ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Где-то, спустя две недели, вечером в квартиру Валентина ворвался Эдик. На лице его висела безумно-блаженная улыбка, расширенные зрачки блестели, как после принятия кокаина, а от него самого исходил запах хорошего коньяка.
-Эдуард Осипович, что это с вами? Удачные посиделки с Геной? - произносит Валентин с ухмылкой.
Эдик, ничего не отвечая, по-прежнему бессмысленно-блаженно улыбается, будто ещё не вышел из нирваны наркотического опьянения, и словно не понимает, не осознаёт: куда и зачем он пришёл..
Рита, жена Валентина, вышедшая из кухни, увидев Эдьку в состоянии полной прострации с полураскрытым в немом восторге ртом, блаженными глазами, изумлённо спрашивает:
-Что это с ним?
-На нашем языке это означает: пообщался вплотную с Геной,- отвечает ей Валентин.
-Он что пьяный?- новый вопрос Риты.
-Н-нет… Ребята…- наконец-то, Эдик проталкивает сквозь прерывистое дыхание несколько слов.- Не пьяный – сумасшедший… Хотя нет, и пьяный тоже… Голова кругом идёт… Вы!.. Знаете!.. Кто такой!.. Гена?!- и смотрит на них снова безумно-восторженным взглядом.- Ни за что… не догадаетесь…- и вдруг подхватывает Риту и кружит её в полудиком танце по комнате.
-Эдька, ты что свихнулся?- отбивается от него Рита.- Да перестань…
-Да, да, свихнулся, двинулся, долбанулся,- почти кричит он, по-прежнему кружа Риту в сумасшедшем танце,- шизанулся, поехал, тронулся мозгами.. Тирьям, тирьям, тирьям, пам-пам…- подпевает в такт танцу, затем внезапно останавливается, выпускают Риту из объятий и падает обессилено в кресло, риторически вопрошая.- А кто бы на моём месте не тронулся…- снова приходит в восторженно-радостное состояние, вскакивает с кресла и обращается загадочно к Валентину:- Шеф, я имею кус от пирога?..
-Ладно, не темни… Говори что произошло,- уже нетерпеливо спрашивает Валентин,- хватит валять дурака…- понимая, что Эдику видно удался эксперимент с иллюстрациями предметов культуры и быта различных эпох… И, хотя к разным невероятностям, демонстрируемые Геной, он уже должен был бы привыкнуть, но, видимо, Эдику удалось узнать нечто такое…
-Я ещё раз повторяю: кус от пирога славы имею?- снова вопрошает Эдик.
-Имеешь, имеешь…
-Эдька, да не издевайся, рассказывай,- также горит нетерпением Рита.
-Нет, нет… В наше время словам никто не верит,- и обращается вновь к Валентину.- Па-апрашу зафиксировать это на бумаге и собственноручно расписаться. Дескать, я такой-то и такой-то при полной памяти и здравом уме объявляю совладельцем… Кстати, сколько ты мне выделяешь процентов, а? Ладно, я не жадный… Мне достаточно и десяти… Итак, повторяю, красивым каллиграфическим почерком на мелованной бумаге пишешь следующее: объявляю совладельцем пирога славы Эдуарда Осиповича Навроцкого. Дата и подпись.
-Эдька, имей совесть!- восклицает Рита.
-Нет, Риточка, надо ковать железо, пока оно раскалено добела; неси бумагу и перо, и пусть Валентин Викторович выдаст мне такой документ… Сама ведь знаешь: в наше время без бумажки – ты никуда… Без бумажки – ты ничто (Валентину) Я прав?
-Прав, прав, только все хорошо в меру,- уже злится Валентин, однако просит Риту (сейчас он готов выполнить любое Эдика нелепое желание, требование, чтоб только поскорее узнать, что там выдал Гена) принести лист чистой бумаги и ручку.
Рита приносит то и другое, Валентин быстро и размашисто пишет «дарственную» на кус пирога, протягивает Эдику и спрашивает:
-Этого достаточно?
-Не совсем,- отвечает Эдик, деланно пряча свёрнутый лист бумаги в карман,- я хочу напомнить одну историю, случившуюся около года назад. Некто, приехав с юга, надыбал там интересного человечка, и нет, чтобы всё без утайки рассказать о нём, начал вешать лапшу про какого-то старца, живущего в глухом селении, у которого, якобы, остались странные записи и прочее, и прочее… Причём вешал ни день, ни два, а целый месяц… А тут, видите ли, всё хорошо в меру…
-Считай, что мы квиты, но согласись: у того «некто» были всё же несколько другие условия и была на то, согласись, уважительная причина… А у тебя? И, вообще, давай колись… Как я догадываюсь, твоя идея сработала?
-Не сработала, а взорвала все наши представления о Генином феномене… Это будет мировая сенсация… Это трудно поддаётся объяснению…
-Эдик, миленький,- целует его Рита,- ну хватит нас мучить, рассказывай…
-Старик, действительно, имей совесть…- взмолился Валентин.
-Ещё минуту терпении,..- отвечает Эдик, и, на манер циркового конферансье, громко произносит:- Га-аспада, сейчас вы увидите нечто феноменальное, уникальное, не имеющее аналогов… Нервных прошу удалиться… Барабан – дробь!...- Затем жестом фокусника извлекает из кармана, сложенный вчетверо, лист бумаги и восклицает.- Свет! Включите большой свет!
