Глава 9. Отель Fauconnerie. Атака на подготовку
Атака на подготовку — выполненная на противника, приближающегося с целью перехода в атаку.
* * *
Я сломал печать, открыл конверт и уставился на короткие строки: «Сиятельный Дагне приглашает господина Бон-Бовалле посетить владение "Отель* Fauconnerie" по улице *** нынче вечером, ноября второго дня, до полуночи».
— Дагне? Кто это?
В ответ Вехлин молча поднял глаза к потолку, показывая: «Самый верх». Потом, видя моё недоумение и, верно, опасаясь, что я заартачусь и никуда не поеду, он, со значением глядя мне в глаза, медленно обхватил свой средний палец так, будто надевал кольцо. И мелькнул в тени его пальцев алый отсвет. Я вспомнил сразу. Карета. Ночь. Незнакомец в тени, тот, который придал всему новый смысл одним своим присутствием.
Вехлин спрятал взгляд, мягко отобрал у меня письмо и бросил ненадписанный конверт и записку с ровными чёткими строками, почти оскорбительную в своей краткости, в камин, подождал, пока затихшее было пламя съест листки, и только тогда взглянул на меня и молча пригласил к выходу.
Мы ехали долго. На часах пробило одиннадцать, а мы всё ещё плутали в каких-то улицах, казавшихся мёртвыми и пустырях, тянущихся куда-то за окраины, но наконец карета остановилась. Я выглянул, благо глаз мне не завязывали и Вехлин сидел рядом смирно и молчал.
Я и не предполагал, что в городе есть такие места.
За высокими воротами, способными выдержать атаку вражеской конницы темнели кроны огромных деревьев.
Странная тишина указывала бы на заброшенность, если бы не фигура часового, озарённая неверным рыжим светом факела.
Его отсветы скакали по мундиру, кованным "копьям" створок, потрескавшемуся камню воротных столбов. Привратные служивцы засуетились.
Я уже ожидал услышать чудовищный скрип и даже поджал уши — но нет, исполинские ворота открылись беззвучно, хотя и медленно, как во сне.
В подъездной аллее царила полная тьма, но между массивных стволов, обросших буграми мха и пасмами лишайника, сверкнула гладь пруда, передавая в аллею бледный голубой отблеск Белоты… Запах прели, воды, тайных, змеиных трав старого парка, грибной рыхлой утробы…
Так непохоже на тот сухой и чистый запах: прокалённый песок и нежная свежесть ирисов — который я запомнил с той, первой встречи.
Какой он? Каков этот Дагне? Я не увидел тогда его лица, памятно было только это касание — не телесное, касание гнущей силы, чего-то значительного, почти нечеловеческого. Я попытался вообразить его, но не смог.
Зачем он позвал меня? Добрый ли это знак? Такой человек может уничтожить одним движением, одной лишь волей. Но может и вознести. О, будь он на моей стороне!..
Но что толку думать об этом? Какая разница, красив он или нет — я могу и вовсе не увидеть Сиятельного. Кто я для него? Случайный помощник в сомнительном дельце…
Но вопреки всему я представлял его… Сухим. Холодным. Жгучим. Прекрасным, сотворённым Богом в первозданности. Откуда я знал про чёрные как смоль волосы? Про острый хищный профиль? Не знаю. Воображение…
На террасе у главных дверей (тоже огромных, для каких великанов строили?) — двое стражников, и двери растворил — удивительно легко — снежно-седой слуга в тёмной ливрее, обильно расшитой золотыми галунами, шнурами и петлями, похожими на маленьких блестящих аспидов. Диковинная ливрея не смотрелась смешно. Мне казалось, что я попал в иное время, в эпоху тёмных легенд, где солнце встаёт один раз в семьдесят лет.
Старина! Старина во всём её громоздком великолепии царствовала здесь, но её масштабы поглощалась ночными сумерками и она подавляла современное сознание не столько помпезной роскошью, сколько подлинным и чуть усталым величием, тишиной и запахами увядания.
