Вторая глава
МОНГОЛЬСКАЯ ПЕТЛЯ
На следующее утро погода не преподнесла путешественникам никаких неприятностей. Небо на радость синело, а поднимающееся жаркое солнце возвещало о приходе лета. Бодро рыся по тропе, всадники в полдень достигли склона очередной горы, за которым открылась обширная речная долина. Внизу её, между зелени деревьев, поблёскивала на солнце голубая вода.
- Селенга! — радостно закричали буряты.
И тут же сзади по походной цепочке пришла долгожданная новость: «Наши близко!» Семён Огонёк, ехавший с Иваном Алексеевичем, передёрнул плечами:
- Чую, погоня недалече...
Воевода, наскоро кивнув, встал на стремена и зычно гаркнул:
- К реке! Никонор с Гаврилой нас настигнут!
Он дождался примчавшегося Фёдора Книгу и ск
азал:
- Поведай Агде, а тот пусть пытает Тобоя, где здесь перейти реку. Нам следует наперёд искать брод на Селенге. Она, судя по всему, большая и прикроет нас с восхода от табунщиков, ведь река течёт на полночь.
- Добро, Алексеевич! — обрадовался Книга — Буряты наверняка знают, где тут ближняя переправа.
Вскоре двуязычное войско уже поило своих коней из прозрачных вод. Вёрткие всадники Тобоя на шустрых лошадях, вздымая множество брызг, метались по длинной песчаной отмели. Они быстро указали русским — в каком месте лучше перейти, и сами, подавая пример, ринулись в широкую реку. Начался шумный переход дружины: ржание и фырканье недовольных коней, вошедших с понуканием в прохладную Селенгу, блеяние овец и баранов, крики людей, спешивших преодолеть водный поток, весёлый смех молодцев, как бы нечаянно обрызгавших ростовских красавиц, которые визжали и грозили плётками озорникам.
- Окропи водица — девичьи лица!
- Охальники! Вот мы вас!
Переправа близилась к концу, когда с востока подскакали на взмыленных лошадях сотни Новгородца и Молчуна.
Несмотря на трудности пути, неунывающе выглядел на белом жеребце Максим Балагур. Он, как и прежде, скоморошничал, вызывая улыбки окружающих. Максим лихо осадил коня возле Ивана Алексеевича и захохотал:
- Верите — нет! Ушли мы с горного прохода, оставив у завала наверху пару тряпичных чучел, сильно смахивающих на воев с копьями. Я последний уходил и до того смеялся, что верно, вороги слыхали. Внизу их сторожа — вверху наши потешные стоят при кострах и пялят друг на друга глаза. Так поди до утра и будут смотреть — вот умора...
Ростовчане из разных сотен бурно приветствовали вновь прибывших друзей:
- Здорово, Ерёма! А где же Кузьма?
- Далеко ли наши недруги?
- Да прут! К вечеру увидишь...
Закончился переход русских и бурят на западный берег, но не закончились, а только начинались в тот день большие неприятности и беды. Коротко перекусив, воины Алексеевича и Тобоя собирались двинуться вниз по реке. Брод предводители решили прикрыть двумя сотнями, а сами вместе с Агдой направили коней на высокий прибрежный холм, чтобы обозреть округу и посовещаться. Когда воеводы поднялись на него, из-за ослепительного солнца сразу не всё заметили. Порадовали Фёдоровы лучники, первые приготовившиеся в дорогу, их длинногривые лошади переминались с ноги на ногу, грызя удила. И другие сотни постепенно выстраивались. Но тут предводители увидели с южной стороны приближающийся верховой отряд.
- Неужто и там мунгалы? — заволновался Семён Огонёк.
- Буряты! — обрадовался дальнезоркий Тобой и замахал им плетью. — Наши!
Русские на холме молча перекрестились, а Иван Алексеевич крикнул веренице сторонников:
- Трогайтесь! Мы обождём!
Воеводам нетерпелось узнать, какие вести придут с юга, и Тобой быстро съехал с холма навстречу усталым соплеменникам в пыльных халатах. То, что он услышал, мгновенно сбросило с его лица обычную весёлость. Тобой повернул своего жеребца и стремглав помчался обратно на высотку к русским. Уже там резкую речь бурята переводили Агда и Фёдор:
- Наши ещё вчера снялись с родных мест у Селенги. Кто от беды укрылся в горах, а кто вот, скачет сюда. А напасть такая. Поначалу прискакали с Монголии до тысячи нукеров, но они, на удивление, не стали грабить, а умчались, судя по всему, к Байкалу, огибая прибрежный хребет Хамар-Дабан[1]. Позже показалось ещё скопище ворогов, которые сейчас несутся прямо на нас.