Рита поспешно включает люстру.
Эдик подходит к столу, разворачивает листок, кладёт его на стол, разглаживает и триумфатором глядит на Риту и Валентина.
Последние бросаются к столу и неотрывно смотрят на белый лист бумаги, на котором чем-то бордовым, напоминающем запёкшуюся кровь, нанесена криптограмма, неровной дорожкой, протянувшаяся вдоль всего листа.
У Валентина уже мелькнула смутная догадка, но он ещё как бы не вполне осознал её, ещё не мог поверить ей до конца, настолько она казалась фантастичной и невероятной, чувствуя (то же самое с ним происходило год назад, когда Гена ему что-то читал, а он его заворожено слушал) как холодные мурашки забегали по его телу. Рита же, наоборот, недоуменно глядела на эту странную бумажку, а затем разочарованно протянула: «И это всё?..»
-Тебе мало, несносное создание,- возмущается Эдик,- это поначалу звание профессора, затем почётное членство академий разных стран, это беспрерывные вояжи за кордон на симпозиумы и научные конференции, где, новоявленный профессор, будет выступать в качестве основного докладчика. Это куча «бабок», и, наконец, слава всемирная, всесветная!!!- на сплошных восклицательных знаках заканчивает Эдик свой монолог, а затем снова к Рите.- Твоему муженьку примитивному сказителю,- но тут же, скоморошничая, кланяется в пояс.- Извините, шеф, не хотел... вырвалось, вырвалось совершенно случайно… Готов понести любое наказание, только не отказывайте в тёплом местечке возле вашей светлости, и не нужен мне никакой кус… Простите мне мою жадность, мне будет достаточно и объедков с барского стола: маленький-маленький ломтик от того грандиозного пирога, этого сладостно-ароматного сооружения из званий и наград, пропитанного всесветной известностью, и украшенного шоколадными завитками денежных купюр разных достоинств,- и снова к Рите.- Твоему муженьку повезло, дико повезло…
-И всё в этом клочке бумаги?- деланно изумлённо, подняв тонкие брови, вопрошает Рита.
-Да, да, всё в этом клочке, в обыкновенном белом клочке бумаги,- отвечает Эдик с видом волшебника и мага.
-Ты, ты хочешь сказать,- наконец вернулся дар речи к Валентину, но голос ещё был неуверенным и слегка дрожащим, поэтому произносит почти что шёпотом, - что это… Что это написал Гена?..
-Вы удивительно догадливы, шеф,- отвечает Эдик,- и знаешь что это такое?- он глядит на застывшее испуганно-ожидающее лицо Валентина будто, говоря словами Рената, сейчас на его глазах заговорит мумия, или зашевелится, размёрзшийся, лежащий в вечной мерзлоте, мамонт, на Риту с широко раздёрнутыми глазами.- Да, это написал собственноручно Гена, и знаешь, что это за язык, на котором Гена говорит по пьяне? Это… это язык майя…
-Майя?- почему-то шёпотом переспрашивает Рита.
-Да…- также шёпотом отвечает Эдик.
На некоторое время в комнате воцаряется недоверчиво-изумлённое молчание, будто все трое вместе с этой квартирой провалились в глубины, или переметнулись в другое пространство, куда не доходят ни посторонние звуки, ни шумы. И все трое – будто недвижимые, восковые фигуры знаменитого музея мадам Тюссо.
И вдруг они бросаются в объятья друг друга, обнимаясь и оглашая дом несуразными воплями и криками, затем, будто лишившись окончательно рассудка, от переполнивших чувств, взявшись за руки, начинают прыгать, скакать, перекрикивая в восторге один другого. Это безумие продолжалось бы ещё, наверное, долго, если бы не выдохлись, не устали, не были выплеснуты все эмоции.
-Господи, что теперь будет!- восклицает Валентин и берёт осторожно в руки, по-прежнему лежащий на столе, листок, как бесценное сокровище, и снова вглядывается в неровные письмена… И снова ему вспоминается площадь перед каким-то культовым заведением, склонённые люди в белых одеждах, жрец, похожий на Гену…Стоп. Похожий на Гену… Реинкарнация? Или нечто другое нам неизвестное? Это нам кажется, что мы схватили Бога за бороду, до всего дошли, на самом деле остались точно в таком же неведении, как и тысячу лет назад… Затем устало (произошедшее походило на глыбу, придавившую его) упал в кресло, и, всё ещё подрагивающим от волнения голосом, снова спрашивает у Эдика.- Почему ты думаешь, что майя?.. И расскажи, как всё произошло…
-Перехожу сразу к основной части, безо всяких прелюдий и преамбул,- уже более спокойным, и даже нарочито будничным тоном, будто ему уже наскучило рассказывать одно и тоже, глядя на супругов, произносит Эдик.- В общем, выпили, закусили… Никакими расспросами Гену не доставал, рассказывал анекдоты, произносил кавказские тосты, то есть, веселились… Естественно, как только Гена дошёл до кондиции, то есть, заговорил на своём «пернатом», я достаю ретро альбом с рисунками, фотографиями и прочими познавательными картинками… Правда, я его довольно-таки солидно обновил, добавил новые иллюстрации, многие из которых великолепного качества и цвета… Вообще, ты многое потерял, что не присутствовал при этом… Рассказ всё же не даёт возможности ощутить, прочувствовать то, что прочувствовал я… А я пережил всю гамму чувств: от охотничьего азарта, недоумения, неверия до страха, от страха до почти мистического ужаса…
-Да, я сожалею, что не был там вместе с тобой…- со вздохом говорит Валентин.
