СА - Советская армия.
Уходят в историю семидесятые годы, поэтому осмелюсь добавить в летопись несколько и своих мазков, так сказать запечатлеть на бумаге быт и описание армейской жизни — той далекой, и как ни странно близкой, которую каждый из нашего поколения вспоминает с нежностью и любовью. И чтобы не грузить читателя больше сентиментальными воспоминаниями надеюсь это последнее обращение к этой теме.
Синие сумерки, через открытое окно льется аромат сирени, скоро полночь. Весна. Последняя весна для служивых. Только что дембельнулись «старики», и военнослужащие осеннего призыва, на вполне законных основаниях, приняли на себя этот почетный статус.
Сержант Леха Скворцов, соорудив из четырех стульев подобие лежанки, пытался заснуть, но весна, последняя армейская весна будоражила кровь. Мозги настроены на любовь, на гражданку. В голове невидимые молоточки, словно колеса на стыках рельс выбивают ритм дальних дорог, неожиданных встреч, свободы.
Поняв, что уснуть в такую ночь дело бесполезное Леха, пнув ногой дверь канцелярии, где находился его основной пост дежурного по батарее, вышел в длинный коридор. По правую сторону располагались спальные помещения метеобатареи, хозвзвода, взвода «химиков» (химическая защита) и кубрик человек на 30 для карантина, который в обычное время пустовал и был закрыт на ключ. Только осенью и весной заполнялся на месяц молодыми бестолковыми призывниками, которых надо было учить ходить строем, подниматься утром за 45 секунд, да и просто вводить в солдатский быт с его жесткой иерархией, где уходящий на дембель «дед» имел больше власти чем лейтенант — командир взвода.
Слева по коридору расположились самые интересные комнатухи. Это радиомастерская, где сидел Лешкин друг Витек, с вечным паяльником в руке. Весь стол у него был завален радиолампами, резисторами, транзисторами, а самое главное на стеллажах стояли телевизоры разных марок начиная от советских «Рекордов» и кончая фирменными заграничными «Шарпами», которые приносили в починку офицеры из ближайшего ДОСа (дома офицерского состава). И поскольку телевизор солдатский люд видел последний раз только на "гражданке", то по ночам «деды» собирались у Витька, чтобы посмотреть забугорную порнуху, которую можно было поймать благодаря близости вражеской границы.
Штаб ракетной бригады располагался в четырехэтажном, по немецки основательном здании с двумя подъездами, где верхний этаж представлял собой неотапливаемую мансарду под красной черепичной крышей. Там находились спортзал и хозяйственные каптерки в которых хранились личные вещи, парадная повседневная и рабочая форма военнослужащего срочной службы Группы Советских Войск Германии (ГСВГ). Третий и второй отдали под казармы, бОльшую половину первого этажа занимал штаб, ну а в остальной половине размещались караульное помещение с отдельным входом, солдатское кафе и медсанчасть. Отдельно стояло здание столовой на 300 человек, на втором этаже которого находился клуб.
Прямо перед подъездами спортплощадка и чуть в отдалении автопарк за массивными воротами с боксами, где и находилась, всегда готовая к маршу, военная техника. Вообще-то это был танковый городок, занимающий огромную территорию, которую Лешка так и не изучил до конца, и когда по тревоге поднимался весь этот танковый улей, ревели многотысячные дизеля, наполняя воздух смрадом солярки, а траки боевых машин скрежетали по бетонному покрытию, то городок основательно трясло.
В шесть часов утра был подъем и над всей этой территорией стоял гул от командных криков, топота тысяч сапог и обнаженных до пояса тел, совершавших свой ежеутренний променад перед завтраком. Какие-то тридцать лет назад все эти добротные и основательные здания вместе с такими же, сделанными на века, бетонными ангарами занимали немецкие танковые дивизии «Мертвая Голова» и «Викинг». Даже двух ярусные железные кровати, на которых спал Лешка Скворцов с товарищами, остались в наследство от вермахта, и отколупнув краску на спинке можно было разглядеть тавро в виде хищного силуэта германского орла.
Штаб ракетной бригады находился на задворках этого военного мегаполиса, прямо у зеленого забора, за которым шла чужая загадочная жизнь. Это были окраины города Нейруппин с чистым сосновым лесом и почему-то заброшенным стадионом неподалеку. Такое расположение имело свои преимущества: Лешка, хороший спортсмен, раздвинув доски в заборе, три раза в неделю в спортивном костюме выбегал на волю и нарезал круги вокруг этого стадиона. Начальство смотрело на это сквозь пальцы: на всех армейских соревнованиях он всегда был в лидерах и командование это ценило. Мужики в казарме резонно замечали ему, что негоже без всякой пользы порожняком насиловать свой организм, дескать вполне можно изменить маршрут, добежать до ближайшего гаштета или магазина, чтобы затариться шнапсом.
Ну а сейчас он шел по длинному гулкому коридору, где за дверьми спальных помещений мирно почивал личный состав. Зачем-то заглянул в бытовку, выключив там свет, прошел мимо закрытой решеткой и опечатанной оружейки, внутри которой наоборот постоянно горело электричество. Там по всему периметру в ячейках поблескивали воронеными стволами АКМы, под ними в специальных нишах лежали подсумки с тремя заряженными «магазинами» и противогаз с химзащитой.
