«Какой- то фарс! », - подумала я, пытаясь сглотнуть ком в горле.
- Это похоже на дешевый фарс, - грустно улыбнувшись, сказала Ника.
Мы смотрели на падающие листья… желтые, оранжевые, лиловые, коричневые… Ветер цинично обнажал деревья в старом саду. На террасу залетали шуршащие хлопья и покорно ложились нам под ноги.
- Я всегда хотела умереть осенью. Именно в такой листопад…
Ситуация начинала реально выбешивать!
-Ника, хватит хандрить! Депрессия тебе ни к лицу!
Я очень жалела, что приняла ее приглашение. Вместо девчачих посиделок на даче, я огребла груду информации, никак не вписывающейся в мой жизненный уклад. В сферу моего понимания.
Я нервничала, сердилась… и ждала момента, когда можно будет уехать. Уехать так, чтобы это не выглядело, как побег. Не выглядело грубо. Грубить Нике не хотелось. Все таки, она была симпатична мне. Еще с детства.
***
Мы были соседями. Жили в одном доме. На одном этаже. Наши двери были друг против друга. А между ними длинный коридор. Очень длинный. Длиною в жизни…
Ника была старше меня. Даже и не знаю на сколько…. Спрашивать было как то неудобно…
Когда я начала осознавать себя, она уже была взрослой девушкой. Очень красивой!
Мы всем двором заглядывались на ее красоту. И вечно недовольные всем бабушки-старушки у подъездов, и мамаши с горластыми детьми, и прыщавые подростки, и мужики, парковавшие свои дорогие машины в нашем дворе. И мы, девчонки, которые, втихаря, мечтали вырасти именно в такую вот Нику.
Она не была красавицей в общепринятом смысле. Ни длинных тощих ног «от ушей», ни выдающегося бюста огромного размера, ни каскада платиновых волос…
Но красота ее была ошеломляющей! Она шла изнутри вполне обычного тела. Однако, выворачивала наизнанку!
Я взрослела. Взрослели мои сверстницы. На наших лицах расцветали все радости пубертатного возраста. Кто-то становился белым лебедем, кто-то оставался гадким утенком… Мы расцветали, худели, толстели, менялись… И лишь Ника оставалась вне времени и вне возраста.
В зависимости от ее настроения, она могла выглядеть как озорной девчонкой, так и безмерно уставшей женщиной…
Мне всегда было интересно, только я вижу эти метаморфозы?...
Она никогда не жила в нашем доме стационарно. Время от времени наведывалась…
Мы изредка сталкивались с ней во дворе, или на лестничной площадке.
И всегда, ее краткое «Привет!», пронзало меня, как током. И я забывала, куда и зачем шла…
Поэтому, как гром среди ясного неба, для меня было ее приглашение на дачу в случайный октябрьский день.
Мы ведь никогда не были с ней подругами.
***
Я возвращалась домой с работы. После тяжелого интервью. Завтра утром материал должен был лежать на столе у главного. Я настроилась на всенощную. По дороге домой, заехала в супермаркет, купила кофе, сыр и коньяк с лимоном. На случай, если муза покинет меня.
Она сидела у подъезда на лавочке, вытянув ноги. Из ушей свисали провода. Она слушала музыку. Я едва не споткнулась о ее ноги. Она убрала их, извинившись. И улыбнулась. Задорно и искренне.
- Ключ от подъезда где-то посеяла, - рассеянно сказала она.
Я открыла дверь и жестом пригласила ее пройти.
Я стояла в распахнутых дверях, а она смотрела на меня снизу вверх, со скамейки и не торопилась подниматься.
- Вы идете? – с нетерпением спросила я.
Сумка оттягивала руку. Ботинки неприятно холодили сыростью, собранной за длинный нервный день. Время подталкивало в спину…
-Ален, - сказала Ника. А я удивилась, что она знает мое имя. – Поехали завтра на дачу. Пожалуйста!
Меньше всего сейчас мне хотелось отвлекаться на что либо. Мне нужно было расшифровать интервью. Обработать его. Привести в удобоваримый вид и сдать завтра главреду.
Ника поднялась со скамейки, по-кошачьи плавно. Придержала дверь подъезда. Уставилась мне в глаза и спросила:
- Так как?..
- Не знаю, - буркнула я. И начала суетливо подниматься по лестнице на наш второй этаж.