Пока озадаченные сотники и Алексеевич собирались с мыслями, Книга выдал другую поразительную новость:
- Одних мунгал, что ушли к Байкалу, опознали здешние по кровавому набегу на Бурятию прошлой осенью. Тогда тысяча безжалостных всадников называли себя «бешеными».
- Старые знакомые! — тревожно воскликнул Иван. — Энтих на мякине не проведёшь, и стычки с ними не минуешь.
Тут даур Агда, вскрикнув, показал рукой на восток, где у другого берега Селенги объявились давние преследователи дружины. Вооружённые степняки с гиканьем выезжали с тропы и рассеивались по противоположному берегу реки.
- На восход пробиваться — верная смерть, — вслух размышлял Никонор. — В леса и болота путь отрезан. Мало того, вижу, они частью уходят в низовья, и надо торопиться, кабы мунгалы, переправившись, не обошли нас, отрезав враз от Байкала.
- Ну, того мы не допустим, — спокойно ответил Гаврила.
- Горе не в том, — морщась, сказал Фёдор, — доедем до устья Селенги и повернём на закат вдоль Священного озера, а навстречу хлынет тысяча «бешеных». И быть нам меж двух огней...
Вдруг всполошились и загорланили конные буряты. Они махали плётками в южную сторону — там вдалеке обозначились верховые фигуры.
- Похоже, нас и впрямь обкладывают! — сплюнул в сердцах Алексеевич и обратился к задумавшемуся Тобою:
- Куда, друг, насоветуешь податься? Как избавиться от всех напастей?
- Даже не знаю, что сказать, — честно признался тот, скинув кожаный шелом, — если сейчас повернуть от реки на закат, так в здешних перелесках нас скорей в кольцо возьмут. Их много. Лучше пойдём вниз по руслу, а там видно будет.
- Ядрёна Матрёна! Тут и видеть нечего — в петлю загоняют! — озираясь по сторонам, закричал Огонёк. — Бежим куда глаза глядят. Так и без обоза остаться можно!
--------
[1] Хамар-Дабан – небольшие горы, расположенные к югу от Байкала.
- Свою бы голову сохранить, — почесал затылок Гаврила.
- Айда, по Селенге! — приказал Иван Алексеевич и хлестнул вороного. — Пора ноги уносить...
Ростовские сторонники и их союзники, оказавшись в безвыходном положении, устремились на север. Люди не на шутку волновались:
- С трёх сторон ворог прёт, а с четвёртой — великое озеро!
- Обложили нас табунщики несметной силой!
- Одно слово — петля!
Третья глава
ПЛОТЫ!
Заходило на ночной покой дневное светило. По обоим берегам реки, огибая скалы и труднопроходимые места, вынужденно рысили две вереницы всадников, враждебно поглядывая друг на друга. До ростовчан доносились истошные крики «Урус!», и монгольские стрелы время от времени на излёте бессильно падали около шарахавшихся в испуге лошадей.
Иван Алексеевич был с Никонором Новгородцем в хвосте дружины, когда к ним подъехала на арабском скакуне расстроенная Ольга Краса:
- Иван, бают — наш последний час уж скоро?
- Печалиться рано, — успокаивал свою ладу богатырь, — буряты говорят: — до устья Селенги три дня пути. Даст Бог, что-нибудь придумаем.
Рядом с предводителями ехали два бородатых помора — Еремей Студёный и Пахом Полночный. Разговаривая, осматривали прибрежный лес. Студёный окликнул Алексеевича и Новгородца:
- Воеводы! Бросьте кручиниться! Плоты треба ладить и скорее уплывать от безбожных в озеро. Глядишь, и Байкал осилим, чай в ширину-то он не столь велик.
Никонор, сверкнув глазами на Еремея, стукнул себя по лбу:
- Как я раньше не обмыслил! Плоты спасут!
- Верно! — обрадовался Иван. — К ночи выберем удобный рубеж, и далее в укромной заводи начнём строить плоты.
- Так... — прикидывал Никонор. — За три ночных стоянки до озера... Ежели всем миром навалимся — сдюжим энто дело.
- Токмо бы небо не подвело, — с некоторым сомнением вклинился Пахом. — Глянь-ко, какие тучи, видно, с Байкала ползут.