Лешкина ячейка была справа, прямо у входа. Это было очень удобно, когда толпа полусонных парней ночью, под оглашенный вопль дневального, - «батарея, подъем, тревога!» неслась в заранее открытую дверь оружейки. Лехе оставалось только протянуть руку, схватить свой автомат и все остальное, по широкому лестничному пролету выбежать на плац и пересечь его, чтобы попасть к боксам автопарка, завести мощные тягачи — УРАЛы и КРАЗы с прицепленной к ним станцией, дизель генератором, полевой кухней, вывести это все на простор и выстроится в походную колонну.
Офицер — дежурный по части, засекал секундомером время, и если это были не учения, не боевое дежурство, давал «отбой» и вся техника таким же порядком загонялась обратно в боксы, а солдатики, докуривая на ходу, строились на плацу и уже организованно возвращались в казарму досыпать.
Конечно если это была официальная проверка и приезжал какой-нибудь генерал из штаба армии, то народ знал заранее и как правило никто не спал, все лежали одетыми, болтали и только ждали сигнала дневального.
Но их начальник — командир бригады полковник Греков, человек очень ответственный, прошедший фронт, любил изредка устраивать такой «шухер» внезапно. Вот тут уже коллектив матерился по полной, особенно «старики». Мирная размеренная жизнь в городке убаюкивала и расслабляла и наверное старый фронтовик был прав.
Рядом с оружейкой, прямо у выхода находилась тумбочка с телефоном возле которой стоял одуревший с оловянными от недосыпа глазами дневальный. Сейчас, поставив телефон на пол, на тумбочке мирно кемарил Валька Скибарь, парень из Белоруссии, водитель УРАЛа, который таскал Лешкину станцию. Они были одного призыва, поэтому солдат только приоткрыл один глаз и увидев, что это его друг Леха Скворцов, продолжил дремать, прислонившись спиной к стене.
Дальше шли умывальник с кафельным полом на добрую сотню человек с торчащими из стены бронзовыми кранами, за ним, в самом конце коридора с огромным окном во всю стену туалет с дырками в полу, которые разделялись стальными щитами покрашенными в веселенький цвет небесной лазури. Все это блистало, сияло стерильной чистотой.
Дневальные — двое молодых солдат со стрижеными, круглыми как два арбуза, головами тщательно натирали бронзовые краны бархотками. Уборка заканчивалась и Алексей разрешил им идти спать.
Энергия в его молодом теле била через край. Разбежавшись, он встал на руки и пару метров прошелся по чистому полу, потом ловко оттолкнувшись, в прыжке, встал на полусогнутые в коленях ноги. Затем выпрямился и с видимой неохотой направился обратно в канцелярию, где за Т-образным столом стояло потертое кресло с деревянными подлокотниками.
Это было место командира батареи капитана Носова, которого все за глаза называли «шнобель». Мужчина сорока лет, откуда-то из деревни, отслужив срочную службу, быстро соориентировался, и чтобы не возвращаться обратно в колхоз, сумел поступить в среднее военное училище. Недалекий, сильно пьющий ревностный служака, трепещущий перед начальством и держащий в страхе подчиненных, короче обычный «сапог» каких было тысячи в нашей Советской армии.
Поговаривали, что попасть в ГСВГ (о чем мечтали все офицеры в далеких гарнизонах) помогла его жена — бойкая фигуристая брюнетка с живыми хитренькими глазками. А резон попасть в Германию конечно же был. Зарплата в марках, да еще в Союзе на депозит капали какие-то деньги в рублях.
Конечно это была Европа с ее дешевыми модными шмотками, коврами и хрусталем, и отслужив положенный срок шло это все багажом в "Союз", а на смену приезжали другие лейтенанты и капитаны со своими, жаждущими этого невиданного изобилия, женами и детьми.
Что касается комбата: Лешка вспомнил как он, еще молодой мл. сержант, не отслуживший и года, заступил в наряд начальником караула — самая клевая работенка. Как уже было сказано выше, расположение штаба бригады было довольно компактное и поэтому под охраной находилось всего пять объектов (и естественно пять постов). 1-й, почетный пост, у знамени в штабе, 2-й автопарк, 3-й склад ГСМ, 4-й и 5-й по территории — вокруг столовой и казармы и вдоль забора, за которым стеной стоял сосновый бор.
Вход в караульное помещение был отдельным с массивной стальной дверью, которая постоянно была закрыта и все 24 часа службы «начкар» мог откровенно дрыхнуть, и только два раза в сутки встречать с докладом офицера — дежурного по части, который приходил, чтобы расписаться в проверочном журнале. Да еще три раза в день из столовой привозили в термосах завтрак, обед и ужин.
Помещение делилось на два кубрика. В одном находилось спальное помещение, где на широких полатях, одетые, в темноте, укрывшись шинелями, спала отдыхающая смена. В другом кубрике за шахматной доской, кто-то с книжкой, а «молодежь» отслужившая полгода, штудировала воинские уставы, находилась смена бодрствующая. В отдельной комнатушке, на топчане, возле стола с настольной лампой, по царски располагался начальник караула. Был также туалет и стойка для оружия, в которой поблескивая стволами стояли автоматы.
Служба в карауле шла размеренно и как-то даже по домашнему, где каждый четко знал свое место, и каждые два часа разводящий (тоже сержант) выводил очередную пятерку часовых на смену. Бодрствующая пятерка шла спать, а на ее место, поставив оружие в пирамиду, возвращались с постов замерзшие солдатики.
