Персик

               

       Алексинский пацан Колька Дунаев уродился личностью мечтательной, любознательной и слегка авантюристичной, за что вкупе получил прозвище «Брехло». Сверстники из старого, правобережного города с открытыми ртами и круглыми глазами, навострив уши, балдели от Колькиных сказочно-прекрасных фантазий, всегда привязанных к знакомым всем местам: Оке, Алексин-Бору, Егнышевке, Колюпаново, Поповке. Из Колькиных баек следовало, что в округе сплошь и рядом случаются удивительные события и явления: как то гуляющие по околицам лешие и кикиморы, или русалка,с коей он, Колька Дунаев, в приятельских отношениях, а потому у него рыбалка всегда удачная, и улов богатый, чего, кстати, пацаны не смогли бы отрицать при любом раскладе. А намедни какая-то старушка обнаружила на своей погребице инопланетянина, который поднял из погреба здоровенную кадушку и сожрал из нее до самого донышка всю бабкину квашенную в зиму капусту. А в благодарность, прикиньте, пацаны!, показал бабке рай и теперь она ждет – не дождется, когда же ее туда заберут…
     Пацаны развешивали уши, а потом, стряхнув с себя завораживающее наваждение от красочного Колькиного повествования и возвратясь в будничную, приевшуюся реальность, крыли его почем зря разными непотребными выражениями. А поостыв маленько, снова и снова шли «к нашему Брехлу», понеже чудеса и загадки все-таки волновали их, ярых безбожников, бередили души пионеров-атеистов, ибо как ни крути, а чудес хочется всегда и всем.
     Кольку же крепко обижала прилепившаяся к нему кликуха. Он ведь не врал, просто приукрашивал действительность. Он так видел мир, а умеющий видеть да увидит! И Колька все больше и больше утверждался в том, что ему, край головушки, надо уезжать из родного Алексина, где он навсегда может остаться Брехлом.
     Закончив среднюю школу и курсы шоферов, восемнадцатилетний Колька Дунаев вознамерился махнуть в Гомель, точнее, в город-спутник Ново-Белицу, где тихо доживал свой век единственный из близких родственников на стороне, двоюродный дед Андрей Ананьевич Дунаев. К слову отметить, инвалид войны и Герой Советского Союза, чем Колька несказанно гордился. Бабушка, понятное дело, отговаривала как могла, хотя знала за внуком: ее уговоры ни к чему не приведут, ибо настырностью своей Колька уродился в отца, бабушкиного сына, завербовавшегося по комсомольской путевке вместе со снохой, Колькиной мамой, на целину, где они и сгинули навсегда в степном буране. И косточки их не нашли, жалковала бабушка в стылые зимние метели…
     «Нищему собраться – только подпоясаться». Попрощался Колька с бабушкой, сунул во внутренний карман ветровки аттестат зрелости, свидетельство призывника, паспорт и водительские права, пятнадцать рублей денег и подался к деду, которого знал лишь по фотокарточке и бабушкиным рассказам.
     Купив за восемь рублей двенадцать копеек билет на поезд до Ново-Белицы (наверное, любезные мои господа читатели, немногие из вас помнят еще такие цены), Колька отправился в путь с самыми радужными надеждами, фантазируя при  этом, что ему непременно дадут автобус «ПАЗ» и комнату в общежитии и станет он лихим и уважаемым водилой в шестиклинной фуражке с лакированным жестким козырьком и кокардой в виде рулевой баранки с крылышками на высокой тулье. Не факт, что к работе с пассажирами допускались по правилам дорожного движения только шоферы со вторым или первым классом. Колька ведь получил  в автошколе даже Похвальный лист за аккуратное вождение и отличное знание ПДД. Да и мечтать, как говорится, не вредно.
     Ошелеванный аккуратными плашками, покрытыми узорной резьбой, частный домик деда Андрея оказался заколоченным. Соседка пояснила: съехали Дунаевы полгода назад к сыну куда-то на Север, а куда, не сказали. Просили за домом приглядывать, обещали отблагодарить. А когда вернутся с благодарностью или нет, одному  Богу ведомо…
     В совершенно незнакомом городе, короче говоря, Колька остался сам на сам. Тогда, в середине шестидесятых, шоферского дефицита в стране не наблюдалось. Наоборот, налицо был дефицит автотранспорта, и работодатель, естественно, рылся в шоферах как курица в навозе, не в обиду будь сказано. В общем, за неделю парень обошел весь Гомель и его окрестности, потолкался в автохозяйства, конторы и конторки, имевшие на балансе хотя бы один грузовичок. Уже не мечталось об автобусной фуражке с крылатой кокардой. Уже бы Колька согласился и на какую-нибудь полуторку или «ЗИС-5», доживавшие свой век на внутризаводских перевозках. Но тщетно! Кому, спрашивается, он был нужен – шофер без году неделя, тем паче призывного возраста?
     В общем, попал Колька, что твой кур в ощип. Благостные мечты и фантазии обернулись суровой реальностью. Мелькнула даже самокритичная мыслишка: недаром пацаны окрестили его «Брехлом». Одно дело – чего-то выдумать, а потом налопаться у бабушки жареной картошки с солеными огурцами и валяться в тепле и уюте на диване пузом кверху, и совсем другое – хронически голодным коротать ночи в привокзальных сквериках, альбо на берегу мрачной реки Сож. Майские ночи хоть и короткие, однако, безобразно стылые.
