слишком много лишних

Роберт Розенберг
слишком много опечаток, без редакторских правок. просто решил написать и подумал что пора бы выложить хоть что-то. хоть и ужасное. ужасно скучное и бездарное. прошу прощения за ваше время.

я пишу слишком много слов о любви, пишу слишком много предложений, в своей записной книжке, чтобы после это реализовать в рассказ. черт, совсем ничего не получается. я сижу на изуродованном временем кресле, прижатым к столу: бутылка со скотчем лежит поодаль машинки, на которой я методично набираю слова, чтобы создать образ, создать пьесу, которая повергнет в отчаянье тех, кто захочет её прочесть. пепельница с окурками заполнилась, дым сочится из неё, окрашивая обои в желтоватый цвет, просачиваясь в мои ноздри и заставляя меня содрогаться от каждого вдоха.
я слишком уныл, слишком уставший, слишком невзлюбим самим же собой,но я продолжаю делать это, продолжаю писать. зачем? — непонятно.
ищу свой стакан, свой любимый стакан, я сам на нем начертил свои же инициалы. чтобы знать, что они мои.
где-то в другой комнате я слышу вздохи, красивые, ласкающие уши, только вспомнить не могу, чьи это вздохи?
мне нельзя отвлекаться от писанины, ведь только этим я зарабатываю эти никчемные гроши себе на жизнь.
а она продолжает вздыхать,продолжает насыщать мою жизнь теми красками, которые отсутствуют в ней: она пропела какую то мелодию, фальшиво, ужасно, но с её тонким голосом это невозможно не слушать, даже пусть так.

Ооооооох, — просадила она. Ооооох. Какой час, малыш? — крикнула она с той самой комнате, в которой мы только вчера занимались любовью.

я молчал. должен ли я вообще говорить? я поднял руку,посмотрел на часы, висящие на запястье. боже, на них одна пыль, я не вижу циферблат. плюнул на них, вытер, такс... уже утро, а я спал? спал ли я вообще? не помню, помню лишь, как я пил все выходные, помню, как вышел из дома, сел пьяный в машину, помчался куда глаза глядят, въехал на авеню-5, нашел здание. неоновые надписи гласили, что танцевальный клуб работает до утра. припарковал машину у входа, ударился об фонарь, разбил фары. вышел, никого. пустота. из клуба доносились знакомые слова одной из песен, которые я услышал по радио. подхожу к клубу, чувствую, что блевану. блюю, корчась от боли, вспоминаю, что забыл кошелек. вернулся, ключи выпали с рук, я забил. разбил стекло, достал кошелек, вернулся ко входу.

достал из кармана брюк пачку камелл, закурил. высокая миловидная дама, с длинными рыжими волосами, подскальзываясь, вышла к курилке. казалось бы, она не заметила меня совсем,но острый взгляд был направлен именно на меня.

- эй, ты, — крикнула она мне, хоть мы стояли в трех метрах друг от друга. я молчал. я курил дальше, я решил, что молчанием я отгоню её. я был слишком грустный, хотел пить дальше, и уж точно не намеревался ни с кем познакомится.

— эй, я с тобой говорю! — боролась она за свое внимание, свою компанию. выглядела она ничего, возможно, из за натянутых колготок, обтягивающем коротком платье, вырезанном на спине декольте.

- я здесь, крошка, я просто не слышал. я подошел к ней, близко, впритык. она была низкой, пять футов рост, слишком низкой, чтобы взглянуть в мои уставшие, пропитые временем глаза.

по её глазам сразу видно было, как она испугалась, увидев взрослого, тяжелого дышащего человека.

— я, испуганно начала она, — я видела, как ты въехал в фонарь, услышала, как ты орал матюки. сразу поняла, что такого хочу. надоели мне, говорила она, как эти хипстеры тусуются в клубах, говорят о своих машинах, бабах, деньгах, как кипятятся о своих машинах. ты не такой.

— уверен, утверждал я, подкуривая сигарету, они просто никчемные в своей жизни людишки.

она молчала. долго. что-то в её голосе творилось, незнакомое, до жути больное и страшное — мне всю жизнь были знакомы эти случаи, я сразу расценил её как человека, способного полюбить то, чего другим полюбить абсолютно невозможно. её харизма и грация меня притягивали,и я все ближе к ней тянулся. моя рука уже коснулась её талии и я притянул ее ближе, смотря вниз, в ее невероятно черные глазки.

— а ты такой уверенный, что ты еще знаешь о людях? давай, признавайся!

мы посмеялись вместе. смех был настоящий, искренний, лишенный лицемерия и страха. нам обоим нравилось то, что мы просто говорим здесь, неспешно выкуривая сигареты. мне уже не хотелось в клуб, мне