И как-то раз эту идиллию нарушил звонок в дверь. Был поздний вечер, дежурный по части недавно завершил свою рутинную проверку и Лехе доложили, что за дверьми стоит их комбат капитан Носов и по всей видимости пьяный. Леха открыл дверь, запуская внутрь нежданного гостя.
«Шнобель» был не просто пьян, а пьян в «стельку». Ремень портупеи сполз с плеча, на рукаве шинели ярко выделялось пятно от побелки. Мутным глазом, окинув помещение и выслушав доклад «начкара», он заставил всех построиться, включая отдыхающую смену.
Потихоньку матерясь, народ как мог построился в тесноте кубрика. Ванька Толмач — молдаванин, водитель мощного КРАЗа, к тому же «дед», готовившийся к скорому «дембелю», сверкал не выспавшимися глазами на своего командира. Почему-то этот злой взгляд черных цыганских глаз очень возбудил капитана Носова. Он подошел к Ивану вплотную и попытался сорвать погон. Реакция солдата была молниеносной: он схватил горе-командира за ворот шинели, и крикнув, чтобы ребята открыли дверь настежь, пинком вытолкал офицера на крыльцо. После двух-трех звонков в дверь все стихло.
-Кажись свалил, - почему-то шепотом доложил Лешке молодой солдат Евдокимов.
Ваня бешеным глазом окинул окружающих и остановился взглядом на Алексее.
-Салдырь, ****ь! Салабон хренов! Ты будешь до самого моего «дембеля» устав штудировать! Кого имеешь право впускать в караульное помещение!? Запомни мудак: только командира части и дежурного по части!
Лешка, не дававший никому себя в обиду, здесь просто молчал, сцепив зубы и опустив голову. Век живи, век учись — это был урок для только еще начинавшего что-то понимать в службе младшего сержанта.
Успокоившись, стали думать. Все по тому же уставу Леха должен был тут же доложить о происшествии дежурному по части, но Иван по крестьянски рассудил, что «выпимший» человек наутро все забудет, а лишний «кипешь» ему перед «дембелем» не нужен.
И правда, на следующий день, вечером после наряда на построении, комбат хмуро с помятым лицом равнодушно, только скользнул взглядом на, стоящих навытяжку, Ивана с Алексеем.
И чтобы завершить портрет этого недалекого человека Алексей вспомнил как один раз в неделю в канцелярии собирались сержанты на политзанятия, которые проводил командир батареи. Он, запихивая в мундштук сигарету и прикурив, начинал задавать вопросы по предыдущим занятиям. Потом, видимо устав от этой рутины, начинал развлекаться:
-Так, а сейчас сержант Гехт покажет нам на карте где находится Израиль.
Семка Гехт — статный высокий парень, красный как рак, тыкал указкой куда-то в центр политической карты мира. Носов щурился, глазки бегали по лицам присутствующих, и он радостно потирал потные ладошки. Наверное ему казалось, что это было очень смешно. Сзади за креслом возвышался несгораемый шкаф, на котором стоял горшок с фикусом и Лехе почему-то хотелось одеть этот горшок ему на голову.
Разные были офицеры. Замполит батареи управления, по спортивному стройный ст. лейтенант Князев, ненамного старше своих подчиненных, с умным взглядом голубых глаз, спрятанных за очками, всегда вызывал уважение.
Как-то по весне из карантина в подразделение поступила «молодежь». Среди них выделялся своей взрослостью солдат. Это был солдат «одногодок», да были в Советской Армии и такие. Срочники, с высшим образованием, служили только один год. Солдат был в возрасте с нескладной полноватой фигурой, женатый имевший ребенка, а самое главное — член партии.
Он как-то, не то чтобы держался особняком, а просто выглядел очень взрослым среди 18-летних пацанов и даже заканчивающих свой срок «дедов». И наверное, потому что офицеры — сплошь коммунисты, считали его как бы равным себе, и то что дембель у этого персонажа совпадал с Лешкиным, то неприязнь к этому тюфяку возникла сразу.
Раздражали и его постоянные отлучки на партийные собрания, когда весь взвод пахал на хозработах, а главное он мог спокойно, дымя папироской, вместе с комвзвода, в расстегнутом мундире в жарко натопленной станции, с увлечением разбирать какую-нибудь радиосхему.
И конечно Леха гонял его на спортплощадке до седьмого пота. Все выстроенные годами отношения внутри солдатского мира были довольно просты: гоняли когда-то нас, теперь настала наша очередь гонять других, и в этой закономерности была какая-то своя логика и справедливость.
Солдат висел на турнике как сосиска, окидывая стоящих в строю с голым торсом сослуживцев страдальческим взглядом. Леха грозным командирским голосом, помогая при этом руками, пытался поднять, не сгибая в коленях, непослушные ноги к перекладине. Дело было бесперспективное и он крыл беднягу трехэтажным матом. Мимо проходил замполит. Отозвав Алексея в сторону, он приказал после занятий зайти к нему. Князев долго и доходчиво, один на один, учил 19-летнего парня жизни. Он объяснил ему, что жизнь многообразна и не кончается службой, и сегодняшний солдат завтра может стать академиком.
-Ты разбираешься в интегральных схемах? То-то, а человек сумел закончить ВУЗ и имея жену и ребенка вполне мог откосить от армии, тем более 26 лет это возраст.
Интеллигентный Князев всегда относился к Алексею с симпатией. Он как-то под Новый Год подошел к нему с предложением прочитать в клубе стихи Есенина. Как он мог уловить в обычном сержанте тягу к поэзии, непонятно.