-А ведь я тебе звонил…. Говорил, что у нас назавтра с Геной должен состояться маленький сабантуйчик...
-Меня в тот вечер, как ты знаешь, задержали на совещании, но, если б я мог предположить, что такое может случиться, я бы всё бросил…
-А я как чувствовал, что должна на эту наживку клюнуть золотая рыбка, потому просил тебя ни раз и ни два: дать мне Гену, хотя бы на один вечер…
-А надоумил тебя на это Генин «талек»…
-Именно.
-Да, ничего не скажешь, молодчина… Углядел, сообразил…
-Но что было дальше?- нетерпеливо спрашивает Рита.
-Дальше?.. Итак, я положил перед Геной альбом, и начал его неспешно листать, задавая ему обыкновенные незначащие вопросы типа: как тебе это нравится, а это? А что это такое, ты знаешь?. А это ты когда-нибудь видел? И прочее… Сперва ему это было несколько неинтересно. Даже раздражался, что я его такими глупыми вопросами донимаю… Я же, в свою очередь, также внутренне подготовился ко всяким неожиданностям – глядишь, надоем Гене со своими картинками, схватит он меня за глотку и придушит, как врага народа, ан нет, пораздражался Гена пораздражался и постепенно утихомирился… Я ему ещё рюмку, другую – он и вовсе стал ручным, даже начал меня похлопывать по спине, бормоча что-то дружелюбное. Снова подсовываю ему альбомчик, как цыганка карты, веером раскладываю цветные фотографии и прочее… Полюбопытствуй, снова говорю ему… Вначале он вяло просмотрел фотографии, затем, также без энтузиазма, начал листать альбом, но постепенно у него начал проявляться интерес к его содержимому, а вскоре его интерес пошёл по нарастающей: увидел пирамиды – что-то произнёс, увидел надпись на воротах Мохендоджара – прокомментировал. Я, разумеется, молчу, лишь фиксирую про себя: ага, это ему знакомо, это тоже, об этом он даже пытается что-то рассказать… И делаю маленький вывод, что в главном мы не ошиблись: Генин язык, скорей всего, древний, но вот какой?.. Наконец, пролистав иллюстрации с изображением богов, скульптур и архитектуры Древней Греции и Рима, и понятно, не оставив их также без комментариев, добираемся до серии изображений и фотографий, отображающих великую цивилизацию майя и ацтеков, и тут его словно прорвало. Он начинает говорить беспрерывно, взволнованно, то и дело, указывая то на останки храмов, то на предметы быта, и золотые украшения, вывезенный из Америки испанскими конкистадорами… Особенно его внимание привлекло изображение одного их храмов. Тут уже он становится сам не свой: тычет пальцем в его фронтон, и страстно с различными модуляциями (от нежного, ласкового до торжественно-величавого) говорит, говорит, при этом его глаза не просто сверкают а искрят… Будто он не просто знает этот храм - он там был, присутствовал… и сам Гена уже не тот, что совсем недавно меня по-свойски похлопывал по спине – он другой. Что-то горделивое, даже властное, появилось в его взгляде осанке… вновь, в который раз, он указывает пальцем на фронтон этого храма и что-то пытается мне объяснить… Я, понятн, не бельмеса, но согласно киваю головой. До него, видимо, доходит, что я ни в зуб ногой, и он начинает шарить вокруг себя глазами. Не найдя ничего, вырывает из альбома пустую страницу, из спичечной коробки достаёт спичку, обгрызает её так, чтобы получился острый конец, а затем вонзается зубами себе в запястье… Я, думаю, вы представляете моё состояние. Прокусывает его до крови, а затем, макая спичку в кровь, начинает рисовать эти вот кабалистические знаки. У меня чуть волосы не стали дымом от всего этого, и я тут же с опаской подумал: а не захочет ли мой подопечный и меня принести в качестве жертвоприношения. Но всё, как видите, обошлось, хотя неприятные минуты я пережил, и сердце моё не раз делало жим-жим… Гена же, дописав кровью, будто выдохся: глаза начали тускнеть, голова сваливаться, и, хотя он ещё что-то бормотал, по всему было видно – финита… Голова его сваливалась всё ниже и ниже, пока он не упал лицом на стол. А я сижу, и от всего видимого и пережитого не могу даже встать: в ногах люфт, в руках тремоло… Наконец, пришёл в себя, перевязал Гене руку носовым платком и остался у него, не решаясь его тревожить.
-Какой ужас!- восклицает Рита.
-А дальше?- спрашивает, находясь под впечатлением, рассказанного Эдиком, Валентин.