С севера, постепенно заполняя небосклон, надвигались тёмные тучи.
- Господь не допустит несправедливости, — заверил соратников вожак. — Покуда слякоть нам на руку — степняки мало что узрят. А сейчас в дорогу...
Немного проехала дружина, когда её остановили Алексеевич и Новгородец. Предводителям понравилась прибрежная возвышенность, покрытая редким лесом. Дальше на запад от холма простирался густой лес. Довольный Иван воскликнул:
- Место для рубежа отменное!
- Добро! — согласился Никонор, просматривая округу. — Дадим отпор, коли сунутся.
- Вот ты-то и держи со своими горку, — приказал воевода, — в подмогу бери половину бурят — две сотни. Остальных с Тобоем отправим вниз по Селенге. Пусть растянутся редкой цепью вдоль реки — неровен час, затеют мунгалы с того берега переправу. Я же с сотнями Фёдора, Семёна и Гаврилы возьмусь за плоты.
- Не забывайте о «бешеных», что пробираются к нам окольной дорогой. Надо бы Тобою с десятком наездников выйти к Байкалу и скакать берегом на закат. Там они наверняка наткнутся на войско Хорона. Бурятам тута ведомы короткие пути — значит их вестник завсегда скорей примчит обратно к нам. Дружине важно знать, когда «бешеные» смогут выйти к устью реки. Нашим дозорным нужно дать лучших лошадей.
Весь охваченный мыслями, как вырваться из расставленной ловушки, Иван обратил свой взор на Ольгу Красу:
- На вас поручаю и стан, и раненых, и лошадей. Справитесь ли?
- Мы справимся! — твёрдо ответила статная девушка, нахмурив брови. — Тридцать душ без сна и отдыха сделают всё, а ежели надо — возьмутся и за оружие...
После долгого июньского дня стали сгущаться сумерки, которые к тому же имели мрачных союзников — обволакивающие вечернее небо лиловые облака. Новгородец с Алексеевичем, пока была возможность, зорко следили со своей прибрежной твердыни, омываемой речной водой, за передвижениями двух крупных отрядов кочевников на разных сторонах Селенги. Монголы на противоположном берегу жгли костры как раз напротив засевших русских и что-то угрожающе кричали на своём языке. Никоноровы воины вместе с бурятами, занятые обустройством завала, лишь отмахивались от голосивших степняков, весело смеясь:
- Близок плод, да не укусишь!
- Сунутся — потопим!
Уже в наступающей темноте к ростовскому рубежу осторожно подобрались новые преследователи с юга, которых вёл сам Товлубей. Уставшие всадники после нескольких дней безудержной скачки увидели в багровых отблесках больших костров вооружённых противников, стоявших у завалов на высоком холме. У хана, вымотавшегося со своим войском, не было ни желания, ни сил на скорый ночной штурм. Он велел выставить усиленную охрану и отдыхать до утра.
В отличие от монгол, решивших почивать до зари, русские и буряты трудились всю ночь, как муравьи. На возвышенности заканчивали защитное сооружение из поваленных деревьев и камней. Иван Алексеевич, вытерев пот со лба, довольно сказал Никонору Новгородцу:
- Славный завал! Что-то аспиды не торопятся скрестить с нами мечи?
- А куда спешить? — отозвался сотник, оглядывая близкие огни врагов, — Они могут и подождать, когда нам в тыл ударит тысяча «бешеных», да из заречья подмога переправится.
- Не иначе, — забеспокоился вожак — Пойду я к сплавщикам, подгоню их, да и сам подмогну, сколь силушки есть.
Иван с горящим факелом прошёл мимо притихшего ночного лагеря к многолюдному берегу. Там при свете ночных костров споро работали мужики, занятые уже привычным делом. Они с теплотой вспоминали свои суда на Уссури:
- Плоты нас выручили тогда.
- Дай Бог, и нынче унесут от поганых!
До трёхсот ростовчан, не жалея сил, валили топорами лес, обрубали мечами сучки, тащили лошадьми длинные брёвна до воды. У берега трудились наиболее опытные мастера, которые сбивали и связывали сосновые и еловые стволы. Среди снующих в полутьме людей слышались призывные голоса Алексеевича, Книги и Огонька. Неисправимый молчальник Гаврила скупыми фразами и красноречивыми жестами поднимал ремесленников на выполнение новой задачи. Веселее всех было там, где находился неугомонный Максим Балагур. От него так и отскакивали бойкие словечки:
- Налегай, православные — волю добываем! Опять обманем окаянных! Уплывём в великое озеро и ручками им помашем.