Командиры взводов — молодые лейтенанты тоже были нормальными офицерами. Лешке нравилась их увлеченность в работе. Прекрасные электронщики, на боевом дежурстве, когда взвод выдвигался на полигон, они, в тесноте станции, с неизменным тестером в руках, с увлечением исправляли малейшую неисправность.
Угнездившись в кресле, Алексей раскрыл взятый в библиотеке роман известного фантаста Ивана Ефремова «Лезвие бритвы», который дала почитать библиотекарь Наденька — жена замполита батареи управления ст. лейтенанта Князева.
Конечно женский пол возбуждал, находившийся в естественном воздержании, солдатский организм, и поэтому к не блиставшими красотой зав. библиотекой, к стоматологу Марине и стоявшей за прилавком в солдатском кафе Алле всегда была очередь. Даже Леха, боявшийся зубных врачей как огня, в армии сумел поставить две пломбы только потому, что рядом была женщина, которая говорила ласково, прикасалась к нему и казалась просто богиней.
При штабе работала вольнонаемная девочка-девушка Маша, только что закончившая школу, скорей всего дочь кого-то из штабных. Каждое утро она шла на работу в блузке «лапша», только входившей в моду, и короткой выше колен юбочке. Она была такая милая домашняя, даже по детски пухловатая как свежеиспеченный пирожок, и естественно весь личный состав был влюблен в эту девушку. Каждое утро, после завтрака в казарме раздавался чей-то призывный голос:
-Славяне, скорей сюда, Машка идет!
И возле большого окна в конце коридора собиралась небольшая толпа. Сгрудившись и перевесившись через подоконник, солдаты пытались шутить и обратить на себя внимание:
-Маша, опаздываешь, тебя накажут и посадят на гауптвахту!
Скабрезность и пошлость пресекались сразу — она была своя и напоминала всем дом и гражданку. Девушка смотрела вверх и весело махала рукой.
Леха вспомнил как иногда он вел группу солдат строем (редко можно было увидеть одиноко шагающего военнослужащего) на занятия, в клуб или столовую, а навстречу шла Маша. Он сразу давал команду: - «Взвод! Равнение на-а лево!», и бравые бойцы с готовностью как один, поворачивая головы в сторону смущенной девушки, переходили на строевой шаг, впечатывая кованые каблуки в брусчатку. Она вся пунцовая, опустив глаза, проходила мимо, но Леха чувствовал, что все это ей безумно нравится. К сожалению это продолжалось недолго и скоро она куда-то пропала, поговаривали, что уехала в «Союз» поступать в институт.
Солдатский коллектив — великое дело. Это действительно была школа жизни, в которой довольно быстро нивелировались характеры под один общий знаменатель, где невозможно быть жадным, ленивым, эгоистичным или не дай бог стукачом. Перековка таких субъектов была жесткой, но весьма действенной.
В батарее, где проходил службу Алексей, был старшина-сверхсрочник. В СА это был институт не офицеров, но уже и не сержантов. Заканчивающие службу сержанты иногда подписывали контракт на три, а то и более лет и оставались в части. Жизнь у них ни чем не отличалась от офицерской. Жили они вне части и форма такая же — с портупеей и хромовыми сапогами, имелся так же комплект полевой и парадный.
Так вот, Артем Смоголь был таким старшиной, «деды» помнили его еще сержантом. В основном это были нормальные ребята, знавшие солдатский быт изнутри. С Артемом все случилось по другому: облачившись в офицерский «прикид», человек в одночасье переродился. Он стал таким ревностным служакой, что даже молодые лейтенанты его побаивались.
Почувствовав власть, старшина дневал и ночевал в подразделении, придираясь к каждой мелочи. Особенно доставалось «старикам», которые помнили его еще простым солдатом и наверное Смоголь очень комплексовал по этому поводу. Он мог внезапно появиться утром во время подъема, чтобы выгнать на зарядку, неспешно совершавших утренний моцион, «дедов». Так же после отбоя накрыть всю эту гоп-компанию в каптерке или радиомастерской за просмотром телевизора, а потом пофамильно докладывать комбату о нарушителях, короче достал всех.
Поджарый, физически сильный, в начищенных до блеска хромовых сапогах, в щегольски тщательно отутюженной офицерской форме, он выгодно отличался от лейтенантов-электронщиков для которых служба была рутиной.
Это было время реформы в армии и все сверхсрочники в одночасье стали прапорщиками. О, как же светилось счастьем лицо Артема Смоголя когда комбриг перед строем вручал ему погоны с двумя офицерскими звездочками, только расположенными не поперек, а вдоль. Все! После такого подарка у служивого просто снесло «крышу». Жизнь в казарме стала невыносимой, и как-то раз…
Каждую неделю весь личный состав, исключая наряд и караул, строем шли для просмотра кинофильма. Солдаты заняли места в зале, компактно расположившись на широких скамьях, и как только погас свет в кромешной темноте раздался пронзительный голос: - «Смоголь кусок!!!», и двести глоток что есть силы подхватили: - «У-у-у сука!!!».
Сразу зажегся свет, по проходу забегали офицеры и прапорщики, но солдатики дисциплинированно сидели с прямыми спинами и невозмутимо глядели на всю эту суету. Через неделю прапорщика перевели из штаба в один из дальних дивизионов.