Ника легко шла за мною. След в след.
Пока я ковырялась ключом в замке своей двери, Ника стояла рядов, прислонившись плечом к стене подъезда. И тихо улыбалась. Похоже, она не сомневалась в моем согласии.
Я доковыряла сердцевину замка, дверь сдалась… А я топталась на границе своей квартиры, с сумками, неловкая, нелепая, раздраженная…
Ника стояла рядом. Она уже не улыбалась. Просто смотрела на меня. Очень уставшая. Усталость сквозила во всем ее облике. В морщинках у глаз, в надменно расправленных плечах и наклоне головы, в дрожащих уголках губ, в этих самых дурацких проводах наушников…
Я кивнула головой. Как то, не особо себя контролируя. Скорее, моя голова согласно кивнула Нике.
***
Не знаю, о чем я думала, но мы поехали.
Интервью отправила главному на е-mail. Что то наврала на счет здоровья…
И вот я уже везу Нику на своей видавшей виды колымаге куда-то на ее неведомую дачу…
***
Это был очень странный день. Самый странный день в моей жизни.
Вернее, день был совершенно обычный.
По дороге на дачу, мы заехали в магазин и накупили всевозможной, приличествующей случаю вкуснятины.
Мы ехали и слушали музыку. Поти не разговаривая.
Потом накрывали на стол, гуляли по старому саду…
Все было мило и обычно…
До тех пор, пока Ника не начала свою исповедь…
Она сидела в кресле-качалке, по-турецки подобрав под себя ноги, укутавшись в колючий плед в крупную клетку. Она держала в руках пузатую чашку с горячим глинтвейном, который мы приготовили на уютной кухоньке… Смотрела поверх этой чашки и говорила…
Все, что она говорила, никак не хотело укладываться у меня в голове…..
Я слушала, я слышала… но не могла принять.
Разноцветная осень, старая дача, хрупкая девочка-женщина в кресле-качалке, укутанная в пестрый плед…
И то, что эта девушка, без возраста, рассказывала, никак не хотело вписываться в мое сопротивляющееся сознание.
****
-Это тело такое же «мое», как и этот старый дом…
Нам тепло и уютно в нем, мы его гости, но и только…
Ты знаешь, сколько жизни здесь раньше было! Сколько судеб… Пересекались, завязались в узлы, текли дальше… своими путями… А дом все помнит…
Когда то он пах свежей смолой, которая сочилась из вот этих вот бревен… Когда то он был живой… Он и сейчас живой…еще слышит нас, еще чувствует…
Я тоже, когда то была живой…
И свежая смола текла в моих жилах…
В этом теле, как в этом доме, бурлила жизнь!
Сквозь него протекло очень много жизней…
Я никогда не была в нем хозяйкой.
Всегда гостьей…
Благодарной гостьей.
Я берегла это тело и заботилась о нем.
Возможно, даже, немного, любила…
Мы были с ним подельниками. Соучастниками наших игр.
Но никогда мы не были с ним одним целым!
Никогда я не отождествляла себя с ним.
Оно могло нравиться мне, или нет.
Я могла быть ему благодарна.
За то, что оно привлекло в мою жизнь любимых мужчин. Таких мощных, таких сильных…
Сколько удовольствия я получала от них! Сколько вдохновения!
Я была благодарна ему за то, что оно выносило и выкормило «моих» детей. Самых прекрасных детей в этом мире!
Я была благодарна ему за то, что ощущаю прикосновения любимых, за то, что могу их обнять! за то, что могу двигаться, танцевать, плавать…видеть всю красоту этого мира! слушать всю его музыку и тишину! вбирать в себя его ароматы! чувствовать… хотя, чувствовать, порой, было очень болезненно…
И в то же время, я ненавидеть его!
Потому что оно не выдерживало нагрузок, перегорало, ломалось, приходило в негодность…
Из-за него я была слабой! Уязвимой! Старой. Нужно было его долго настраивать и восстанавливать…
Я могла восторгаться замыслом и исполнением этого инструмента!
И брезговать находиться в нем. Таком тяжелом, неповоротливом, несовершенном…
Это тело – мой враг, моя темница!
Это тело – мой сообщник!
***
Я никогда наверняка не знала кто я?
КТО живет в моем теле?
Да и сейчас не знаю.
Я столько задавала вопросов!!!
