дворце?
- Не думаю, что кто-то свяжет написанное с тобой.
- Уже связали. Лично позвонили и дали ссылочку на электронный журнал, где ты эту гадость напечатала.
Понимаю, что разговор зашёл в тупик. Вздыхаю и ухожу из Лялькиного дома не прощаясь. У них, собственно, теперь так и заведено – не здороваться и не прощаться.