Ночь напролёт стучали топоры и с треском падали деревья. Погода особо не баловала: то накрапывал мелкий дождь, то резкий ветер разгонял облака, и сиротливо проглядывала луна. Работники по очереди уходили в близкий лагерь для приёма пищи и краткого сна.
Иван Алексеевич, насквозь пропотевший и промокший, под конец этой лихорадочной ночи сбросил рубаху и ополоснулся в бодрящей речной воде. Прогнав холодными струями накатывающую сонливость, он ощутил позывы голода. В тёмный предутренний час вернулся Иван в русский стан. Там за приготовлением сочной баранины встретил Ольгу. Бессонные хлопоты, казалось, не отразились на её милом лице.
- Справимся ли мы, успеем ли уйти? — спросила в смятении влюблённая дева.
- Поверь, всё делаем, но боя не избежать, — с болью в сердце отвечал Алексеевич. — Я верю — мы вырвемся! Сейчас есть десять плотов. Жаль, мало!
К вожаку, усевшемуся на пенёк перекусить, подошли его сотники. Иван,
разглядывая при свете мерцающего огня усталые лица товарищей, убеждённо сказал:
- И нынче мы станем заниматься тем же. Вой Новгородца с бурятами до полудня подержат энтот рубеж. А дружина уйдёт вниз по реке и к вечеру подберёт удобное место для обороны. Возведём завал, разобьём стан и снова положим все силы на новые плоты.
- Десятков пять бы сладить, — мечтательно вздохнул Гаврила. — Тогда мунгалы локти станут кусать.
- Не дадут сладить, — замотал головой, осунувшийся от тяжёлой работы Фёдор и добавил — Выведали мы с Агдой у отъезжавшего Тобоя много важного про Байкал. Ежели удастся пересечь его в ширину, да ещё и наискосок, то окажемся возле устья реки Ангара. Она вытекает из Священного озера и несёт свои воды то ли на полночь, то ли на закат.
- А как же великое озеро переплыть? — недоумевал Семён. — У нас же не корабли?
- Паруса на плоты поставим, — нашёлся Новгородец — Лишь бы не было больших волн.
- Выходит, дружина не токмо от табунщиков оторвётся! — обрадовался Алексеевич — В свою сторонку поплывём, минуя непролазные дебри и тучи надоедливых комаров.
- А вдруг не поспеем с плотами, и мунгалы станут напирать? — всё беспокоился Огонёк.
- Быть может, случится и так, — вслух размышлял Книга — Люди сядут на плоты, а кто не поместится — уйдут в небольшие горы Хамар-Дабан, лежащие у Байкала и Селенги. Но там спасение найти трудно...
- Лучше и в горе, и в радости быть вместе, — изрёк Молчун, целуя нательный крест, — ведь так, православные?
- Тогда кровавая сеча! — грустно опустил голову Новгородец. — Кто выживет — тот уплывёт в Байкал.
Четвёртая глава
ПРЕДАТЕЛЬ
Настало пасмурное утро. В долине Селенги вновь пошёл дождь, и густые тучи, похоже, не собирались показывать земле её дневное светило.
Ростовская дружина, оставив на месте ночёвки прикрытие, с самого рассвета и до полудня упорно продвигалась к намеченной цели. Впереди, по левую руку, вставали лесистые отроги хребта Хамар-Дабан, а справа по реке цепочкой плыли громоздкие плоты. Каждый из них управлялся несколькими русскими, которых постоянно поджидала угроза. С восточного берега в мужиков летели монгольские стрелы. Бесстрашные плотогоны, одетые в кольчуги, иногда и сами отвечали врагу меткой стрельбой.
Один горный отрог Хамар-Дабана вплотную подходил к многоводной Селенге. Сторонники ещё в полдень издали заметили это высокое место, и вожак уверенно сказал сопровождавшим его сотникам:
- Лучшей твердыни не сыщешь! Ставьте за горой стан, и снова за плоты возьмёмся.
Вдруг Максим Балагур, скакавший вблизи воевод, кубарем полетел со своей белой лошади. В голову породистого жеребца вонзилась вражеская стрела, и конь со всего маха завалился на бок, чуть не подмяв седока. Чернявый Максим вскочил на ноги и увидел убегающего кривоногого монгола. Хитрый степняк, незаметно подобравшийся к славянам по речным камням, теперь прытко удирал обратно на безопасный восточный берег. Балагур яростно закричал, грозя плетью:
- Подождите, доберёмся до вас!