Нет, читать расхотелось. Теплая ночь, запах сирени опять закружил голову. Леха взял телефонную трубку и немного подумав набрал двузначный номер батареи управления, которая находилась этажом ниже. Там также маялся его приятель и тоже дежурный Славка Герасимов — Гера. Услышав стандартный ответ, - «дежурный по батарее гвардии сержант Герасимов слушает!» - Леха с грузинским акцентом ответил:
-Па-аслушай да-арагой это с АТС звонят: пришла срочная телефонограмма, всех сержантов осеннего призыва досрочно отправлять на дембель. Формируется эшелон прямо до города Иваново, где местные ткачихи затеяли бунт, и чтобы навести баланс срочно требуют работоспособных молодцов младшего комсостава!
На том конце послышался вздох и ленивый сонный голос изрек:
-Скворец, если у тебя бессонница и «сухостой» выходи на спортплощадку и потягай траки, а нормальным людям, которые героически несут службу не мешай спать.
Да и здесь облом. Хотелось задушевного разговора, но огромный танковый городок, который так и не удалось изучить Алексею, мирно спал, и только кое-где бдительно горели редкие окна за которыми маялись такие же, заступившие в суточный наряд, служивые люди. Каждые два часа была слышна поступь караульной смены во главе с разводящим.
Расположившись на четырех стульях, Леха все таки попытался заснуть. Закинув руки за голову, на солдатском мягком бушлате он внимательно разглядывал свежепобеленный потолок — Германия, Нейруппин, полтора года службы. Перед глазами вставал один из московских вокзалов. Шел снег, было холодно — конец ноября. Толпа призывников одетая в старые телогрейки, затасканные ушанки, в старые застиранные брюки и такую же обувь на выброс, заполняла под командой старшины- срочника общий вагон поезда, следующего в г. Пензу.
Привезли их сюда из г. Железнодорожного, где находилась известная всем пересылка. Ребята из Энска держались вместе. За сутки все перезнакомились, хотя большинство Лешка отлично знал, и как потом он понял: из научного городка специально набирали команду для ракетных войск.
Энск был центром ядерной физики, поэтому молодежь отсюда попадала чаще всего в ракетные войска, ПВО или авиацию, так что холодным ноябрьским вечером толпа растерянных не выспавшихся призывников заполнила вагон поезда.
Старшина — командир всего этого войска, был очень добр и приветлив (наверное чтобы не разбежались), обстоятельно рассказал, что везут их в г. Каменка, где находилась большая, за три тысячи человек, учебная часть. Старшина был душа человек и сердца молодых ребят оттаяли и успокоились, но по прибытии на место, где на перроне вокзала их встречала группа сержантов во главе с офицером, Пашка Смирнов как-то по свойски, что-то спросил у него. Ответ был неожидан и жёсток: - «Что значит ты!? Я с тобой свиней не пас! Марш в строй!» Красный как рак Пашка, Лешкин одноклассник, поспешил занять свое место в неровной шеренге этого будущего воинства.
В промозглой темноте офицер в щегольской шинели с портупеей и кобурой на боку, встав под фонарем раскачивающимся от ветра, начал выкрикивать фамилии из длинного списка. Таким образом формировались двадцатки, которые под командованием одного из сержантов скорым шагом уходили куда-то в ночь, Леха с Пашкой попали в предпоследнюю. Построившись, небольшая колонна зашагала по улице провинциального городка, затем выйдя за околицу, по грязной размытой дороге, начала подниматься вверх, где на холме вставали мрачные 2-х этажные строения из красного кирпича, обнесенные белым бетонным забором. Ворота были раскрыты настежь. Дневальные на КПП весело смотрели на понурые лица входящих.
-Вешайтесь! - Радостно кричали они.
-Только после вас! - С вызовом неслось в ответ.
Ворота за спинами входящих закрылись и начались суровые солдатские будни. Первым делом новобранцев повели в баню. Предвкушая парную и веничек, Леха был разочарован: вначале в раздевалке их заставили сдать весь гражданский гардероб, затем загнали в огромное помывочное помещение с сотней ржавых сосков наверху откуда текла тепленькая водичка. Навстречу выходила уже смывшая с себя весь гражданский гонор и лоск партия пришедших раньше.
Они тут же получали от, явно не похмеленного старшины-сверхсрочника с красным лицом, застиранное белье, портянки и вафельное полотенце с белым материалом на подшивку воротничков. В другом углу веселый ефрейтор, в залихватски надетой набекрень ушанке, сверкал белозубой улыбкой:
-Бойцы, быстро четко по одному, называем рост и размер обуви!
Два солдатика только успевали подавать ему шинели, гимнастерки, сапоги, шапки.
-Пять минут чтобы одеться, там народ голый стоит, освобождай помещение!
Пройдя через старшину и ефрейтора, Леха с Пашкой оказались на улице, где уже в строю стояли остальные.
Вид конечно у всех был явно не строевой: новые шинели кургузо сидели на, еще не приобретенную, только служивым людям свойственную уверенность, фигурах. Шинель на спине топорщилась горбом, спереди, утянутая ремнем, делала молодого солдата похожего на бабу с большой грудью и таким же большим животом. У командующего построением сержанта, что сзади что спереди, все было ровно и плоско, а линии силуэта, спускающихся от ровных плеч к ремню треугольником, создавали впечатление атлетизма и какой-то ловкости и конечно контраст был разителен.