-А что дальше? Стал дожидаться, пока он очнётся. Сам же, чтобы тоже отойти, выкурил пару сигарет, затем осторожно, словно бомбу замедленного действия, то и дело озираясь на Гену (вдруг сейчас вскочит и потребует: отдай!) осторожно взял со стола этот листок, сложил его и спрятал в карман… Пробуждение Гены было тяжёлым, болезненным. Он был, как малый ребёнок, безволен, безропотен… Я напоил его водой, помог ему добраться до кровати и уложил…
-И он ни о чём не спрашивал?
-Какое там… Он был еле живой… У него был такой измученный вид, что мне искренне стало жалко его… Будто из него вытянули все жилы… А у меня такое ощущение: будто я совершил нечто подленькое и гаденькое… Понятно, с одной стороны – триумф, победа, а с другой – будто я его специально напоил, чтобы что-то у него выведать, украсть… Нелли, возможно, была в чём-то права…
-М-да…- то ли соглашаясь, то ли сочувствуя, произносит со вздохом Валентин, и через некоторое время после глубоких раздумий спрашивает:- А ты уверен, что язык, на котором говорит Гена, это язык майя?
-Можно сказать – почти.
-Так, значит, всё-таки почти…
-Почти означает, что оставляю для отступления на заранее подготовленные позиции (вдруг произойдёт нечто неожиданное) от одного до пяти процентов… А вообще, в науке разве можно дать абсолютную гарантию? Можно ли быть уверенным на все сто процентов? Отнюдь… Кстати, ты помнишь, когда мы впервые прослушивали, привезённые тобой записи, Миша Рыбалкин заметил тогда, что в Генином языке будто бы проскальзывают имена богов ацтеков и майя… Костя его тогда поднял на смех, а остальные, и ты в том числе, пропустили это мимо ушей. Я, однако, это не пропустил, и уболтал Мишу покопаться в этом направлении более тщательно, Конечно, мы не только не предполагали, даже в мыслях у нас не было, что это может быть язык ацтеков или майя. Я думал, что это, скорее всего, или симбиоз (смесь языка современных индейцев с заимствованиями из мифологии их предков), или же какой-то диалект или сленг испанского языка времён конкистадоров, которые вывозили оттуда не только сокровища, но и, наверное, множество слов и выражений, заимствованные у индейцев. Им же, наверняка, приходилось с ними как то общаться. А возьми наш язык... какое большое количество тюркских слов появилось в нашем обиходе после татаро-монгольского нашествия… В общем, у меня уже тогда появилось смутное ощущение, что корни Гениного языка где-то там: на месте этих великих исчезнувших цивилизаций… Теперь мы имеем не только звукопись Гениного языка, но ещё и письменное его изображение… Пусть это всего несколько десятков знаков, но, как говорится, мал золотник – да дорог… А Гена (мы и представить не могли) оказывается, может не только устно воспроизводить этот язык, но и письменно, и если, паче чаяния, мы получим от него ещё какие-то записи, хотя, я думаю, достаточно и этой, научный мир будет на ушах…
-А что, если нарисованное (или написанное) Геной единственное, что он знает?.. Где-то увидел, врезалось в память, а к языку его не имеет никакого отношения?
-Всё могет быть, но не думаю… Потому я и говорю: уверен, но не совсем…И ещё мне кажется, что эти знаки, накарябанные Геной, возможно, ни что иное, как надпись существовавшая на фронтоне храма Солнца, найденного среди гор на территории государства Перу. Гена как раз и указывал на него, пытаясь мне что-то объяснить, но попал на редкостного тупицу, то бишь меня… Что интересно, по периметру храма на его стенах сплошные криптограммы, то есть, какая то информация, возможно, истории этих цивилизаций, но, как предполагают учёные, она зашифрована, а ключ к шифру – надпись, которая находилась на фронтоне храма, и которая была кем-то и почему-то сознательно уничтожена...
-Это твои фантазии, или как?
-Нисколько. Когда Миша вскользь упомянул о присутствии в Генином языке названий индейских богов, или ещё там чего-то, я тут же, чтобы как то скрасить своё невежество в этом вопросе, решил слегка проштудировать историю майя и ацтеков, и скажу откровенно: она очень любопытна. Кстати, информацию о «храме Солнца» я почерпнул оттуда. Посему это не мои фантазии, а исторический факт, и я начинаю верить во всё невозможное…
-Но мы ещё, однако, не уверены, что эти знаки, накарябанные Геной, адекватны письменности майя…
-Это не трудно будет проверить.
-Хорошо, но, если это, действительно, так, откуда он может знать об этой надписи, если она не сохранилась?
-Мистика…
-Значит вот что…. Надо будет поднять все материалы, касающиеся этого храма – раз. Во-вторых, узнать всё и вся о научных работах и изысканиях на эту тему (наверное, есть такие работы) в-третьих, выяснить: кто из зарубежных учёных занимался вплотную этой проблематикой. И ещё: надо срочно найти изображения этого храма, во всех его ипостасях, и, если будет такая возможность, скопировать фронтон буквально по частям, по крохам на компьютер. Возможно, мы обнаружим, хотя бы следы или тени тех знаков, которые были почему-то уничтожены. И попробуй использовать ту самую фотографию, которая произвела на Гену такое сильное впечатление.
-Эта фотография осталась там... у Гены...
-А откуда ты её взял?