- Пасут нас, ироды, — вздыхал Молчун. — Как от них отвязаться?
- Вторую лошадь за день подстрелили, — сетовал рачительный Огонёк.
- Скоро ни одной не останется, — угрюмо ответил Иван, поглаживая холку своего Орла. — К тому идёт.
- Что ты мелешь?! — никак не мог поверить суровой действительности Семён. — Неужто так и будет?!
- Мы плоты не для лошадей строим, — мрачно сказал Иван, — людям бы хватило. Построишь лишние — загоняй ретивых с оградой, никто и слова не скажет...
Выбранный лесистый берег, густо поросший высокой сосной, давал много древесины для строительства новых плотов. Не пришлось издалека тащить брёвна к Селенге. Неотёсанный кругляк, подпрыгивая, катился с шумом по косогору, пока не погружался в речные воды. Мужики ликовали:
- Тута наробим вдвое больше прежнего!
- Будет на чём и самим уплыть, и скарбу место найдётся!
В ранних сумерках к отрогу Хамар-Дабана, занятому дружиной, примчались на взмыленных конях воины Никонора и сопровождающие бурята. Буквально по пятам их преследовали монголы. Первым домчался до своих Новгородец. Его конь, вдруг зашатавшись, пал и задёргался в конвульсиях. Вся морда была в пене, а глаза закатились.
Навстречу сотнику быстро спускались с вершины горы русские предводители. Им нетерпелось узнать, что произошло с заслоном этим утром.
- Видим — поранен ты. Велика ли была сеча?
Едва отдышавшись, их соратник стал рассказывать, время от времени морщась от боли и поправляя лямку на перевязанной руке:
- Как вы снялись на заре — было поначалу тихо, а после табунщики зашевелились. Видно, с того берега им соплеменники передали, что дружина ушла, и рубеж держит горстка людей. Ну мы с бурятами их и встретили. Мунгал было чуть не втрое больше супротив нас. Завал всё же отстояли и урон ворогам немалый нанесли. Ближе к полудню они опять скапливаться у холма стали. Ну тут уж я велел отступить, чтобы избежать новых жертв. Сотня потеряла семерых, а вот буряты почитай все без броней были — у них два десятка не досчитались...
- На твердыню пора, — перебил Новгородца Алексеевич и обратился ко всем: — Браты, скорей на кручу!
Только-только ростовчане соединились на горе, как преследователи, подскочив снизу, сразу попытались атаковать. Но сверху полетел град камней и стрел. Степняки, не выдержав, с воем отскочили обратно, унося своих увечных. На склоне остались лежать тяжелораненые кони, их предсмертный храп и жалобное ржание ещё долго оглашали окрестности.
Когда скудные лучи багрового солнца ещё лизали западные склоны возвышенности, где утвердились русские, к ним направились двое всадников из враждебного лагеря. Верховые подъехали к защитникам на расстояние полёта стрелы и остановились. Один из них был, судя по всему, знатного происхождения. На это указывал и богатый чапан, отделанный золотом, да и гарцевал он на ахалкетинском скакуне. В другом наезднике ростовчане с удивлением узнали сильно похудевшего Акинфа Дородного в монгольской одежде. Предатель, подбоченясь, возвестил соотечественникам, кто он теперь:
- Я толмач хана Товлубея, коему поручено изловить вас и доставить в Каракорум.
Все горлохваты в дружине, что были в тот момент на горе, смогли в гневе отвести душу на Акинфе:
- Иуда!
- Вор[2]! Пощады не жди!..
Дородный, сидя на русском жеребце, нахохлившись, выслушал поток брани, и когда он иссяк, напыщенно изрёк:
- Сдавайтесь, беглые рабы! Вас уже окружили, и теперь не улизнуть. В облаве три тысячи мунгал. Со мной их воевода Товлубей, который обещает вам жизнь.
Сверху раскатисто ответили:
- Воля либо смерть!
- Отощал аспид на подачках!
На вершине Никонор Новгородец, смеясь над Акинфом, говорил Ивану Алексеевичу:
- Так он, дурень, многое может разболтать, всё одно степняки ничего не поймут.
- Верно, — заулыбался Иван и зычно крикнул вниз: — Дородный, где ты видишь, что мы в кольце?!
