Послышался шум в прихожей. Через мгновение отворилась дверь, и в зал влетел, сияющий как новый никелированный чайник, двенадцатилетний Толик.
– Папа, папа! – радостно восклицал он. – Я ролики на скейтборд обменял, смотри какой классный! Мальчик протянул отцу переливающуюся мелкими искорками в электрическом освещении доску на колесиках. Сабир Тулкунович, оторвавшись от экрана телевизора, взглянул на доску, затем перевел взгляд на сына.
– Ролики, конечно, подарены тебе, и ты теперь их полноправный хозяин, можешь поступать с ними, как тебе заблагорассудится, – начал отец с какой-то глубокой, внутренней иронией, глядя сыну в глаза. – Сегодня ролики, завтра «Ролекс». Прости, сын за невольный каламбур, но мне не очень по душе твои махинации. А иначе, уж извини, по-другому твои действия не назовешь.
Лицо Толика заметно померкло. «Ну, началось», – подумал он. От отца не ускользнула перемена в настроении сына, тем не менее, он продолжил:
– Не хочется омрачать твою радость. Поверь, я не ханжа, за прожитые пять десятков лет со мной всякого в жизни случалось. Я также знаю, что горький опыт одних, редко служит примером для других. Ладно, что сделано, то сделано. Иди, положи свою доску и возвращайся, – отец похлопал по плечу сына, – иди. А я сейчас попрошу маму заварить чай и расскажу притчу, случившуюся со мной много лет назад.
– Лена, – негромко позвал Сабир Тулкунович супругу: – Завари пожалуйста чайку, – попросил он появившуюся вскоре жену.
– Чай? – переспросила она, – а я собиралась накрывать к ужину?
– Тут, знаешь, какая штука?.. – глава семьи потрогал кончик своего носа и, улыбнувшись, глянул на супругу. – Наш-то, меньшой, совсем взрослый стал, вырос. Решения принимает самостоятельные...
– А что, разве это плохо, когда ребенок самостоятельный, как у них там сейчас называется, – продвинутый?
– Конечно, прекрасно! Кто спорит? Только, видишь ли, дорогая, в его данном возрасте трудно сориентироваться, где ложное, а где настоящее. Он сегодня свои коньки обменял на скейт, конечно, это его личное дело. Но я считаю, что любой обмен по своей сути афера – с пользой для того, кто хитрее. Я не собираюсь ему делать нравоучений, ты знаешь, педагог из меня никудышный, а вот историю из своей жизни я хотел бы ему рассказать. А там, пусть делает свои выводы. Так что, Леночка принеси, пожалуйста, чайку и сама присядь с нами, а ужин подождет...
– Давно это было сынок, – начал Сабир Тулкунович, положив руку на голову присевшего рядом сына, – я тогда не многим был старше тебя сегодняшнего. Да-а.., мы, правда, хоть и были старше вашего поколения, но думаю, были глупее, или может наивнее. Не знаю, какое из этих определений больше подходит, чтобы дать характеристику моим сверстникам, а может мне лично. В ту пору я закончил восемь классов в школе интернат. Жили мы тогда в своем доме, неподалеку от железнодорожной станции «Салар», – продолжал отец, непроизвольно ероша голову сына.
Раскрыв сверстанную жизнью книгу на странице своего детства, отец внимательно вглядывался в ее содержание, чтобы не упустить ни малейшей детали, ни малейшего штриха, – передать достоверную картину того времени...
– Дед твой, Тулкун, прошел всю Отечественную Войну, а вот погиб в мирное время, на этой же самой станции. Он работал сцепщиком вагонов, сортировал железнодорожные составы. Да, видать, что-то не углядел или замешкался – дело было ночью, в общем, придавило его вагоном. Тебя-то мы, в честь его и назвали, ты ведь у нас тоже Тулкун, только в метриках записали по-русски, Анатолий. Это по настоятельной просьбе твоей мамы, она ведь у нас русская, да к тому же из Ленинграда, – нарочито громко, с улыбкой, закончил предложение Сабир Тулкунович, заметив вошедшую в комнату жену с чайником и пиалами на подносе.
– Что, что там обо мне говорите? Что за заговор?.. – шутливо вопрошала Елена Сергеевна, сервируя столик для чаепития.
– Да нет, что ты, мамочка, какой заговор? – отозвался Толик, – это папа свою молодость вспоминает.