-Не помню… Я собирал фотографии, рисунки отовсюду… Завтра рвану в центральную библиотеку, и пороюсь в картотеке «древние цивилизации»…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
На следующий день в девять утра Валентин и Эдик были уже у Гены. Вид у последнего был болезненный; он почти не отреагировал на их появление. Лежа на спине, он лишь повернул к ним голову и слегка кивнул. В глазах же не было ни радости, ни дружелюбия, скорее досада: опять вы…
Видя его такое состояние, они тут же решают свернуть программу, с которой они сюда прибыли: ни слова о вчерашнем, никаких расспросов… Просто визит вежливости, хотя вопросов у них было множество… придётся их отложить до другого раза.
Пока Валентин говорил на отвлечённые темы, Эдик сбегал в ресторан и принёс несколько банок немецкого пива.
-Старик,- обращается он к Гене,- как начёт, чтобы подлечиться?..
-Честно говоря, мне не хочется…- странно, но ему, действительно, не хотелось пить… Какой-то в его душе произошёл сдвиг, но какой и почему он не мог понять…
-Дело не в том: хочется, или не хочется… Надо. И вообще, что это такое?.. Мы пришли, понимаете ли, к нему в гости, а он валяется на кровати… Давай, давай вставай…- помогает ему подняться.- Вот, это совсем другое дело… На держи,- протягивает ему пиво,- и сёмужку я под пиво взял… Угощайся…
-Спасибо… Почему-то не тянет…
-А ты сделай глоток, другой – и сразу отпустит, и потянет… Не тянет… Чепуха! Давай! Твоё здоровье...- чёкается банкой, пьёт.- У, хорошо… (Валентину) Началнык, обижаться не будешь, что не приглашаем тебя в нашу компашку… Ты ведь больше по армянскому, ну а мы, смерды, по пиву…- Делает ещё один глоток, глубокомысленно.- И что человеку надо для счастья… Как, Гена, ничего…
После второй банки пива Гена несколько оживился, но желания говорить о чём-то у него не появилось. Что-то его мучило, и, хотя пиво его взбодрило, оживило, но это что-то его не отпускало, он хотел ЭТО вспомнить – и не мог, а тут ещё Эдик достаёт его своими разговорами…
-Ладно, Гена, мы своё дело сделали: тебя слегка подлечили – теперь потопаем в институт… Не забывай нас, звони, мы тебе всегда рады…
Выйдя от Гены, Валентин и Эдик отправились в научную библиотеку лопатить монографии и научные изыскания по древним цивилизациям инков, ацтеков и майя…
Гена же вновь улёгся на кровать и, заложив руки за голову, и, глядя в потолок, всё ещё пытался понять, что его тревожит. Пролежав в неподвижности некоторое время, он вдруг встал, подошёл к телефону и набрал номер Нелли.
Эдик оказался прав: на тему этой надписи существовало множество разных догадок. Наиболее солидной оказалась монография известного немецкого учёного Эрика Гольца. В ней также много догадок, много умозаключений, множество снимков (причем, высококачественных) не было главного – самой надписи. Те несколько следов (почти что стёртых, размытых дождями и ветрами) оставшихся над входом, ещё не плохо сохранившегося храма (когда-то величественного культового сооружения майя) даже сейчас вызывающего удивление своей красотой и мощью, могли дать только пищу для раздумий. Что означала надпись, венчающая вход в храм – можно лишь строить догадки и фантазировать, ясно только одно: это было не «добро пожаловать...».
Возможно, это была главная заповедь их верховного бога, или (ещё красивей) наказ космических пришельцев, основавших эту великую империю, а затем, то ли уничтоживших, то ли перенёсших их куда-то в другое измерение. Но есть ли связь между Гениными кровавыми каракулями с той, якобы существовавшей надписью (теперь на этом месте пустота) предваряющей вход в храм? Если, предположить, что начертанные Геной знаки, соответствует части надписи, то, каким образом ему стало известно о ней, если храм, чудом сохранившийся среди буйной растительности глубоко в горах, обнаружен в конце девятнадцатого века, а Гена, как и они, рождены во второй половине двадцатого, не говоря уже о том, что сам храм построен сотни лет назад?.. Значит, опять получается сплошная мистика…
Не сговариваясь, после нескольких часов, проведённых в научной библиотеке, они оттуда прямиком двинулись в близлежащее кафе, чтобы перекусить, и, конечно же, что-то выпить, ибо, после всего случившегося, голова у них шла кругом.
-Что будем делать дальше?- спросил Эдик после принятия рюмки коньяка.
-Честно сказать, даже не знаю,- ответил Валентин.
Многомесячные поиски разгадки Гениного языка, завершившиеся так сенсационно, казалось бы: должны были придать их последующим действия динамику, целенаправленность, ещё больший азарт, но вместо этого их, без преувеличения сказать, эпохальное открытие породило нечто противоположное: усталость, нерешительность и какую-то подспудную боязнь. Кем-то сознательно уничтоженная надпись на фронтоне храма, и по всей вероятности, несшая в себе какой-то глобальный, а то и космический смысл, вдруг предстала перед ними в виде кровавых знаков начертанных рукой человека в алкогольном опьянении. Какая высшая сила водила его рукой? Кто передал ЭТО через него им, живущим сейчас в ХХ1 веке? И что это? Попытка уберечь человечество от грядущей катастрофы, которая случилась с цивилизацией майя, предостеречь?