Здоровый детина в тесном халате спесиво ответил:
- На вас от озера со дня на день ударит тысяча «бешеных». Супротив их вы не устоите в открытом бою. Мой хан даёт на размышление срок до завтра. И главное — отдайте украденные сокровища матери Батыя.
Отклик на увещевания был тот же — брань. Товлубей, огорчённый несговорчивостью русских и бурят, решительно завернул коня, и, зло стегнув его, помчался к себе в стан. Акинф также нахлёстывал свою лошадь, стараясь поспеть за новым хозяином. Вслед им несся пронзительный свист и хохот ростовских молодцов:
- А что у мунгал своё?!
- Почитай всё грабленое!..
Глава пятая
ЛОШАДЕЙ НЕ ЖАЛЕТЬ!
В чёрном азиатском небе яркие звёзды и серпастая луна бросали тусклый свет на ростовский лагерь у Селенги. У кромки воды мерцала цепь костров, от них в прилегающий лесной массив также уходили ряды огней. Ночь прикрывала титанический труд отчаянных, но не сломленных невзгодами русских людей. Стук и грохот, плеск и крики далеко разносились по речной долине. Пока буряты бдительно охраняли все подступы к лагерю, ростовские
--------
[2] Вор – изменник.
мужики и парни работали до седьмого пота.
Накануне решающего дня Иван Алексеевич собрал у большого прибрежного валуна сотников для совета. Вожак стоял обнажённым по пояс, его мощный торс навевал спокойствие. Но мужественное лицо богатыря было сумрачным и сосредоточенным:
- С Байкала от Тобоя нет вестей, и то пока хорошо, а вот с устья буряты передали Агде и Книге неладное.
- Да, Алексеевич! — с тревогой в голосе стал рассказывать толмач. — Наши буряты, кои на страже низовьев Селенги, доложили: тысячный отряд мунгал на том берегу разделился, и половина ушла далеко вдоль устья реки, которая разбивается, как пояснили местные, на рукава, образуя острова у Байкала. Сотен пять табунщиков завтра наверняка будут переправляться через небольшие протоки с целью преградить нам путь и на острова, и к Священному озеру...
Тут к совещавшимся предводителям подбежал взволнованный Агда, за ним показался молодой бурят в пыльной разодранной одежде. Фёдор, прервав объяснения, стал расспрашивать даура, и довёл до присутствующих новую печаль:
- Вестник от Тобоя передаёт — «бешеные» всего в одном дневном переходе от Селенги. Беда ещё в том, что впереди у нас нет больше удобных рубежей у реки. Негде сдерживать степняков, а на горе оставаться нельзя — обложат.
Никонор, нервно походив взад-вперёд, предложил:
- Сейчас погрузиться и толком выйти на плотах все не успеют, да и не поместятся. Тем паче ветер для нас противный дует с Байкала — куда уплывёшь? Для плотов любой неслабый ветер — несчастье: волна подымется, а бортов-то нет. Мыслю, на ближний остров в устье переправиться и выждать.
- Похоже, другого нам не дано, — кивнул Иван, — на берегу с двух сторон дружину сомнут. Ежели уйти в малые горы Хамар-Дабана, так окружат. Лучше на острова.
- Эх, плотов бы десяток ещё сладить! — тоскливо обмолвился Гаврила — Нынче токмо три десятка.
- Мало! — беспокоился и Семён, но не преминул с гордостью добавить. — Зато на них и ограда есть, и даже мачты Пахом Полночный с Еремеем Студёным ставят. Паруса будут.
- О великом озере мечтают солёные дети, — добродушно улыбнулся Новгородец. — Мореходы!
- Славно было бы собрать плоты воедино у острова — подал дельную мысль Алексеевич, — Тогда окажемся в безопасном месте.
- Верно! — засиял Книга. — Мы такой мостище соберём — и тут же растащим. На острове можно дождаться попутного ветра — и поминай нас как звали.
- Дай-то Бог! — осторожно радовался Огонёк. — Уйти бы от ворога со всем обозом...
Алексеевич вдруг порывисто вскочил на вершину валуна и огляделся. Увидел первые проблески paccвeтa, тёмную гладь реки и веером разбросанные вражеские огни. Вожак резко обратился к боевым друзьям:
- Поднимайте народ! Не до сна нынче — пора в дорогу! Энтот предутренний час многим может стоить живота. Смотрите, чтоб все надели брони и кольчуги.