     И пришел день, конкретно, понедельник, когда перед Колькой ребром стал вопрос, на что потратить последние тридцать копеек? Он уже не мог думать, как вернуться домой, на какие шиши купить билет до родного Алексина, где его снова будут кликать «Брехлом». Вот уже два дня маковой росинки во рту не ощущалось, и Колька из последних сил удерживал себя от траты двух мокрых и липких от пота «пятнашек», приберегая монетки на самый что ни на есть крайний случай. Ну, может, хоть дворником его куда возьмут…
     С утра по пути из полуразрушенной, брошенной за ненадобностью стрелочной будки, где он пристроился на ночь, продрогший до последней молекулы Колька забежал в попавшуюся на глаза коммунальную контору. Где-то и когда-то слышал, будто дворникам дают служебное жилье и уже рисовал себе приятную картину: поработает сколько-то, обживется, оглядится и обязательно в конце концов станет классным пассажирским водилой в параноидально  непременной фуражке-шестиклинке с кокардой.
     Получив очередной и на этот раз последний отлуп, побрел парень бесцельно, куда глаза глядят. Несмотря на внушительный масштаб областного центра приграничной с РСФСР области Белоруссии, улицы были практически пусты. Утреннюю толкучку всосали в себя проходные заводов и фабрик, чуть меньшую человеческую массу на час позже поглотили конторы и другие присутственные учреждения. Безобразно голодный Колька тут и там натыкался взглядом на витрины с муляжами колбас, окороков, мясных рулетов – всего того, что декларировалось в Стране Советов, но отпускалось лишь из спецраспределителя избранным «слугам народа».
     Проходя мимо общепитовской столовой, где, судя по запаху, вызвавшему приступ головокружения и колики в желудке, разогревались дежурные щи, Колька совсем уже было решился зайти и выхлебать тарелочку условно съедобного варева, как взгляд его замер на пышной лоточнице, торгующей крупными, в два кулака, темно-вишневыми бархатными персиками. Откуда в мае такой натуральный фрукт, Колька вопросом не задавался. Скорее всего в то время еще сравнительно бодрый и подвижный «дорогой товарищ» Леонид Ильич слетал в какую-нибудь южную страну и взамен наших танков и пушек «на освободительное движение» заключил персиковый бартер. Кольке, понятное дело, по фигу было углубляться в высокую политику. Он обалдел напрочь от одного только вида ни разу в жизни не попробованного им фрукта, или плода – костянки, если по-научному.
     Вот такой заскок. Короче, купил себе Колька персик. Один. Ровно на тридцать копеек. Невзирая на заполненный голодной слюной рот, парень решил найти тихое местечко для трапезы, поскольку с детства не любил кушать что-либо на людях. Потому, между прочим, и в детском саду в свое время не прижился, и в школьный буфет на переменках не бегал, хотя бабушка десять копеек на коржик или пару пончиков регулярно давала внуку.
     Место Колька нашел. В городском парке культуры и отдыха, по случаю понедельника совершенно безлюдном. И несколько мрачноватом из-за огромных вековых деревьев, кронами своими закрывавших небо даже над аллеями и аттракционами. Последних, правду сказать, было не так уж и много, а замки на их входах висели внушителные, старинные, не располагающие к щенячьему оптимизму.
     Персик, конечно, был вкусный, сочный и ароматный. Только вот закончился мгновенно и ощущения сытости ничуть не вызвал. Минут через пятнадцать Колька начал казниться. Что такое тридцать копеек? Это же буханка черного хлеба и полкило кильки! Нажрался  от пуза, глядишь, и мысли появились бы конструктивные насчет дальнейших действий. Вот так: хорошая мысля приходит опосля.
Ближе к вечеру, вконец измотанный безрезультатными поисками работы и полностью измочаленный голодом, Колька… надумал…утопиться! На полном и бесповоротном серьезе.
     Глотая текущие по лицу слезы, он начал спускаться по широкой, типа одесской, лестнице к обрывистому крутому берегу Сожа. На последней ступеньке что-то вдруг его остановило, заставило смахнуть слезы с ресниц и посмотреть повнимательней под ноги. Прямо перед сбитым носком левого ботинка красовалась мутновато-оранжевая бумажка с портретом вождя и достоинством в десять рублей!
     Успев перед закрытием привокзального гастронома купить вожделенную буханку «черняшки», полкило соленой «кареглазки» и сто граммов карамелек «Клубника со сливками», Колька ночным поездом уехал домой. Пусть хоть «Брехлом», хоть горшком называют, только в печь не ставят…
     - Вот с того самого момента, - говорил мне в заключение своего рассказа Николай Андреевич Дунаев, - я раз и навсегда уверовал в Господа нашего Иисуса Христа. Все мы, люди-человеки, не просто так посланы на Землю, а исключительно для чего-то. Только не все и не всегда это понимают. А ведь Он, Господь Вседержитель, отвел меня от самого страшного греха – самоубийства! Я это помню и до самого последнего дня буду помнить и благодарить Его.
     -А чудеса, Андреевич, что ты в детстве пацанам втирал. Они ведь, кажется, не стыкуются с христианством? Я имею в виду всяких леших, водяных и прочих барабашек, то бишь, суеверия.
    - Все стыкуется. Иначе скучно. Вот пойдем  с утреца на рыбалку, я тебе обязательно свою старую приятельницу русалку покажу. И познакомлю, если хочешь…
     От автора. Николай Андреевич Дунаев свою трудовую биографию прочно связал с автомобилями. Закончил Московский автодорожный институт, вырастил троих сыновей, на пенсию вышел с должности начальника автотранспортного предприятия.