Это требовало осмысления. Кто, зачем и почему приоткрыл завесу над этой таинственной надписью на храме. Кто дал им этот ключ (космический ли, божественный?..) открывающий (так им казалось) смысл существования человеческого общества, цивилизации…
-Я тебе об этом не говорил,- тихо произнёс Валентин,- мне это тогда показалось галлюцинацией, сном, но сейчас я вижу, что это звенья одной цепи, они между собой связаны и в них присутствует внутренняя логика.
И он начал рассказывать Эдику о том, как во время одной Гениной декламации (а скорее – медитации, где завораживающая ритмика слов, фраз, погрузила его то ли в состояния транса, то ли гипноза) он очутился вдруг на площади перед (сейчас он в этом убеждён) этим самым храмом, где было множество людей в белых одеждах. И хотя поразила его красота храма: сверкающий, устремлённый в высь, золотой купол, его больше притягивала сияющая надпись над входом, к которой также были прикованы взоры всех присутствующих на площади, словно они вбирали в себя её животворящую силу. Но всё это как бы померкло, оказалось за кадром, когда появился их верховный жрец…
-И знаешь, кто был этот жрец? Гена…
-?!
-Ну, конечно, не сам Гена, но его копия, клон, двойник, называй как угодно. Причем не просто похожий, а он сам, только в богатом, расшитом золотом, белом одеянье… - И продолжил: как стал свидетелем жертвоприношения золотому или ещё какому-то идолу самой красивой девушки, которую выбирают из множества претенденток, и которая, при всеобщем ликовании, собравшихся на площади, должна была уйти в мир иной от какого-то зелья жреца, не только, устроившего это шоу, но ещё отчитавшего его за то, что он мысленно возмутился всем этим…- Теперь ты понимаешь: мог ли я тогда рассказать об этом… Наверняка бы подумали, что я…
-Нет, сейчас я уже ничему не удивляюсь, - ответил Эдик.
-Значит, что получается? Он меня смог мысленно, или ещё каким-то иным способом перенёсти ТУДА… Да, да… И я с уверенностью могу сказать, что я был, именно, там, со мной разговаривал, именно, жрец Гена, и главный аргумент, что я ТАМ БЫЛ – это надпись над храмом, которую я видел собственными глазами, и, к которой, были прикованы взоры людей…
-А часом вы не перепили тогда, Валентин Викторович? Набрались – и пошли галюны типа: жертвоприношение, жрец в образе Гены, несчастная молодая красивая девушка, которую вдруг вам захотелось спасти от садиста жреца…
-Я подумал то же самое… Но сказать, что я набрался, и это всё мне привиделось, пригрезилось – нельзя… Я не говорю, что был, как стекло, но я всё вроде бы фиксировал, подмечал… даже пытался анализировать...
-Да, интересный у нас получается расклад… Но что будем делать дальше?
-Дальше? Давай поедем ко мне, и в спокойной обстановке осмыслим ситуацию…
-Долго же вы корпели над древними рукописями, и, как я вижу, не только над ними,- сказала, встретившая их Рита, почувствовав запах коньяка исходивший от мужчин.- Удалось вам что-то выяснить?
-О, я такое узнал!..- ответствует Эдик.- Твой муженёк, оказывается, зная подноготную Гены, скрывал и молчал, что сотни лет тому назад Гена был садюгой жрецом, умерщвлявший молодых, ни в чём не повинных, девушек. А твой дражайший супруг, нет, чтобы набить морду этому садисту, или поднять народ на борьбу против этого кровавого жреца, спокойно созерцал это гнусное действо…
-Ты не скажешь мне, что он несёт?- улыбаясь, спрашивает Рита у Валентина.- С головой у него всё в порядке?
-От того, что мы узнали, вполне вероятно, что не совсем,- усмехается в ответ Валентин.- Сделай нам, пожалуйста, кофе, и присоединяйся к нам, я тебе тоже расскажу об этом самом, как Эдик его обозвал, садюге жреце, и о том, что я видел то ли в реальности, то ли мне это всё тогда привиделось…
-Риточка,- вклинился Эдик,- прости меня за тавтологию, но твой дражайший супруг не потому не поверил, что, действительно, НЕ ПОВЕРИЛ, а потому что решил, и не без основания, что это, скорей всего, у него от изрядной дозы горячительного…
Едва Валентин закончил свой рассказ, как Рита тотчас набросилась на него.
-Господи, и мне об этом своей жене – ни слова…
-Он и мне про всё это выложил только час назад… - промолвил Эдик.- Скрытный он у тебя… И что бухает втихаря скрывает, и что якшается с какими-то подозрительными типами, скрывающимися под масками «жрецов»… В Штирлицы ему бы надо, а не в учёные…
-Теперь я с вас не слезу пока вы не познакомите и не представите мне этого самого Гену… А то, я только и слышу: Гена, Гена – а сама даже не представляю, какой он из себя…
-Он не «мачо», но мужичок симпатичный, особенно, когда трезвый и прилично одет,- говорит Эдик
-Тем более,- отвечает Рита.