Кричала их в пустоту, надрывая связки горла и души…
Но никогда не получала внятный ответ….
Лишь мягкий обволакивающий свет смазывал мои разодранные связки.
Теплый свет, в котором хотелось раствориться и перестать быть.
Быть тем, кем ты мнишь себя.
Кем предчувствуешь и предвкушаешь без всякого подтверждения, или опровержения своих нащупанных в потемках предположений…
Единственное, что я знала всегда, и ничего не могла поделать с этим фатальным знанием, которое было намного больше и сильнее меня - это то, что я часть чего то…
Зависимая, несамостоятельная часть.
Которую используют по ее назначению.
Используют втемную.
Давала ли я согласие на свое такое вот «использование»?
Я не помню.
Возможно…
А возможно, и нет… Тогда это вдвойне обидно!
- Что ты говоришь, Ника?! Кто тебя использовал? Как?
- Меня использовали, как палача, девочка.
Как используют универсального солдата.
Ты оказываешься в игре, смысла которой не понимаешь.
Ты не знаешь «ЗА» и «ПРОТИВ» кого ты играешь.
Ты не знаешь истинных целей и задачи этой игры…
Ты просто играешь.
Втемную.
Играешь виртуозно.
Ты делаешь то, что «должен делать».
И делаешь это красиво. Профессионально. Цинично…
Твоя игра, та в которой ты «профессионал», может идти в разрез с твоей жизнью здесь. Такой понятной. Такой бессмысленной…
В один момент ты можешь разрушить ВСЁ! Всё, что было тебе так дорого. Всё, что ты строила очень долгое время. Строила скрупулезно. Трепетно. По крупицам…
И в один миг ты разрушаешь это своими руками.
Потому что так требуют правила игры – той, которую ты не понимаешь!
Но ты делаешь это.
Потому что не делать не можешь.
Ты разрушаешь.
И наблюдаешь за делами рук своих. Ты видишь, как бы со стороны, как рушится твой мир. Как разрушаются миры всех тех, кто тебе дорог…
Ты ощущаешь себя палачом.
Палачом этих, пусть несовершенных, но таких живых миров!!!
Палач - это моя спецификация.
Она приносит тебе боль.
Потому что, любое разрушение проходит через твою душу.
Причиняя боль - ты чувствуешь ее, как свою.
Иначе не бывает.
Это равновесие.
И только так его можно удержать.
Это моя работа, девочка.
И я должна ее делать.
Потому что так надо.
Потому что больше некому…
- Ника, это бред какой-то! Честно. Я ничего не понимаю. Зачем ты мне все это говоришь?
Что ты мелешь!!
Она улыбается. Очень устало.
И я вижу, как девочка на глазах превращается в Женщину. Не древнюю, но возраст ей – Вечность.
- Я разрушила жизни всех, кого любила, девочка. Я разорила их миры.
- Зачем?
- Чтобы они могли жить.
- Ты убила их, чтобы они могли жить?! Ты себя слышишь?!
- Я убила их, чтобы они могли жить. Чтобы они могли возродиться. И жить. Туда, куда они шли… там не было жизни.
И вместе с ними, я убила часть себя. Часть себя живой.
Всему есть своя цена.
Цена жизни. И цена смерти.
Мне наскучил этот разговор. Я была очень зла! Я не хотела все это слышать. Я встала и пошла бродить по саду. Разноцветные листья шуршали под ногами. Порывы ветра, как кожу, по-живому, сдирали с меня ненавистные мысли и чувства.
Постепенно я успокоилась и вернулась на террасу.
Она была пуста.
Я вошла в дом.
Ника разводила огонь в камине.
Не спрашивая разрешения, я закурила и уселась в старое разваленное кресло у окна.
- Значит, ты - палач? – с иронией спросила я.
- Вроде того, – ответила Ника, продолжая возиться с камином.
- И тебя используют «в темную»?
- По большей части. Мне сложно осмыслить весь замысел. Да и я давно уже оставила эти попытки. Просто, где то в глубине себя знаю, что это во благо.
- Кому во благо?
-Душе, жизни, гармонии…
- Ну, разрушать и уничтожать во имя гармонии – это девиз всех психопатов-фанатиков. Тут ты не далеко от них ушла.
- Да, - легко согласилась Ника, – они тоже часть игры.