Воеводы не смели больше тратить драгоценное время на разговоры и молча подчинились, осознавая тяжесть момента. Ринулись в только что заснувший ростовский лагерь. Будили свои отряды громкими призывами:
- Вставай, земляки!
- Ворог сжимает петлю!
- Уходим на остров!
Стан просыпался от тяжёлого сна. В полутьме суматошных сборов быстро грузили разный скарб, мелкий скот и драгоценности на понурых коней. Часть утвари Семён Огонёк с крестьянами сносил на плоты, говоря при этом Даниле Ухвату:
- Всё легче лошадкам в дороге, быстрей домчат до островов. Ты бери половину людей из нашей сотни. Подмогнёте Студёному и другим плотогонам.
- Исполню, друже! — с подъёмом откликнулся Данила и хохотнул: — Может, стрелой перекинемся с табунщиком...
Немало людей в то предгрозовое утро прощались с близкими друзьями, не чая, свидятся ли к вечеру. Подбежал и Иван Алексеевич к своей Ольге Красе. Она с остальными «жемчужинами» хлопотала над ранеными.
- Вели увечным на плоты садиться, — обратился к Ольге Иван, с болью всматриваясь в любимые черты лица, — боюсь, лошадей загоним в пути. Крепись, скоро исход!
Он не дал ничего сказать девушке, обняв и поцеловав в уста, стремительно исчез в лагерной сумятице. Краса, всплакнув, успела только вслед перекрестить вожака, готовившего дружину к роковому часу...
Грохотали каменистые берега Селенги под тысячами конских копыт, сотни всадников мчались по обеим сторонам реки, разнося свои призывные крики:
- Вперёд!
- Уррагх!
В полдень «русская орда» сделала остановку. Люди быстро перекусывали, жадно жуя холодное мясо и пшеничные лепёшки, делясь новостями и гадая о будущем:
- Поди опять Никоноровцы бились на рубеже?
- Долго не задержатся — им ещё нас нагонять.
- Где же обещанные острова и Священное озеро?
Последний вопрос часто задавали русские странники, от этого зависело слишком много. Ответа ждали, конечно, от своего толмача. Его обступили мужики, среди которых был и Алексеевич верхом на Орле.
- За ближним поворотом Селенги узрим устье реки, — успокоил земляков Фёдор Книга, показывая рукой на север. — Недалече желанные острова и берег Байкала — так молвят буряты...
- Вижу! — закричал Иван с вороного коня. — С полудня летят наши соколы!
Люди, обернувшись на юг, до боли в глазах всматривались, стараясь разглядеть отряд Никонора с бурятами. Народ заволновался:
- Они! Они!
- И мунгалы тоже на хвосте!
- Пора и нам трогаться!
- Помчим во весь опор!
Огонёк, стоявший возле Алексеевича, печально заметил:
- Ещё малость — и загоним коней.
Вожак сурово посмотрел на него и громко отдал команду:
- Гнать лошадей не жалея! В том наше спасение! Гляньте, плоты-то за нами едва поспевают.
Вереница бревенчатых судов, растянувшаяся по реке, действительно отставала от дружины. Прошло бурное весеннее половодье, и Селенга в низовьях уже медленно несла свои воды к Байкалу.
Вновь мчалась конным галопом ростовская вольница навстречу непостижимой судьбе. Монгольские мохнатые лошади изнемогали от длительной скачки. Наконец, за речным поворотом, вдали, блеснули воды большого озера: совсем рядом, на прибрежной луговине, поджидали группы бурятских всадников. То были две охранные сотни Тобоя, что препятствовали скопищу монгол с восточного берега Селенги переправиться и ударить в тыл русских. Бурной радостью встретили друг друга союзники. Восторженные крики перемешивались с молодецким посвистом.
Алексеевич направил к Тобою своего коня, не забыв призвать к себе Книгу и Агду. Важны были расспросы бурятского предводителя, только что вернувшегося с Байкала. Его лицо не предвещало ничего утешительного:
- Ещё не сядет солнце, как здесь будут «бешеные».
- Дела-а-а! — нервно размышлял Алексеевич, встретившись взглядом с Огоньком и Молчуном — Хорон на подходе, а Товлубей по пятам преследует Новгородца. Энтот хан доберётся до нас скорей.
- Иван! — схватился в отчаяньи за рыжие кудри Семён — Плоты не поспевают! И на них все толком не поместимся. Куда податься?
