Огородик был маленький, никаких экзотических овощей на нём не было. И вовсе не потому, что у хозяев не хватало фантазии на различные томаты и патиссоны, а просто по причине сурового северного климата. За три летних месяца, в которые ещё попадали и хвостики от весны и от осени, на очень небольшом и не очень плодородном участке земли вырастала только традиционная картошка и клубника. Да ещё на клумбах цветы росли. Маки полыхали огнём, маргаритки и ромашки белели, васильки синели. Никто эти цветы не сеял, сами росли. А вот бархатцы хозяйка ежегодно высаживала, наблюдая потом, как цветы стойко сражаются то с утренними заморозками, то с холодными ветрами, набирая в этой борьбе силу для цветения. Ну, и для чего же на такой огородик, окружённый плетнём, ставить чучело? Кого отпугивать? Ну, разве, может быть, воробьиную стаю от клубники?
Да, воробьи, привлечённые зимой к постоянно действующей кормушке у дачной избушки, во дворике вели себя бесцеремонно. Однако длинные полоски цветного целлофана, привязанные к палкам, воткнутым на огороде в землю, шуршали от ветра, раскачивались и были вполне надёжным средством защиты от воробьиного племени. Да и клубника поспевала только в августе. Так зачем же хозяйке нужно было ставить на огороде ещё и чучело?
А дело в том, что она очень любила рукодельничать и всю зиму крутила тряпичных кукол для своих внучек. И обнаружила, слушая передачу о народных куклах, что у красавиц этих есть старший брат – огородное чучело. Конечно, разница во внешнем виде брата и сестричек была огромная, сразу и подумать нельзя было, что это родственники. Ведь народные тряпичные куклы были безликими, глаз им не полагалось, чтобы, по народному поверью, нечисть не могла вселиться в куклу и принести вред хозяйке. А вот пугало-чучело как раз должно быть с глазами. Ведь его задача и состояла в том, чтобы отпугнуть от хозяйского сада-огорода вредителей. И ростом, и нарядом, и местом обитания огородный страж сильно отличался от своей родни, но всё равно, как ни крути, был братцем.
Пришло лето, и задумала хозяйка поселить на грядках огромную куклу, называемую чучелом. А тут внучки в гости приехали. Шестилетняя Даша, услышав от бабушки историю огородных кукол, подключилась к работе. Дедушка сделал крестовину из берёзовых палок, бабушка набила мешок сухой травой, на мешке нарисовали глаза, нос, рот, нацепили шляпу, надели старую тельняшку, старые дедушкины брюки – такой славный кавалер вышел! А потом бабушка ещё старый шарф нашла, отдала его Гриньке, замотала ему шею шарфом. Ну, прямо великий комбинатор собственной персоной!
Гринькой назвали сторожа единогласно. Кто-то сказал первый, а все подхватили:
– Отлично! Григорий!
– Нормально!
– Ну, если Григорий, то значит Гриня, Гринька…
– Почти Гринёв, – съехидничал дедушка, намекая на бабушкину горячую любовь к создателю образа Петруши Гринёва.
А Гриньке всё равно было, как его назовут. Он ведь и на самое красивое или самое витиеватое имя откликнуться бы не смог. Чучело и есть чучело. Стоит себе да пролетающих ворон молча считает, за воробьями присматривает. Люди мимо ходят редко, а кто идёт – Гриньку и не замечает за деревьями. Вокруг ведь лес, тропинка вдоль плетня вьётся в горку, всякому идущему под ноги нужно смотреть, а не по сторонам оглядываться.
Стоит, стало быть, Гринька, ничего не думает, скучает. В головушке, из сухой травы сделанной, ни одной мысли нет, даже самой коротенькой. Бабочка на плечо ему села – улетела. По плетню белка прошмыгнула, проскакала. Гриньке всё равно. Попробовали бы вы с сухой травой вместо мозгов на огороде постоять – много ли мыслей бы у вас появилось-то?
Дождик пошёл – намок Гринька. Солнце засияло – высох. Только ему-то всё нипочём, нет мыслей в голове, и дискомфорта в теле от сырости и холода – тоже нет.
И вдруг к нему Даша подошла. У самой палка в руке, и Гриньке палку в рукав тельняшки вкладывает…
– Защищайся, чучелко!– неожиданно громко сказала девочка и сделала такой выпад, как будто уроки фехтования получала у мастера спорта.