Откуда-то появился молодой подтянутый офицер:
-Ну что бойцы, давайте знакомиться, я ваш командир взвода лейтенант Масленников. Теперь вы не просто солдаты, а курсанты и обращение к старшим по званию должно быть соответственным: - курсант такой-то, разрешите обратиться. Всему этому научат ваши непосредственные начальники — знакомьтесь: старший сержант Гаршин, сержанты Кузнецов и Зарипов. Сейчас вы направитесь не в казарму, а в карантин, где десять дней будете изучать воинские уставы, ходить строем и привыкать к службе. Затем торжественное принятие воинской присяги и добро пожаловать в нашу дружную семью советских ракетчиков. Как вы поняли часть, в которой выпала честь вам служить — учебная и весной, уже подготовленные, вы разъедетесь по нашей необъятной Родине и даже за границу в линейные части дружественных нам республик. Поэтому если будете дисциплинированными и прилежными в учебе, то и служба пройдет легко, а сейчас под командой сержантов отправитесь к месту временного расположения, желаю успеха.
После этой короткой речи офицер, о чем-то поговорив с сержантами, так же внезапно испарился и до конца карантина новоиспеченные курсанты его не видели.
Пройдя по главной аллее городка, вдоль которой возвышались строения из красного кирпича взвод уперся в одноэтажное здание столовой. Было время завтрака. К крыльцу также подходили группами курсанты из других подразделений. Внутри стояли длинные столы на 20 человек. Недавно выпал снег и бетонный пол был сырым и скользким. Миски, ложки и кружки тоже были скользкими от впитавшего в них, кажется на века жира. В таких же скользких от жира бачках, стоящих на конце стола, в пшенную кашу была воткнута «разводящая» (или «разводяга») - увесистый литой половник. Рядом стоял чайник и 20 металлических кружек, горкой лежали такие же ложки. Хлеб, нарезанный хлеборезом, стоял в миске посреди стола и рядом на подносе 20 кусочков (по 20г.) сливочное масло.
Трехтысячный коллектив не помещался в столовой, поэтому кормили в две смены. По каким-то там расчетам в СА на военнослужащего срочной службы полагался расклад 80 копеек в сутки. Нет, еды на столе было много, но перловая или ячневая каша с кусками вареного волосатого свиного "мяса" редко кто употреблял в пищу, даже будучи голодным.
Все эти остатки потом сваливались в специальную емкость, которую на телеге смирная лошадка увозила в свинарник. Хрюшки с удовольствием поедали солдатский харч, их забивали и все повторялось по кругу. Хорошо съедались только гороховая каша-размазня, гречка и картошка.
Единственная отрада для Лешки был утренний завтрак, к которому с той же кашей подавали 20г. сливочного масла. Он клал этот кусочек на хлеб не размазывая и как пирожное откусывал маленькими порциями, запивая теплым сладким чаем. Наверное зам. по тылу был вор и несколько раз вместо масла подали маргарин - это была трагедия.
Затем был спортзал, где на полу были постелены маты на 200 человек - пристанище на десять дней растерянных уже не гражданских, но еще и не курсантов молодых ребят. Весь остаток дня они учились наматывать портянки и подшивать подворотнички к гимнастерке. Белый материал надо было экономно оторвать, сложить в узкую полоску и аккуратно подшить. На утреннем осмотре за несвежий подворотничок можно было схлопотать наряд от сурового сержанта. По первости эта процедура была мучительно долгой, но через пару месяцев белый материал подшивался за минуту.
Все дни в карантине были заполнены шагистикой на плацу и хозработами. Строевые занятия утром и вечером проходили при постоянном ветре и морозе под минус двадцать. Суровый выдался декабрь в 1970 году.
На хозработах, курсанты также с утра и до вечера с перерывом на обед до конца карантина, выходили далеко в поле, где располагались склады боеприпасов. Довольно обширная территория была огорожена в два ряда колючей проволокой, по периметру стояли деревянные вышки с караульными наверху, одетыми в тулупы до пят. Никаких видимых построек не наблюдалось, все было скрыто под землей.
В шахматном порядке, вдоль расчищенных дорожек, ровно шли бесконечные белые под снегом холмики землянок и блиндажей.
С железнодорожной станции один за другим подъезжали мощные КРАЗы нагруженные баллонами с водородом. Задача курсантов была разгружать машины, затаскивать эти баллоны в блиндаж и укладывать на стеллажи. Баллоны были не столько тяжелые, сколько неудобные: скользкие на морозе, они выскальзывали из трехпалых армейских рукавиц и падали в снег. Пока работали было тепло, даже жарко, но ноги в кирзовых сапогах коченели.
Картинка, которая запечатлелась Лешке на всю жизнь: они с Пашкой Смирновым, почему-то вдвоем, брели после этой работы в расположение части. На их пути оказалась котельная, куда курсанты зашли погреться. Кочегар, молодой мужчина в черной от угольной пыли тельняшке, впустил ребят и даже угостил чаем. Разувшись, Леха удивленно с треском отдирал примерзшие к подошвам сапог портянки, ног он не чувствовал. От трех больших печей шел жар. Кто не знает эту сладостную боль, когда кончики пальцев начинают отходить от мороза.
Странно, но при таком плохом питании, легкой одежде, постоянном холоде, никто не болел. Лешка не помнил ни одного случая, чтобы кого-то по болезни забирали в медсанчасть, (зато, когда по весне организм расслабился, он уже в Германии умудрился попасть в госпиталь с температурой под сорок).