Елена и Собир переглянулись, поймав исполненные ностальгией, взгляды друг друга. Глава семьи, отхлебнув ароматного чая, и продолжил повествование:
– Трудно мы тогда жили, старшие мои братья и сестра – довоенные – разъехались кто куда. Хасан и Хусан, завербовавшись, уехали работать на Магнитогорский металлургический комбинат, обзавелись там своими семьями, и остались на постоянное жительство. Сестра Турсуной – самая старшая в семье – вышла замуж за механизатора и уехала на родину мужа осваивать Джизакские земли. А когда не стало отца, матери пришлось одной поднимать нас двоих, меня и...
– Дядю Саида? – вставил Толик.
– Да, только тогда он был никакой не дядя, а мальчик, младше меня на три года. Когда погиб отец, мне было двенадцать, вот и прикинь, сколько было Саиду.
– Девять...
– Совершенно верно. Поскольку я был постарше, мама вынуждена была определить меня в интернат. А сама – бывшая домохозяйка – устроилась работать на завод, в военизированную охрану, сутки дежурство, двое свободна. Это для того, чтобы было время присматривать за Саидом и в перерывах между службой в охране заработать лишнюю копейку мытьем полов в подъездах.
– Бедненький ты мой... – Елена Сергеевна нежно коснулась руки мужа.
– Да, в самом деле. Что это я всё о грустном? Так у вас действительно может сложиться неверное впечатление о моем детстве. Так вот, сдав экзамены и получив аттестат об окончании восьмилетки, мысленно навсегда распрощавшись с интернатом, я устремился домой. Настроение было отличное, поскольку в случае успешной сдачи экзаменов мама обещала купить «полугоночный» спортивный велосипед. Правда, дорогу омрачало одно прескверное обстоятельство. Накануне ночью кто-то стащил мои новые туфли, выданные по случаю окончания школы. Воспитательница, конечно, сначала отчитала меня за ротозейство, затем, сменив гнев на милость, упросила кастеляншу выдать мне так называемую «подменку». То есть чьи-то поношенные туфли, сданные после очередного сезона. Да бог сними, старые, так старые. «Заработаю – куплю новые!» – Думал я тогда с оптимизмом, вступая в самостоятельную жизнь. Однако недолго мне суждено было упиваться воодушевлением. По дорогое домой часть подметки, моей правой туфли, начисто отвалилась, явив собой не пристегнутую крышку капота автомобиля. А под «капотом» моя нога, шлепающая по раскаленному летнему асфальту. Почему я вспомнил этот эпизод? Скорее всего потому, что он как раз послужил началом моих попеременных то радостей, то огорчений. В общем, как бы там ни было, босой ступней добрался я до дому, и, конечно же, получил нагоняй от мамы за туфли. Но благо она у нас была добрая и отходчивая.
– Да, Зайнаб-апа была строгая, но справедливая, – заметила Елена Сергеевна.
– ...Вскоре, улучив время между работами, мама как обещала, повела нас – меня и Саида покупать велосипед. До сих пор не могу понять, как ей из своей мизерной зарплаты удалось выкроить деньги на эту покупку: ведь теперь ей нужно было, одевать, обувать, и кормить меня братишку и себя. Да, и дом требовал своих немалых затрат... – Тут Сабир на мгновение сделал паузу, призадумался, едва заметная грустинка пробежала по его лицу. Он подлил чай в пиалу, сделав глоток и продолжил:
– Приехали мы, значит, на Аллайский базар, зашли в один из спортивных магазинов, правда, магазином назвать его можно было лишь с большой натяжкой – так, торговый павильон. Их тогда было много по всему Ташкенту, это теперь маркеты, супермаркеты, а тогда мы таких слов-то и не знали. Выбрали мы золотистый перламутровый велосипед. Все на нем как положено: на руле ручные тормоза, цепь с потрескивающим холостым ходом, на раме надпись «Спутник», впереди под лихо изогнутым рулем эмблема с летящей ласточкой. Словом, радости не было предела. Гоняли мы тогда на нем с Саидом целыми днями – то по очереди, то вместе. Я его, бывало, посажу на раму, и едем купаться на «Светлячок» – светлый арык. А что нам? У него каникулы, а я сдал вступительные экзамены в электромеханический техникум, так что до сентября – «гуляй Вася». Но, как говорится, счастье длилось недолго, вот тут-то все и началось...