Не успел Гринька сообразить, как оказался в нескольких местах уколотым воображаемой «шпагой» маленькой воительницы.
Но Гринька был спокоен, как олимпийский чемпион. Боли ведь он тоже не чувствовал, так чего дёргаться и защищаться?
Даше безмолвная Гринькина покорность не понравилась. Она ещё раз потеребила его рукав, пристраивая «оружие» для защиты: нельзя же сражаться с безоружным рыцарем! Но противник никак не понимал, чего от него хотят, поддерживать игру не стал.
– Защищайся, травяная голова! Ну, смелее, Гринька! Покажи, как умеешь драться с разбойниками!
Дашин призыв нисколько Гриньку не раззадорил, он даже не подумал что-нибудь предпринять. Чем думать-то?
Девочке стало скучно, и она сторожа оставила, пошла фантазировать дальше.
А вот Гринька-то, благодаря Дашиной фантазии, наконец вышел из равнодушного созерцания огородных красот. В его голове что-то сдвинулось. То ли жучок какой-то вместе с сухой травой попал в голову и теперь зашевелился, то ли какая-то травинка-былинка переломилась, только Гринька почувствовал какой-то зуд в висках. Виду он не подал, что умнеть стал. В голове у сторожа началось брожение… Он начал тяготиться бессмысленным торчанием среди грядок, о своей участи призадумался. Мысль пробуждалась, конечно, медленно, так что Гринька до самой ночи всё же стоял, как прежде, словно ничего с ним не произошло.
А ночью прилетела сова, села Гриньке прямо на шляпу, отряхнула пёрышки, устроилась поудобнее.
Гринька возмутился:
– Эй, полегче давай! Я тебе не дерево, чтобы на меня садиться!
Сова от неожиданности кубарем скатилась на землю, даже забыла, что летать умеет. Глаза у неё округлились ещё сильнее, она немножко пришла в себя и облетела вокруг этого странного говорящего существа, которое поначалу приняла за дерево.
– Эй, что ты летаешь тут? Ты мне думать мешаешь! – не унимался Гринька, пытаясь рукавом тельняшки зацепить ошарашенную птицу.
Сова ухнула возмущённо и улетела.
А Гринька опять притих. Стоит, то на луну, то на солнце посматривает. Ночь светлая, заполярная, хоть и выкатилась луна, да солнце не спряталось.
– Эх, сходить бы куда-нибудь, поговорить бы с кем, – опять зашевелились в Гринькиной голове травяные мысли.
Только он это подумал, как мышь прибежала. Пошуршала возле Гриньки, прислушалась к чему-то, затаилась.
Гринька сам разговор начал:
–Эй, длиннохвостая, чего прибежала? Что ищешь? Клубнику хозяйскую, что ли, попробовать хочешь? Или картошечки с сольцой захотелось?
Мышка от страха так быстро сиганула от Гриньки, что он даже не увидел, в какую сторону она убежала.
Только утром у Гриньки в голове снова всё встало на свои места. Мысли улетели, он стал обыкновенным огородным пугалом, каких вам, наверное, не раз доводилось видеть.
Но Даша на следующий день опять к Гриньке пришла – в карман ему семечек насыпала, угостила значит. И что вы думаете? Гринька снова почувствовал, что он не простое пугало, а уважаемый сторож, о котором хозяева заботятся. Обрадовался, заважничал и до конца лета исправно службу нёс. А когда настала глубокая осень, хозяйка увидела на опустевшем огороде Гриньку и решила, что зимовать огороднику под снегом будет неуютно. Сняла с него одёжку, свернула её, а крестовину в сарай отнесла. Теперь Гринька в разобранном виде, но ждёт лета.
А что, ведь опять клубника будет созревать, а кто же воробьишек-воришек отгонять будет от ароматных ягод? Запах клубничный всем нравится.
А когда Даша с сестричкой к бабушке приедет, непременно Гриньке обрадуется. И он ей тоже будет рад. Ведь чучело-то оно чучело, ни холода, ни дождя не боится, боли не чувствует, ничего ему не нужно, а вот от слова человеческого и чучело начинает оживать… Ничто ему не чуждо – ни человеческое, ни чучельское.