Я ступил под своды Отеля Fauconnerie.
Огромная лестница вестибюля тоже терялась во мраке — осветить её двум шандалам на постаментах было не под силу, освещения вообще было мало, поэтому всего — даже не дома, а общих зал — я толком не разглядел; давешний лакей вёл меня в полутьме странными коридорами, изогнутыми и меняющими форму и ширину от арочных с рядами окон до узеньких монастырских, где мы протискивались меж углов, едва не обдирая плечи и наклоняя голову, благо слуга предупреждал. Впрочем, всё это было диковинно лишь для меня, слуга двигался как рыба в воде, возможно и без светильника он так же уверенно прошёл бы по этим лабиринтам.
Лестницы, неожиданные двери, снова залы, где пахло влагой и слышалась медленная печальная капель, холод запустения и почти полная тьма...
Чем дальше и выше мы уходили, тем более «вздёрнутым» я становился. Как будто назло всей этой дикой и многовековой роскоши, перемежающейся залами забвения и упадка, вопреки страху и подавленности, мне захотелось насвистывать, смеяться и в общем показывать себя молодцом и ухарем.
Что пробудили во мне эти странные покои? Память каких-то далёких предков, отнюдь не в рыцарственности и просвещении видевших своё предназначение, а в буйных пирах, разврате при случае и удалом махе меча, перед лицом скорой и неизбежной смерти? Увы, наш век более прозаичен, наши дуэли более хладнокровны. Но сейчас я ощущал тот самый кураж, готовность бросить вызов хоть... Хоть самому Искуснику!
Забравшись бог весть куда, мы неожиданно остановились перед низенькой железной дверью. Слуга грюкнул задвижкой, бочком (площадка перед дверью была совсем крошечная) отворил её, и в лицо пахнуло внезапной сияющей тьмой, холодом и льдистыми звёздами.
Я оказался на мощёной площадке на крыше особняка, по всему периметру обнесённой балюстрадой.
Я сделал шаг, ожидая чего угодно — даже падения в пропасть, но под ногой оказалась хоть и выщербленная, но вполне надёжная кладка. Плиты пола, когда-то беломраморные, нынче темнели пятнами мха и кучами нанесённой листвы. Края этой мощёной площади терялись в темноте, окружавшие особняк исполинские дубы вздымали свои поредевшие кроны так высоко, что и здесь, на высоте крыши, создавалось впечатление глухой лесной опушки. Я был на каменной лужайке посреди древнего сказочного леса. Чуть дальше от меня белел почти игрушечный домик — мезонетт*, с островерхой черепичной кровлей и стрельчатыми оконцами. У балюстрады я разглядел ещё одного неподвижного часового. Так я стоял посреди этих чудес, пока из-за моей спины не раздался глубокий властный голос, от которого по спине пробежал холодок:
— Здесь я гарантирую, что нас никто лишний не услышит.
Я обернулся и куражливо ответил:
— Обычно тайные разговоры ведут в подземельях.
— Ну что ж, — усмехнулся собеседник, — я буду оригинален. Хоть и не люблю оригинальности. Наши тайны будут на высоте.
Такой! В точности такой, как я представлял. Но лучше. Потому что… в нём столько жизни! Это она гнёт к полу, она обжигает, от неё перехватывает горло… Но я не покажу, не должен показать!..
Нервная подавленность сменилась внезапной эйфорией, слова неудержимо рвались наружу и в общем-то безразлично что говорить, но так хочется, так хочется произвести впечатление, вызвать удивление, эмоцию, хоть что-нибудь, чтобы он запомнил!
— Вы не похожи на ретрограда! В вас по всему видно прогрессиста. Впрочем, я тоже из их числа!
Мужчина в чёрном, так охотно сливающийся с тьмой ночи, внимательно взглянул на возбуждённого юношу. Забавная бравада.