Приезжает ко мне однажды мой дружок однокашник по интернату, Жора Григорьянц, – армянин, он тогда жил на «Кашгаре». Было такое место в Ташкенте до землетрясения, сейчас там стоит монумент мужества. Пристал он ко мне, дай, мол, и дай мне свой велосипед, ну хотя бы на недельку покататься. «Надоел мне – говорит, – мой «Орленок», да и вырос я, уже из него...»
Делать нечего. Уговорил он меня, да и как-то не по-товарищески получалось отказать другу. Дал я ему велосипед с условием, что через неделю – день в день – он его ко мне пригонит. Клятвенно заверив, что «день в день», Жорик счастливый оседлал моего славного «Спутника» и укатил.
– Ну, папа, наверное, как в сказке, – «Только ты его и видел...» – предугадывая события, подсказал Толик.
Мама улыбнулась.
– Нет, сына, не совсем так, но как говорится в одной небезызвестной игре – «горячо». – Так вот, прождал я неделю, вторую – безрезультатно. Телефоны в домах тогда были редкостью, по крайней мере, у меня и у Жорика не было, не посылать же ему телеграмму. Значит, собираюсь я и еду к нему на «Кашгарку». Приезжаю, открываю калитку в их небольшой дворик и застаю такую картину: лежит мой «аргамак» вверх «копытами», а круг его суетятся два «коновала».
Это сейчас спустя годы, я с иронией вспоминаю об этом, а тогда было вовсе не до смеха. В голове проносились сменяющие друг друга картины, это и мама, с трудом скопившая деньги, проворачивая грязь по подъездам, это и братишка, ожидающий возвращения своего брата, это и сам велосипед, который не далее двух недель назад представлял собой воплощение мечты каждого мальчишки, пленяя безупречностью формы и блеском. Теперь же на него больно было смотреть. Переднее колесо с невероятной «восьмеркой», каким-то образом еще держалось на вогнутой внутрь вилке. Тормозные тросики безжизненными пружинками распластались по земле. Цепь висела на раме, а рядом валялось заднее колесо с выкатившимися из ступицы шариками. На все мои вопросы Жорик разводил руками: «Так уж получилось, прости...»
Велосипед в домашних условиях восстановлению не подлежал. Стали думать, как выходить из создавшегося положения. Я, разумеется, не мог заявиться домой с этой грудой металла. Стал требовать компенсацию. А что он мог мне предложить в свои пятнадцать лет? Забирай, говорит моего «Орленка», это все что я могу сделать. Ладно, подумал я, все равно другого варианта нет, согласился на его предложение. В глубине души, опять-таки по наивности, даже был где-то рад такому повороту событий. Осенью думаю, отправят нас, первокурсников, на сельхоз работы, собирать хлопок. Заработаю там денег, куплю моторчик, поставлю его на «Орленок» и буду гонять на зависть сокурсников. Так состоялся мой первый обмен...
– Папа, а что это за моторчик?
– Ну, это что-то вроде двигателя от мотоцикла, только гораздо меньших размеров. Его свободно можно было приобрести в магазине и установить на обычный велосипед. А там раскрутил педали и вперед, только выжимай газ.
– Здорово! – Глядя на отца, восхищенно воскликнул Толик.
– Вот видишь, какую удачную сделку ты заключил, – блеснув усмешкой в глазах, вставила Елена Сергеевна. – А как же это восприняла мама?
– Мне понятна твоя ирония, – отреагировал Сабир Тулкунович на слова жены. – Дома я маме объяснил, что давно мечтал иметь велосипед с мотором, на том и разошлись. Братишке тоже показался мой обмен весьма удачным, ему теперь не нужно было висеть сбоку, под рамой, как это было на «полугончике». Теперь он мог крутить педали, вполне комфортно расположившись в седле. Однако «идиллия» продолжалась недолго. Вскоре в одной из наших совместных поездок на Светлый арык заднее колесо велосипеда застопорилось – ни взад, ни вперед. Как оказалось, закрутился конус и заклинил тормозную втулку. Кое-как мы дотащились до дому. Дома я разобрал колесо, выбросил теперь уже никому не нужную лопнувшую втулку и поставил колесо на место. Кататься на нем, разумеется, было нельзя, зато можно было катить рядом с собой. Что делать? Новая проблема! Вспомнил я тогда своего старого друга, Вовку Чернова, вот парадокс, сам он был сивый такой, с белыми бровями, а фамилия была Чернов. И в интернате кличка за ним была «Черный». Его исключили из интерната ещё из седьмого класса, за разгильдяйство и злостное курение.