- Дурацкая игра, ей богу! - проворчала я, выпуская дым в потолок колечками. – Ну ладно, допустим, ты втянута во всю эту невнятную космогорию… - (во мне заговорил журналист) – Расскажи, как ты выполняешь свои «задания»? В чем они состоят? Ты же не бегаешь по городу с гранатами, как я понимаю.
Ника присела в кресло возле камина, уткнулась взглядом в огонь и, время от времени, тормоша дрова, будничным голосом, словно пересказывая старое кино, начала свое повествование:
- Ты живешь обычной жизнью. Самой обычной. Встречаешься с людьми, знакомишься, привыкаешь к ним, начинаешь их любить… Их самих, их быт. Ты и сама чем то занимаешься… Чтобы особо не выделяться, я получила в свое распоряжение совершенно обычное тело. И массу талантов. Без гениальности, конечно. У гениев своя миссия. Но с этими исходниками, я вполне могла функционировать в любой отрасли. «Вдруг» у меня появлялся интерес – и я проявляла его там, куда меня «тянуло». А тянуло меня всегда туда, где необходимы были изменения. Изменения – они ведь всегда к лучшему)
Где бы я ни появлялась, «спокойная жизнь» заканчивалась. Всегда что-то НАЧИНАЛО происходить! И это «что-то», либо выводило на новый уровень, либо разрушало…вдребезги, до основания.
И так во всем. В отношениях с людьми тоже.
Все, кто «случайно» оказывался рядом, попадали в «зону аномалии». И выходили из нее обновленными…
«Со щитом, или на щите»…
Никто не оставался прежним.
Только я-
с незаживающими стигматами в душе…
НЕЛЬЗЯ «КАЗНИТЬ», НЕ ЛЮБЯ!
Перед тем, как разрушить, я должна была полюбить!
Полюбить глубоко и искренне! Понять, сродниться, впустить в себя, пропустить сквозь себя…
А потом разрушить.
Люди так устроены, для них естественно СОЗИДАТЬ.
Но не все могут разрушать.
Правильно. Аккуратно. Филигранно.
Разрушая результаты деятельности души, не разрушать при этом, саму душу.
Это особый дар.
Дар палача.
Это дар и проклятие.
И я несу это проклятие в себе.
Я была палачом для всех, кого любила.
Для всех, кто в этом нуждался.
Для всех, кого ко мне «приводили».
Я делала свою «работу» очень честно и красиво.
Не взирая на ситуации и личности.
Я была палачом своим родителям.
Я была палачом своим самым близким и преданным друзьям.
Я была палачом своим любимым, если так было НУЖНО.
А это нестерпимая боль. Поверь мне! Невыносимая.
Но я не выбираю себе «жертв».
И я не имею права отказаться.
Я просто реализую свою специализацию.
Каждый делает свое дело.
Каждая шестеренка крутится. Только поэтому механизм мироздания до сих пор работает…
***
Я уже устала возражать ей и взывать к здравому смыслу.
Мне стало понятно, что Ника – глубоко больной человек, нуждающийся в психиатрической помощи.
Я курила очередную сигарету и бездумно наблюдала за танцем пёстрых листьев за окном.
- И что же ты ждешь от своей работы? – спросил профессиональный журналист. У меня тоже есть своя спецификация)) – Как будет развиваться твоя «карьера» в ближайшее время? Или ты планируешь выйти на пенсию?..
Ника посмотрела на меня весело, очень по-девчачи, так, что мне даже стало стыдно за свой сарказм…
- В ближайшее время я жду его! – сказала она звенящим голосом.
- Кого ты ждешь? - не поняла я.
- Мизерикордию! – выдохнула Ника.
- Это еще что? Слово слышала… но сейчас не вспомню что оно значит?...
- Оно означает «кинжал милосердия».
Тонкий клинок, которым добивали смертельно раненных рыцарей. Чтобы они не мучились.
Или смертельно уставших… как я…
Ника смотрела в разгоревшееся пламя камина и улыбалась.
Я затушила окурок. Сказала, что тоже подустала и мне пора ехать домой.
Мы простились. Тепло, как давние подруги.
Пока я прогревала машину и отъезжала от старого дома, в зеркалах заднего вида маячил силуэт на крыльце, в пестром пледе…
Больше я Нику никогда не видела.
Живой.
Она умерла в эту же ночь. Уснула у камина и больше не проснулась…
Я так никогда и не узнала, сколько ей было лет... на самом деле…