Откуда ему было знать, что Тениш готовился к смерти, к удару кинжалом, падению с лестницы в бездонный пролёт, пока шёл по этим бессветным залам и теряющимся в темноте закоулкам? Откуда ему было знать, что память предков кричала об опасности — здесь, в этом громадном доме…
Откуда ему было знать, что Тениш преодолел леденящий страх и сейчас с наслаждением хватает вкусный звёздный воздух и ночь кажется ему сияющим костром, площадка крыши, парящая над всем остальным миром — трамплином для безграничного полёта. Вот только бы крылья!..
Для Дагне это был просто его старый, редко навещаемый дом, да и встреча — если не совсем заурядная, то особой важности не представляющая.
Сам он предпочитал жить в казённом жилье, с молчаливой мужской прислугой, веренной-перепроверенной, безликой и исполнительной. Минимум роскоши, но и минимум опасности.
— Я не ретроград, но знаю цену банальности. Она глубже, чем кажется. Сила традиций неисчерпаема, — мягко улыбнулся он, — но вы можете этого не знать.
— Отчего же? Многие традиции кажутся мне вполне разумными!
— Традиционный ужин тоже?
Тениш счастливо рассмеялся. А вдруг да широкоплечий красавец Дагне запал на него? И свидание на крыше — просто повод «полюбоваться звёздами»?
— Где мы будем ужинать? Под открытым небом?
Дагне указал на мезонетт:
— Там вполне удобно, хоть и тесновато.
Он пошёл вперёд, сразу потерявшись на просторе этой площади-крыши и Тениш, вдыхая холодный блаженный воздух, последовал за ним. Что-то пело в его груди. Что-то болело… Но не сейчас, не сейчас об этом…
* * *
— В часовне Unikata на улице Роха поставите три розовые свечи — их ставят во славу Единого, формально это не запрещено, так что особого внимания не привлечёте. Вечером идите в таверну «Семь морей», у Мельничного моста — это вот здесь, недалеко от верфи Марройя, — ровный ноготь Дагне отметил место на рисованном плане Валлоты-Сан-Террино, судостроительной столицы Салангая.
На плане были отмечены: бухта Лаго-д’Асайя, городские верфи, главный собор на холме Локвуса, две реки, протекающие через город и дающие в нижнем течении плавни и болота, заштрихованные серым, тот самый Мельничный мост, прилегающие улицы… Всё это Тениш рассматривал с интересом. Но с особенным интересом он рассматривал жилистую узкую кисть, сильные пальцы, фамильный перстень с алым карбункулом.
Этот гладкий камень был как пламя: красное, винно-тёмно-красное с уходящим в глубину вишнёвым отливом и с рубиновым яростным зрачком, охваченное пепельно-серым чернёным металлом, матовым, грубым, тяжёлым, как кружево гарды, в чёрных провалах ловчих дыр и защитных хитрых витых выпуклостях. В этой тусклой оправе камень жил своей жизнью, то таясь, то вспыхивая независимо от падающего света.
А может, Тенишу только так показалось. Вина — крепкого, с оттенком венозной крови, со вкусом специй, дерева и лакрицы было выпито немало, и хоть оно не било вульгарно в голову, но рамки реальности чуть сдвигало. Всё казалось более чем дозволено. Всё казалось желанно.
Если эта рука так желанна — разве не естественно схватить её, прижать к губам?
Гладкая кожа. Твёрдые струны сухожилий.
Туше*.
------------------
Примечания:
*Отелем называли первоначально частный дом, принадлежащий одной семье, обычно аристократической. Это не дворец, а именно роскошная частная резиденция.
*Мезонетт — маленький домик на плоской крыше, не имеющий прямого сообщения с нижними этажами здания. Часто использовался для хозяйственных нужд.
*Туше — касание противника шпагой, удар, укол.
< предыдущая – глава – следующая >
http://www.proza.ru/2020/02/16/1141 http://www.proza.ru/2020/03/10/1323