Служба в "учебке" запомнилась Лехе постоянным всепроникающим холодом. Благодаря открытому месту, изрезанному оврагами, всегда дул ветер. Тактические занятия на свежем воздухе проводились почти ежедневно по два часа в день и заходя после завтрака в учебный корпус, курсанты с любопытством шли к доске с расписанием занятий. Если "тактика" шла первым уроком, то это было хорошо - лучше отмучиться сразу, чтобы потом, в тепле учебной аудитории борясь с дремотой, разбирать электронные схемы и устройство радиолокационной станции РМС-1, на которой им в будущем придется работать.
Тактические занятия включали в себя умение рассыпаться из строевого порядка в цепь и сходу с криком "ура!" бежать в атаку, скатываться по крутому склону оврага вниз и потом героически штурмовать по пояс в снегу противоположный склон. Да и все это было бы ничего если бы не звучала команда - "газы!". Мгновенно на голову натягивался противогаз, разворачивались из скатки химзащитный костюм с резиновыми сапогами, все это натягивалось по верх шинели и окостеневшими на морозе пальцами, глядя в запотевшие окуляры противогаза, нужно было застегнуть каждый "шпенек" каждую пуговицу, которых на этом защитном одеянии было множество.
Сержант с секундомером в руке смотрел чтобы взвод уложился в норматив и если кто-то не успевал снова давалась команда "газы" и все начиналось сначала. Как правило это был не конец, - во всей этой экипировке снова надо было с автоматом наперевес идти в атаку, сваливаться в овраг и опять штурмовать ненавистный склон. Наконец, когда звучала команда - "отбой!", Леха сдирал с парящей на морозе головы противогаз, из его резинового чрева тонкой струйкой стекала жидкость.
Затем, строем, по укатанному зимнику, шли к воротам части. По дороге будущих командиров учили вырабатывать командирский голос. Один из курсантов выходил из строя и командовал шеренгой: - "Раз! Раз! Раз-два-три! Взво-од! За-апевай!", и тридцать луженых от мороза глоток с усердием выводили модную тогда песенку, - "Не плачь девчо-онка, пройдут дожди! Солдат вернется, ты только жди-и...!". Два сержанта шли в отдалении сзади и мирно беседовали.
Взвод возвращался, предвкушая долгожданное тепло учебного класса, а навстречу тоже с песней, бодро шагали следующие страдальцы.
Но были на тактических занятиях и более интересные моменты: например курсантов обучали подрывному делу. Они учились устанавливать и тщательно маскировать противотанковые мины - зеленые металлические блины, незаметно ставить "лягушки" - деревянные, похожие на пенал противопехотные мины. Подрывали объекты условного противника: к какой-нибудь ржавой трубе (благо свалок в округе было достаточно) изолентой крепилась 200 граммовая толовая шашка, похожая на кусок хозяйственного мыла, в отверстие вставлялся детонатор с бикфордовым шнуром, тщательно по линейке отмерялась длина, (запамятовал, кажется 1см. горел ровно полминуты). Конец этого шнура срезался острым ножом под 45 градусов, прикладывалась спичка головкой к срезу, оставалось только чиркнуть коробком, сломя голову бежать в укрытие и лежа в окопе, заткнув уши ждать подрыва. Вот такая игра в войнушку нравилась всем.
Вернувшись с тактических занятий в казарму взвод, поставив автоматы в оружейную комнату и перемотав портянки, строем шел на занятия по специальности в класс, где в теории лейтенант Масленников разбирал каждый узел станции РМС-1.
В учебном корпусе из других помещений хором раздавались странные песнопения: - "Я на горку шла-а-а!" или "Пе-е-тя, петушок!". По первости это было очень смешно, но потом курсанты привыкли. Подразделения связистов таким образом учились работать на "ключе", оказывается азбука Морзе с ее точками и тире легче усваивалась по напевам.
После степного морозного ветра, в тепле организм расслаблялся и клонило в сон. Лешка никогда бы не подумал, что можно спать с открытыми глазами. Вытаращив свои очи, он смотрел на офицера, что-то рисовавшего на доске, и эта картинка была какой-то киношной вне его сознания.
Солдат в Советской Армии должен быть всегда занят. Для сидевшего просто так курсанта всегда находилось какое-нибудь дело, поэтому если на горизонте появляется сержант, офицер, то солдатик начинал с деловым видом суетиться, имитируя бурную деятельность или на худой конец, раскрыв книжку с уставами, щевеля губами и прикрыв глаза, старался показать свое усердие, - каждый параграф этого свода воинских законов должен буквально отскакивать от зубов.
В редкие минуты, когда казалось что все уже переделано, раздавалась команда - "чистка оружия!", и взвод послушно шел в оружейку. За два года службы чистка закрепленного за тобой автомата была почти ежедневной и Алексей до преклонных лет, даже во сне, разбирал и собирал АКМ с закрытыми глазами.
На стрельбище ходили редко, да и особого желания никто не испытывал, но таскали с собой оружие по поводу и без повода. В Германии Леха даже иногда спал с ним, и даже породнился. На всю жизнь он запомнил ощущение приятной тяжести на правом плече в строю, или марш-броске, когда автомат болтается за спиной.
В этих серых, похожих один на один, зимних буднях происходили иногда и довольно забавные эпизоды.
