Введение в ситуацию, в которой читатель узнает о

Андрей Витальевич Миронов
Андрей Витальевич Миронов

Введение в ситуацию, в которой читатель узнает о страшной тайне



Тарас Шевченко был известным на Украине вампиром-воздержанцем. Благодаря нечеловеческой силе воли он не пил кровь, облегчая жизненноважные позывы отсутствием жены и несением караульной службы. Последним видом занятий он изрядно тяготился, желая окончательно снять ружье и шинель для свободной литературной деятельности. В этом проявлялся отъявленный гуманизм Тараса Григорьевича и облегчалась работа внутреннего моторчика по перекачке энергии в мирные цели. «Данте – не пройдет!» – говаривал могучим тенором поэт в моменты духовного просветления мудростью, – «Данте не пройдёт!» – добавлял всегда, употребляя в себя положенную чарку водки, – «Венеру Боттичелли – на свалку истории!» – записал в момент сизигийного прилива усиленной внутренней борьбы с потребностями в крови.

А Лев Толстой не являлся вампиром, зато был женат.

В первую брачную ночь он сказал Софье Андреевне:
– Тебя, Сонечка, все любят, а теперь ты узнаешь, что значит быть нелюбимой, – и обнажил дневник-еженощник.

Лев Николаевич не был вампиром, и Софья Андреевна его за это прощала. Не зная попервоначалу, что ее новоявленный супруг был простым яснополянским оборотнем, коих немало рассеяно по Руси от Нестора до наших дней. Этот всплывший на поверхность истории семейный факт мог бы объяснить почти все особенности его жизни и творчества.

Посудите сами, по утрам, чуть только услышав звук колокольчика, идущего от Дерева Бедных, Толстой превращался из графа в крестьянина с бородой и в лаптях, одетого в холщевую рубаху и полосатые матрацные портки – мышиный писк яснополянской моды. Это ему нравилось. Но именно поэтому он не ходил в церковь и боялся церковного звона, едва случайно услышит и затрепещет. Не охота ему была на людях переодеваться, а натура требовала. Да и сами скажите, кому приятно посереди дороги к храму обнаружиться перед всеми человеком подлого звания?

Дабы скрыть эту особенность, Лев Николаевич по совету доктора Евгения Яковлевича Боткина переоборудовал подвал на своей яснополянской даче и скрывался там под белоснежными сводами, где занимал себя делом – много думал и писал книги.

Придя в себя от напряжений грамматического труда, граф Лев Николаевич выходил на улицу и неспешно, как будто ничего не делая, прогуливался туда-сюда. Успокоив дотошную супругу, граф потихоньку увеличивал амплитуду и все больше и дальше скрывался от ее взгляда за кустарниками и деревьями.

Софья Андреевна долгое время не замечала странностей, ей хватало других дел и пакости не подозревала, хотя с ранней молодости была готова на любую шкоду от мужа.
Проверив, что за ним никто не следит, и даже твердо убедившись в этом, граф подходил к старым липам и, осмотрев их внимательно со стороны корней, либо шел дальше, либо совершал странное.

Для этого он выбирал, как потом выяснил дотошный Чертков, деревья с дуплом у самого корня. Цель, преследуемая графом, была проста, но тщательно скрывалась на протяжении как минимум полувекового срока, а учитывая, что Черткова заставили молчать об этом, тайна сохранялась под спудом и до сего дня.

В голове своей Чертков, не останавливая пресмыкательство перед графом, вынашивал план насолить графине. Не пропуская ее однажды в дверь, он подобострастно, в лакейском изгибе спины, сообщил ей интимные подробности о прогулках графа.

– Вам все равно никто не поверит, а я и так знаю! – гордо заявила графиня в ответ на гнусные инсинуации. Софья Андреевна выслушав все, подавила вздох ужаса и демонстративно спокойно прошла в комнату, где силы душевного равновесия ее оставили. Она ничего не знала, и рассказанное потрясло основы ее сущности.
Графиню разбил бы паралич от переживаний, но она просто бросилась к пруду, именуемому Кошачьим. В нем, расположенном в тени вековых деревьев, топили избыточных котят, приносимых кошками из прогулок по весне и осени. С разбегу и бросилась в его спокойную гладь Софья Андреевна, даже не снимая платья, впрочем, ей было не до этого. Среди кувшинок и растворившихся в темной воде котят решила она прекратить свое мучительное и оказавшееся позорным существование.