- И место здесь какое-то плешивое, — оглядываясь, почесал затылок Гаврила, — без холмов даже. Где тут рубеж устроишь?
Фёдор, Агда и Тобой в это время что-то громко обсуждали на непонятном для русских языке. Наконец, Книга предложил воеводам:
- Гибельно встречать в открытом поле соединённый удар монгол. Буряты говорят: пока не поздно, нужно уйти в лес к горам Хамар-Дабана. Путь ещё свободен, хотя и там облава на нас продолжится. Через реку хода нет. Сами видите — полтыщи табунщиков стерегут другой берег. На плоты надежды мало — ветер по-прежнему с озера.
Но намётанный глаз вожака увидел-таки впереди, у Байкала, то, что хотел: небольшие высотки, чахлый кустарник, переходящий в лес, и низкий остров в устье Селенги. Иван, нахмурившись, посмотрел на своих растерявшихся сотников и махнул рукой к озеру:
- Мы обрубим погоню раз и навсегда! Айда к Байкалу! Есть рубеж! Есть остров!
Соратники не без ропота, но последовали за вожаком. Лошади выбивались из последних сил под плетьми немилосердных седоков. Вот и невысокие холмы, где надумал остановить Товлубея ростовский предводитель. Далее до самого Байкала тянулась широкая прибрежная равнина, поросшая осокой и камышом.
- И энто рубеж?! — удивлённо озирался Семён, осуждая Алексеевича. — Глазу зацепиться не за что.
Два невысоких безлесых холмика упирались с одной стороны в речную протоку, за которой зеленел продолговатый островок, а с другой стороны — в пойменное болото с чахлым кустарником. Настоящая топь простиралась на несколько поприщ вплоть до тёмного хвойного леса, за которым синели горы Хамар-Дабана. Получалось, что фланги здесь были надёжно защищены, но особого препятствия на самом рубеже не имелось. В довершение нерадостной картины севернее, совсем близко, шумел волнами неприветливый Байкал. Данила Ухват, сунувшийся было в протоку на коне, вдруг резко повернул назад и заорал во всё горло:
- Глубоко тута, и вода студёна. А до острова локтей двести…
Его прервал властный голос вожака, возле которого собрались его друзья-предводители:
- Браты! Неужто мы с бурятами не обороним два пригорка от щипаной тысячи Товлубея? Вон и плоты уж видны. Прямо за холмиками сробим наплавной мост до острова.
Воеводы возбуждённо рассуждали что да как. Семён Огонёк прикидывал, думая об обозе:
- Скарб, коней и плоты оставим на «жемчужин», на стариков и на плотогонов. А сами возьмёмся за оружие.
Фёдор Книга, шевеля губами, быстро подсчитал:
- У нас, ростовчан, будет три с лишним сотни воев, да и у бурят около того. Почитай, наших семьсот, супротив Товлубеевых девятисот.
- Земляки! — призвал вожак, — затаскивай сюда с берега пни и стволы, какие принесла река с верховьев. Всех загнанных и слабых лошадей, коих наберётся до половины, согнать на бугры.
Народ засуетился: кто-то спускался к воде и вытаскивал топляк и речные камни, кто-то поднимал их наверх, кто-то сводил отощавших полуживых коней в указанное место. Огонёк и Книга, чуя недоброе, подступили к Алексеевичу:
- Ты что замыслил?
- Лошадей колоть?!
Иван зло ответил:
- Сотен пять «монголок» всё одно некуда девать, а на рубеже они спасут человечьи жизни.
- Виданно ли дело, Иван! — заморгал испуганно карими глазами Фёдор. — Ведь живые существа!
Заиграли желваки у вожака, он покраснел и резко бросил:
- Я знаю, что говорю! Глядите — плоты и наша погоня идут уже бок о бок. Выхода нет! Дальше — «бешеные»!
С пригорка можно было легко различить и скачущих Никоноровых воинов с бурятами, и плоты, плывущие редкой цепочкой по стремнине Селенги. Была видна и Товлубеевская погоня, не считая ближайшего монгольского отряда, пока безучастно стоявшего на противоположном берегу Селенги.
На холмах между тем выстроились пешие с жертвенными лошадьми. Люди по суровой необходимости оголили мечи, приготовили копья и топоры. Чего-то ожидали и измученные понурые кони, еле державшиеся на ногах и тяжело храпевшие. Алексеевич, сидя на вороном, окинул помутнившимся от слёз взором своих товарищей и хрипло крикнул:
- Руби!..