Раз в месяц, батарея в полном составе, в количестве под сотню человек, заступала в наряд по части. Большая часть шли в караул и на кухню (самая тяжелая работа), остальные парами на сутки уходили нести службу на двух КПП, в солдатское кафе и свинарник, который находился в километре от части. Служба на КПП довольно простая: пока один курсант отдыхает, другой открывает и закрывает ворота и строго по пропускам впускает военнослужащих и вольнонаемных на территорию. В солдатском кафе из за редких посетителей работы было мало, а главное на халяву можно было поесть чего-нибудь вкусненького. Главное все это было в тепле. Свинарник тоже относительно в тепле, но работа грязная.
В один из таких нарядов Леха со своим другом Валеркой Марчуковым попали на свинарник. Побывавшие там курсанты рассказывали, что работенка не сложная, а главное за пределами части - за околицей небольшой деревни без начальников и командиров.
Свинарь - ефрейтор, готовившийся к весеннему дембелю, быстренько ввел ребят в курс дела и пожелав им спокойного дежурства свинтил к своей зазнобе, на которой по окончанию службы обещал жениться. Он показал как запрягать лошадку, которая смирно стояла в отгороженном от свиней стойле.
Дело было нехитрое: раз в день, утречком после завтрака съездить на ней до столовой, нагрузить остатки пищи в большое корыто, которое стояло на телеге, накидать этого корма утром и вечером в кормушки и так же утром и вечером почистить клети. Как раз был вечер и два приятеля, вооружившись скребками и совковой лопатой, приступили к своим обязанностям.
Надо сказать оба бойца были вполне городскими ребятами. Лешка проживал в небольшом научном центре Подмосковья, а Валерка закончил радиотехнический техникум в г.Сочи и даже подрабатывал играя по вечерам на гитаре в курортных ресторанах. Алексей впервые услышал от него в редкие минуты отдыха песни из репертуара "Битлз" и "Ролинг-Стоунз", которые тот на неплохом английском исполнял довольно профессионально.
Парни впервые попали за пределы части, и то что они будут целые сутки одни, веселило их как детей. Первым делом подбросили дров в каменную печку в отдельно стоявшей избушке, где кроме печи располагались два топчана и стол с табуреткой. Из под щелястого пола несло холодом, но главное периодически слышался писк и в какой-нибудь дыре появлялась любопытная мордочка крысы.
Крысы были везде: в клетках, когда закладывали пищу, то наперегонки с хрюшками к кормушкам спешили эти наглые твари, поэтому спали курсанты в своем бунгало при включенном электричестве.
Свобода обязывала и управившись с вечерним моционом Леха, оставив товарища на хозяйстве, поспешил в деревню. Недавно получившие свое месячное солдатское довольствие в виде трех рублей на брата, друзья ощущали себя богачами. В деревенском ларьке Леха купил бутылку портвейна, хлеба и две банки рыбных консервов, да еще килограмм, твердых как антрацит, пряников к чаю. Пировали друзья до середины ночи.
Утром, протопив печь, пошли запрягать лошадь. Лехе впервые, вот так вплотную, приходилось обращаться с большим животным, Валерка, похоже так же, крупнее кошечки и собачки не встречал. Их уверяли, что лошадка очень смирная и послушная.
Кое как сопроводив этого зверя из стойла на открытое пространство, где стояла телега, Леха с хомутом в руках опасливо стал подбираться к ее морде. Конечно он знал, что животные очень тонко чувствуют состояние человека, но лошадь казалась такой беспрекословно добродушной, что он молодецки (как видел в кино) попытался продеть ее голову в хомут. В лошадке наверное проснулась кровь свободолюбивого мустанга и она хищно ощерившись клацнула зубами. Лешка испуганно отскочил в сторону.
-Я ей почему-то не нравлюсь, твоя очередь.
Валера, взяв хомут и ласково приговаривая, осторожно попытался накинуть его на шею животины. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом, лошадка фыркнув отошла в сторону, короче она уже не допускала ребят к себе. В конце концов вышла за ворота и стала прямо на дороге понуро опустив голову. Дело принимало хреновый оборот: курсанты давно уже должны быть возле столовой.
На их счастье вдалеке показалась одинокая фигура. Затрапезный мужичок в засаленной телогрейке, в таком же треухе на голове, шел мимо. Друзья бросились к нему как к последней надежде. Тот молча похлопал лошадку по шее, взял за мохнатую гриву и обратно завел в загон. Так же спокойно надел хомут, запряг в телегу и так же молча пошел дальше по своим делам.
Вечером пришла смена и два товарища с чувством выполненого долга возвратились в казарму.
И все таки Лешка Скворцов был счастлив. Счастлив, что он силен и молод, счастлив, что приобрел много настоящих друзей, что скоро весна и "малый дембель", а значит снова дорога, новые встречи и расставания, которые манили в загадочную даль чрезвычайно.
Распределение после "учебки" проходило как и в учебных заведениях на "гражданке": кто учился похуже, отправлялся дослуживать в Забайкальский военный округ, Сибирь и Дальный Восток. Ценились Прибалтика, центральная часть России и Украина с Молдавией. Почему-то "загранка" не котировалась, видимо курсанты полагали, что там за "бугром" дисциплинарный режим был жестче, поэтому по окончанию много было гаданий и разговоров: кому как повезет.
Почему-то Лехе это все было, как говориться "по барабану", он чувствовал, что хуже уже не будет.
За окном рассвело, и он услышал щебетанье птиц. Сон все таки победил, и за пару часов до подъема сержант провалился в глубокий сон. Потом его разбудил дневальный, и снова все пошло в, кем-то заданном, ритме солдатских буден.