– Ба, в седьмом и курить?.. – Елена Сергеевна молниеносно взглянула на сына. Сабир Тулкунович игнорируя вопрос жены, продолжал:
– Несмотря на его хулиганистую натуру, он лучше всех нас разбирался в технике, и уже тогда имел свой велосипед с мотором. Поэтому я вспомнил о нем, и решил обратиться к нему со своей проблемой. Жил он на «Тезиковке» – вот такая была масштабная география проживания моих друзей. Через весь город, катя рядом велосипед, я притащился к нему домой. Благо он оказался на месте. Я вкратце поведал ему о своих злоключениях, поделился видами на «Орленок». Вовка внимательно, по-деловому осмотрел велосипед и резюмировал:
– Если повозиться, колесо, конечно, можно исправить, но вот рама, – он пощупал заднюю вилку, – слабовата будет для мотора.
Я был обескуражен.
– И что мне теперь делать?..
– А, ничего не надо делать, – флегматично заявил он. – Оставь это барахло у меня. Ведь не тащиться же тебе с ним опять в такую даль? Оставь, я из него может, что-нибудь смастерю, а нет, пойдет на запчасти. А тебе вместо него отдам свой фотоаппарат. Согласен?
«Фотоаппарат? Переваривал я в мозгу. – И в правду, зачем мне эти проблемные железяки? А фотоаппарат – это вещь! Я же всегда мечтал заняться фотографией».
Так мы заключили соглашение, я ему оставил «Орленка», а он мне вручил фотоаппарат «Смена». Мы скрепили сделку рукопожатием и распрощались, я перекинул футляр через плечо и счастливый отправился домой. Это был мой второй обмен...
– Не перебивать! Финал близок, – нарочито подражая Михаилу Задорному, жестикулируя рукой, остановил Сабир Тулкунович своих домочадцев, видя их улыбающиеся лица и приоткрывшиеся губы, с которых уже готовы были сорваться вопросы и комментарии.
– Мама особо не вникала в наши дела – накормлены, одеты и ладно. Она также не заметила наших заговорческих лиц, когда мы с Саидом, купив несколько катушек пленки, щелкали кнопкой фотоаппарата. Снимали все подряд – и автомобили, и деревья, позировали друг другу перед камерой, перевоплощаясь в образы созданных на экранах героев того времени. Мы просто упивались своим новым увлечением, о велосипеде не было никаких сожалений. Закончив все пленки, до последнего кадра, мы приступили к проявке. Как положено, просунув руки в рукава пальто, соорудив из него импровизированную камеру для зарядки пленки. Я усердно, виток за витком, укладывал ее в бачок для проявки. Затем, как положено, обработали пленку реактивами и при свете красного фонаря, с трепетом извлекли её наружу. И вот нашему взору предстала абсолютно черная пленка, без единого пятнышка, не считая зажатого в катушку конца пленки. Мы оба были в недоумении и таращились друг на друга. Что? Где мы нарушили технологию? Со следующей пленкой мы повторили весь процесс с особой тщательностью. Результат оказался тот же. Такая же участь постигла и последующую пленку. Дальше проявлять было бесполезно. Я взял в руки камеру и внимательно её осмотрел. Да, так и есть, самые печальные предположения оправдались, в корпусе фотоаппарата зияла сквозная дыра.
– Это было бы очень смешно, если бы не было настолько печально, – с грустью промолвила Елена Сергеевна.
– Ого-го, лихо тебя «обули», папа! Прикинь, твои же школьные друзья. Прямо как в сказке про «Пшик».
– Вот поэтому-то сынок я и рассказал тебе эту историю. Хм. А друзья..., – задумчиво протянул Сабир Тулкунович: – Жорик вскоре отремонтировал мой велосипед и ещё долго катался в свое удовольствие. Вовка усилил раму «Орленка», поставил моторчик. А я, что я?.. – Глава семьи улыбнулся, затем серьезно добавил. – Заработал на хлопке денег и купил нам с Саидом новый фотоаппарат. С тех пор, обо всякого рода обменах, даже не помышляю...