-Только предупреждаю - человек он опасный: сперва уволок твоего муженька, как ты слышала, непонятно куда и не понятно в какой век, потом… потом чуть не придушил... - и тут же Валентину.- Представляю, что будет, как только наши узнают про всё это… Жрец Гена… Надпись кровью… Ховайся…
-Про жреца – не обязательно… Это пока между нами, а вот с надписью… Надо будет связаться с этим учёным немцем, и, если он ещё жив, переслать ему без всяких объяснений и комментариев копию, которую нацарапал Гена, намекнув, что эти знаки - возможно часть той надписи, которая находилась над входом в «Храм Солнца», и поискам и восстановлению которой, он посвятил многие годы своей жизни…
-И ещё,- перебивает его Эдик,- сейчас Гена для нас курица, которая снесла не золотое, а бриллиантовое яичко, а посему нам надо его сейчас беречь, как зеницу ока, то бишь, упрятать на какой-нибудь даче, а по двору пустить злых сторожевых псов. А то, глядишь, ненароком надоесть ему сидеть одному в гостиничных четырёх стенах – упакует чемоданчик, и «аривидерчи Рома». Отправится назад в свои родные винно-водочные Палестины – и поминай, как звали… А мы – у разбитого корыта… Правда, не совсем уж разбитого, бриллиантовое яичко всё же есть…
-Но вы так и не ответили мне, - восклицает Рита.- Когда я смогу лицезреть вашего удивительного Гену?- Эдику шутливо.- Кстати, как он насчёт дам?
-Я уже тебе говорил – страшный человек,- отвечает Эдик.- Валентина чуть не придушил, приревновав его к одной особе из нашего института… Так что, имей в виду…
На субботу запланировано было выбраться на природу. Ещё никто ни только не знал, но даже не догадывался о сенсационном открытии, сделанном Эдиком. Сказать, что они чего-то выжидали, наслаждаясь этим открытием в одиночку, подобно гурманам получивших в подарок ящик изысканного выдержанного вина, и, сперва усладивших сполна себя, а затем, уже решивших, пригласить и своих друзей отведать - нет. Как Эдуард, так и Валентин всё ещё не могли прийти в себя, им ещё не верилось, что произошедшее – нечто реальное и материально осязаемое. И это было одной из основных причин выбраться на природу, где в покое, тишине ещё раз всё это осмыслить, прийти в себя, а заодно вытащить за город Гену, чтобы тот своим присутствием как бы подтверждал, что последние события - не фантасмагория, не мистика, а реальность, как и он сам. Второе, суббота и воскресенье были идеальными днями для загородной прогулки. Третье, ничего пока не рассказывая о происшедшем, уговорить Нелли поехать с ними и препоручить ей Гену. Поначалу, они хотели было рассказать ей всё без утайки (им казалось, что Нелли, как учёный, не сможет не разделить с ними радость открытия - и какого!..) но… не решились, вспомнив, с каким жаром и искренним возмущением она набросилась на них после той приснопамятной вечеринки. Кроме того, они полагали (и не без основания) Гене будет приятней и интересней находиться в обществе привлекательной женщины, нежели с ними, или одному в номере гостиницы. К тому же Нелли будет не одна: Валентин берёт с собой Риту не только для того, чтобы отдохнуть, но, как и обещал, познакомить её с Геной, Ренат с женой, естественно, Эдик и Костя. В общем, вся их гоп-компания за исключением Миши.
Этого никто не ожидали. Несмотря на свой более чем почтенный возраст, немецкий учёный Гольц не приехал – примчался. Вначале никто ничего не мог понять, что он хочет: последний же, потрясая листком бумаги, перед лицами встретивших его сотрудников института, взволнованно говорил, что-то объяснял и, казалось, никогда не остановится… Даже, когда вмешался переводчик и объяснил, что господину Гольцу пришло по электронной почте письмо, где была якобы воспроизведена часть надписи, которая когда-то существовала над входом в главный храм народности майя, что господин Гольц уже много лет работает над разгадкой этой тайны, а тут эту самую тайну присылают ему на блюдечке с голубой каёмочкой и указывают обратный адрес: «Москва. Институт русского языка». Гольц, как бы подтверждая то, что говорил переводчик, продолжал сотрясать листком бумаги, тыкать в него пальцем и говорить, говорить, говорить… Кончилось это тем, что пришлось вызывать директора института. Возможно, тот разрешит эту головоломку, но и директор, вскоре приехавший в институт, и ничего пока не понимающий: что за иностранец, откуда, что он хочет, что за письмо ему прислали из их института, впал в полную прострацию, когда выслушал внимательно объяснения переводчика. Больше всего удивил его обратный адрес этого послания: ни имени, ни фамилии, а просто «Институт русского языка». Если бы это был розыгрыш, мистификация, тогда бы было понятно: кто-то захотел приколоться над многолетними усилиями учёного расшифровать, разгадать эту надпись над храмом. Однако, учёный утверждал, что это и есть та самая надпись (вернее, часть её) которая существовала много веков тому назад, и которая была уничтожена (остались какие-то жалкие следы от некогда покрытой золотом великолепно выполненной фронтонной надписи, в содержание которой, по мнению немецкого ученного, был вложен некий высший духовный смысл) значит, это ни розыгрыш, ни мистификация, хотя учёный тоже может ошибаться… Да и откуда вдруг могла взяться эта надпись, если она, как говорит немец, стёрта временем, не существует?.. И почему обратный адрес – адрес института, а не конкретного лица? Немец требует от него ответа, объяснений, а что он может ему сказать? Сослаться только на то, что завтра и послезавтра выходные, и всех сотрудников института, чтобы выяснить: чья это работа, заставившая его, известного ученого, примчаться сюда, можно будет собрать не раньше понедельника.
