Бермуды

Андрей Беляков 2
Алиса Алисова

БЕРМУДЫ

     На Бермудах стояла тишина. Розоватое небо едва высвечивалось над океаном. Наступал рассвет. Немного странный, хотя — казалось — привычный: птиц не было слышно. Совсем. Пальмы едва колыхали огромными веерами листьев — но тоже как-то невесомо и беззвучно. Как в немом кино — только цветном. Лишь белый мелкий песок хрустел под ногами, отдаваясь в ушах эхом.
     Одинокий, он шел по берегу — и думал: чего ради он пустился в это плавание — неизвестно куда, неизвестно с кем и неизвестно зачем. Останки корабля жалобно — и тоже абсолютно безо всякого звука — бились о дальний выступ скалы, то вздымаясь из волн, то погружаясь в них почти до невидимости. «Где-то тут должны быть люди, не может быть, чтобы никого не было.» И вдруг обратил внимание на тишину, его окружавшую. Странно — оглох, что ли?  — Но песок же я слышу?  — Он смотрел вокруг, и ему казалось, что кадры какого-то кино о природе прокручиваются почти на одном месте, никакого развития сюжета. Немного саднило предплечье — и  это возвращало к реальности. Которая на реальность была мало похожа. Вдруг океан — совсем недалеко от берега — забурлил, закрутился воронкой — он услышал этот звук прежде, чем увидел, — и обрадовался ему поначалу — «слышу!».  Остановился, будто какая сила заставила это сделать и пристально вглядывался — что происходит. Вода закручивалась против часовой стрелки, поднималась из центра вверх — будто незримый гончар на кругу вылепливал глиняный сосуд. Бурление стало глуше, глуше, все как-то замедлилось, а верх водяного сосуда стремительно стал истончаться и вытягиваться вверх — выше, выше, становясь все тоньше и тоньше — и где-то совсем уже близ неба вдруг соединился с каким-то тонким шнуром, спускающимся из низкого серого облака. Розоватость на горизонте усилилась, но солнце так и не появилось. Океан, соединенный с небом тонкой нитью, прекратил свое круженье; теперь все его силы уходили на то, чтобы удержать эту колеблющуюся нить, не дать ей оборваться — она немного разлохматилась, качаясь из стороны в сторону, и стала медленно приближаться. Он стоял, не в силах шевельнуться. Как будто ждал. Легкий ветерок с океана вдруг резко посвежел и дул очень равномерно, без порывов. Будто кто-то невидимый и очень большой набрал очень много воздуха в легкие и теперь безостановочно выпускал его, сложив губы трубочкой. Легкие песчинки, поднятые ветром, слегка секли щиколотки. Листья пальм сдуло в одну сторону — от берега, все так же молчаливо и без шороха. Стало тяжело дышать — как на высоте. Не хватало воздуха, хотя, казалось, его, наоборот, гнало с водной глади к берегу, и он сам вливался в ноздри, полуоткрытый рот. «Надо уходить»,  — появилась где-то на окраине мысль, и тут же угасла. Куда уходить?  — Поворачиваться к океану вдруг показалось страшным — как к врагу спиной: тут же нагонит и ударит в спину. Ну,  — нож не всадит, конечно. Но собьет с ног, и тогда уже не встать. Но и стоять, бездействуя, тоже нелепо. Он, как завороженный, пытался усилием воли сообразить что-нибудь, принять какое-то решение,  — любое. Ветер — нет, не ветер, но движение воздуха усилилось, он стал более плотным; резко заломило уши. Он попытался открыть рот, зажать уши руками — но это не помогло. Боль усиливалась, накатывала паника — и так же неожиданно оборвалась, но теперь заложило уши, и уже совсем ничего не было слышно. Капли стекали к подбородку; он стер их пальцами — кровь, но ее было немного. Вдруг песок стал быстро уходить из-под ног — будто кто-то его выметал, выдергивал, он стал как-то  разрежаться, закручиваться вокруг ног — и наконец, рывком дернул вверх, одновременно повернув вокруг себя, — его оторвало, подняло, завертело — и втянуло в нечто темное, рваное,  — в то, что пару минут назад было тонкой нитью, а теперь мутной серой колонной качалось и сыпалось, но колонна при этом все же умудрялась сохраняться — только кренилась то в одну сторону, то в другую, подбирая разлохматившиеся края, словно пытаясь их собрать в кучу — но они начинали лохматиться с другой стороны. Он уже почти ничего не чувствовал, будто забитый песком и какой-то раздирающей изнутри стужью, которая рассеклась — как огненной лавой — вдохом.
     Темный столб, рыхлясь и медленно покачиваясь, уходил в океан.