На этот раз ей сделать это не удалось, заметил ее маленький мальчик Иван Шураев, и впопыхах сообщил взрослым о странном поведении барыни. Поэтому не успели воды сомкнуться над ее головой, как уже тащили ее, не стесняясь хватать за платье, отрывая фижмы и турнюр к берегу.

Еще нераз, графиня с изменившимся лицом бежала к пруду, но словно ангел стоял на пути ее – Иван Осипович Шураев, давно выросший в бородатого мужика с головой могучего размера. «Не хорошо, барыня», – говорил он, уже самолично вытаскивая вдругорядь графиню из ряски и тины, прервав ее очередную попытку некорректного выхода из жизни.

Узнав, что Софья Андреевна в курсе его проделок, граф на время устыдился совершаемых поступков. Он, призадумавшись, заглянул на кухню, и теперь усиленно писал новый роман в Комнате под сводами. И надо сказать, что работа продвигалась семимильными шагами.
Судьба графини Софьи Андреевны не была ему абсолютно безразлична. Лев Николаевич по-своему любил супругу и старался, чем мог, облегчить ее участь, например, строчил ей письма или просил набело переписать очередной вариант романа. Для него смерть жены в кошачьем пруду была эстетически недопустима. Писатель не мог считаться любящим графом и мужем, если бы не увековечил образ супруги в качестве двух персонажей в романах «Воскресенье» и «Анне Карениной».

Спасенная, глубоко переживала вышедшие из уст Черткова грязные слова злобы. «Вот проболтается, тогда что будет?» – звенел в ней неразрешимый вопрос. Черная новость от мужниного секретаря обладала разрушительной силой – графиня была готова утонуть в любую минуту или разрубить спутанный узел бытия апокалипсическим ударом. Но только помощь исповедника поддержали ее и топиться она бегала редко, только когда от проделок графа становилось совсем невмоготу.

В одну из пасмурных осенних ночей, когда небо на половину оказалось занято облаками, и цельная луна лишь пунктиром освещала лес и парк, ей полагалось спать, но сон не приходил, и графиня выглянула в окно. Из дома вышел Лев Толстой. Поведение супруга ей не понравилось. В темно-вишневом салопе, она побежала вдогонку графу, скрывшемуся во мраке ближайшей аллеи. Среди ветра, шумевшего облетающей листвой, шаги Софьи Андреевны, да и она сама были неразличимы в ночи. Граф ничего и никого не стесняясь, прямо шел к заветной липе. Тут в зловещем свете выглянувшей любопытной луны графиня увидела однозначно несусветное.
Граф всеми своими четырьмя конечностями встал на колени и, постучав по дереву палкой, засунул голову и бороду по самый нос в дупло.
Замерев в немом испуге, графиня остановилась в нескольких шагах от мужа. Морально готовая инсинуациями Черткова к самому худшему, Софья Андреевна смогла только перекреститься. Для нее увиденное значило больше, чем сказанное, а замеченное всегда представлялось значительнее, чем было на самом деле. Холодная и круглолицая Луна – немая свидетельница происходящее действо ярко освещала, не оставляя двусмысленностей и сомнений. Словно знак свыше – прокричала ночная птица, заглушив своим нечеловеческим голосом трагически хрустнувшую под ногою веточку. Облако пушистым одеялом закрыло единственный источник света. Смерклось окончательно, и расстроенная до корней волос и оскорбленная в лучших чувствах графиня тихонечко, чтобы не побеспокоить мужа, засеменила обратно.

Лежа в ночной кровати, оставшаяся незамеченной, Софья Андреевна, слышала топот сапог возвратившегося далеко заполночь супруга.

Утром за чашкой крепкого чая графиня спросила нарочито спокойно:
– А что это у тебя, Левушка, в бороде полно листьев?

Граф провел специфическим движением рук по бороде, выгребая лесной сор из необъятной, как война или мир лицевой растительности.
Мухи что-то кумекали, сидя и поеживаясь в предвкушении удовольствия.

– Это я матушка гербариум собирал.

Привычная ложь не произвела на графиню ровно никакого впечатления. Разговор не клеился. «Ох, не понимают меня в семье, совсем поговорить не с кем», – подумал граф и, чтобы не уехать раньше времени в Липецк, к вечеру завел себе секретаря – Черткова.

19 февраля 1915

Рассказы читаю:
https://www.facebook.com/profile.php?id=100049139389819