Несмотря на все его объяснения – немец не унимался. Он вопил, умалял, покрывался багровыми пятнами, чуть ли не становился на колени... "Для полного счастья мне только не хватает только, чтобы германца в моём кабинете хватила кондрашка..."- подумал директор. Переводчик едва поспевал доносить до него смысл эмоциональных выкриков немца. Единственное, что он, наконец, понял: "...что это может стать мировой сенсацией... что это будет сродни открытию Шлиманом Трои... что ему необходимо (это смысл его всей жизни) узнать: откуда взялись эти криптографические знаки... Присланное его так потрясло, что он боится, что его сердце не выдержит, и он так и не узнает этого..."
Директор, насколько это было возможно, успокаивал учёного, обещал предоставить ему в понедельник полную информацию обо всём, и даже, свести его с тем человеком, или с теми людьми, которые прислали ему письмо, причём, он сам примет в этом непосредственное участие.
Немец ещё долго бушевал, размахивая, словно победным стягом, полученным письмом, но внешнее спокойствие «Дира» (хотя заявления германца о мировой сенсации, устроили и в его голове сумятицу) его выдержка, наконец, его мягкий, увещевательный тон психотерапевта, в противовес возбуждённым, истеричным выкрикам Гольца, сделали своё дело.
Немец постепенно успокоился, а над последними словами «Дира», которые ему тщательно перевели, и вовсе как будто задумался.
«Дир» мягко, вежливо, не забывая превозносить заслуги немца в науке, говорил, что нисколько не сомневается в профессионализме своего немецкого коллеги, что он сам поражён всем этим, но всё-таки для учёного главное - холодный ум, поэтому, ему не помешает ещё раз всё перепроверить, исключить возможность подделки, мистификации, чей-то злой шутки: «А в понедельник, уважаемый коллега, думаю, всё это решится наилучшим образом, мир получит грандиозную сенсацию, а ваше имя будет вписано золотыми буквами в историю исследований цивилизации майя…».
Немца проникновенная речь «Дира», видимо, тронула, и он, в заключительной её части, даже кивал головой, как бы соглашаясь: да, он ещё раз перепроверит, да, он подождёт до понедельника, хотя вряд ли он будет спать эти две ночи, и, наконец, сказав, что он придёт к началу рабочего дня (он просто не сможет усидеть в гостинице) долго ещё благодарил и раскланивался, хотя, по всему было видно, с какой неохотой он покидает и институт, и директора, оставаясь снова один на один с этой тайной, с этим, неизвестно откуда взявшимся листком бумаги.
Проводив немца, «Дир» облегчённо вздохнул, но теперь возбуждение немца передалось и ему.
-Нет, без пол литры тут не разберёшься,- произнёс он и, открыв дверцу своего старинного письменного стола, достал начатую бутылку водки и рюмку.
Налил полную стопку, залпом выпил, посидел некоторое время в задумчивости, налил вторую – снова выпил залпом, затем откинулся в кресле и начал размышлять вслух:
-Обратный адрес: «Институт русского языка» Значит, письмо отправил кто-то из сотрудников института… Но каким образом эти каракули (немец утверждает, что эти самые каракули, ничто иное, как часть какой-то таинственной надписи над храмом) попала кому-то в руки… Откуда она взялась? Не с неба же свалилась?.. Мало того, этот кто-то не просто догадывался, а, скорее всего, знал, что эти иероглифы с какого-то древнего храма и потому обратился к Гольцу, как автору множества работ по цивилизации, за подтверждением… Но, опять-таки, немец утверждает, что эта надпись на храме исчезла, уничтожена, как же она тогда оказалась в руках этого или этих?... Да, тут сам чёрт голову сломит… И, вообще, какое отношение имеет институт к древним цивилизациям, и, конкретно, к цивилизации майя?.. И кто это мог быть?..
На ум ничего не приходило, и он наполнил водкой ещё одну рюмку, выпил, и… тут его, как озарило.
-Если, действительно, письмо отправлено немцу кем-то из сотрудников нашего института, то этим "кто-то" мог быть только…
Ему вспомнились разговоры о фантастической способности какого-то алкоголика, говорить по пьяне на неизвестном языке. Многие видели это воочию, засняли на видео, записали, однако, он так и не удосужился ни взглянуть, ни послушать, отснятое и записанное. Во-первых, руки не доходили, во-вторых, считал, что это нечто на уровне психического расстройства, или, вообще, чёрт знает что, посему заниматься этим должны не языковеды, а психиатры, хотя, само по себе, это любопытно: в пьяном виде говорить на каком-то языке…
-Значит это, это… может исходить только лишь от этого алкоголика, который получается… Чепуха какая-то… Но профессор Гольц не может ошибиться…
Он поспешно хватает телефонную трубку, и набирает номер Валентина – никто не отвечает. Он ещё и ещё раз набирает – безрезультатно.